Текст книги "Новейшая история России. 1914—2008"

Тем не менее в стране возник продовольственный кризис. Его причины заключались в следующем. Война расстроила хозяйственные связи между городом и деревней. По мере перевода экономики на военные рельсы естественно сокращался выпуск промышленных товаров широкого потребления. Даже производственные мощности текс-тильной промышленности на 80 % использовались для удовлетворения нужд фронта. В результате крестьяне лишились возможности приобретать по более или менее приемлемым ценам изделия «городского производства». Соответственно, существенно ослабло действие тех стимулов, которые в мирное время побуждали сельских хозяев предлагать городу продукты своего труда.

С другой стороны, складывавшуюся на продовольственном рынке ситуацию во многом усугубили непродуманные действия властей. Кризис в снабжении городов продуктами питания явился для правительства неприятной неожиданностью. При создании с началом войны системы заготовок продовольствия для армии не были в должной мере учтены потребности тыла. Командующие прифронтовыми округами и губернаторы получили право запрещать вывоз хлеба за пределы губернии до выполнения казенных поставок, что привело в итоге к расстройству частноторговых связей.

Железнодорожный транспорт, занятый обслуживанием армии, в свою очередь, оказался не в силах обеспечить бесперебойное снабжение гражданского населения необходимыми товарами, в частности, продовольственными. Объем перевезенных в 1915 г. хлебных грузов составил лишь 65,4 % от довоенного. Соответствующие плановые задания в первой половине 1916 г. были выполнены только на 48,1 %.

Перебои в снабжении городов продуктами питания создавали почву для спекуляций. Так, в конце 1915 г. крупнейшие торговцы Калашниковской хлебной биржи в Петрограде продавали муку по цене, которая в два раза превышала таксу, установленную городскими властями. Оптовые и мелкие торговцы припрятывали продовольственные товары, ожидая дальнейшего роста цен.

Попытки правительства решить проблему снабжения населения продуктами питания не меняли ситуацию к лучшему. Сплошь и рядом такие попытки выливались лишь в реорганизацию тех или иных административных структур и вносили только путаницу и неразбериху в работу государственного аппарата. М.В. Алексеев с горькой иронией писал в конце августа 1916 г. военному министру, что для решения продовольственной проблемы «нужны меры смелые, решительные, широко поставленные, а не формирование новых комитетов и Особых совещаний, журналы коих цены на хлеб и предметы первой необходимости не уменьшают...». Правда, в конце 1916 г. была введена принудительная разверстка хлебных поставок. «Разверстать» предполагалось 772 млн пудов хлеба. Однако к февралю 1917 г. эта мера дала весьма незначительные результаты. Привоз продовольствия в Петроград и Москву в январе-феврале 1917 г. составлял лишь 25 % от запланированного. Неспособность правительства наладить стабильное снабжение городов продуктами питания создавало крайне опасную для существующего режима ситуацию. В условиях растущей усталости широких слоев населения от тягот войны и прогрессировавшего падения авторитета власти любые, даже временные, перебои в снабжении могли вызвать социальный взрыв.

1.4. Власть и общество во время войны. Империя перед пропастью

Внутриполитическая ситуация

Вступление России в Первую мировую войну первоначально оказало стабилизирующее влияние на внутриполитическую ситуацию. Патриотический подъем охватил самые широкие слои населения. Волна забастовочного движения, достигшая, как отмечалось, к лету 1914 г. критически высокого уровня, резко пошла на убыль. Стачки практически прекратились. В октябре 1914 г. бастовали лишь 1 тыс. человек. Успешно прошла общая мобилизация. «Явка запасных, – говорил на заседании Совета министров один из высших чинов военного ведомства, – превзошла ожидания. Рассчитывали недобор 20 процентов, а есть на деле перебор».

Патриотический подъем охватил и весьма оппозиционно настроенную часть российского общества, остро конфликтовавшую накануне войны с властью. В подготовленном лидером кадетской партии П.Н. Милюковым воззвании «к единомышленникам» отмечалось: «Каково бы ни было наше отношение к внутренней политике правительства, наш первый долг сохранить нашу страну нераздельной и удержать за ней то положение в ряду мировых держав, которое оспаривается у нас врагами». На экстренном заседании Государственной думы 26 июля 1914 г. почти все депутаты заявили о своей поддержке правительства и проголосовали за отпуск кредитов, необходимых для ведения войны.

