Текст книги "Казанский альманах 2020. Лунный камень"

Булат шагнул под навес веранды, раскрыл плотный бумажный пакет с плетёными ручками. В нём поблёскивала душистая кефаль, и покоился вчетверо сложенный лист бумаги в клеточку. Булат развернул – да, записка.

«Дружище, прости! – снизу вверх летел неровный мужской почерк. – Пришлось срочно эвакуироваться. Маша решила воочию поздравить сына с днём рождения. Я сопротивлялся, сказал, что пригласил тебя на празднество тут у нас на дворе. Ни в какую. Пришлось взять под козырёк. Прими от нас абхазской кефали. Сам наловил, сам приготовил для длительного пользования и воспоминаний о море. Вернёшься из отпуска – встретимся. Кирилл».

– Классика! – только и вздохнул званый гость.

– В пять утра уже снялись, – продолжала Этери. – Сели в «мерседес» и укатили. Я знаю, чья это машина, он не раз бывал у нас.

– Ясно… – ответил Булат то ли хозяйке, то ли автору записки, то ли вообще всему, что произошло. Он сложил записку, сунул в карман и для того, чтобы что-то сказать, спросил: – Говорите, каждый год приезжают?

– Почти, – ответила с готовностью Этери. – Хорошие люди, добрые. Побольше б таких на белом свете. А Кирилл Петрович очень хвалил вас, говорил, что вы светлый человек, неспешный в нашей жизненной гонке. Так и сказал «неспешный». Странно.

– А Марья Ивановна что?

– Машеньке некогда было разговаривать. То одно, то другое… Непросто же в одночасье собраться.

– Это точно, – ответил Булат. – А рыбу, может, себе оставите?

– Нет-нет, это вам! – сказала Этери. – Петрович и меня не обделил. И окунька, и горбыля добавил. Дай бог им здоровья!

Она проводила его до ворот. Он поблагодарил её за всё, всучил «Букет Абхазии» с коробкой конфет и зашагал в сторону пансионата.

Пахло морем, сушёной кефалью и ничем другим более.

Юрий Смирнов
Как жаль порой, что редко мы летаем

Родился (1960) в деревне Большое Тябердино Кайбицкого района Татарской АССР. Окончил Ульяновское высшее военно-командное училище связи. Майор запаса. В настоящее время – инженер-конструктор. Живёт и работает в Казани. Автор поэтического сборника «Посвящения», увидевшего свет в казанском издательстве «Дом печати» под псевдонимом Т. Я. Бердинский.

«Мы ушли из тех садов…»

 
Мы ушли из тех садов,
Не отведав тех плодов.
Наш Эдем залит потопом
Наших прожитых годов.
 
 
Разве в первый раз всё это —
Что уходит город в лето,
Оставляя нам с тобой
Сны, рождённые весной,
Стихший ветер в голове
И синицу в рукаве.
Да прозрачные слова,
Огранённые едва.
 

«Здесь было море, и стояла дверь…»

 
Здесь было море, и стояла дверь,
За нею волны весело, игриво
Манили вглубь прекрасных вод, и дива
Мне дивные сулили. А теперь
 
 
Здесь тишина… Безмолвие отныне
Волною бьёт в расплавленный висок
Да времени струит песок
В души моей пустыне.
 
 
Моих страстей
здесь умер зверь —
Лишь потому,
что не открылась дверь.
 

Миг Вечности

 
Земля
Она же – Океан
 
 
Мы в пасмурном лесу
Снег, сосны на ветру
Не могут сбить с меня
Печали дальних стран
 
 
Весеннюю тоску
Седеющих голов
По белому песку
Волшебных островов
 
 
Где волосы солёные
Блуждающих ветров
Ласкают оголённые
Округлости холмов
 
 
Где солнце как желание
И в пальмах сорок лун
И волны как дыхание
Коралловых лагун
 
 
Бьют ласково и томно
По влажным берегам
И шепчут монотонно
О наслажденьях нам…
 
 
А я стою продрогший
В том мартовском лесу
По Вечности прохожий
Свою мечту несу —
Что может быть доверит нам
Планета – Океан
Свои ветра старинные
Свои теченья дивные
И вынесет однажды нас
К заветным островам
 

«Мой ангел спит Укрыта темнотой…»

 
Мой ангел спит Укрыта темнотой
Как рыцари храня её покой
Бесшумной поступью сменяются недели
И вещих снов её проносятся метели
Исполнены холодной красотой
 
 
Мой ангел спит Дрожание ресниц
Как тихое дыхание зарниц
Во тьме времён над бездной взора
Вдали людской вражды и вздора
Морали мира Рухнувшего вниз
 
 
Мой ангел спит и сны её легки
Как зимние кометы далеки
И страстный крик её и жаркое дыханье
В пылу погони крыльев колыханье
И торжество настигшей у реки
 

«Мы, в сущности, мотаем срок…»

 
Мы, в сущности, мотаем срок
По зоне бытия.
И генеральный прокурор —
Всевышний судия.
 
