Текст книги "Политическая наука. 2017. Спецвыпуск"

Вновь обретенный статус глобального игрока создает новые вызовы – в виде необходимости формирования собственной долгосрочной стратегии, «образа будущего», который может стать проектом не только для России, но и для ее ближайших союзников, прежде всего в рамках ЕАЭС. Готовые решения и ориентация на Запад или Восток для этих целей уже не подойдут – нужно свое глобальное ви́дение и своя модернизация: «Будущее не случается, а оно проектируется в головах. Один из вариантов реализуется – тот, в который поверит большинство людей. Если просто ждать, то ты окажешься в чужом проекте, который спроектировали другие», – слова С. Кириенко, обращенные к российской элите и российскому обществу, вновь столкнувшимся с бременем формирования «глобального проекта»5656
  Сергей Кириенко вышел в публичное поле. – Режим доступа: https://www.kommersant.ru/doc/3365329


[Закрыть].

Озабоченность представителей российской элиты обоснованна, так как политических платформ и институтов для выработки долгосрочных решений по развитию как раз и не хватает: эксперты могут сколько угодно разрабатывать стратегии, но если, по словам министра Открытого правительства М. Абызова «стратегия не является инструментом политической декларации для политических лидеров, то эта стратегия не будет востребована» [Стратегия 2030]. Эти процессы требуют политической вовлеченности, ответственного проектирования с управленческой точки зрения, т.е. вовлечения политико-административной элиты. Именно эти процессы сейчас требуют совершенствования, причем не на формальном уровне (эти процедуры подробно прописаны на законодательном уровне), а именно на уровне фактических отношений.

* * *

По сравнению с Белоруссией и Казахстаном Россия столкнулась с иным набором вызовов: российской элите не надо было строить новое национальное государство и формировать новую идентичность, но надо было решать более сложные задачи на многих «театрах боевых действий» (подчас в прямом смысле этого слова). Возможно, что на пике этого напряжения сработала традиционная для России «доминанта безопасности»: реагировать на внешние вызовы и угрозы, мобилизовать ресурсы и решать конкретные проблемы безопасности оказывается проще, чем выстраивать долгосрочную программу развития, особенно когда повестка безопасности в ее геополитическом разрезе находит такой большой отклик в обществе [Lukin, 2009]. В дихотомии «безопасность – развитие» последнему в России всегда отводится вторая, менее заметная роль, что существенно отличает российские стратегии от казахстанских и белорусских, ориентированных на развитие, достижение конкретных и прагматичных целей.

Помимо содержательных различий, формирование политических стратегий в трех странах имеет более существенные различия, на уровне политических институтов и процессов. В Казахстане в наиболее явной форме проявляется лидерская функция президента [Лаумулин, 2016] по формированию всего спектра системной политической повестки, которая определяет содержание деятельности исполнительной власти опять же под пристальным контролем президента. В Белоруссии правительство является основным институтом, осуществляющим формирование стратегий, президент же оставляет за собой право уточнять и корректировать курс. В России стратегия формируется в сложной системе формальных и неформальных институтов, где лидерство президента зависит не только от формального статуса, но и от возможности выстроить систему неформальных отношений внутри элиты [Ledeneva, 2013, Соловьев, 2017]. Стремление выстраивать формальные институты, подкрепляя их неформальными, вообще является характерной чертой постсоветской политики [Fisun, 2012], которая использует неформальные структуры для компенсации слабости формальных [Гельман, 2003, Ledeneva, 2013], усложняя тем самым процесс перехода к целевому состоянию. Поэтому быстрые изменения здесь невозможны, а публичные политические стратегии зачастую нежелательны [Melville, Mironyuk, 2016] или даже опасны, так как снижают эффективность политических процессов.

Здесь начинается сходство между тремя странами. Формальное принятие законов о стратегическом планировании и соответствующих стратегических документов еще совсем не означает, что эти стратегии будут воплощены в жизнь [Соловьев, 2015].