С воодушевлением встретили войну и многие представители духовной элиты. «Всемирная война, – писал С.Н. Булгаков, – означает новый и великий этап в развитии русского самосознания, именно в духовном освобождении русского духа от западнического идолопоклонства, великое крушение кумиров, новую и великую свободу». Н.А. Бердяев отмечал, что борьба «России и Германии не соревнование на почве справедливости, но не есть также и элементарная биологическая борьба за интересы. В борьбе этой ставятся динамические и творческие задачи. Россия и Германия борются за свои места в мировой жизни и мировой истории... В такой борьбе должна быть приведена в движение вся совокупность духовных сил народов».

Российские политические партии левой ориентации заняли неоднозначную позицию по отношению к войне. Большевистская и меньшевистская фракции IV Государственной думы не поддержали просьбу правительства об отпуске кредитов на войну. Большевики открыто заняли пораженческие позиции. В.И. Ленин в написанном Манифесте ЦК РСДРП «Война и российская социал-демократия» осудил войну как империалистическую и призывал превратить ее в гражданскую. Часть меньшевиков считала возможным ограничиться лишь провозглашением лозунга «Мир без аннексий и контрибуций!». Вместе с тем ряд видных деятелей российской социал-демократии, такие как Г.В. Плеханов, обеспокоенные судьбой страны и перспективой превращения ее в германскую колонию, призывали рабочих отдать все силы делу защиты Отечества. Аналогичную позицию заняла и часть эсеров, среди которых, впрочем, имелись и пацифисты, и сторонники поражения России.

В обстановке патриотического воодушевления первых месяцев войны были созданы Всероссийский земский союз под руководством Г.Е. Львова (впоследствии – первый министр-председатель Временного правительства) и Всероссийский союз городов, который возглавил московский городской голова М.В. Челноков. В задачи союзов входила организация помощи больным и раненым воинам, а позднее и беженцам. Впрочем, либеральная оппозиция (кадеты, октябристы) явно рассчитывали в перспективе использовать союзы для давления на власть.

В целом вторая половина 1914 – начало 1915 г. были временем затишья на «политическом фронте». Лозунги леворадикальных элементов не находили отклика в стране. Что же касается либеральной оппозиции, то она, в общем, придерживалась линии, направленной на сохранение «внутреннего мира».

Ситуация начала меняться с весны 1915 г. Поражения на фронте дискредитировали власть, которая оказалась неспособной организовать отпор неприятелю. В обществе патриотическое воодушевление стало сменяться патриотической тревогой. Снова заявило о себе рабочее движение. Весной и летом 1915 г. прошли забастовки и демонстрации в Московской, Владимирской и Костромской губерниях. В результате столкновения с полицией в Иваново-Вознесенске были убиты 100 и ранены 40 рабочих. Впрочем, само по себе забастовочное движение тогда еще не достигло сколько-нибудь значительного размаха (в августе 1915 г. в стачках участвовали около 55 тыс. человек).

В такой ситуации заметно активизировалась либеральная оппозиция, рассчитывая использовать сложившуюся в стране и на фронте обстановку для того, чтобы добиться от власти политических уступок. Деятельность правительства И.Л. Горемыкина подвергалась резкой критике, и все громче звучали требования его отставки. При этом прогрессисты, занимавшие промежуточное место между кадетами и октябристами и выражавшие интересы торгово-промышленных кругов Москвы, прямо добивались образования кабинета, ответственного перед Государственной думой. Более скромные (во всяком случае, внешне) требования выдвигали кадеты, ратовавшие за создание «правительства, пользующегося доверием страны».

Нарастание напряженности в правительственных кругах

Очень непростая ситуация складывалась в вер хах. Система управления империи переживала – серьезный кризис. С началом войны в стране установилось своеобразное двоевластие. Ставка Верховного главнокомандующего превратилась как бы во второе правительство. Именно к ней перешла вся полнота власти на обширных территориях театра военных действий. «Обычному» правительству – Совету министров – были подведомственны только тыловые районы.

