Текст книги "Санкт-Петербургские ведомости. Наследие. Избранное. Том II"

Тесно было не только живым

Люди, увы, не бессмертны. И как нельзя представить себе город без домов, так не бывает он и без кладбищ.

Более того, как показывает петербургская история, в славном нашем городе всегда недоставало места расположиться не только живым, но и мертвым.

…В октябре 1871 года объявлено было в столице о высочайшем повелении, воспрещающем хоронить на городских кладбищах – Смоленском, Волковом, Митрофаниевском и Охтинском – лиц, умерших в больницах и богоугодных заведениях.

Речь, как вы понимаете, шла о бедняках. Это они во множестве умирали от холеры, регулярно посещавшей Петербург, и от других болезней, от которых людей богатых вылечивать все-таки удавалось. Да и проблем с похоронами богатых никогда не было: место для погребения они покупали себе загодя, строили склепы и усыпальницы.

Неимущих же приходилось хоронить бесплатно, для того отводились специальные участки. Но мест не хватало, и, по существовавшим правилам, через тридцать лет на месте старой могилы можно было копать новую… Но всему есть предел. И «высочайше повелевший» Александр II был по-своему прав: названные им кладбища оказались к тому моменту переполнены.

Тем же царским распоряжением определилось и появление в Петербурге двух «загородных» кладбищ: одного – по Николаевской железной дороге, другого – по Финляндской линии.

С устройством первого, сохранившего и по сей день свое имя – Преображенское, больших хлопот не было. Его открыли для погребения уже 1 декабря 1872 года.

За содействие в этом предприятии Городская дума выразила свою признательность директору Управления Николаевской железной дороги г-ну Кенигу – ведь от дороги зависела организация специального ежедневного сообщения с кладбищем.

(Эта фотография была сделана как раз на Преображенском кладбище. Даже дата известна: 5 июня 1905 года. Праздник Троицы. Заросшие травой безымянные могилы. Кто там спит? Может быть, и жертвы Кровавого воскресенья?) А открытие второго кладбища – Успенского, известного нам как Парголовское, задержалось на три года, из-за того что никак не могли найти для него подходящего участка.

Смотрели места на Поклонной горе, в Осиновой Роще. Не сговорились с владельцами… Повели переговоры с парголовскими крестьянами. Те заартачились, не хотели лишаться выгонов для скота, дачников летом. Горячие головы в Думе даже предлагали эту землю у крестьян попросту отобрать…

Священники и офицер на Преображенском кладбище. Дата съемки: 5 июня 1905 г. Место съемки: Санкт-Петербург, ст. Обухово. Фотография ателье Буллы

Члены специально созданной комиссии в поисках места для нового кладбища не раз ездили по всей линии от Петербурга до самого Белоострова…

Выручил граф Андрей Павлович Шувалов – уступил городу большой кусок своей земли в трех с половиною верстах от Парголова. На это расстояние, правда, пришлось прокладывать железнодорожную ветку, но зато проблема была решена.

Только ненадолго. Очень скоро Думою ставится вопрос вообще о закрытии для захоронения большинства кладбищ в черте города. По крайней мере, предлагали гласные, нужно строго учесть там все свободные места. К началу же XX века все теснее становилось и на новых, «загородных», кладбищах.

В 1900 году в Думе впервые заговорили о необходимости для такого большого города, как Петербург, «крематориума» – ведь за границей к тому времени они имелись уже во многих городах.

К проблеме «крематориума» возвращались потом не раз. У членов городской санитарной комиссии возражений на этот счет не находилось. Возражения были у комиссии юридической: «сжигание трупов связано с изменением действующего по сему предмету закона о предании умерших лиц земле». Предание огню противоречило православным обычаям. (Кстати, в некрологах, публиковавшихся газетами вековой давности, писали не по-теперешнему: «состоялись похороны такого-то», а только так – «похороны тела такого-то».)

Февральская революция дала сторонникам кремации новый аргумент – связанный «с изменением государственного строя и устранением всяких религиозных ограничений». И они уже в марте 1917-го требовали немедленно приступить к сооружению городского крематория, для которого и место определили – на Гаванском поле, близ Смоленского кладбища.

И он в самом деле был там построен – на Камской улице у 14-й линии.

Первый городской крематорий работал в Петрограде около десяти лет, с перерывом, когда зимой 1920/21 года его закрыли из-за отсутствия дров. А в 1927 году, как сообщала вечерняя «Красная газета», в Отделе коммунального хозяйства решили здание его сломать. По сведениям отдела, за время функционирования «крематориума» были сожжены в нем 370 покойников, из них 354 – безродных.