Политическим командам приходится проектировать все процессы имплементации политических стратегий и доктрин: в Белоруссии это сделать проще вследствие низкого уровня политической конкуренции и высокой централизации власти, в Казахстане – чуть сложнее, в России – почти невозможно, особенно по системным, основополагающим вопросам [Ратленд, 2016]. Слабый баланс центрируется фигурой президента: как института и как личности одновременно. Получается, что именно он должен определить институт, ответственный за развитие, который будет формировать стратегию с эффективностью, близкой Совбезу, умело работая в формальной и неформальной среде. В этом контексте не так уж нереалистичными кажутся предложения об объединении Правительства и Администрации президента5757
  Вопрос дня: возглавит ли президент Путин правительство РФ? Режим доступа: https://newizv.ru/news/politics/29-08-2017/vopros-dnya-vozglavit-li-prezident-putin-pravitelstvo-rf


[Закрыть] – центр выработки решений и формирования политики должен быть один.

Список литературы

Анализ систем стратегического планирования Республики Беларусь, Республики Казахстан и Российской Федерации. Аналитический доклад / Евразийская экономическая комиссия. Департамент макроэкономической политики. М., 2014. Режим доступа: http://www.eurasiancommission.org/ru/act/integr_i_makroec/dep_makroec_pol/investigations/Documents/Доклад%20по%20системам%20страт%20планирования%2012.12.2014.pdf Проверено 4 февраля 2017 года.

Вандышева Е.А. Эволюция концепта «политическая повестка» в зарубежных политологических исследованиях // Мировая экономика и международные отношения. – М, 2017. – № 2. – С. 60–81.

Вилисов М.В. Государственная политика: Проектный подход // Политическая наука. – М., 2016а. – Спецвыпуск. – С. 110–126.

Вилисов М.В. Роль законодательства о стратегическом планировании в формировании государственной политики // Власть. – M., 2016b. – № 6. – С. 5–14.

Гельман В.Я. Институциональное строительство и неформальные институты в современной российской политике // Полис. – М., 2003. – № 4. – С. 6–25.

Глазьев С.Ю. О стратегии и концепции социально-экономического развития до 2020 года // Экономика региона. – М., 2008. № 3. – 14–27.

Казахстан – 2030. Процветание, безопасность и улучшение благосостояния всех казахстанцев. Послание Президента страны народу Казахстана 1997 года / Информационно-правовая база нормативных правовых актов Республики Казахстан. Режим доступа: http://adilet.zan.kz/rus/docs/K970002030_#z3 (Дата посещения: 23.10.2017.)

Лаумулин М., Малик А. Центральная Азия: Основные подходы в современной политической науке // Центральная Азия и Кавказ. – Стокгольм, 2010. – Том 13, выпуск 1. – С. 90–109, С. 93.

Лаумулин М.Т. К вопросу о формировании постсоветской государственности в Средней (Центральной) Азии // Контуры глобальных трансформаций: Политика, экономика, право. – М., 2016. – Вып. 5. – Том 9. – С. 97.

Морозова Е.В., Мирошниченко И.В. Гибридные политические институты в современных политиях // Вестн. Моск. ун‐та. Сер. 21. Управление (государство и общество). – М., 2015. – № 3. – С. 34–46.

Мухаметшина Е., Чуракова О. Поиски образа будущего для Владимира Путина идут тяжело // Ведомости. – М., 2017. – 16 июля. – Режим доступа: https://www.vedomosti.ru/politics/articles/2017/07/17/723958-obraza-buduschego-putina (Дата посещения 23.10.17.)

Назарбаев: Казахстан должен войти в число 50 наиболее конкурентоспособных стран мира // РИА Новости. – М., 2004. – 3 ноября. – Режим доступа: https://ria.ru/economy/20041103/724083.html (Дата посещения: 23.10.2017.)