 
Мы заперты меж «да» и «нет»,
Меж «завтра» и «вчера».
Между всесилием монет
И краешком добра.
 
 
Мы от звонка и до звонка
Отмерянный нам срок
Здесь проведём, и нам пока
Не прозвенел звонок.
 
 
Так будем веселы, умны
«Паханы», «шестерня»
Пока в компании Луны…
 

«Огромный город, город-листопад…»

 
Огромный город, город-листопад —
Дней золотых горящие костры.
 
 
Огромный город, город-снегопад —
Печалью занесённые мосты.
 
 
Огромный город, город-солнцепад —
Моих желаний светлая тоска.
 
 
Огромный город, город-звездопад…
И я, в ночи идущий Вас искать.
 

«Казань. Зима. Безумствие метелей…»

 
Казань. Зима. Безумствие метелей.
Засилье шуб и шапок меховых.
Дрожанье предрождественское елей.
Отсутствие друзей как таковых…
 
 
Луна, снега, логистика «Героев»,
Тела драконов, павших от мечей
Во славу полуночного ковбоя.
«Ты чей, герой?» Я, собственно, ничей…
 
 
Мороз. Луна. Приятность темноты.
Отсутствие пространства между нами
И времени на острове, где ты
Спишь, отогрета от снегов Казани.
 

«Вода вошла в объятья берегов…»

Когда вода всемирного потопа…

В. Высоцкий

 
Вода вошла в объятья берегов.
Доверчиво, уютно
и привычно.
И берега
вдруг вспомнили из снов,
что, кажется,
всё так и было
вечно.
 

«Твой город – осень, но не зря…»

 
Твой город – осень, но не зря
Всеавгустейшим дозволеньем
Красоты лета украшеньем
Вошли в начало ноября.
Хоть ветры тёплые не дуют,
Почти зелёные дворы
Не властны хладу до поры
И греют душу молодую.
 
 
А дни короче, и зимы
Поутру чуем приближенье,
Как неизбежное явленье
Познаем вскорости и мы
Заиндевелых проводов
Седые волосы проспектов
Полузамёрзших городов,
Сны новогодние про лето.
 
 
Сны о весне, когда цвела
Любовь не в этом небе грубом,
Где облака, привязанные к трубам,
И облако – прямое, как стрела.
 

К эльфийке

 
Звенит июль эльфийской тетивой,
Стрелою прошлое уходит неоглядно
Куда-то вдаль, до цели неземной.
Там, верно, наши победят… но
 
 
Жизнь длинна, как сказка без конца,
Недели, как китайская стена.
И только манит магией кольца
Великая волшебная страна.
 

«Ты обожаешь сумерки и дождь…»

 
Ты обожаешь сумерки и дождь…
То – благодать, ниспосланная свыше.
Привычною дорогою идёшь,
Ворчания зонта почти не слыша.
 
 
Твоей души неизъяснимый нрав
Есть свет, зовущий в радостные дали,
Где запахи чудесных райских трав,
Забытые, как детские печали.
 

«Трактат о запахах» испанца Де Гутьерес…»

 
«Трактат о запахах» испанца Де Гутьерес
постулирует возможность припомнить
 
 
Тонкий парфюм новоглянцевой книги,
Детских картинок вкуснее ковриги
Сладостный дух и какой-то полынный
Школьной тетрадочки ветер пустынный;
 
 
Печатных листов типографскую свежесть,
Богатых журналов буржуйскую прелесть,
Засаленных книг библионную вонь,
Бьющую в ноздри, как скачущий конь;
 
 
Терпкой волною – под чёрного хлеба,
Зов к молоку и закатное небо,
Льющее лета не пыль золотистую —
Нежным дыханьем истому игристую,
достаточным условием лишь ставя,
вдохнуть поглубже.
 
 
Делаю так я.
 
 
Дозволишь ли и ты
Вздохнуть себе
И вспомнить
Все запахи игры,
Означенной
Как жизнь?
 

