Текст книги "А вы точно – социологи? Нетолерантные истории о становлении социологии в регионах России"

2.11. Реальный кандидат

Татьяна Немтинова,

«Коммерческие консультации и исследования» (Пермь)

Есть у социологов такой метод: для проверки работы интервьюеров в опросную анкету вводится так называемый «технический кандидат», вымышленная персона, которая в выборах участия не принимает, но если достаточное количество респондентов у отдельного интервьюера укажут эту персону в своих ответах, вопросы к этому интервьюеру возникнут неприятные.

При этом техническому кандидату нельзя давать фамилию Иванов или Сергеев – это слишком распространенные фамилии. Но также нельзя именовать его Оффенбахом или Круденкрюгером. Экзотические для российского уха фамилии оттянут на себя внимание респондента и вызовут искажение результатов опроса.

Составитель анкеты вынужден искать фамилии, которые, будучи самыми обыкновенными, тем не менее, исключали бы возможность ошибки.

Чаще всего нам это удается. Но иногда…

Не так давно, не более 15 лет назад, в преддверии очередных выборов в законодательные органы власти, мы проводили полевые работы по своему региону для команды политконсультантов. В качестве технического кандидата в анкете была указана Соколова А. П. Что скрывалось за инициалами А. П., скорее всего, не знал и сам составитель анкеты. Для целей опроса это было не важно, и на первых порах и в этом опросе все проходило в стандартном режиме.

А надо сказать, что в нашем агентстве тогда работала интервьюером женщина преклонных лет, назовем ее Маргаритой Ивановной.

Маргарита Ивановна – пенсионерка, работу брала нечасто, но уж если брала, то выполняла ее основательно.

Подошло время проверки массива данных по участку, и от показателей, которые набирает в этом районе технический кандидат Соколова А. П., у проверяющего глаза лезут на лоб. Проверяющий докладывает менеджеру, менеджер сообщает администратору, администратор просит обратить на этот случай внимание директора.

Почему такое внимание? Потому что случай вопиющий. Никогда за годы работы Маргарита Ивановна не позволяла себе даже помарок и неточностей в анкетах, не то чтобы подделки результатов. И вот – четыре пары глаз смотрят на экран компьютера, где Соколова А. П. уверенно набирает больше 14 % по показателю известности, того и гляди – выйдет в лидеры. Поднимаем бумажные анкеты, и вариант с ошибкой оператора отпадает: в каждой третьей анкете «прописался» кандидат – Соколова А. П.

Выход один – сплошная телефонная проверка.

Набираем номер, длинные гудки, и на громкой связи слышится голос первого респондента:

– Соколова? Алевтина Потаповна? Конечно! Она – руководитель совета ветеранов, у нас все ее знают!

Второй звонок, и снова ответ:

– Да, Алевтину Потаповну знаю хорошо, работал с ней в одном цехе. Еще и удивился, чего это она в депутаты подалась? Конечно, я голос за нее отдам, думаю, и не только я…

Третий звонок внес окончательную ясность:

– Да, конечно, Алевтину Потаповну все у нас в районе знают. Она на пенсии сейчас, но все вопросы по ЖКХ или если жалоба на коммунальщиков – это все к ней. Она Советом руководит, она же и в надзорный комитет входит. Так что все к ней. А телефоны и фамилия ее у нас на каждом подъезде, да…

Что сказать? Общий вздох облегчения по поводу подобной ошибки. А затем – долгие пересуды, объяснения с заказчиком и внесение правок в процедуру отбора фамилии «технического кандидата» для опросных анкет.

Бусинки

Ольга Крылова,

«Маркис» (Белгород)

– Доброе утро! Соцопрос!

– Извините, я сегодня не могу, я не причесана! Приходите завтра.

– Здравствуйте, соцопрос!

– Я никого не вызывала. Открывать не буду!

2.12. Веселая поездка

Екатерина Марочкина,

«Маркис» (Белгород)

Наша команда часто выезжает за пределы области, для нас это своего рода смена обстановки и возможность посмотреть мир. Но эта поездка была для нас особенно желанной. Январь-февраль 2022 года мы просидели без работы, еще в конце февраля началась спецоперация на Украине, что добавило нервозности к обычной жизни, а тут звонок от заказчика с просьбой помочь закрыть поле в Брянске. Недолго раздумывая мы согласились, в этот же вечер собрали вещи и раненько утром отправились в путь.