Назарбаев Н. План нации: Путь к национальной мечте / Казахстанский институт стратегических исследований. – Алма‐Ата, 2016. – 6 января. Режим доступа: http://www.kisi.kz/ru/categories/politicheskaya-modernizaciya/posts/nursultan-nazarbaev-plan-nacii–put-k-kazahstanskoj-mech (Дата посещения 23.10.2017.)

Новые независимые государства: Сравнительные итоги социально-экономического развития / Под общ. ред. Л.Б. Вардомского. – М.: Институт экономики РАН, 2012. – 60 с.

Распоряжение Правительства Российской Федерации от 1 декабря 1999 г. № 2021‐р / Собрание законодательства Российской Федерации. – М., 1999. 13 декабря. – № 50. – Ст. 6247.

Ратленд П. Постсоветские элиты России // Полис. – М., 2016. – № 3. – С. 55–72.

Рожнева С.С. Национальная идея в публичном пространстве современной России. – Петрозаводск: Издательство ПетрГУ, 2017. Режим доступа: https://edu.petrsu.ru/files/upload/7039_1488782771.pdf (Дата посещения: 23.10.2017.)

Россия XXI века: Образ желаемого завтра. Доклад Института современного развития / Институт современного развития. – М., 2010. Режим доступа: http://www.insor-russia.ru/files/Obraz_gel_zavtra.pdf (Дата посещения: 23.10.2017.)

Соловьев А.И. Политический лидер в административной среде государственного управления, или «Кто в доме хозяин» // Полис. – М., 2017. – № 2. – С. 60–81.

Соловьев А.И. Право и политика как механизмы легитимации государственных проектов / Признание права и принцип формального равенства: Сборник трудов международной научной конференции. – М.: Издательство Современная экономика и право, 2015. – С. 23–34.

Стратегия-2020: Новая модель роста – новая социальная политика. Итоговый доклад о результатах экспертной работы по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 года. Книга 1 / Под научн. ред. В.А. Мау, Я.И. Кузьминова. – М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2013. – 430 с. Режим доступа: http://2020strategy.ru/2020 (Дата посещения: 23.10.2017.)

«Стратегия-2030»: Определение целей и приоритетов / Открытое Правительство. – М., 2016. – 13 января. Режим доступа: http://open.gov.ru/events/5514805/ (Дата посещения: 23.10.17.)

Стратегия «Казахстан-2050»: Новый политический курс состоявшегося государства. Послание Президента Республики Казахстан – Лидера Нации Н.А. Назарбаева народу Казахстана, г. Астана, 14 декабря 2012 года / Информационно-правовая база нормативных правовых актов Республики Казахстан. Режим доступа: http://adilet.zan.kz/rus/docs/K1200002050 (Дата посещения: 23.10.2017.)

Cobb, Roger W.; Elder, Charles D. The Politics of Agenda-Building: An Alternative Perspective for Modern Democratic Theory // The Journal of Politics. – Chicago, 1971. – Vol. 33. – N 4. – P. 892–915.

Fisun O. Rethinking Post-Soviet Politics from a Neopatrimonail Perspective // Demokratizatsiya The Journal of Post-Soviet Democratization. – Washington, 2012. – Vol. 20. – P. 87–96.

Gel’man V. The vicious circle of post-Soviet neopatrimonialism in Russia, Post-Soviet Affairs. – Washington, DC, 2016. – Vol. 32, N 5. – P. 455–473.

Hale H. Cause without a Rebel: Kazakhstan’s Unionist Nationalism in the USSR and CIS // Nationalities Papers. – Abingdon, 2009. – Vol. 37, N 1. – P. 1–32.

Kudaibergenova D. The ideology of development and legitimation: Beyond ‘Kazakhstan 2030’ // Central Asian Survey. – Abingdon, 2015. – Vol. 34, N 4. – P. 440–455.