Отношения Ставки и Совета министров с самого начала войны были далеко не идеальными. С весны же 1915 г. они существенно ухудшились. Военные власти все более активно вмешивались в дела внутреннего управления, совершенно не считаясь с мнением Совета министров. Так, нуждаясь в помощи Земского и Городского союзов, они способствовали расширению компетенции этих организаций, что никак не входило в планы правительства, поскольку союзы все более превращались в важные «опорные пункты» либеральной оппозиции. Действия Ставки на подведомственных ей территориях также создавали кабинету массу проблем. Эвакуация населения, осуществлявшаяся по мере отступления русской армии, была организована военными крайне бессистемно. В тыл хлынули толпы беженцев, принять и обустроить которых гражданские власти были не в состоянии. «Два правительства – дом сумасшедших», – заявил на заседании Совета министров А.В. Кривошеин.

Внутри самого Совета министров также царил разлад. Часть членов кабинета во главе с А.В. Кривошеиным выступала за соглашение с оппозицией и добивалась от царя отставки тех министров, чье присутствие в правительстве раздражало общественность. К таковым относились министр внутренних дел Н.А. Маклаков, министр юстиции И.Г. Щегловитов, обер-прокурор Синода В.К. Саблер (в силу их крайне консервативных убеждений) и военный министр В.А. Сухомлинов, который считался главным виновником постигших русскую армию неудач и прямым изменником.

В конце концов Николай II признал необходимым пожертвовать четырьмя упомянутыми министрами. Это, однако, не умиротворило оппозицию. 19 июля 1915 г. открылась очередная сессия Государственной думы, а в августе большинство думских фракций (кадеты, прогрессисты, октябристы, часть националистов и др.) объединились в Прогрессивный блок, к которому примкнули и три группы в Государственном совете. При этом с более левыми думскими фракциями – трудовиков (близких к эсерам) и меньшевиков (члены большевистской фракции были осенью 1914 г. арестованы), не вошедшими в блок, представители последнего, по мнению ряда историков, наладили взаимодействие по масонской линии. Членами масонских лож являлись многиые видные политические деятели различных воззрений: кадеты, меньшевики, трудовики и др. (например, Н.В. Некрасов, А.Ф. Керенский, Н.С. Чхеидзе). Впрочем, диапазон оценок роли масонов в политической жизни предреволюционной России чрезвычайно широк – от признания крушения империи в результате масонского заговора до едва ли не отрицания самого факта их существования.

Основным пунктом программы Прогрессивного блока было требование отставки кабинета И.Л. Горемыкина и замены его правительством, пользующимся доверием общества. Кроме того, блок высказывался также за освобождение некоторых категорий политических заключенных, реорганизацию системы местного самоуправления и т. п.

Большинство членов Совета министров выступали за соглашение с блоком, опасаясь в противном случае революционного взрыва. Однако глава правительства И.Л. Горемыкин не считал нужным идти на уступки оппозиции, хотя и признавал, что многие пункты программы блока вполне приемлемы. Договариваться с Прогрессивным блоком, по мнению премьера, было просто бессмысленно, поскольку основную массу населения страны требования думского большинства не интересуют и их отклонение никакой революции не вызовет. Для рабочего движения, заметил глава кабинета, «будем ли мы с блоком или без него это безразлично. С этим движением можно справиться другими средствами и до сих пор Министерство внутренних дел справлялось».

Разногласия в Совете министров приобрели особенно острый характер в связи с принятым Николаем II решением занять пост Верховного главнокомандующего. Многие современники, а вслед за ними и историки видели в этом шаге царя результат влияния императрицы Александры Федоровны и Г.Е. Распутина, которые действительно крайне отрицательно относились к великому князю Николаю Николаевичу. Вряд ли, однако, Николай II в данном случае выполнял всего лишь волю жены и «старца». Как уже отмечалось, царь, отказавшись под давлением министров от намерения лично возглавить армию с началом войны, не оставил мысль со временем все же занять пост Верховного главнокомандующего. Летом 1915 г. на фронте сложилась катастрофическая ситуация, поэтому царь решил лично возглавить армию, руководствуясь прежде всего чувством долга монарха – первого защитника Родины. Кроме того, заняв пост Верховного главнокомандующего, Николай II, очевидно, надеялся добиться согласованности в действиях военной и гражданской администрации, ликвидировать существовавшее в стране «двоевластие».