…«Кладбищенская» тема, конечно, печальна, но не будем делать вид, что ее не существует. Это только капризная императрица Елизавета Петровна могла специальным указом запретить приезжать к ней в траурном платье, дабы у государыни не портилось настроение. Она же запретила возить покойников мимо дворца, велев «обносить другими улицами»…

Наталия ГРЕЧУК

Фотография предоставлена ЦГАКФФД СПб

«Наследие» № 24 (484) опубликовано 20.06.1998 в № 146 (1815) «Санкт-Петербургских ведомостей»

За морем телушка – полушка

Жизнь постоянно расширяет круг наших впечатлений. Раньше с таможенниками встречались немногие – лишь те, кому выпадало счастье по турпутевке или по делам отправиться в дальнее зарубежье. Теперь и на границе с Украиной досмотрят не один раз…

А когда-то таможенные заставы стояли по всей России, и, переезжая из местности в местность, путешествующий человек каждый раз там проверялся! Спасибо «сенатору и кавалеру» графу Петру Ивановичу Шувалову, управлявшему при Елизавете всеми военными и финансовыми делами – это он предложил в 1753 году уничтожить все внутренние заставы и пошлины в империи, оставив рубежные, с взиманием пошлин на заграничные товары.

Понятно, в двух словах всю историю отечественной таможенной службы не расскажешь, но отдельные ее эпизоды вспомнить можно.

…Собственно, пошлины брали, наверное, еще и скифы, только слова такого – «таможня» – не знали. Точно известно, что сбор за провозимые товары существовал при князе Олеге. Со временем же таможенная политика только развивалась. Петр I особенно ревниво отнесся к защите экономических интересов государства. Один из первых его таможенных указов, 1699 года, касался взимания пошлин с заграничных напитков, привозимых к нам через Архангельск. Позже он обложил высокими пошлинами те товары из-за рубежа, производство которых в России было уже освоено или начинало налаживаться.

Вот только, кажется, одновременно с появлением таможенной службы родилось у отдельных граждан стремление ее обойти. Поэтому сенатский указ времен Анны Иоанновны требовал, чтобы морские офицеры и служители отнюдь не дерзали всходить прежде таможенных досмотрщиков на купецкие корабли, приходящие в Кронштадт, – дабы, не дай бог, чего оттуда беспошлинно не вынесли и тем «Морскому пошлинному уставу противности не чинили»…

И Елизавета, при которой был издан не один таможенный указ, тоже однажды «усмотрела, что приезжающие из чужих краев в Россию дворяне и чиновные люди… товары вывозят и продают, не платя пошлин». Того ради повелела она летом 1754 года, чтобы «определенные к пошлинному сбору управители» осматривали на границе возы и баулы всех приезжающих, как российских подданных, так и чужестранцев, какого бы звания они ни были. «Что явится нового, неношенного, с того б брали пошлину по тарифу, без всякого упущения». С назидательной целью в этом указе был упомянут уличенный в контрабанде «римско-императорский посол из Вены» барон Бретлах – несмотря на то что он «обретался при дворе» самой Елизаветы…

По елизаветинскому Таможенному уставу можно судить, что же разрешалось тогда провозить беспошлинно «партикулярному человеку». А именно: не более 100 червонцев, золотые и серебряные часы, шпагу, табакерки, пряжки «для своего единственного употребления, не для продажи… А ежели у кого явятся сверх того излишние, оные у них конфисковать».

И надо признать, что в «С.-Петербургских ведомостях» XVIII века регулярно публиковались объявления от столичной таможни о продаже «аукционным обыкновением» конфискованных вещей. Примечателен, кстати, факт поощрения тех, кто доносил на неплательщиков пошлин, – доносчикам полагалась половина изъятого.

Да, самые разные меры против контрабандистов и неплательщиков пошлин принимали таможенные службы… Сохранилась, например, такая удивительная книга, как «Список тайнопровозителей иностранных товаров за 1863–1872 года». На 654 ее страницах – одни только фамилии. Это Департамент таможенных сборов представил данные по всем таможням и таможенным заставам – как подспорье в их дальнейшей работе.