Ledeneva A. Can Russia Modernise? Sistema, Power Networks and Informal Governance. – London: Cambridge University Press, 2013.

Lukin A. Russia's New Authoritarianism and the Post-Soviet Political Ideal // Post-Soviet Affairs. – Washington, DC, 2009. – Vol. 25, N 1. – P. 78.

Lukyanov F. Putin's Foreign Policy // Foreign Affairs. – Tampa, 2016. – Vol. 95. – Issue 3. – P. 30–37.

Melville A., Mironyuk M. «Bad enough governance»: State capacity and quality of institutions in post-Soviet autocracies // Post-Soviet Affairs. – Washington, DC, 2016. – Vol. 32, N 2. – P. 132–151.

Radzik R. Belarus Between the East and the West // International Journal of Sociology. – Abingdon, 2001. – Vol. 31, N 3. – P. 11–45.

Kryshtanovskaya O., White S. The Sovietization of Russian Politics // Post-Soviet Affairs. – Washington, DC, 2009. – Vol. 25, N 4. – P. 283–309.

Sakwa R. Russia's Identity: Between the ‘Domestic’ and the ‘International’// Europe-Asia Studies. – Glasgow, 2011. – Vol. 63. – Issue 6.

Sussex M. The triumph of Russian national security policy? Russia’s rapid rebound // Australian Journal of International Affairs. – Abingdon, 2017. – Vol. 71, N 5. – P. 499.

The Global Competitiveness Report 2016–2017 / World Economic Forum. – Geneva, 2017. – Режим доступа: https://www.weforum.org/reports/the-global-competitiveness-report-2016-2017-1 (Дата посещения: 23.10.2017.)

Vendil C. The Russian Security Council // European Security. – London, 2011. Vol. 10. – N 2. – P/ 67–94.

Перспективы устойчивого развития в условиях многомерного кризиса: Переосмысление концептов, ключевые факторы, условия успеха

А.И. Костин, В.С. Изотов 5858
  Костин Анатолий Иванович, доктор философских наук, профессор кафедры сравнительной политологии, факультет политологии МГУ имени М.В. Ломоносова. E‐mail: [email protected]; Изотов Владимир Сергеевич, кандидат политических наук, доцент кафедры сравнительной политологии, факультет политологии МГУ имени М.В. Ломоносова. E‐mail: geogenesis@ yandex.com
  Anatoly I. Kostin, Doctor of Sciences in Philosophy, Professor, Chair of Comparative Politics, Faculty of Political Science, Lomonosov Moscow State University. E‐mail: [email protected]; Vladimir S. Izotov, Cand. Sci (Pol. Sci.), Associate professor, Chair of Comparative Politics, Faculty of Political Science, Lomonosov Moscow State University. E‐mail: [email protected]


[Закрыть]

Аннотация. В статье рассматриваются ключевые тенденции современности в области политики, экономики и идеологии с точки зрения стратегии устойчивого развития. Авторы анализируют такие феномены, как разработка концептуальных моделей посткапитализма и постдемократии, упадок среднего класса, закат либеральной демократии, кризис идеологий и восход обновленной псевдоидеологии – популизма. Один из центральных выводов работы состоит в том, что классическая модель устойчивого развития, предложенная ООН 30 лет назад, и включающая экологию, экономику и социальную сферу, уже не способна охватить всю сложность происходящего. В нее необходимо включить как минимум два компонента – политику и идеологию. В этом случае можно говорить о формировании многомерной и благоприятной среды для движения к целям устойчивого развития. Иначе реализация любых глобальных стратегий (в том числе, устойчивого развития) в социально фрагментированных, деидеологизированных, охваченных кризисом общественных системах представляется нереалистичной. В контексте проблематики устойчивого развития переосмысливается кризис глобального управления, а также феномен интеграционных систем, настойчиво заявляющих о себе в пространстве политической власти. С точки зрения научной методологии отмечается необходимость дальнейшего сближения между гуманитарными дисциплинами, изучающими устойчивое развитие.