Большинство членов кабинета были категорическими противниками задуманного царем шага. Их пугало многое: и возможность некомпетентного вмешательства монарха в управление войсками, и то, что в случае принятия им командования армией неудачи на фронте будут вменяться в вину царю, в результате чего авторитет трона окажется окончательно подорванным. Оппозиционная общественность открыто демонстрировала свои симпатии к Николаю Николаевичу, и его смещение с поста Верховного главнокомандующего грозило вызвать острые политические коллизии. Решение Николая II, однако, поддержал И.Л. Горемыкин. Правда, и он считал, по-видимому, что момент для возложения царем на себя обязанностей Верховного главнокомандующего не слишком подходящий. Однако старый сановник в отличие от своих более молодых коллег не считал себя вправе противиться явно выраженной воле императора. «Верноподданные, – заметил он, – должны подчиняться, какие бы не были последствия. А там дальше воля Божья».

В конечном счете, кабинетскому большинству, которое решилось даже (правда, в безукоризненно верноподданнической форме) «угрожать» Николаю II коллективной отставкой, не удалось убедить монарха отказаться от принятого решения. Император отверг также и идею соглашения с Прогрессивным блоком. Выступления думских ораторов, требования блока Николай II расценивал не как «глас народа», а всего лишь как выражение мнения ничтожной части населения страны – политиканствующей, оторванной от национальных корней, преимущественно столичной публики. Николай Николаевич был снят с поста Верховного главнокомандующего. Обозначившаяся в конце августа 1915 г. стабилизация ситуации на фронте позволила Николаю II занять жесткую позицию и по отношению к Прогрессивному блоку. 3 сентября 1915 г. сессия Государственной думы была закрыта. Очередной конфликт власти и общества завершился победой власти.

Эта победа, однако, не привела к упрочению существовавшего режима. Напротив, все ощутимее становились симптомы кризиса власти. С лета 1915 г. заметно возрастает вмешательство в управление страной императрицы Александры Федоровны. Во время конфликта И.Л. Горемыкина с большинством членов Совета министров Александра Федоровна активно поддерживала премьера и убеждала мужа проявить необходимую, на ее взгляд, твердость. Уезжая в Ставку, с тем чтобы вступить в командование армией, Николай II прямо просил супругу помогать ему в решении государственных дел. Разуверившись после событий лета 1915 г. в лояльности большинства министров, царь остро нуждался в советнике, на которого мог бы безусловно положиться. Таким советником и стала императрица. С другой стороны, «министры-оппозиционеры» убеждали царя в том, что, если он не прислушается к их советам (т. е. не пойдет на соглашение с Прогрессивным блоком, не откажется от намерения занять пост Верховного главнокомандующего), – в стране вспыхнет революция. Александра Федоровна, как и И.Л. Горемыкин, уверяла, что никакой революции не будет. Царь не последовал советам большинства министров, но революционного взрыва не произошло. Получалось так, что права была именно царица, а не многоопытные бюрократы. Это обстоятельство побудило, очевидно, монарха прислушиваться к ее советам и впредь.

Конечно, говорить о полном подчинении Николая II влиянию императрицы не приходится. Царь часто следовал ее советам, но нередко их и игнорировал. Показателен такой факт: за время войны произошло 31 назначение на министерские посты. О том, как Александра Федоровна относилась к 15 назначениям, не известно ничего. Скорее всего, они состоялись без ведома царицы. К девяти же назначениям царица отнеслась отрицательно.