«Как жаль порой, мой свет, что редко мы летаем…»

 
Как жаль порой, мой свет, что редко мы летаем.
Всё больше как-то ходим тропою нужных дел.
А мир вокруг таков, каким его мы знаем,
И каждый видит то, что выбрал в свой удел.
 
 
Так сделаем же шаг с разбега в пропасть неба,
В единственную пропасть, которой дна и нет.
Мы, падая, парим, и пыль земная в небыль
Уходит от сближенья двух душ, как двух планет.
 
 
Двух ласковых миров, в которых, как и прежде,
Горят неугасимо два огонька в глуби,
Спокойными равнинами лежат моря надежды,
И веры чистый камень поёт всё о любви.
 
 
Мелодия та с нами, да и пребудет вечно,
По жизни продираясь сквозь матерную брань,
Услышим её мы, когда в сближеньи тесном
Нас время снова примет в назначенную дань.
 
 
Так будут дни легки и вечера уютны,
И будет ночь и пища, которою объелись
Насытные глаза, что в свете обоюдном
Горят – и в них читаемы: мене, текель, прелесть.
 

«Кирпичам в стене напротив исполнилось двести лет…»

 
Кирпичам в стене напротив исполнилось двести лет,
Не знали тогда – родится ль мой умерший в прошлом дед.
 
 
Хайям был поэт и философ, он знал про закон перемен.
Глиною станем, сказал он – и ушёл на создание стен.
 
 
Стена за волнами – берег, Ясон же хитрей врагов:
Поныне с волной набегают брызги с его «Арго».
 
 
Вода хранит былое, жидкий винчестерный блин.
Снежинка – твёрдая копия вечных хранителей нимб.
 
 
Пурга заметает стены, стирает следы людей —
Исследование магазинов есть поиск грядущих дней.
 
 
Шопинг моих желаний в блеске твоих очей.
Менеджмент мирозданий, оставленных без ключей…
 
 
А где-то глубинный космос пронзает солнечный свет
Времён, когда решалось – строить Землю иль нет.
 

«Пушистый, белый, чистый…»

 
Пушистый, белый, чистый
Твой мир с изнанки туч.
Там солнечный, лучистый
Свет ласково могуч.
 
 
Там ярок мир небесный,
И горы, словно пух —
От красоты нездешней
Захватывает дух…
 
 
Пушистый, белый, чистый
На грязь земных дорог,
Оттуда снег искристый
Приходит в Новый Год?
 
 
И даже серым снегом
Через порожек лет
Ступая, верь, что с неба
Придёт, чего здесь нет.
 

«За счастье отражаться в зеркалах…»

 
За счастье отражаться в зеркалах
Задумчивой загадочной планеты
Мы платим восприятием во снах
Изнанки существующего света.
Мы платим ощущеньем наяву
Провалов маски мирозданья,
Ужасным риском осознанья
Путей, открытых лишь Ему.
Удастся ль нам уйти людьми,
Познав реальность без личин,
Не по былой земле любви,
А по поверхности причин.
Что нам тогда слиянье тел,
В ночи раздетых догола,
Весна и утро, и капель,
И отраженье в зеркалах.
 

«У цивилизации есть привкус консерванта…»

 
У цивилизации есть привкус консерванта,
Того, что добавляют для храненья
Напитков в магазине, ценных связей,
Удачных сделок, перспективы дела —
Всего, что волей ушлых коммерсантов
Вошло в рецепт успеха и признания,
Но оседает в каждом изнутри,
Как плата за комфорт души и тела.
 
 
Придворный этикет – лишь способ выживания
В среде с ценой ошибок выше вышки,
Неприменимый для нормальной жизни…
В консервах чувства, что ни говори,
Не сохранить ни остроты желания,
Ни нежных взглядов. Ласки узнаванья
Не носят на себе наклейки бренда —
Мы в отношении этом дикари.
 
 
Цель айсберга не тропик, а экватор.
И сколько бы ни было во льдине консерванта,
Гора вплывает в жаркие объятья
И тает, тает… Новая весна
Цивилизованность заменит нагловатым
Безудержным гормоном, из-за леса
Прискачут принцы поцелуем страсти
Красавиц расколдовывать от сна.
 

«Вот женщина, она мила…»

Её глаза в иные дни обращены…

Б. Окуджава

 
Вот женщина, она мила,
Добра, красива, весела,
В немой восторг моей души облачена.
Лишь редко милые черты
В тенях житейской суеты
Вдруг явят складки изумлённого чела.
 
