Текст книги "Научные миры профессора К. И. Козловой. К столетию со дня рождения"

Тумаркин Д.Д. Ю.В. Бромлей и журнал «Советская этнография» // Академик Ю.В. Бромлей и отечественная этнология. 1960–1990-е годы / Отв. ред. С.Я. Козлов. М., 2003. С. 212–229.

Чебоксаров Н.Н. Проблемы типологии этнических общностей в трудах советских ученых // СЭ. 1967. № 4.

Эймонтова Р.Г. Русские университеты на грани двух эпох. От России крепостной к России капиталистической. М., 1985.

§ 3. Клавдия Ивановна Козлова: вспоминая Учителя и Ученого

Мой текст не будет посвящена анализу научного наследия профессора Клавдии Ивановны Козловой. О ней, выдающемся исследователе народов Поволжья, писали коллеги, ее огромный вклад в отечественную этнологию получил высокую профессиональную оценку (Айплатов Г.Н., Иванов А.Г. 1993; Карлов 2004, 2012, 2013; Сепеев 2005) Я хочу поделиться своими личными воспоминаниями о ней как о выдающемся учителе и наставнике, близком и дорогом человеке. Роль Клавдии Ивановны в моем становлении как специалиста-этнолога невозможно переоценить.

С Клавдией Ивановной я познакомилась в 1979 г., когда, будучи студенткой третьего курса исторического факультета МГУ, начала учиться на кафедре этнографии. В то время на ней работало много профессионалов, влюбленных в науку, которые были и блестящими лекторами: Л.П. Лашук, Г.Е. Марков, Г.Г. Громов, С.П. Поляков, Л.Б. Заседателева, В.В. Карлов, А.А. Никишенков. Спецкурсы читали ведущие ученые Института этнографии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая, в том числе академик Ю.В. Бромлей. Среди выдающейся плеяды ученых и преподавателей самыми близкими мне были Клавдия Ивановна Козлова и Лев Павлович Лашук. Наше общение продолжалось долгие годы и оказало огромное влияние на мою профессиональную жизнь, как в науке, так и в преподавании.

Будучи студенткой, я посещала лекции профессора Козловой по этнографии неславянских народов Восточной Европы и спецкурс по этнографии семьи. Лекции отличались глубиной проникновения в тему и комплексностью охвата проблемы, слушать их всегда было интересно. Основное внимание в курсе по неславянским народам Клавдия Ивановна уделяла этногенезу и этнической истории, т. е. самым дискуссионным и сложным для студенческого понимания проблемам. Я до сих пор помню ее слова: «Чтобы понять специфику региона, нужно, прежде всего, знать историю народов». На лекциях она демонстрировала глубокое понимание темы, умело, я бы даже сказала виртуозно, сопоставляя данные археологии, топонимики, языка и фольклора. Помню, что в ходе лекции она постоянно задавала вопросы: «Почему в Приуралье два народа коми – зыряне и пермяки?», «Что собой представляла летописная печора?». «Где началось формирование прибалтов?». После вопросов следовало четкое и логичное объяснение. Таким «вопросным» подходом к чтению лекций Клавдия Ивановна не только удерживала внимание аудитории, это помогало пониманию проблемы и стимулировало дальнейший поиск информации. Она всегда стремилась объяснить глубинный смысл этнических процессов и раскрыть самые существенные характеристики культуры народов. Главное, чему меня научила Козлова – рассматривать явление или процесс от его возникновения со всеми последующими изменениями. Запомнилась также простая и непринужденная манера чтения лекций, с множеством пояснений и жизненных примеров. И, что поразительно, при этом удивительно четкая и строгая логика изложения материала! В те времена многие преподаватели говорили нам о проблемном чтении лекций. На мой взгляд, лекции Козловой были всегда проблемными и никогда не сводились к пересказу этнографических характеристик хозяйства, культуры и т. п.