Тем не менее реально имевшее место вмешательство Александры Федоровны в решение государственных дел подрывало авторитет трона и ввиду ее непопулярности, и потому, что вроде бы свидетельствовало о несостоятельности Николая II как правителя. С другой стороны, имя императрицы связывалось в общественном сознании с именем другой, явившейся поистине роковой для династии фигуры, – с Г.Е. Распутиным. Сибирский крестьянин, оказавшийся волею судьбы «другом» императорской четы, Г.Е. Распутин еще накануне войны был буквально «притчей во языцех». Он умел (во всяком случае мог создать впечатление, что умеет) облегчить страдание больного гемофилией наследника престола. Николай II и Александра Федоровна видели в «старце» истинного представителя простого народа, того народа, который в отличие от «гнилого» образованного общества был безгранично предан своему монарху и не помышлял о каких-то там политических правах. О степени влияния Г.Е. Распутина на решение государственных дел и современники, и историки высказывали самые разные точки зрения. В годы войны мнение об его всемогуществе было распространено чрезвычайно широко, являлось едва ли не всеобщим. Оно, однако, не подтверждается фактами, хотя отрицать влияние Г.Е. Распутина на ход государственных дел, причем весьма ощутимое, нельзя. Впрочем, для оценки роли «старца» в истории предреволюционной России ответ на вопрос о том, каковы были реальные масштабы его влияния, не имеет столь уж большого значения. Важно другое, а именно тот факт, что в общественном сознании прочно укоренилась мысль: Г.Е. Распутин управляет императрицей, а она – царем. Данное обстоятельство способствовало нараставшей изоляции верховной власти, число приверженцев которой уменьшалось с пугающей быстротой.

Одним из непосредственных результатов летнего политического кризиса явились перемены в правительстве. Осенью 1915 г. были отправлены в отставку некоторые министры (в частности – А.В. Кри-вошеин), противившиеся во время летнего кризиса воле монарха, другие «бунтовщики» сохранили свои посты. Между тем предстоял созыв Государственной думы, поскольку необходимо было утвердить бюджет на 1916 г. Появление в Думе в качестве главы правительства И.Л. Горемыкина грозило вызвать шумный политический скандал. В этих условиях в январе 1916 г. И.Л. Горемыкин был уволен в отставку. На посту председателя Совета министров его сменил Б.В. Штюр-мер, член Государственного совета, хозяин влиятельного политического салона, человек, в чьей лояльности император и императрица не сомневались. Новому главе кабинета царь поручил «поддержать отношения» с Государственной думой. В рамках курса на «поддержание отношений» Николай II 9 февраля 1916 г., в день открытия думской сессии, первый и единственный раз посетил Таврический дворец, где заседали депутаты, и пожелал им «плодотворных трудов и всякого успеха». Царский визит должен был продемонстрировать благожелательное отношение носителя верховной власти к народному представительству.

Однако дальше примирительных жестов в сторону Думы дело не пошло. О сколько-нибудь серьезных уступках оппозиции не было и речи. Таким образом, конфронтация власти и общества продолжалась. Правительством были приняты меры, нацеленные на ограничение деятельности, в частности, Земского и Городского союзов. Активность этих организаций, в центральных структурах которых доминировали октябристы и кадеты, а в местных – и более левые элементы, весьма и не без оснований беспокоила верхи. «Не стесненные штатами, справочными ценами, сложною официальною отчетностью союзы, – вспоминал впоследствии хорошо осведомленный современник, – имели возможность обслуживать санитарное и эвакуационное дело с небывалым размахом и намного роскошнее, чем Красный крест и тем более военно-санитарное ведомство, которые были опутаны рамками сметных и иных правил. Устраивались подвижные парикмахерские, переносные бани, дешевые лавочки, доступные библиотеки, всевозможные увеселения для солдат. День за днем складывалось впечатление, что под союзною опекою „хорошо, удобно и сытно“, а у казенных чиновников – „мерзость запустения“. Такие впечатления распространялись не только среди раненых и больных, но и в окопах, и среди отводимых на отдых воинских частей, и в массе населения».

Наступление правительства на общественные организации при том, что вообще «прикрыть» их власти не решались, плодило лишь новые политические коллизии. Правительственный курс в целом характеризовался крайней неопределенностью. Власть не шла навстречу оппозиции, однако позволяла ей писать и говорить едва ли не все, что угодно. В самом кабинете складывалась крайне нестабильная ситуация. При отсутствии определенного правительственного курса, в условиях острых, возникавших на политической или чисто ведомственной почве конфликтов между назначенными под влиянием самых разных обстоятельств министрами сравнительно немногие из них могли сколько-нибудь продолжительное время удержаться на своих должностях. «Министерская чехарда» вела к расстройству всего государственного механизма.