Ключевые слова: глобализация; глобалистика; глобальное управление; глобальный кризис; демократия; ЕАЭС; идеология; интеграция; интеграционные системы; международные отношения; мировая политика; наднациональность; неравенство; ООН; постдемократия; посткапитализм; популизм; устойчивое развитие; экология; экополитика.

A.I. Kostin, V.S. Izotov

The prospects of sustanable development in a multi-dimensional crisis: Redefining concepts, key factors and conditions for success

Abstract. The article examines key trends of the nowadays politics, economics and ideology from the point of view of the strategy of sustainable development. The authors analyze such phenomenon as the development of conceptual models of Post-capitalism, the decline of the middle class and liberal democracy, the crisis of ideologies and the rise of pseudo-ideology – populism. One of the central conclusions of the article is that the classical model of sustainable development proposed by the UN 30 years ago, including ecology, economics and social sphere, is no longer able to cover the whole complexity of what is happening. It should include at least two components – politics and ideology. In this case, we can talk about the formation of a multidimensional and favorable environment for moving towards the goals of sustainable development. Otherwise, the implementation of any global strategies (including the sustainable development) in socially fragmented, de-ideologised, crisis-ridden social systems seems unrealistic. In the context of sustainable development, the crisis of global governance, as well as the phenomenon of the integration systems that can assert themselves in the global space of political power, is rethought. From the point of view of science methodology, there is a need for further convergence between humanitarian disciplines studying sustainable development.

Keywords: globalization; global studies; global governance; global crisis; democracy; eco-politics; EEU; ideology; inequality; integration; integration systems; international relations; supranationality; United Nations (UN); populism; post-democracy; sustainable development; world politics.

Устойчивое развитие в мире глубокого неравенства: Модернизация понятия и расширение концептуальных границ

Концепция устойчивого развития пришла в академическую науку и научно-популярные дискуссии из институциональных рамок ООН. В 1984 г. по инициативе Генерального секретаря Хавьера Переса де Куэльяра была создана Международная комиссия по окружающей среде и развитию. Комиссию возглавила Гру Харлем Брундтланд, бывшая премьер-министром Норвегии в период 1981–1996 гг. Ее заместителем стал доктор Мансур Халид, бывший министр иностранных дел Судана. Широкий общественный резонанс получил доклад комиссии «Наше общее будущее», опубликованный в 1987 г. Центральную роль в нем заняло понятие устойчивого развития, определяемое как «удовлетворение потребностей нынешнего времени, не подвергая угрозе возможность последующих поколений делать то же самое». Для сравнения заметим, что утвержденная в 1996 г. «Концепция перехода Российской Федерации к устойчивому развитию» формулирует его как «стабильное социально-экономическое развитие, не разрушающее своей природной основы» [Указ Президента Российской Федерации… 1996]. Некоторые исследователи насчитывают свыше 70 различных употреблений термина «устойчивое развитие», частично связанных с разнородными восприятиями и позициями [Бехманн, 2003; Lafferty, 1996; Backstrand, Kronsell, Soderholm, 1996]. В целом же понятие «устойчивое развитие» (sustainable development), рассматривающее в едином комплексе проблемы развития и охраны окружающей среды, было введено в международный оборот в конце 1980‐х годов. Главными особенностями доклада комиссии Г.Х. Брутланд стал, во‐первых, его глобальный характер, обращенность ко всему мировому сообществу, во‐вторых, его открытый и динамичный характер, предполагающий всепланетарное участие в реализации поставленных целей на основе концепций большого круга исследователей.