Клавдия Ивановна Козлова пользовалась у студентов кафедры этнографии огромным авторитетом. Помню, как старшекурсники советовали нам для написания курсовой работы выбрать тему, которой будут руководить Козлова или Лашук. По общему мнению, это гарантировало формирование творческого союза, в котором преподаватель будет не поучать, а учить. Среди студентов кафедры было убеждение, что эти наставники никогда не бывают равнодушными к интересам студентов и всегда заинтересованы в успехах учеников. Их отличал высочайший профессионализм и безмерная преданность любимому делу. Свою первую курсовую работу по этнографии я писала под руководством К.И. Козловой, а потом попала на специализацию к Льву Павловичу Лашуку, который был моим официальным научным руководителем. В той же мере, как и ему, я благодарна Клавдии Ивановне, которая на протяжении многих лет также была моим Учителем, всегда помогая советами, указывала на ошибки и недостатки, хвалила за успехи. Получилось так, что именно она определила сферу моих научных интересов – этнография обско-угорских народов.

Клавдия Ивановна была не только наставницей в науке, ее авторитет был чрезвычайно высок для меня во многих жизненных вопросах. С третьего курса я была регулярной гостьей в доме Лашука-Козловой. Помню, что первый раз я оказалась в квартире, когда Клавдия Ивановна пригласила меня для чтения рукописи кандидатской диссертации П. Вереша, поскольку тема моей курсовой работы была посвящена историографии этногенеза и этнической истории обских угров, а Козлова выступала официальным оппонентом по диссертации этого венгерского ученого, поэтому работа была у нее дома. С тех пор так и повелось, что консультации чаще проходили дома, а не на кафедре. Встречи строго по расписанию и формализм были не совместимы с характером Клавдии Ивановны и ее отзывчивостью. Дом Лашука-Козловой всегда отличался радушным приемом и хлебосольством.

Во многом именно благодаря наставничеству профессора Козловой я поняла, насколько важно для этнолога опираться на совокупность данных – привлекать полевые материалы и письменные или архивные источники. Ее научные труды отличались комплексностью привлечения источников, этому она нас учила. Клавдия Ивановна всегда тщательно и глубоко прорабатывала тему. Под ее руководством невозможно было схалтурить, поверхностно «пройтись» по теме. Работы Козловой по этнической истории, марийцев до сих пор служат образцом высоко профессионального подхода к рассмотрению сложных этнических процессов на протяжении длительного периода времени. Она одна из первых в отечественной этнологии проанализировала изменения в характере связей в марийских общностях: от генеалогических локальных к территориально-соседским. К.И. Козлова обратила внимание еще на один очень важный момент – экономические процессы, протекавшие в Российской империи (прежде всего, развитие торговых связей) оказали существенное влияние на формирование и изменения в марийском обществе (Козлова 1978).

Заниматься этнологией без полевой работы невозможно. В мои ученические годы Клавдия Ивановна уже не руководила студенческой практикой, но она была этнографом-полевиком с многолетним стажем. Я слышала рассказы Клавдии Ивановны о ее поле. Знаю, что она прошла, а точнее проехала на лошади, почти весь Кавказ. Множество полевых сезонов провела в Поволжье, причем ездила не только к марийцам. Ее воспоминания о полевой работе были во многом поучительны. Помню рассказ о том, как в экспедиции к марийцам она вечерами проверяла свои записи и вычеркивала, как ей казалось в тот момент, «лишнюю» информацию. А потом по этим зачеркнутым строчкам писала докторскую диссертацию.

Во время визитов обсуждались не только мои тексты, Лашук и Козлова делились впечатлениями о прочитанных книгах, статьях, диссертациях. А сколько экспедиционных баек мне довелось услышать! Это всегда было не только очень интересно, но и полезно. Потом я поняла, что это было то, что называется «научить думать».

И это гораздо важнее, чем академическое объяснение той или иной темы. В то же время опыт и профессионализм позволяли обратить внимание учеников на самые значимые моменты исследования. Я помню, что у Клавдии Ивановны всегда было много дипломников, курсовиков, аспирантов. Она консультировала очень многих начинающих (и не только) специалистов из Поволжских регионов.