Монархия накануне крушения

Кризис власти вызывал растущее беспокойство у командования действующей армией. Летом 1916 г. начальник штаба Ставки М.В. Алексеев обратился к Николаю II с докладом, в котором рекомендовал учредить должность верховного министра государственной обороны. Этот верховный министр, по мысли М.В. Алексеева, наделялся диктаторскими правами и к нему переходила вся полнота власти в тылу. На заседании Совета министров под председательством Николая II план М.В. Алексеева был отклонен. Кабинет принял решение, санкционированное и Николаем II, о наделении чрезвычайными полномочиями председателя Совета министров. Предоставленные ему права были весьма широкими, но отнюдь не диктаторскими. Применять их премьер мог только при решении вопросов, касавшихся управления военной экономикой.

Однако и «военно-экономического диктатора» из Б.В. Штюрме-ра не получилось. Вполне заурядный сановник, он не обладал необходимыми для этого деловыми качествами. Между тем приближалась осенняя сессия Государственной думы. Власти снова предстояло встретиться лицом к лицу с оппозицией. И Николай II решился на неординарный шаг. В сентябре 1916 г. министром внутренних дел стал товарищ (заместитель) председателя Государственной думы, член Прогрессивного блока А.Д. Протопопов. Однако А.Д. Протопопов был не просто общественным деятелем. Еще до войны он познакомился с Г.Е. Распутиным (о чем коллеги А.Д. Протопопова по Думе не знали). И Г.Е. Распутин, и императрица высказались за назначение А.Д. Протопопова министром внутренних дел. Согласившись на это, Николай II рассчитывал, что предоставление должности в правительстве одному из видных думцев будет надлежащим образом оценено оппозицией, поскольку сам председатель Государственной думы М.В. Родзянко в июне 1916 г. советовал царю назначить А.Д. Протопопова министром торговли и промышленности. Расчеты Николая II, однако, не оправдались. Причастность Г.Е. Распутина к назначению А.Д. Протопопова получила огласку. Кроме того, думские лидеры опасались, что переход одного из видных деятелей Прогрессивного блока из стана оппозиции в стан защитников власти может послужить примером и для других членов блока. В результате вчерашние соратники А.Д. Протопопова отмежевались от него. Для оппозиции А.Д. Протопопов стал одной из самых ненавистных фив правительстве. Предпринятый царем шаг с целью смягчить конфликт между властью и оппозицией дал обратный результат.

Очередная сессия Государственной думы начала свою работу 1 ноября 1916 г. Оппозиция готовилась подвергнуть правительство Б.В. Штюрмера жесткой критике. Помимо прочего, к этому деятелей Прогрессивного блока толкало и нараставшее недовольство широких слоев населения. Перспектива революционного взрыва страшила оппозицию. Резко критикующая правительство Дума должна была сыграть роль клапана, позволяющего «выпустить пар».

Главным событием дня стала речь П.Н. Милюкова, который, не утруждая себя доказательствами, обвинил правительство, прежде всего лично Б.В. Штюрмера, в глупости и измене, говорил о некой «придворной партии», группирующейся вокруг императрицы и готовящей сепаративный мир с немцами. Следует отметить, что абзац, где речь шла об «измене», кадеты намеревались включить в декларацию блока, но их предложение не прошло.

Речь П.Н. Милюкова в копиях широко распространялась по России (переписчики нередко включали в текст, уже от себя, еще более «жареные» факты). Между тем слухи об измене, якобы проникшей в самые «высшие сферы», и так уже ходили по стране. Теперь они, казалось бы, получили подтверждение с высокой трибуны.

После выступления П.Н. Милюкова Николай II вынужден был уволить Б.В. Штюрмера. Его преемником стал министр путей сообщения А.Ф. Трепов, который попытался, правда, безуспешно, договориться с Прогрессивным блоком. Атака на власть шла со всех сторон. За перемены ратовали и те структуры, которые всегда являлись оплотом консерватизма. 26 ноября 1916 г. Государственный совет принял резолюцию, требовавшую покончить с влиянием «скрытых безответственных сил» на государственные дела и образовать «правительство доверия». Со схожим демаршем выступил и XII съезд представителей дворянских обществ. Страх за будущее династии, боязнь, что «упрямство» царя может привести к революционному взрыву, подталкивали к сближению с оппозицией даже членов Императорской фамилии. В конце 1916 – начале 1917 г. великие князья неоднократно пытались убедить Николая II создать «правительство доверия» или даже правительство, ответственное перед Государственной думой, и пресечь вмешательство Александры Федоровны и Г.Е. Распутина в государственные дела.