 
Что видно ей со склона дней
В минуты тяжести путей
Подъёма девочки на женские вершины?
Я не пойму, она молчит
И всё настойчивей хранит
Свои секреты от стороннего мужчины.
 
 
Она уже не ищет снов
В краю изменчивых основ,
Но свято верит в красоту и слов, и мыслей.
Её суждения резки,
Но будто скрыты ширмою тоски
От встреч утерянных или лишённых смысла.
 
 
Мне не понять, мне не объять,
Из глазах бездонных не узнать,
Где спрятан мир её безжалостно прекрасный.
Она и здесь, она – не здесь,
Она б хотела, чтобы весь
Прозрачным стал ток времени и ясным.
 
 
Тогда в тумане будних дней
Придёт видение, и ей
Предстанут взору – поздно или рано —
Цветущие поля
И долгожданная земля,
Врата и стены золотые Зурбагана.
 

«Если кто покинул дом…»

 
Если кто покинул дом,
Время рушится пластом.
Из незанятого места
Как-то веет холодком.
 
 
Непривычна пустота,
Ослепляет чистота,
Удручает невозможность
Жизни с белого листа.
 
 
Жаль песчаных крепостей,
Не пришедших новостей,
Нерастраченных улыбок
Дома редкостных гостей.
 
 
Сдавит горло коридор,
Как не явленный укор,
И постель не принимает
Утешений с неких пор.
 
 
Крыша съехала… Пока
Высь пугает потолка.
Может, это просто с неба
Вдруг уплыли облака?
 

«Четыре я привычных измеренья…»

 
Четыре я привычных измеренья
Отдал бы за желанное одно —
За миг, когда твоё прикосновенье
Затянет тихо омутом на дно
Реальности под буйное убранство,
За дымку исчезающей черты,
Где свёрнуты
         и время, и пространство,
И лишь одно мне
         измеренье —
                        ты.
 

«Детство и молодость учат нас правильно двигать предметы…»

 
Детство и молодость учат нас правильно двигать предметы.
Зрелость умению двигать события нас научает.
Мудрая старость, земные вбирая благие приметы,
Подвигу духа дорогу к высотам любви освещает.
 

«Ты знаешь, Прелесть, Город без тебя…»

 
Ты знаешь, Прелесть, Город без тебя
Совсем теряет голову – с Лебя —
жьим озером иль с базой «Голубой
Залив» уходишь – вечером тобой
 
 
Покинутый он, пленник темноты,
Кругами бродит по местам, где ты
Бывала с ним, и всюду фонари
В старании бестолковом до зари
 
 
Таскает… Не находит. В тишине,
Ворча остервенело в вышине,
Со звёзд счищает вечности налёт,
Пока их утром напрочь не сотрёт…
 
 
Он ненормален – я же вместе с ним
Здесь остаюсь, я вижу – он раним,
И думая, что движется к тебе —
Охвачен ужасом, он топчется в себе.
 
 
Он сумасшедший – знаем ты и я —
На крохотном кусочке бытия
Он аленький себе взрастил цветок
И жить уже без Прелести не мог.
 

«Спасибо, Дом, – ты был любезен к нам…»

 
Спасибо, Дом, – ты был любезен к нам!
Твои желанья нами исполнялись,
Твои покои в сумрак наполнялись
Виденьями, присущими мечтам.
 
 
Всего лишь прохождением руки
Вдоль чувственно пьянящего веселья
Мы открывали снов твоих владенья —
И уносились водами реки.
 
 
Ты спал, ворочаясь: то пол, то потолок
Мелькали пред нашими глазами…
К утру уже уставшие и сами,
Покинув твой стремительный поток,
 
 
В снах собственных тонули утомлённо,
Выныривая, сброшенные вдруг
В мечты твои об улицах вокруг,
В росе и свежести лежащих обновлённо…
 
 
Спасибо, Дом, за то, что грезил нас.
Мы помним твои тёплые объятья.
Плыви в веках, дабы ещё не раз
Узреть во снах любви земной занятья!
 

«Лето, Прелесть, это где-то…»

 
Лето, Прелесть, это где-то,
По расчётам Эпиктета,
За пределами весны,
Там, где сладостные сны,
По гипотезе Платона,
Из неведомых бутонов
Раскрывают облака,
Белоснежные – пока
Наблюдаем их вдвоём мы
Над казанским водоёмом.
 