Важная черта профессора Козловой – разносторонность интересов. Она была профессионалом в этнографии не только Поволжья, но и Прибалтики, Кавказа. Ее ученики подготовили и защитили диссертации по самым разнообразным проблемами этнологической науки и по разным народам. Еще одна важная, с моей точки зрения, сторона ее личности – умение оценить заслуги других. Не случайно на протяжении нескольких лет она была экспертом ВАК. Помню, что еще на уровне защиты курсовых работ для студентов очень важна была оценка именно Клавдии Ивановны. Как никто другой, она могла отметить достоинства и указать на недостатки. Причем замечания, которые она высказывала, всегда считались справедливыми. Клавдия Ивановна могла подсказать, как «развернуть» тему, давая тем самым новый импульс для продолжения исследования.

Клавдия Ивановна поддерживала своих учеников в разные сложные моменты. Помню, как я сильно расстроилась накануне защиты кандидатской диссертации, получив отзыв первого оппонента, в котором, по моему мнению, было написано много строгих и несправедливых замечаний. После обсуждения диссертации на кафедре, мне казалось, что меня будут в основном хвалить. Я позвонила Лашуку, трубку подняла Клавдия Ивановна, с которой я и поделилась своим «горем». В ответ услышала: «Все в порядке, Лена. Впереди защита диссертации, и она не случайно называется именно защитой, т. е. на вас будут нападать, а Вы должны защищаться». После этого я успокоилась и смогла достойно ответить на большинство замечаний. На протяжении многих последующих лет Клавдия Ивановна с присущей только ей иронией и юмором подбадривала меня.

Клавдия Ивановна обладала даром общения и понимания других людей. С ней можно было обсуждать любые вопросы. Она всегда оставалась сама собой, ей чужда была наигранность. Наверное, поэтому к ней часто обращались за консультациями и советами. Неоднократно приходилось наблюдать, как на кафедре она часто разговаривала с людьми из регионов. Со всеми быстро находила тему для разговоров и общий язык.

Клавдия Ивановна, безусловно, была большим Ученым и Учителем. Я часто вспоминаю ее человеческие качества, которые ярко проявлялись и в работе, и в повседневной жизни. Клавдия Ивановна была гостеприимной хозяйкой, ее дом всегда был открыт для друзей. Помню, что на дни рождения Льва Павлович Лашука собирались аспиранты (бывшие и настоящие) кафедры. Это всегда было интересное и веселое общение. Они, маститые ученые, вели непринужденные разговоры на самые разные темы. Какие только вопросы не обсуждались декабрьскими вечерами! Лев Павлович и Клавдия Ивановна рассказывали о забавных экспедиционных историях, о своих студенческих годах. От них самих мы узнали, что студент Лашук сдавал зачет преподавателю К.И. Козловой в стихах! На тех незабываемых посиделках я многое слышала о С.А. Токареве, М.О. Косвене, которых, к большому сожалению, уже не застала на кафедре.

Я благодарна судьбе за то, что в начале моего научного этнологического пути я встретилась с Клавдией Ивановной Козловой и Львом Павловичем Лашуком. Это были удивительные люди, общение с которыми обогащало, вдохновляло и оставляло глубокую привязанность. От них всегда исходили доброжелательность и тепло. Они сыграли главную роль в моем профессиональном становлении.

ЛИТЕРАТУРА:

Айплатов Г.Н., Иванов А.Г. Профессор Козлова Клавдия Ивановна. К 70-летию со дня рождения // Марийский археографический вестник. 1993. № 3. С. 134–135.

Карлов В.В. Клавдия Ивановна Козлова (к 55-летию научной и педагогической деятельности) // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2004. № 2. С. 49–56.

Карлов В.В. 56 лет этнографического счастья. Интервью с профессором К.И. Козловой // Этнокультурные процессы в прошлом и настоящем. К юбилею доктора исторических наук, профессора Клавдии Ивановны Козловой. М., 2012. С. 21–30.

Карлов В.В. Ученый и его время (к научной биографии профессора К.И. Козловой) // Этнографическое обозрение. 2013. № 4. С. 118–128.

Козлова К.И. Очерки этнической истории марийского народа. М., 1978.