Таким образом, в мировом масштабе и в рамках отдельных государств была поставлена цель гармоничного антропогенного развития цивилизации, не противоречащая ее дальнейшему существованию. С философской точки зрения на глобальную повестку был вынесен фундаментальный вопрос, от ответа на который зависит судьба будущих поколений. Как заметил в свое время социальный философ Роберт Гудин, «суть этой проблемы в том, что мы можем приносить пользу или вред будущим поколениям, а они не могут ни помогать, ни вредить нам. Это превращает проблему из логической в этическую» [цит. по: Пятигорский, 2004, с. 416].

Первоначально концепция предполагала мультипликационные эффекты, возникающие при взаимосвязи трех сфер – экологической, экономической и социальной. Позже стало очевидно, что устойчивое развитие невозможно без соответствующей мирополитической среды, гарантирующей прогресс в указанных сферах. Этот факт был признан на Конференции ООН по устойчивому развитию в Рио-де-Жанейро в 2012 г. Как известно, тогда руководство организации и лидеры стран были вынуждены констатировать, что законодательное оформление устойчивого развития невозможно при современном состоянии международных отношений.

В условиях, когда мировая система вышла далеко за «пределы роста», определенные известными докладами Римского клуба, первостепенной задачей становится сохранение ее целостности и минимальной устойчивости. Несмотря на то что со строго научной точки зрения понятие «устойчивое развитие» сохраняет значительный дискуссионный потенциал, существует консенсус по поводу его безальтернативности. В этом смысле такая характеристика устойчивого развития уникальна и детерминативна по отношению, например, к сохраняющим многовариантность политэкономическим сценарным моделям будущего. При этом возникает необходимость дополнения концептуального поля «устойчивого развития» новыми понятиями. С исследовательской точки зрения это невозможно без анализа основных феноменов нашего времени, прежде всего, в политике и экономике.

Первым из таких феноменов является кризис современной модели экономики и активный процесс интеллектуального конструирования посткапитализма как новой реальности. Второй – может быть описан как постепенное исчезновение классической либеральной демократии с современной карты политических процессов. В историческом масштабе можно констатировать завершение определенного этапа глобализации и поражение группы универсалистских либеральных мировоззрений. На смену им приходит глобальный популизм, мимикрирующий под различные типы псевдоидеологий. Следствием этого становится потеря логики идеологических ориентиров на будущее жителями развитых капиталистических стран Запада. Важная ремарка в контексте взаимосвязанных проблем устойчивого развития и глобального управления состоит в том, что при всем несовершенстве общедемократических компонентов либерализма именно эти идеологии обеспечивали легитимность протоинститутам глобального политического управления – Лиге Наций и ООН.

Два фундаментальных процесса, условно обозначенные как «неизбежность посткапитализма» и «поиски моделей постдемократии», по нашему мнению, станут (наряду с глобальной экологической проблематикой) судьбоносными для перспектив устойчивого развития в целом. Свою значимость сохранит и дальнейшее развитие интеграционных процессов, независимо от динамики необратимо изменяющих конкурентное поле национальных и межгосударственных систем. Интеграция по-прежнему сопровождается регионализацией – амбивалентным процессом, который при наборе определенной критической массы может разделить мир на поля экономических битв между интеграционными системами. Авторы статьи рассматривают интеграцию и регионализацию как взаимодополняемые процессы планетарной динамики. Отметим при этом, что характерный для последнего времени рост геополитического напряжения оказывает негативное влияние, прежде всего на интеграционные процессы. Вместо возможностей интеграции лидеры некоторых стран все чаще используют торговые войны и протекционизм, задействуют рычаги идеологического национализма и государственную пропаганду. Наблюдается ренессанс дезинтегрирующих геополитических теорий – призраков прошлого века, в ряде случаев усиленных «официальным» ревизионизмом истории и милитаризацией общественного сознания.