 
Парменида утвержденье
Я не ставлю под сомненье:
Лето, Прелесть – это рай.
Где захочешь, выбирай,
Бросить тело, с ним и душу,
Наши с кожи скинуть (душно!)
Льны и хлопок, и шелка,
Выпадаючи, пока
Не откинемся довольно
Из реальности невольно.
 
 
Нет, конечно, есть Сенека:
До скончания он века
(Хоть и вдумчивый Сократ
Возражал ему стократ)
Утверждал, что летний гон
Есть пустой любовный сон.
Но Декарт ему: «Живу я,
Только мысленно целуя»,
И Высоцкий подтвердил:
«Был влюблённый – значит жил».
 
 
Так что, Прелесть, лето где-то
Даже больше просто лета:
Это счастье наше жить.
И нет повода тужить —
Солнце, воздух и тебя
Я приветствую, любя,
Даже если провиденье,
Как прощальное виденье,
Вдруг напомнит на Кольце:
Ты – в начале, я – в конце.
 

Альбина Нури
Главы романа. Не#мой мир

Альбину Нурисламову читатели знают как автора реалистических рассказов, пьес и, конечно, мистических триллеров, которые выходят в крупнейшем российском издательстве «Эксмо» в её авторской серии «За гранью».

Переехав в Сербию, писательница решила попробовать свои силы в новом для себя жанре – научно-приключенческой фантастики. К настоящему моменту увидели свет два романа серии «Не#мой мир». Главы первой книги мы публикуем на страницах нашего альманаха.

Краткое содержание романа

2039 год. Двадцать лет назад четверо учёных сделали открытие, которое изменило историю человечества. Люди получили возможность выходить в параллельное измерение – Пространственную Зону, научились создавать Порталы, через которые желающие могут попадать в любые проекции. В многочисленных филиалах Корпорации, предлагающей такие путешествия, для клиента смоделируют любую реальность: отпуск в экзотическом месте? путешествие в любую точку мира? хочется почувствовать себя героем фильма или насладиться романом со звездой? Всё зависит только от фантазии заказчика!

Алекс Кущевский под Новый год отправляется с однокурсниками на остров Бару. Ребята отлично проводят время на берегу океана, но потом Алекс ссорится со своей девушкой Алиной и собирается вернуться, позабыв надеть контрольный браслет. А в результате застревает в Пространственной Зоне.

Родители и однокурсница Вета, которая была в него влюблена, пытаются вернуть юношу, обнаружив его исчезновение, но это невозможно: никто ещё не возвращался обратно после закрытия Портала.

Тем временем Алекс переходит из одной проекции в другую, безуспешно пытаясь отыскать выход в реальный мир. Он проходит десятки мест: номера для новобрачных, магазины, бильярдные, залы ресторанов, обучающие проекции для школьников; в некоторых локациях есть Обитатели – ожившие голограммы, созданные по желанию клиентов.

В одной из проекций Алекс встречает девушку и узнаёт в ней Кайру Буковски – одну из знаменитой «четвёрки гениев», открывших Пространственную Зону. Оказывается, она была смертельно больна и сбежала в Зону, надеясь вернуться, когда от болезни найдут лекарство: одно из свойств этого места состоит в том, что человек там не стареет, не болеет (хотя может травмироваться или погибнуть), а имеющиеся недуги не прогрессируют.

Встреча вселила в Алекса надежду: Кайра знает, как выйти, у неё есть с собой проектор! Но надеждам не суждено сбыться: оказалось, что проекции были случайно уничтожены, а проектор без них бесполезен.

Однако Алекс рад, что он больше не один, более того, спустя какое-то время между молодыми людьми вспыхивают чувства. Кайра и Алекс переходят из одной проекции в другую. Им приходится преодолевать различные опасности и парадоксы Пространственной Зоны: они встречают то самих себя, то знакомых, которые их не узнают, то Обитателей – людей и агрессивных чудовищ, несколько раз чуть не гибнут, но всё равно счастливы, что обрели друг друга.

В одной из проекций герои встречают ещё двоих скитальцев: Даниила и Мопса. Это беглые преступники, ограбившие банк, убившие несколько человек и скрывшиеся от правосудия в Пространственной Зоне. Даниил узнаёт, кто такая Кайра, требует, чтобы она создала проекцию и вызволила их из Пространственной Зоны. Кайра обещает попробовать, ведь иначе Даниил угрожает убить Алекса.