Сепеев Г.А. Этническая история и культура марийцев в трудах К.И. Козловой // Вопросы этносоциальной истории марийского народа. Йошкар-Ола, 2005. С. 26–27.

§ 4. Матриарх кафедры этнологии

Очень жаль, что даже в наши, казалось бы, просвещенные времена этнография не получила должного признания и оценки. Многие имеют (если имеют) весьма приблизительные представления об этнографии. Порой даже очень большие начальники, от которых так многое зависит в жизни народов и каждого из нас, не знают, что есть такая наука, которая может быть очень полезна, жизненно необходима в системе нашего самоопределения, мировидения и оптимального мироустройства.

В аудиторию вошла невысокая женщина и мягким грудным голосом начала свою первую лекцию по этнографии. Так я познакомился с Клавдией Ивановной Козловой и этнографией. Обе «дамы» мне сразу понравились. Клавдия Ивановна была в скромном, но элегантном платье в горошек – это тоже очень понравилось и запомнилось. Вообще в Клавдии Ивановне я увидел нечто наше, поволжское, и даже точнее, – вятское. А может, так мне тогда показалось. Читала она удивительно просто, ясно, логично. Теоретические вопросы сопровождались яркими, запоминающимися примерами, часто из опыта собственных полевых наблюдений. Думаю, со мной многие согласятся: Клавдия Ивановна была идеальным педагогом. Очевидно, не случайно, именно ее учебное пособие «История первобытного общества и основы этнографии» выдержало множество изданий, было необычайно популярным среди студенчества и стало поистине классическим. А ее известная книга «Этнография народов Поволжья» скромная, казалось бы, по объему, по существу стоит нескольких монографий, настолько плотно в ней «упакован» богатейший материал, причем в оригинальной авторской интерпретации и безупречном научном изложении. Редкостный дар Клавдии Ивановны излагать просто сложнейшие проблемы и впоследствии неизменно восхищал меня и, убежден, не только меня. (К сожалению, в нынешней науке нередко можно наблюдать обратное; самые простые вещи порой так сложно зашифровывают, что просто диву даешься и много времени теряешь, пока проберешься к очень скромной сути сквозь наукообразную шелуху). Клавдия Ивановна всегда необыкновенно ясно излагала, что свидетельствовало, конечно же, о ясности ее ума.

Мой первый лектор по этнографии сразу и навсегда мне так понравился, что я тотчас же определился со своей научной специализацией. Конечно же, это была она – Этнография. И так его Величество Случай в лице Клавдии Ивановны привел меня в этнографию, о чем я ни разу в жизни не только не пожалел, но более того, навсегда остался признательным и благодарным и Клавдии Ивановне, и этнографии (для меня они неразрывны). Этнография как наука о народах, во всем многообразии их историко-культурных проявлений, позволила мне удовлетворить мой природный интерес не только в собственно истории, но и языках, системах мироосмысления, народной этике и эстетике и т. д. и т. п. и, что, пожалуй, самое главное, в меру моих скромных сил, наиболее оптимально быть полезным своему народу.

Именно с Клавдией Ивановной в 1962 г. я отправился в свою первую этнографическую экспедицию и сразу в далекое Закавказье, в Армению, к молоканам.

 
Нет предела моему волнению:
Я еду в первую экспедицию,
И не куда-нибудь, а в Армению.
И потому мне совсем не спится.
Ах, какая же ты, Армения,
Мне б тебя поскорей увидеть.
Но ведь ты далеко-далеко, Армения,
От Москвы за земель за тридевять.
 

Боже, какие наивно-неумело-беспомощные строчки! Но так, видимо, тогда чувствовалось и написалось, раз до сих пор сохранилось в моей памяти.