Моя задача, как водителя, была доставить ребят до пункта назначения без происшествий, а как руководителя – вовремя, чтобы уложиться в установленные сроки. Рассчитав километраж и возможные остановки, мы выдвинулись в три часа утра, чтобы к десяти быть на месте, но стоило мне отъехать от дома, и сразу стало понятно, что расчет был неверен, т. к. время на сотрудников ДПС никто не учел. Пока я кружила по городу, собирая интервьюеров, меня остановили девять раз, с полным досмотром автомобиля и вопросом, куда направляемся и зачем. Но это было только началом… Если нам по трассе встречался патруль ДПС, то он обязательно нас останавливал, и все как один тщательно досматривали автомобиль. Преодолев эти препятствия, к четырем часа дня мы все-таки добрались до пункта назначения, но желание начинать работу в этот день уже полностью отсутствовало.

На следующий день мы решили уехать в самую дальнюю точку, которая находится в непосредственной близости к Украине, и двигаться в сторону города, выполняя работу. Мы отработали первые два села, ничего не предвещало беды, прекрасные добродушные люди, ласковое весеннее солнышко, отличное настроение. Все это было, пока мы не заехали в третье село, которому мы не приглянулись…

Все началось с визита участкового. Он подошел к одному из интервьюеров и начал выяснять, кто, что и зачем. Интервьюер не растерялась, позвонила мне, объяснила, где они находятся, и попросила урегулировать ситуацию. Мы с участковым быстро разобрались, кто мы такие и что здесь делаем, но, по всей видимости, мои ответы на вопросы почему мы приехали из Белгорода и зачем мы фотографируем дома его не убедили, и это оказалось ключевым моментом…

Сначала он просто катался по селу, не отъезжая далеко от меня, но и не привлекая внимания, как только я поехала собирать интервьюеров, поскольку работа была окончена, он поехал за мной следом. Сопровождал он меня вплоть до выезда из села. Доехав до знака с перечеркнутым названием села, он развернулся и уехал.

Мы подумали, что на этом все и закончилось, но не тут-то было. Примерно через семь километров нас «подрезал» полицейский уазик. Пока я соображала, что происходит, подлетела «газель» с ребятами из ФСБ в полной экипировке и автоматами в руках. На долю секунды мне показалось, что я смотрю кино и в жизни такого не бывает, но ребята быстро вернули меня в реальность, приказав всем выйти из машины. Проверив наши документы и проведя полный досмотр автомобиля, они уехали, не сказав ни слова и оставив нас наедине с нашим испугом. Естественно, работа на сегодня была завершена, вся дорога до квартиры прошла в тишине и недоумении.

Но на этом наши приключения не завершились. Утром по нашему плану мы должны были поехать доделывать то, что оставили вчера, но, как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает… Подойдя к машине, я сразу поняла, что что-то не так, ночью выпал свежий снег, а возле машины было очень много следов. Завела машину и увидела, что горит индикатор отсутствия бензина, и это было очень странным, т. к. вечером я заправила полный бак. Позвонила мужу, с вопросом, могут ли у меня слить бензин, на что он усомнился, сделав предположение, что бензин может уйти в двигатель, заставил меня проверить масло, но там все было в порядке.

Доехав на последних парах до ближайшей заправки, я, возмущенная ситуацией, пожаловалась заправщику, на что он сказал, что в этом районе такое бывает. От этих слов мне стало даже как-то легче, ведь это означало, что и с машиной, и со мной все в порядке, т. к. ни муж, ни отец, ни брат не поверили, что такое возможно. Машине нет даже года, а значит, серьезной поломки произойти не могло – они несколько раз переспрашивали, точно ли я заправлялась, намекая на возможную забывчивость…

В связи с такими обстоятельствами мы просто физически не могли закончить работу в намеченный срок, и Восьмое марта нам пришлось встречать в поле…

2.13. Столичные извращенцы

Алексей Коннов,

«Агентство исследований и разработок» (Казань)

В середине 2000-х наша компания активно работала не только с коммерческими организациями, но и с некоммерческими грантодателями. И вот в один из прекрасных весенних дней мы получаем звонок о том, что одна небезызвестная организация хочет провести образовательный семинар в трех регионах России на предмет полового воспитания подростков вообще и отношения к распространению ВИЧ в частности.