Служащие Петербургской императора Александра III пограничной бригады 1-го Отдельного корпуса пограничной стражи проверяют документы на пограничном посту Куоккаловского переходного пункта. Дата съемки: начало 1908 г. Место съемки: Петербургская губ. Фотография ателье Буллы

Но свои «подспорья» получала и другая сторона – те, кто ездил через границы. Одно из них называется «Русский таможенный ключ для путешественников». Издавший в 1913 году сей «ключ» некто М. С. Кресин учел «сильно развитое желание» человека, попавшего за границу, привезти оттуда что-нибудь на память – и облегчил его положение информацией о существующих таможенных пошлинах на товары.

Забавно, что размер этих пошлин давался почему-то, главным образом, с пуда веса. Сыр – 7 рублей 20 копеек с пуда, трюфели – 10 рублей 80 копеек, даже джин и виски (30 рублей, брутто), даже духи, пишущие машины и шкуры кенгуру! Штучно проходили, правда, рояли (168 рублей), велосипеды (30 рублей), мотоциклеты (20 рублей), автомобили (220 рублей)…

Ну а теперь о нашем снимке. Датирован он 1908 годом. За работой – таможенная служба тех времен – Петербургская императора Александра III бригада 1-го Отдельного корпуса пограничной стражи.

Наталия ГРЕЧУК

Фотография предоставлена ЦГАКФФД СПб «Наследие» № 30 (490) опубликовано 1.08.1998 в № 142 (1811) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Галоши – через домкомбед

Слова про квартирный вопрос, который нас испортил, любят повторять даже те, кто Булгакова никогда не читал. А как он образовался, этот квартирный вопрос, и как развивался?

…Один из лозунгов победившей революции был такой: «из подвалов и хижин – в буржуазные квартиры и дворцы». И 20 августа 1918 года декретом была отменена частная собственность на домовладения «определенной ценности»; их изъяли у владельцев и передали в ведение горсоветов. (Впрочем, на практике их экспроприировали еще раньше!)

«Петроградским Советом, – сообщала «Петроградская правда» в январе 1919 года, – издан декрет о вселении рабочих в буржуазные квартиры. В центре и в районах избраны специальные комиссии для этой работы…» Тогда же родились и органы управления домовым хозяйством. Сначала домкомы, из представителей всех живущих в доме. Потом непролетарский элемент стали вытеснять и отсюда – появились домкомбеды, сменившиеся домкомтрудами: ведь беднота как таковая в отличие от трудящихся не всегда «четко определяла свою классовую сущность». А классовые позиции были важны даже в таком деле, как распределение галош, ситца и карточек, что тоже входило в функции этих органов.

В первые годы после Октября жилье в нашей стране было бесплатным, что, впрочем, явилось одной из причин, по которой образовался у нас жилищный кризис. Дома разрушались, ремонтировать их было не на что, не говоря уж о новом строительстве. Квартирную плату ввели с мая 1922 года, для всех, кроме инвалидов войны и труда.

Нэп же вообще принес новую жилищную политику. Муниципальные дома стали передаваться в аренду коллективам жильцов, которые с этого момента обязывались ремонтировать их и содержать в исправности. Эта форма ведения жилищного хозяйства получила название жилтоварищества. Чуть позже всех этих жильцов директивно кооперировали, а в русский язык вошла новая аббревиатура – ЖАКТ, жилищно-арендное кооперативное товарищество.

Однако проблема жилья по-прежнему оставалась очень острой.

«Жилищная нужда, помимо недостаточного количества площади, выражается и в том, что одну квартиру принуждены занимать несколько семей». Коммуналки, дошедшие до наших дней! В некоторых из них тогда продолжали жить «уплотненными» бывшие владельцы этих квартир. По тогдашней статистике проходили они как «квартирохозяева». Другие квартиры были заселены исключительно одними «съемщиками» – из своих рядов они избирали «уполномоченного»… Фактически же радетельного хозяина не имелось ни в том, ни в другом случае.

«Квартире нужен квартиронаниматель» – так было решено в 1926 году. И появилась такая персона, как «ответственный съемщик», с которого можно было спросить за порядок и сохранность жилья. При этом отмечалось, что «самым ответственным участком работы ответственного съемщика является своевременный сбор со всех проживающих в квартире квартплаты, паевых взносов, оплаты госзаймов и др. платежей».