Дорога была дальняя. Помнится, в конце пути проводник предъявил нам счет на 150 (!) стаканов чая. Клавдия Ивановна, не моргнув глазом, заплатила. Вообще она заботилась о нас как-то очень тепло и сердечно, по-матерински. Я не уставал удивляться этой женщине: на кафедре Г.Г. Громов, один из ее первых дипломников, в шутку называл ее our Iron Lady за ее стойкий несгибаемый характер, бескомпромиссность, и порой очень острые, язвительные аргументы в дискуссии, а в общении в неформальной обстановке она оказалась такой простой, совсем не парадной. Она удивительно увлекательно рассказывала (а ей было что рассказать!), вспоминала разные курьезные случаи из богатейшей полевой этнографической практики, охотно и заразительно смеялась, порой до слез. Так мы весело ехали в далекий Ереван. Клавдия Ивановна еще каким-то непостижимым образом умудрялась дошивать свое парадное экспедиционное платье. Это тоже было удивительно. Казалось, она умеет все. Забегая вперед, скажу, уже позднее побывав у нее дома, я убедился, как образцово она ведет свое домашнее хозяйство. Все в идеальном порядке: от хрустко-крахмальных скатертей и безупречно начищенных серебряных приборов до точно в срок аккуратно исполненных обещаний в виде бесчисленных рецензий, статей и т. д.

А пока мы благополучно прибыли в нашу долгожданную Армению. Надо сказать, Клавдия Ивановна прекрасно знала Кавказ, профессионально занималась аварцами, цахурами. Показательно, что даже в трудные военные годы этнографические исследования экспедиции (какая этнография без них) продолжались. Клавдия Ивановна Козлова – ученица известного кавказоведа М.О. Косвена, сама не раз много путешествовала по Кавказу (как она призналась, один раз в глухом горном ауле ее чуть не умыкнули, и ей пришлось переключиться на Поволжье), в учебниках по этнографии раздел по Кавказу по праву принадлежит ей, как впрочем, и по Поволжью, и Прибалтике и т. д. Клавдия Ивановна никогда не была узким специалистом «по завязыванию левого башмака», амплитуда ее научных интересов необычайно обширна как географически (от Прибалтики до Сибири), так и проблемно-тематически (от ранних форм брака, семьи, древней и средневековой этногонии до современных этносоциальных процессов, протекающих в контактных ареалах). Но мне-то казалось, что она прежде всего занимается финно-уграми и непосредственно моими родными удмуртами. И так, наверное, многие считают Клавдию Ивановну своей, а ее ученики успешно трудятся в Поволжье, в Прибалтике, на Кавказе, в Венгрии, Румынии, Германии и т. д. Хотя, видимо, надо признать, что сердце ее уже давно принадлежало все-таки марийцам: марийская составляющая, пожалуй, самая значительная и существенная в ее научном творчестве, только полевых «марийских» сезонов проведено около 20-ти. Казалось, она почти всех марийцев знала в лицо. С некоторыми из них поддерживала отношения, дружила многие годы. Ее кандидатская и докторская диссертации были посвящены тоже народу мари.

Несколько ревнуя Клавдию Ивановну, когда она с удовольствием рассказывала о своих любимых марийцах, я написал такие шутливые строчки:

 
Был в Берлине и в Рязани,
Был в Бомбее и в Казани,
Не был я в Йошкар-Оле, —
Стыдно мне.
 

И еще:

 
Разные есть города на земле,
Можно навек полюбить,
Но если вы не были в Йошкар-Оле —
О чем говорить?
 

Хотя в уютно-симпатичной Йошкар-Оле я все-таки как-то побывал, – рад за себя.

И в Армении Клавдию Ивановну, казалось, знали все этнографы, нам оказывали самый радушный прием. Базовым местом для нашей экспедиции стал г. Дилижан – курортный городок, воспетый Мариеттой Шагинян. Говорят, здесь отдыхал сам Д. Шостакович. Мы жили в школе, расположенной в живописном ущелье, по которому бежала говорливая горная речка. Помню, на крыльце нашей школы каждое утро лежали свежие розы – это местный директор, падший перед обаянием Клавдии Ивановны, таким образом выражал свое почтение и восхищение перед «начальником экспедиции». А еще почти каждый день (!) Клавдия Ивановна получала очередное письмо от незабвенного Льва Павловича Лашука. Это тоже поразило и запомнилось, особенно там, в величественно-чужих горах. Я, как всякий удмурт, очень скучал по своему дому. Надо сказать, горы произвели на меня, равнинно-лесного жителя, неизгладимое впечатление: казалось, они возвеличивают тебя, вознося на самые вершины, и одновременно унижают, делая крошечно уязвимым. Не забуду потрясающую грозу в «нашем» ущелье, – вполне наглядное представление о конце света. Зато в горах, к моему изумленному удовольствию, было множество нетронутых грибов – их здесь почему-то не брали, следовательно, и не ели. Я их радостно собрал, приготовил. Однако никто, кроме Клавдии Ивановны, не рискнул разделить со мною грибную трапезу. В этом тоже проявилась ее решительность.