Наконец, очевидна взаимосвязь устойчивого развития с концепциями глобального управления или, согласно альтернативным формулировкам, международного регулирования важнейших сфер жизнедеятельности цивилизации. В оценках перспектив глобального управления в последние десятилетия преобладает устойчивая кризисная тональность. Макросоциолог Иммануил Валлерстайн заметил: «Действительность такова, что мы живем в мире глубокого неравенства… Следовательно, мы должны желать “устойчивого развития” для всех. Если эти требования создают для нас сегодня проблемы, – это происходит не потому, что выдвигаются требования, а потому, что ослабевают репрессивные механизмы миросистемы. Великий всемирный беспорядок, в который мы вступили, вызван не борьбой угнетенных, но кризисом структур, которые их угнетают» [Валлерстайн, 2003, с. 164].

Таким образом, концепцию глобального управления необходимо переосмысливать с учетом обозначенных тенденций. Авторы предпринимают такую попытку, осознавая при этом масштабность задачи и ее открытость для дискуссий и поправок. Тем не менее представляется, что такая исследовательская позиция фактически безальтернативна. Без реализации концепции устойчивого развития, дополненной новыми экономическими, политическими и идеологическими измерениями, под вопросом оказывается сохранение цивилизации. В условиях сверхдинамики современного мира, многогранность которого сложно однозначно охарактеризовать в терминах политики или экономики, такой подход становится историческим императивом.

Эпоха вечного кризиса: Бедные дети восставших родителей

Планетарная динамика последнего десятилетия – сложнейший процесс, на который влияет совокупность политических и экономических факторов. Его интенсивность, качество и возможные последствия находятся в центре внимания гуманитарных наук. В исследовательском поле макроэкономики, глобалистики, мировой политики и международных отношений рождаются и умирают (опровергаемые «быстротекущей современностью») новые парадигмы, теории и прогнозы. Квинтэссенция взглядов представителей экономической науки и сопредельной с ней обширной области политической экономии сформулирована достаточно четко. Экономический кризис, начавшийся в 2008 г., создал идеологический прецедент всемирного масштаба, сформировав осознание «вечной кризисной современности» – принципиальную неустранимость турбулентности и нестабильности из глобального политического и экономического пространства. Перманентный кризис на наших глазах становится сферой человеческого опыта, воспринимаемого посредством глобально-политической рефлексии. Майкл Спенс, нобелевский лауреат по экономике, формулирует это в виде простого вопроса: «Не станет ли волатильность, которую мы наблюдали во время последнего финансово-экономического кризиса, нормальным явлением в частично управляемом… мире, создавая самые негативные последствия для глобальной экономики в целом и для наиболее уязвимых людей и экономик, в частности» [Спенс, 2013, с. 162]. Ответ, вероятно, будет утвердительным. Эксперты предупреждают, что в отсутствие альтернативной экономической модели складываются условия для нового кризиса. Реальные зарплаты в ведущих экономиках мира не растут, теневая банковская система уже превзошла масштабы 2008 г., сегодня совокупный долг банков, компаний и домохозяйств почти в три раза превышает мировой ВВП, а правительственныедолги находятся на самом высоком уровне за всю послевоенную эпоху [Мейсон, 2016, с. 26].

Категория «вечного кризиса» вошла в область общественного сознания достаточно быстро, в период 2008–2012 гг. В первые годы рецессии в высокой политической риторике еще встречались императивные утверждения о временных трудностях и неизбежном наступлении лучшего будущего. Однако население утратило восприимчивость к ним после очевидного сокращения социальных обязательств абсолютного большинства государств, увеличения экономических разрывов между полярными социальными стратами, сокращения рабочих мест, стагнации заработной платы. Однако ключевой тенденцией стал экономический упадок среднего класса – социальной плазмы, обеспечивающей политическую стабильность. Компания McKinsey & Company в 2016 г. в ходе анализа глобального неравенства и распределения доходов зафиксировала важную тенденцию [Dobbs, Madgavkar, Manyika, Woetzel, Bughin, Labaye, Kashyap, 2016]. В большинстве стран «первого» и «второго» мира за последние 70 лет доходы среднего класса устойчиво росли, коррелируя с развитием экономики и ростом занятости. Однако в последние годы эта тенденция сначала замедлилась, а затем пошла в обратном направлении. Более точные исследования показали, что в с 2005 по 2014 г., реальный доход 70% домохозяйств государств «первого мира» как минимум был заморожен, а в большинстве случаев снижался. Аналитики McKinsey & Company описывают происходящее как сенсационную тенденцию, при которой дети из стран «первого мира», скорее всего, будут беднее своих родителей. Политологи рассматривают проблему в более широком контексте, связывая упадок среднего класса с кризисом современной модели либеральной демократии [Fukuyama, 2012, p. 53–61].