Первый «пилот» мы сделали в Татарстане, и он, вроде, ни у кого не вызвал изжоги (доступ к школьникам в то время был существенно проще, чем сейчас). Далее в выборку попали г. Балаково Саратовской области, Санкт-Петербург и почему-то Улан-Удэ, а это, напомню, в Бурятии.

Здесь необходимо сделать ремарку, что анкета, по которой проводилось анкетирование, всех «сантиментов» постсоветского школьного образования не учитывала. Балаково прошло как по маслу, но 9-11 классы Балаковской школы в целом уже понимали значение слов «половой акт», «презерватив», и прочие «добрачные связи». С Питером вопросов было еще меньше, доступ в школы обеспечивал местный «Центр профилактики ВИЧ», и некоторые школьницы, судя по их виду, могли и нас научить нехорошему.

И вот – Бурятия. Край дацанов, степных пейзажей, огромной головы дедушки Ленина на главной площади Улан-Удэ и безумно вкусных «поз» – это местные манты такие.

Прилетаем, кое-как отходим от джет-лага, едем знакомиться с коллективом местного «центра профилактики». Видим мега-женщину руководителя и много-много маленьких девочек и мальчиков, которые беспрекословно подчиняются малейшему движению бровей высокой начальницы. К нам приставили милую девочку-гида, и мы поехали по школам. Приезжаем в первую и понимаем, что идем анкетировать на предмет половой жизни учеников шестого класса. Спрашиваем у сопровождающей:

– Может, хотя бы с девятого начнем?

– Но вам же массово надо, – приводит неоспоримый аргумент она, – а у нас в старших классах по пять человек…

Заходим в класс, а там совсем дети, смотрят на нас чистыми, частично узкими глазами и ждут, что же им дяди из Москвы будут рассказывать…

В общем, вместо полноценного семинара с анкетированием мы просто провели беседу о том, что «ВИЧ – это ай-яй-яй, как плохо», и что нужно мыть руки перед едой, и не только руки, и не только перед едой.

Вечером, заев стресс позами, поехали в центр профилактики разбираться. Попытались объяснить, что целевая аудитория немножечко не та, и довести до сопровождающей мысль о том, что мы-то сейчас уедем, а им тут продолжать жить и собирать анкеты, а на календаре уже 20 мая, и те самые «полтора девятиклассника» в школе появляются с периодичностью «может быть, приду на экзамен».

В итоге все закончилось хорошо. Мы и Байкал увидели, и опросили, по-моему, всех старшеклассников Улан-Удэ, но осадочек об «извращенцах из столицы» у местных, по-моему, остался надолго…

2.14. Респондентский харрасмент

Владимир Звоновский,

«Фонд социальных исследований» (Самара)

Мое первое, полностью собственное, исследование было проведено в Тольятти. В те последние советские годы в выборах должны были принимать участие не менее половины избирателей округа. Это уже потом, после распада Союза, этот порог был снижен до 25 %, а в нулевых – отменен вовсе.

Так вот, после всеобщих выборов в областном совете народных депутатов остались незанятыми пять вакансий, поскольку в тот день на участки пришло менее половины избирателей. По закону выборы в этих пяти округах были объявлены снова, и, разумеется, пришло еще меньше народу, а на следующей попытке хоть кого-нибудь избрать пришло еще меньше, и т. д. Однако избирательная комиссия вынуждена была проводить выборы снова и снова, потому что такие правила диктовал закон. В какой-то момент они заподозрили, что народ не ходит голосовать не потому, что не верит властям, а по какой-то иной важной причине, и поручили социологам исследовать этот феномен.

Когда я познакомился с описанием проблемы, ответ лежал буквально на поверхности, но только сейчас это кажется очевидным. А тогда в совете депутатов многие считали, что люди не приходят голосовать, потому что «нет достойных кандидатов», и пытались найти таковых при каждой новой попытке.