Все эти демарши не возымели никакого эффекта. Эпизод с А.Д. Протопоповым, по-видимому, окончательно утвердил Николая II в мысли о том, что уступки только разжигают аппетиты оппозиции. Ничего не изменило и убийство Г.Е. Распутина в ночь на 17 декабря 1916 г. в результате заговора, среди участников которого был один из членов Императорской фамилии великий князь Дмитрий Павлович.

В конце декабря 1916 г. А.Ф. Трепов получил отставку. На посту председателя Совета министров его сменил Н.Д. Голицын, человек, хорошо известный императрице, но абсолютно лишенный качеств, необходимых главе правительства в столь сложное время. Николай II, демонстрируя «твердость», провел «чистку» в Государственном совете. Из состава верхней палаты (из числа тех ее членов, что назначались императором) был исключен целый ряд лиц, являвшихся сторонниками Прогрессивного блока. Их места заняли консервативно настроенные сановники. Однако Николай II не шел навстречу пожеланиям тех уже весьма немногих защитников власти, которые ратовали за проведение жесткой репрессивной политики, за роспуск Думы, за превращение ее в законосовещательный орган и пр. Царь связывал большие надежды с грядущим наступлением армий Антанты, заметив как-то: «В военном отношении мы сильнее, чем когда-либо; скоро, весною, будет наступление, и я верю, что Бог даст нам победу, а тогда изменятся и настроения».

Неуступчивость царя наталкивала некоторых представителей оппозиции (например, лидера октябристов А.И. Гучкова) на мысль о дворцовом перевороте. Они налаживали контакты с командованием действующей армии, крайне обеспокоенным складывавшейся в тылу ситуацией. Впрочем, до самой Февральской революции для организации дворцового переворота, по мнению ряда исследователей, было сделано очень немного.

Борьба между властью и оппозицией разворачивалась на фоне растущего стихийного недовольства низов, которые все менее и менее охотно мирились с военными тяготами. Критические выступления оппозиции, в своей основе во многом оправданные, но сплошь и рядом переходившие всякие допустимые в экстремальных условиях военного времени пределы, подливали масло в огонь. Российский социум в целом не смог выдержать перегрузки тотальной войны, для победы в которой требовалось мобилизовать не только экономический, но и идейный, духовный потенциал страны. Этого не произошло прежде всего из-за уникального состояния российского общества начала XX столетия. Его главной особенностью, отмечают современные исследователи, были много– и разноукладность (экономическая, социальная, политическая, национальная, культурная, религиозная и др.) с естественно неизбежными при этом состоянии межукладны-ми конфликтами. Взятый в разных исторически сложившихся противопоставлениях (город – деревня, «верхи» – «низы», государство – общество, интеллигенция – власть, русские – нерусские, армия – гражданское население, офицеры – нижние чины, фронт – тыл и т. д.) перегородчатый российский организм сам по себе являлся вряд ли преодолимым препятствием для массовой индоктринации и мобилизации духовных ресурсов. В результате патриотическая эйфория быстро пошла на спад, и очень скоро война начала восприниматься большинством населения (на всех уровнях социальной иерархии) «как досадная помеха обычному течению жизни». Неизбежные в своей основе тяготы военного времени расценивались только как результат непредусмотрительности или, хуже того, злой воли властей, которые, разумеется, действительно совершали много ошибок как вполне естественных, так и абсолютно необязательных.

В этих условиях уже с начала 1916 г. существенно активизируется рабочее движение. В первом квартале 1916 г. в стачках, проходивших как под экономическими, так и политическими лозунгами, участвовали 330 тыс. человек, а во втором – около 400 тыс. человек. Осенью 1916 г. прошли крупные забастовки в Петрограде, в которые были вовлечены около 250 тыс. рабочих. Во всех этих выступлениях принимали участие как пробольшевистски, так и оборончески настроенные рабочие. Левые партии были весьма слабыми. Полиция, в общем, успешно боролась с революционным подпольем, хотя большевикам и удалось в 1916 г. воссоздать нечто вроде всероссийской организации. У меньшевиков ее функции выполняла рабочая группа при Центральном военно-промышленном комитете, арестованная в конце января 1917 г.