Клавдия Ивановна старалась приобщить нас к местной кухне. Помню прекрасное мацони, вкусный лаваш с острой брынзой и сочными, мясистыми помидорами, которые в переметных сумах и бурдюках на ишаке доставлял нам местный житель. Я сделал очередное открытие: картошка на местном базаре оказалась дороже яблок, – да, это было не наше Поволжье. Меня частенько отправляли за покупками: как мужчине, мне все давали обычно вне очереди, в отличие от обычной «женской очереди».

Работали мы среди молокан – переселенцев из центральной России (русские, мордва), что было весьма не просто. Но благодаря этнографическому таланту Клавдии Ивановны, молокане вскоре забыли, что мы из другой «секты», и были довольно гостеприимны, хотя для нас несколько непривычным было их застолье, которое начиналось с чая, потом следовал жирный куриный суп, затем компот, завершалось все опять чаепитием.

Полевой материал был очень разнообразный и интересный. Любопытно, что нас вначале приняли за хореографов (этнограф, хореограф – какая разница). Когда мы стали обмерять традиционные жилища, некоторые почему-то решили, что мы придумываем новые налоги. Когда все благополучно разъяснилось, нас стали приглашать в молитвенные дома, где пресвитер вел службу (читал отрывок из Библии – что «открылось»). Одного молоканина, погибшего на стороне, привезли, чтобы обязательно похоронить дома. Несколько суток читали-пели духовные песни. Было весьма непросто их записать (портативных магнитофонов в арсенале тогдашних этнографов еще не было), пришлось фиксировать вдвоем, по строчкам: 1–3, 2–4. Стремясь все успеть, я так освоился, что расположился прямо у цинкового гроба и бойко строчил свои записи. А однажды я отыскал весьма почтенную бабушку – 104 года, и по наивности решил, что это моя этнографическая удача, но оказалось, что бабушка плохо видела, еще хуже слышала, но как всякая женщина была несколько кокетлива и долго отнекивалась, а потом так разошлась, что даже ее домочадцы испугались: ведь уже давно с ней никто не разговаривал. В другой раз молодой курд (представителей этого дисперсно расселенного этноса можно встретить почти по всему Кавказу) рассказал довольно подробно про обряд обрезания. Но оказалось, что для нашей Клавдии Ивановны всё это давно уже известно. Информатор очень сокрушался, что у него недостаточно денег: обряд был очень дорогостоящий, и не столько сама операция, сколько традиционный пир по ее поводу. А однажды ночью к нам в окно постучали: сообщите там, в Москве, Хрущеву, что этот имярек – душман, а этот – мусаватист (?).