Наше исследование состояло в опросе избирателей в этих округах, а также в пяти соседних для того, чтобы можно было наглядно показать, что дело не в кандидатах, а в избирателях. Опрос получился весьма масштабным. Каждое утро я отправлялся на опрос, а вечером возвращался назад. И вот в один из вечеров, я стоял на остановке, уставший, но с чувством выполненного долга. Со мной рядом автобуса ждали еще несколько человек разного пола и возраста, и среди них был активный такой мужичок рыхлого телосложения, сразу попытавшийся завести со мной разговор. Надо сказать, что я человек в повседневном общении довольно замкнутый, к тому же после рабочего дня, подразумевающего постоянный диалог с незнакомыми людьми, желания поговорить у меня совсем не было. Поэтому я лишь вежливо слушал.

В какой-то момент мне показалось, что он сконцентрировался на довольно необычной для незнакомых людей теме. Я прислушался и убедился, что он расписывает прекрасные стороны минета. Это была именно та ситуация, когда ты оглядываешься в надежде, что посыл адресован не тебе. Однако за спиной никого не было, он разговаривал именно со мной.

Следующая мысль, которая меня посетила, была – как меня так угораздило. Ладно бы какая-то девица или дама предложила бы оказать мне услугу, так ведь нет – мужик! Что со мной не так? Может быть, он меня выследил, когда я ходил по квартирам? А если завтра он снова будет следить за мной? Как же смогу закончить опрос?

Взяв себя в руки, я уже хотел прогнать мерзкого типа, но демон профессионализма вселился в меня, и я просил:

– Вы в выборах участвовали?

Сказать, что мужик потерял дар речи, – ничего не сказать. Он потерял буквально все – лицо, игривый и боевой настрой, и даже стал иначе двигаться. Его будто перевели в другой режим, где нужно двигаться медленно и говорить отстраненно. Огонь в его глазах угас, он стал совсем жалким и медленно побрел прочь.

С тех пор, когда я пишу или слышу оборот «на периферии политического сознания», всегда вспоминаю этот случай. Человек живет своей жизнью, которая его будоражит, а мы своими вопросами на социально значимые темы, только вгоняем их в тоску и депрессию.

2.15. Сельская романтика

Нелли Романович,

ИОМ «Квалитас» (Воронеж)

Когда я в первый раз отправилась брать интервью у сельских жителей и вышла из автобуса в какой-то дальней деревне, то заметила, что у меня одной из всех пассажиров на ногах – туфли. Остальные были в сапогах, причем, по большей части, в резиновых.

Сердобольная соседка, с которой мы ехали рядом, даже специально поинтересовалась:

– Что это вы, голубушка, в туфельках, к нам приехали?

– Так ведь июнь, – удивилась я, – лето на улице!

– Так это до первого дождя – лето. А после дождя сразу осень начинается. Завязнете…

Так оно и вышло: резиновые сапоги пришлось купить в той же деревне, в сельмаге.

Опросы сельских жителей иногда затягивались до ночи. Чтобы не возвращаться в Воронеж, приходилось ночевать в гостиницах. О гостиницах, в которых я до 27 лет никогда не жила, у меня было представление из кинофильмов. Я представляла, что в комнате должна быть одна или две кровати, шкаф, стол, тумбочка с телефоном на ней, а в номере – туалет и душ. Моя первая сельская гостиница выглядела несколько иначе: большой зал и в нем – 18 кроватей. Тумбочка рядом с кроватью была, правда, без телефона и даже без ящиков. Зато стакан на тумбочку вполне можно было поставить. Если бы он у меня был…

Туалет тоже был в наличии – деревянная завалюха во дворе с глубокой ямой внутри. А вместо душа – дождь, который лил, не переставая, все дни, пока я там была… Зато дешево.

При всей некомфортности этих командировок они мне запомнились как нечто такое, о чем хочется вспоминать.

Представьте: приезжаю в село вечером. Пара опросов – и вот уже совсем темно. Я иду одна по проселочной дороге, а надо мной нависает звездное небо. Звезды такие яркие, и оно так близко, как никогда не бывает в городе. Кажется, что ночь шепчет на ухо какую-то тайну. В такие минуты кажется, что ты представляешь собой нечто большее, чем есть на самом деле. Вспоминаются слова Виктора Гюго: «…и мнится мне, что сонмом звезд горящих одна моя душа согрета в мире спящем, что мне лишь одному понять их суждено, что я здесь не пришлец – угрюмый, молчаливый, а царь таинственный всей ночи горделивой, что только для меня и небо зажжено».