Со временем Даниил влюбляется в Кайру, так что теперь они с Алексом – ещё и соперники.

Однажды герои оказываются в проекции, где на них нападают чудовища-обитатели. Монстры убивают Мопса, ранят Даниила, и он, понимая, что ему не выжить, пытается спасти Кайру, а вместе с ней и Алекса. Однако во время стычки с чудовищами Алекс и Кайра оказываются разлучены: она остаётся в этой проекции, а Алекса один из Обитателей толкает в Портал.

Снова оставшись один, Алекс силится вернуться к Кайре, заранее зная, что ничего не выйдет: свойство Портала таково, что в одну и ту же проекцию дважды войти нельзя, невозможно вернуться туда, где был только что.

При нём рюкзак Кайры с её дневниками и проектором. Читая записи, Алекс узнаёт то, чего не знал прежде. Оказывается, учёных, открывших Зону, было пятеро, а руководитель проекта доктор Саймон Тайлер был мужем Кайры, отцом её умершей дочери. Впервые войдя в Пространственную Зону, Тайлер вернулся другим человеком. Он покончил с собой, а перед этим велел Кайре уничтожить результаты экспериментов, поскольку понял, как опасна Зона для человечества. Однако Кайра его не послушала.

Блуждая один, уже не надеясь на спасение, Алекс натыкается на проекцию своей комнаты в квартире родителей. Там, в потаённой шкатулке, когда-то подаренной отцом, он находит письмо от Веты и проекцию.

Из письма Алекс узнаёт, что Вете уже сорок восемь лет, а его родители умерли. Долгие годы они надеялись вернуть сына, заказывая проекции детской комнаты Алекса, оставляя там письма и проекции, чтобы он мог выйти в реальный мир. Надежды почти не было, ведь Алекс мог и не оказаться в одной из этих комнат, да и проектора у него (как все полагали) при себе нет, но это помогало им справиться с горем.

Воспользовавшись проектором Кайры, Алекс с помощью найденной проекции открывает Портал в реальный мир и покидает Пространственную Зону.

Глава вторая. Теана Ковачевич и «Люди – Боги»

ОНИ сидели в кафетерии – почти вся группа собралась. На столах перед каждым стояли квадратные белые коробочки с обедами. Алекс взял говядину со спагетти, булочку с сыром и виноградный сок.

Отец рассказывал, что, когда он был молодым и учился в вузе, студенты (если не бегали по окрестным ларькам за выпечкой или чипсами) почти весь перерыв вынуждены были торчать в очереди: тётеньки на раздаче накладывали в тарелки еду из больших чанов, разливали компот. Мало того, что гигиены никакой – всё на отрытом воздухе, неизвестно, чистыми ли руками, так ещё и долго.

А теперь за пару секунд прошёл идентификацию – ввёл индивидуальный кодовый номер и получай свой обед.

– Извините, опоздала! – сказала Ира Копосова. Она только что подошла с обедом в руках и уселась рядом. – Где заказывали Комнату?

– В «Лучших путешествиях», – ответил Стас. – Собираемся в два. Бронь с трёх часов тридцать первого.

– Нормальная фирма, – одобрительно кивнула Ира, принимаясь за картофель с жареной рыбой. Мяса она не ела, и говорила об этом всем, кто хотел слушать. – Мы там постоянно берём.

– Времени полно – хватит и накупаться, и всё такое… – Роман качнул наполовину оболваненной головой, и чёлка мазнула его по лбу чёрным крылом.

Ира взглянула на него и слегка покраснела. «Похоже, она неровно дышит к Кострову», – вскользь подумал Алекс.

– Лекция через десять минут, давайте закругляться, – сказала Вета, худенькая невысокая девушка с вьющимися каштановыми волосами и огромными карими глазами, делавшими её похожей на лемура.

Некоторые после её слов стали подниматься, собираясь уходить. Алекс закинул сумку на плечо и вместе со Стасом и другими понёс пустую коробку к утилизатору. Когда шёл обратно, увидел, что в зале появилась немолодая женщина с седыми, коротко стриженными волосами. На ней, как обычно, был строгий костюм и туфли на высоком каблуке. Она прошла к одному из автоматов, принялась вводить свой код.

Поравнявшись с ней, Алекс проговорил:

– Добрый день, профессор.

Она обернулась, посмотрела на него прозрачными голубыми глазами и приветственно склонила голову.