Тогда же и ради той же сохранности жилфонда началось и возвращение домов бывшим владельцам. И в вечерних выпусках «Красной газеты» за 1926 год не один раз можно найти длинные списки адресов и фамилий, напечатанных под заголовком «Возвращение домов бывшим владельцам». В райкоммунотделы Ленинграда поступило свыше тысячи заявлений от таких граждан. Были созданы специальные комиссии для их рассмотрения. От тех, кому дома возвращались, требовали подписку об обязательном ремонте жилья.

Члены жилищно-бытового коллектива дома № 4 по набережной Рошаля во время подготовки к выпуску стенной газеты. Дата съемки: 1927–1928 гг. Место съемки: Ленинград. Автор съемки неизвестен

Конечно, «дома» – это слишком громко сказано. Прочитав в газете, что некоему С. В. Харитонову возвращается дом № 62 по Гороховой улице, я заглянула в известный справочник «Весь Петербург» дооктябрьских времен. Владельцем указанного дома там назван совсем другой человек, да и самого С. В. Харитонова в списке горожан не оказалось. Загадка объяснилась после знакомства с распоряжением Ленгуботкомхоза, разъяснявшим, какие именно строения отдаются бывшим собственникам. А именно: состоящие не более чем из пяти квартир. То есть, что касается адреса Гороховая, 62, речь шла о каком-то флигеле во дворе, собственник которого по своему социальному статусу был недостоин занесения в реестр «Всего Петербурга»…

Как можно понять из документов тех лет, съемщики жилья из таких демуниципализированных домов в ЖАКТы не объединялись. Те же, кто был «обращен в кооперацию», жили под началом избираемого правления. Членам его была положена плата за труд; отменить ее решились только в 1932 году: «управление домом будет считаться общественной нагрузкой».

Впрочем, в каждом ЖАКТе всегда хватало энтузиастов-активистов. Вот они, на снимке, сделанном в конце 1920-х годов в доме на набережной Рошаля (Адмиралтейской), 4, – за выпуском стенной газеты…

Наталия ГРЕЧУК

Фотография предоставлена ЦГАКФФД СПб

«Наследие» № 31 (491) опубликовано 8.08.2007 в № 146 (1815) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Трамвай остановился

Петербургский трамвай – кажется, самый надежный, самый привычный вид транспорта. Но надежен он только до той поры, пока управляют им профессионалы.

А вот летом 1909 года работники питерских городских железных дорог объявили забастовку. Первого июня не вышли на работу 740 вагоновожатых, больше полутора тысяч кондукторов, слесари и служащие трамвая и конки. Требования у них были вполне понятные – экономические.

И началось: служащие не могут добраться до работы, приезжающие в город толкутся с баулами у вокзалов…

Руководство на поводу у бастующих, однако, не пошло. Первым делом оно двинуло «в бой» временных вагоновожатых. Недоученные новички с задачей в общем-то справились. Но без эксцессов не обошлось; самый приметный случился на углу Садовой и Невского, где два трамвая не смогли разминуться и столкнулись.

Последствие забастовки трамвайщиков: пассажиры осаждают переполненные вагоны. Иллюстрация из журнала «Огонек», 1909 г.

Пассажиры у Финляндского вокзала негодуют: стачка, трамваи не ходят! Иллюстрация из журнала «Огонек», 1909 г.

Журнал «Огонек», верный своему обычаю иллюстрировать все заметные события городской жизни, посвятил трамвайной забастовке целый разворот. Огоньковские художники И. Грабовский и С. Животовский одну за другой зарисовывали сцены: вот переполненный вагон осаждают пассажиры, вот прохожие шарахаются от трамвая, ведомого «временщиком», вот стоят толпы дачников у Финляндского вокзала…

Недолго продлилась забастовка трамвайщиков – до пятого июня. Да и как было ее продолжать! Мало того что начальство наняло временных вагоновожатых – были арестованы инициаторы забастовки, а других протестантов попросили освободить свои комнаты в казармах. Куда им было идти?!

Так что вернулась работа городского трамвая в нормальное русло. А вот убытки города за эти несколько бурных дней составили 25 тысяч рублей…

Дмитрий ШЕРИХ

«Наследие» № 39 (499) опубликовано 3.10.1998 в № 186 (1855) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Как избавиться от полноты

Сколько говорится в последние годы о похудании! Реклама, просветительские передачи, публикации в газетах: да и в самом деле, излишний вес – одна из главных проблем современного человека.

Впрочем, только ли современного?

Женщина-врач М. М. Волкова была очень популярна в начале нашего столетия. Публикации о ее неутомимой деятельности – как врачебной, так и лекторской, просветительской – появлялись во многих петербургских газетах и журналах. Печатались при этом и ее портреты, из которых можно было явственно увидеть: Мария Михайловна – женщина, что называется, весомых достоинств.