Мы много путешествовали по Армении на арендованном нами автобусе, куда набивалось огромное число людей. Наш шофер, пританцовывая вокруг автобуса, приговаривал: «Ну, кто еще смелый – бесплатно довезу!» В конце концов я один раз ехал с овцой на коленях, правда, вела она себя смирно и совсем не догадывалась, что ее ожидает. Мы были молоды, веселы, самозабвенно пели А. Галича, Б. Окуджаву – Клавдия Ивановна сокрушалась, слушая наши смелые по тем временам, почти приличные, студенческие песни. Побывали на Севане (впервые видел, как облака выплывают прямо из озера), в Гарни (античном храме), Гегарде (уникальном скальном храмовом комплексе эпохи раннего христианства: искусные армянские камнерезы изваяли целый храм внутри горного монолита – какая потрясающая там получилась акустика!), Эчмиадзине (религиозном центре армян, резиденции католикоса), Матенадаране (хранилище древних рукописей, нам показали самую большую книгу в мире, тяжелые листы которой из пергамента нужно переворачивать вдвоем. Там же по большому секрету нам сообщили, что «Витязя в тигровой шкуре» написал не грузин Шота Руставели, а некий армянский аноним), в Театре имени А.А. Спендиарова восхищались легендарным балетом «Спартак» А. Хачатуряна (как только Клавдии Ивановне удалось добыть билеты? Позднее мне посчастливилось посмотреть «Спартака» в Большом с легендарным Крассом – М. Лиепой, но ту ереванскую постановку я помню до сих пор). Я уж не говорю о музеях, галереях и о многих, многих других достопримечательностях Армении. Клавдия Ивановна справедливо полагала, что этнографу непременно все это надо видеть, понять, запомнить. Разве можно забыть удивительные кружевные каменные кресты-хачкары, а каменные выразительные фаллосы, которым поклонялись бездетные армянки в надежде обрести младенцев? Встречались и курьезные армянские антропонимы: мы зафиксировали такие армянские имена, как Гамлет, Лермонтов, Олимпиада, Спартакиада, Трави-ата. Нас нередко уверяли, что «мерси» – это истинно армянское слово. Помнится, мы посетили крестово-купольную церковь во дворе Армянской академии наук, каково было наше изумление, что мы увидели там петушиные перья и кровь – остатки языческого жертвоприношения, вот вам и ранние христиане, и современная Академия наук!

Свою первую, армянскую, экспедицию с Клавдией Ивановной, первые полевые тетради, дневники я никогда не забуду. Позднее написались такие строки:

 
Когда камни
тысячи лет орошают потом и кровью,
они начинают плодоносить.
Армения,
какие прекрасные растения
взрастила ты для человечества
в своем каменистом саду:
Маштоц,
Нарекаци,
Комитас,
Орбелян,
Сарьян,
Хачатурян,
Эмин —
пусть навсегда прозвучит «Аминь!..»
в твоей Вечной истории,
Армения,
как вечны твои камни,
которые сегодня цветут!..
 

А потом уже были экспедиционные путешествия по Удмуртии. Любопытно, что и здесь Клавдия Ивановна ориентировалась, как дома. И здесь у нее оказалась масса друзей, знакомых. Со многими из них она старалась меня познакомить. По-моему, это было особым свойством Клавдии Ивановны – вводить людей в круг своих друзей. Именно Клавдия Ивановна профессионально этнографически познакомила меня с моим удмуртским народом, с его проблемами, со многими удмуртами и другими поволжанами: с Г.Н. Трефиловым (одним из первых ее дипломников, кажется, он первый среди удмуртов окончил кафедру этнографии МГУ, много занимался бесермянами. Кстати, одна из последних аспиранток Клавдии Ивановны – Е.В. Попова, успешно защитила первую диссертацию по бесермянам – «бесермянский круг» замкнулся), с Е.П. Никитиным (тогдашним секретарем Удмуртского ОК КПСС по идеологии, как-то в поезде Москва – Ижевск он проспорил Клавдии Ивановне ящик шампанского и всегда с особым испуганным пиететом вспоминал «московскую профессоршу»), с А.А. Трониным (тогда он заведовал отделом науки в ОК КПСС), с Г.А. Сепеевым (известным марийским этнографом, великим тружеником), с Т.А. Крюковой (замечательным поволжским исследователем, верным и бескорыстным служителем этнографии), Н.Ф. Мокшиным (первым среди мордовских этнографов, защитившим докторскую диссертацию), с П.В. Денисовым (ведущим чувашским этнографом), с Р.Г. Кузеевым (выдающимся не только башкирским, поволжским, но и отечественным этнографом), со многими казанскими этнографами. В Москве Клавдия Ивановна представила меня В.Н. Белицер, А.И. Пинт, Шиллингам, Е.И. Горюновой (до сих пор вспоминаю нашу поездку к ней на дачу в Снегири). Вообще, казалось, Клавдия Ивановна знает всех этнографов и все знают ее!