– Я вчера прочёл вашу статью «Неожиданный Апокалипсис. Закат цивилизации». Вы пишете про немыслимый ужас, который люди сами создали, и это… – он щёлкнул пальцами, подбирая слова, – необычно. Пугающе. Тревожно.

Профессор Ковачевич поправила очки в тонкой золотой оправе и усмехнулась.

– Но не настолько пугающе, чтобы вы отказались пользоваться Порталами, не так ли? – В её голосе звучал лёгкий, почти неуловимый акцент: некоторые звуки она выговаривала чуть твёрже, чем нужно.

Алекс улыбнулся, не зная, что сказать. Теана Ковачевич, единственная из всех знакомых ему людей, упорно продолжала носить очки, не заменив их линзами или не сделав операции. Он видел очки только на ней да на портретах исторических деятелей прошлых лет.

– Эта статья – чушь, выжимка. Там просто понадёргано оттуда – отсюда. Если вам действительно хочется узнать больше, прочтите всю книгу. Она так и называется. За последние два десятка лет человечество успело вырыть себе могилу, и вот-вот провалится туда. Конец близок. – Она ещё раз смерила его взглядом и сухо сказала: – Я должна идти. Всего доброго.

– О чём ты с ней говорил? – спросил Стас, когда они шли по коридору. – Она же у нас не читает.

– Я просто… – начал Алекс, но его перебил Костров.

– Слышал, Ковачевич у нас последний семестр. Потом всё – выпроваживают. На неё поступает куча жалоб от студентов и родителей. Эпатажная дамочка, к тому же чокнутая. Это раньше для руководства было честью, что она в штате универа, а теперь… – Он хмыкнул и закатил глаза. – Вот и решили избавиться. И правильно.

Историю появления Теаны Ковачевич в Федеральном Университете знали все. Поначалу она читала лекции, на которые приходили толпы народу – послушать и поглазеть на мировую знаменитость. Потом, после громкого скандала и ухода из Корпорации, её пригласили на постоянной основе, посулили баснословные деньги, и Ковачевич согласилась. Студенты обожали её курс, читала она великолепно, к тому же была самым выдающимся учёным-физиком современности, и мест для желающих не хватало.

Но затем поток иссяк, остались только самые стойкие. Потому что лекции Ковачевич по физике превратились в откровенную пропаганду отказа от пользования Порталами – а это, конечно, были вредные, сумасшедшие идеи. Абсурд, о котором никто не желал слушать.

– А мне её жалко, – проговорила Вета, – у человека было всё: блестящая карьера, слава, почёт. Все её превозносили до небес, президенты почитали за счастье пожать ей руку. И ничего от всего этого не осталось.

– Падать всегда больно, – глубокомысленно изрекла Копосова. – Но она сама во многом виновата. Это же неприлично – так состариться в наше время! Конечно, муж ушёл.

– Муж-то при чём? – поморщилась Вета, которой, видно, не понравилось, что Ира свела всё к обычной бытовухе. – А насчёт старения, это личное дело каждого. Многие, кстати, не омолаживаются. Или уж так, по минимуму. Мне лично не нравятся гладкие кукольные личики у семидесятилетних. Всё равно видно, что человеку семьдесят, а не семнадцать, так чего пыжиться?

– А того, – не дрогнула Ира, – чтобы муж к другой не ушёл. У этой Ковачевич так и случилось. Мужчины предпочитают молодых женщин!

– Как будто, если бы она натянула лицо, он бы забыл, что она старая. И потом, молодых, что ли, не бросают? Всё не так просто.

«Она и вправду умница», – подумал Алекс.

– Ты-то чего молчишь? Что профессор от тебя хотела? – снова спросил его Стас.

Они уже пришли в аудиторию и стали рассаживаться по местам.

– Так, ничего. Я статью её прочитал – попалась на глаза. Вот и… Ладно, забыли.

Вошёл преподаватель, и все уткнулись в электронные тетради <…>

Сегодня Алексу ничего делать не хотелось, хотя и материал интересный, и преподаватель хороший. Дело было не в предновогоднем настроении – из головы не шла Теана Ковачевич.

Профессор-физик из Сербии работала в группе учёных, которые открыли возможность выхода в межпространственное измерение. Это была не просто сенсация – настоящая бомба, ведь прежде считалось, что параллельные миры, как их тогда называли, – это нечто недоказуемое, нереальное, из области фантастики.

Прорыв по всем фронтам произошёл колоссальный, но главное – практически стёрлись границы: время, пространство, огромные расстояния стали легко преодолимы. Потому что почти сразу додумались создавать Порталы.