Другой важнейшей фоновой характеристикой планетарных процессов становится триумф социально-экономического неравенства. При этом общее (статистическое) сокращение числа беднейших людей не должно вводить исследователей в заблуждение. Действительно, по данным Всемирного банка, численность таких людей неуклонно снижается. Показатели международной черты бедности установлены Всемирным банком на уровне в 1,90 долл. США в день. В 2008 г. их число составляло 17,82% от всего населения Земли, в 2015 г. – 9,6% [cм.: Poverty headcount…]5959
  Отметим, что уровень бедности в РФ остается выше мирового показателя. По прогнозам Министерства экономического развития, в 2016–2017 гг. он составит 13,9%.


[Закрыть]. Однако большинство независимых экономистов не разделяют оптимизма Всемирного банка. Во‐первых, положительная статистика обеспечивается, прежде всего, за счет сокращения крайней бедности в Китае. Во‐вторых, население бедных стран растет примерно в 4 раза быстрее, чем население богатых государств, что все больше «омолаживает» бедность, сохраняя за этими группами резервный статус рекрутов для криминальных и террористических структур. В‐третьих, формальное сокращение бедности происходит на фоне рекордного за всю экономическую историю человечества уровня концентрации капитала. Есть основания полагать, что эта тенденция во многом обесценивает достижения мировых институтов в борьбе с абсолютной бедностью. Согласно данным международной гуманитарной организации Oxfam International в современном мире семь из десяти человек живут в странах, где разрыв между богатыми и бедными постоянно увеличивается. При этом в 1988–2011 гг. доходы беднейших 10% населения увеличивались менее чем на $3 в год, тогда как доходы 1% сверхбогатых людей выросли за этот период в 182 раза [It’s time to… 2016]. С точки зрения концепции устойчивого развития важным представляется тот факт, что, по мнению специалистов Всемирного банка, достижение исторической цели – ликвидации бедности к 2030 г. – пока представляется крайне маловероятным. Прогнозы Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) также пессимистичны. В ближайшие полвека мировую экономику ожидает стагнация при одновременном 40%-ном росте неравенства в богатых странах мира [Blyth, 2016, p. 179].

Нарастающее неравенство на фоне беспрецедентной концентрации капитала стало темой исследований ведущих экономистов, опубликовавших за последние годы ряд научно-популярных работ, привлекших общественное внимание, прежде всего, в развитых странах [Stiglitz, 2012; Freeland, 2012]. Если экономисты оперируют цифрами и статистикой, то политологи, описывая мирополитическую динамику и ее перспективы, больше подвержены эмоциям. Известный ученый Петр Дуткевич описывает глобальную современность в апокалипсических тонах. Он отмечает всеобщее чувство наступающего хаоса и становление «принципиально другого мира», в котором нормы международного права перестают определять межгосударственные отношения; меняются отношения внутри и между государствами, создаются новые блоки. Экстраполируя эти тенденции на сферу внутренней политики, Дуткевич продолжает: «Правительства национальных государств сталкиваются с проблемой управления. Функции государства реализуются все с большим трудом: сбор налогов, поддержание социального баланса, интеграция мигрантов, диалог с гражданским обществом и средним классом – задачи остались те же, но прежние способы их достижения больше не работают» [Дуткевич, Казаринова, 2017].