Клавдия Ивановна же организовала мне статью в «Советской этнографии», вместе с Л.П. Лашуком она рекомендовала меня в «Вопросы истории», где впоследствии у меня появилось несколько публикаций. Клавдия Ивановна как-то очень легко, естественно общалась с самыми разными людьми. У нее было много друзей «на местах», со многими из них она дружила долгие годы. С моей матушкой она тоже очень быстро подружилась, по приезде в Ижевск заходила, даже когда я был в отъезде, это не мешало их общению. Мама всегда с огромной теплотой вспоминала, какой «замечательный человек Клавдия Ивановна». Клавдия Ивановна не забывала дни рождения, другие памятные даты, от нее всегда вовремя прилетала весточка, узнаваемая по ее аккуратнейшему округлому почерку. Нередко приходили бандероли, посылки с конфетами, чаем, которые были так кстати в нашем вечно «голодающем Поволжье».

Под руководством Клавдии Ивановны я написал и успешно защитил свою дипломную работу «Дохристианские верования удмуртов», интересно, что оппонентами этой студенческой работы были два доктора наук: С.А. Токарев и Э.В. Померанцева. Руководила Клавдия Ивановна мягко, деликатно, как бы только советуя, но всегда твердо вела к поставленной цели. Под ее руководством я съездил на конференцию в Махачкалу, где появилась моя первая научная публикация и где мне посчастливилось услышать гениального Расула Гамзатова. В 1968 году К.Е. Козлова не смогла поехать в поле, и объединенная «Поволжская экспедиция» «упала» на меня, тогдашнего аспиранта. В экспедиции было 3 отряда: 1 – чувашский, 2 – башкирский (в ней участвовал энергичный, несколько авантюрный студент, которого С.А. Токарев даже называл «наш Чокан Валиханов»), 3 – удмуртский, самый многочисленный. Очень некстати это лето выдалось дождливыми и холодным.

Но мы героически путешествовали по всей Удмуртии. В одной деревне решили обогреться и истопили колхозную баню. Тогда начинающий начальник, то есть я, чуть бесславно не погиб, почти насмерть угорев, слава Инмару и моим экспедиционеркам, – все обошлось. Как известно, экспедицию может организовать почти каждый, а вот отчитаться… Тогдашний главбух безжалостно «сжигал» почти все первоначальные отчеты (и его фамилия, по-моему, была соответствующая – Огнев), но великая Клавдия Ивановна умела ладить со всеми грозными начальниками, и все документы были успешно сданы и приняты. Даже бесчисленные справки, что башкирский отряд чуть не обогнул земной шар, а то, что лошадь упала в пропасть, так это несчастный случай, подтвержденный сельсоветской обязательной синей печатью.

Потом были кандидатская и докторская диссертации, – формально теперь я больше был связан с моим официальным руководителем и консультантом профессором Л.П. Лашуком, человеком необычайной эрудиции, очень острого, оригинального ума, щедрого на действенную помощь. Но Клавдия Ивановна всегда была рядом. Я даже неделями жил у нее дома, когда она уезжала на дачу. Пользовался ее богатейшей библиотекой. Клавдия Ивановна приезжала на выходные, «забивала» до отказа холодильник для моего безбедного существования на неделю. Супы Клавдии Ивановны, варенья-соленья и многие вкусности я до сих пор помню. Помню также ее замечательных родителей: отца – Ивана Николаевича (помимо всего прочего, он обладал редкостным голосом, прекрасно исполнял оперные партии, особенно ему удавалась ария Кончака из оперы «Князь Игорь»), мать – Марию Ильиничну, женщину простую и добрую, необыкновенно душевную, хлебосольную (а какие она пирожки пекла!). Вообще вокруг Клавдии Ивановны всегда была особая аура доверительности, почти родственного благорасположения. Клавдия Ивановна всех и все принимала близко к сердцу, сопереживала, советовала, действенно помогала. Разве можно забыть, когда я в Пушкино в больнице лежал полуживой, а Клавдия Ивановна, сама с вывихнутым позвонком, приехала ко мне, привезла мои любимые пирожки, еще горячие…