Трудно поверить, но это было всего-то двадцать с небольшим лет назад. Алекс тогда только родился. Он всю жизнь прожил в новой эпохе, которая наступила вслед за этим революционным открытием, и не представлял иного бытия, как его родители не могли представить жизни без компьютеров и мобильных телефонов.

Знаменитая четвёрка гениев, подаривших миру потрясающие возможности, была популярнее всех публичных персон, вместе взятых. «Люди – Боги» – так их называли. Лица Теаны Ковачевич, Майкла Петерсона, Джона Свенсона и Кайры Буковски смотрели с постеров, журнальных обложек, экранов телевизоров. Их осыпали премиями и дарами. Президент США в одном из интервью поблагодарил учёных за то, что они «открыли новую эру и дали возможность любому человеку жить так, как ему хочется, без ущерба для остальных».

А потом всё стало рушиться – судьба принялась наказывать их, неизвестно за что. Как сказала Копосова, падать всегда больно, а с такой ослепительной, сияющей вершины, на которую вознеслись эти четверо, особенно.

Сначала погиб Майкл Петерсон – разбился на своём автомобиле. Он был пьян, как сапожник, хотя прежде говорил, что не пьёт спиртного. Никто так и не понял, что это было – самоубийство или несчастный случай.

После пропала Кайра Буковски, самая перспективная и молодая из группы – на тот момент ей было всего тридцать два года. Кайра просто исчезла, словно её никогда и не было. Поиски не дали результатов, похитители – если таковые были – не объявились с требованием выкупа. Тело – если Буковски умерла – не обнаружилось. Эта история, как и смерть Петерсона, долго муссировалась во всех СМИ, обсуждалась и пережёвывалась. Выдвигались самые разные теории, но ни одна так и не нашла подтверждения.

Четвёрка учёных превратилась в пару, но и это – ненадолго. Не прошло и года, как Джон Свенсон, который к тому времени успел отойти от дел, бросить жену с тремя детьми и жениться на юной киноактрисе, захлебнулся в собственном бассейне. Его смерть взорвала общественность: трагедия произошла уже с третьим из четверых гениев.

В довершение всего, Теана Ковачевич отреклась от прежних идей и убеждений, ушла из Корпорации, отказавшись от положенных выплат и дотаций, сделала публичное заявление о том, что Порталы – это зло, а их открытие обрекло человечество на неминуемое вымирание, и попросила прощения за свою недальновидность.

Дальше – больше. Ковачевич отказалась от всех достижений человечества за последний период: например, от коррекции зрения или омолаживания, к которому, наряду с изменениями внешности, прибегали восемьдесят процентов людей. Стала вести затворнический образ жизни, развелась с мужем, написала несколько книг и статей, в которых объясняла, почему использование Порталов неминуемо приведёт человечество к гибели.

Поначалу её идеи казались свежими, к Ковачевич прислушивались, принимая во внимание былые заслуги, но вскоре мрачные пророчества всем надоели, и она стала кем-то вроде городской сумасшедшей. <…>.

Глава третья. Комната открыта

Компания «Лучшие путешествия» располагалась в центральной части города. Все собрались у входа, как договаривались, никто не опоздал.

Девушка-администратор улыбалась заученной широкой улыбкой и проверяла заказ. Ребята столпились у стойки – шумные, взбудораженные развлечением, которое им предстояло.

В огромном зале, размером похожем на зал ожидания в аэропорту большого города, размещались более двух десятков стоек с администраторами, перед каждой из которых стояли люди. Здесь же находились удобные диваны и кресла для ожидающих своей очереди; автоматы с едой, напитками и всякими мелочами вроде салфеток; кадки с экзотическими цветами и ещё много всего, что благоухало, переливалось яркими красками, манило, зазывало и обещало всевозможные блага.

Стеклянные столики были завалены рекламными проспектами, призывающими чудесно провести время в разных частях света, воспользовавшись услугами «Лучших путешествий».

«Только лучшее – для самых лучших! Путешествуйте с «Лучшими путешествиями!» – незатейливый, но броский слоган то и дело появлялся на огромной стене вместе с ошеломительными видами мест, куда предлагалось отправиться гостям.

То и дело, дабы посетители не забыли, где находятся, всплывал логотип компании – затейливо переплетённые латинские буквы LP. Сейчас в России пользовались двумя алфавитами – кириллицей и латиницей, причём латиница была намного популярнее и использовалась шире, особенно молодёжью.