А потом ты выбираешь дом для следующего опроса, стучишь в калитку или в окно, и тебя встречает лай собак. Потом на крыльцо выходит хозяйка или хозяин и, обнаружив очень важные бумажки в твоей руке, проникается важностью момента и пускает внутрь – к теплу и свету.

Были случаи, когда и ужином кормили, и до следующего дома провожали мимо злых собак…

90-е годы прошлого века, которые теперь принято клеймить как годы разгула преступности, запомнились мне совсем с другой стороны. Запомнились удивительными характерами постсоветских людей, которых я опрашивала сотнями. Сельские жители в качестве респондентов были удивительно человечны, трогательно открыты и чисто по-детски трепетали перед любыми бумагами в моей руке.

Кто-то из опытных товарищей подсказал:

– Когда идешь в правление колхоза, бери в руку любые бумаги, только в этом случае тогда с тобой будут разговаривать.

Так я и делала.

В тот раз это были всего лишь черновики моей будущей статьи по результатам опроса. Председатель колхоза не понял из моих сбивчивых разъяснений, зачем мне нужно опрашивать трактористов, но, покосившись на бумаги в моей руке, вздохнул:

– Где их теперь можно застать? Только в поле! Сейчас им обед повезут. Если хотите, поезжайте.

Обед трактористам возила небольшая гнедая лошадка, позади которой я и уселась на телегу, устроившись между фляг со съестным. В поле, едва заметив нашу подводу, трактористы остановили свои машины и потянулись к телеге. Им наливали еду большим половником в металлические миски, и они располагались тут же на обочине – кто группами, кто в одиночку. Вот тут-то я к ним и подступила со своей анкетой.

Надо сказать, что никто не прогнал и никто не отказался от опроса. В то время еще была жива была вера в то, что их слова могут реально изменить ситуацию в стране. К тому же бумаги в руке придавали мне солидность и убедительность.

Один молоденький тракторист сокрушался, что обеденное время кончается, а он не успевает ответить.

– Завтра приезжайте, – крикнул он мне, садясь в трактор. – Поговорим тогда!

И я, конечно, приехала. Ведь в тот раз передо мной стояла задача опросить полторы тысячи сельских жителей!

– А на ферму поедете? – спросил меня кучер.

– Поеду, – сказала я.

Что за ферма и чем занимаются ее работники, я еще не знала, но надеялась, что разберусь на месте.

Ферма оказалась молочной. Не помню, в котором часу мы туда приехали, но помню, что я не нашла ни одного праздношатающегося человека, к которому можно было бы пристать с анкетой. Тогда я присела на корточки рядом с коровой, которую доили руками, и стала задавать доярке свои вопросы.

Корова стала беспокойно на меня оглядываться, и доярка попросила переместиться ближе к голове коровы:

– Чтобы скотина тебя видела. А то еще лягнет!

Но корова не стала лягаться, а внимательно слушала наше интервью.

– Деточка, ты журналистка? – спросила меня доярка после опроса. – Куда это все потом пойдет? В газету?

– Нет, я социолог, – ответила я и, встретив немой вопрос в глазах своей респондентки, поспешила пояснить:

– Статья тоже будет, только не в газете, а в журнале.

– Ага, значит, журналисты пишут статьи в газетах, а социологи – в журналах?

– В общем, да, – согласилась я, не рискуя ее разубеждать. Ведь в какой-то мере ее вывод был правильным…

Бусинки

Александр Киселев,

Фонд «Общественное мнение – Татарстан» (Казань)

– Здравствуйте, сегодня опрос по актуальным проблемам вашей республики. Скажите, пожалуйста, какие проблемы вас волнуют?

– Проблем много, например, нет грибов в лесу, их приходится долго искать.

– Вы говорите про экологию?

– Нет, про маленькую пенсию.

– Добрый день, у нас сегодня опрос. Скажите, пожалуйста, какое у вас образование?

Ответ:

– Н. В.

Уточняю:

– Незаконченное высшее?

Ответ:

– Не начатое высшее.