Саму Волкову такая ситуация беспокоила. Когда вес ее – при небольшом росте – достиг «почтенной тяжести в 5 пудов 17 фунтов» (без малого 90 кг), она задумалась над тем, как бы ей похудеть. Существовавшие тогда рецепты ее не устраивали: поездки на воды, прием внутренних лекарств казались ей мерами временными. Потому она решила пойти собственным путем. Выработала особую систему гимнастики, дополнила ее специальной диетой и… за два с небольшим года сбросила почти семнадцать килограммов.

Занятия в «санатории для толстяков», устроенной Марией Волковой на Карельском перешейке. Иллюстрация из журнала «Огонек», 1909 г.

Специальный аппарат для похудения в «санатории для толстяков» неподалеку от Уусикирка. Иллюстрация из журнала «Огонек», 1909 г.

Слухи об успехах Волковой, понятное дело, распространились быстро. Знакомые Марии Михайловны опробовали метод на себе и тоже остались довольны. Затем свой метод Волкова изложила в книжке на 86 страницах: «Как избавиться от полноты и ожирения…». Отсюда оставался уже один шаг до постановки дела на широкую ногу. И Волкова этот шаг сделала: в 1909 году неподалеку от станции Уусикирка (ныне Каннельярви) она открыла «санаторию для толстяков».

Тогдашний журнал «Огонек» расписывал подробности: «По живописной проселочной дороге, на быстрой финской лошадке вас… доставят в Туркилу – местность, расположенную на берегу двенадцативерстного озера Сулоярви. Под будущую санаторию пока отведены три большие дачи, почти скрытые одна от другой густым сосновым лесом… Вероятно, в расчете на большее количество пациенток, для дам отведены две дачи, а для кавалеров – одна… Из специальных приспособлений пока построено помещение для воздушных ванн и гимнастики без костюмов, баня, в которой толстяки будут два раза в неделю обмываться горячей водой, и аппараты для паровых ванн».

Верный своим традициям, «Огонек» сопроводил текст зарисовками, из которых мы можем составить собственное впечатление о волковской «санатории».

…Судя по всему, новое заведение Волковой успехом пользовалось. Недаром же ее книжка о похудении переиздавалась несколько раз!

Но все-таки вера в чудодейственные препараты неистребима. А поэтому большинство страждущих от собственной полноты продолжали ездить на воды и пользоваться «внутренними средствами».

Пользуются ими и сейчас…

Дмитрий ШЕРИХ

«Наследие» № 451 (505) опубликовано 14.11.1998 в № 213 (1882) «Санкт-Петербургских ведомостей»

Парк министра финансов

Петербург украшают не только здания, созданные знаменитыми архитекторами, но и парки, в которых каждое насаждение уподобляется как бы мазку на живописном полотне. К сожалению, имена их творцов часто предаются забвению…

История возникновения парка у стен Петропавловской крепости необычна. Она связана с именем знаменитого финансиста графа Егора Францевича Канкрина – человека необычного, считавшего, что «не может быть хорошим министром финансов тот, кто в поэзии ничего не смыслит». Сам Канкрин своей деятельностью подтверждал это открытое им правило: он не был чужд поэтическим, художественным занятиям и – успешно занимал министерский пост с 1823-го по 1844 год. Любовь его к лесному делу, очевидно, тоже надо отнести к особенностям его натуры…

Время от времени Канкрину приходилось бывать в Петропавловской крепости: там находился подведомственный ему Монетный двор, хранились серебро и золото, призванные обеспечить ценность рубля. Перед крепостью тогда находился обширный пустырь – так называемый «гласис». Решимость преобразовать это «неприятное для глаза» грязное и пыльное поле в парк возникла у Канкрина в 1841 году.

Уже в январе 1842 года Канкрин испросил разрешения Николая I на устройство парка – «как для украшения сего места и дороги на Каменный остров, так и на пользу публики». Архитектор министерства финансов Куци даже составил чертежи в соответствии с идеями министра.

Парк предполагалось сделать поначалу только в восточной части гласиса. Как он выглядел? Внутри парка, вокруг него проводилась дорога-бульвар «для езды верхом и в легких экипажах». Рядом с ней устраивалась пешеходная дорожка. Радиальные аллеи, проходившие между небольших прудов, выводили на центральную лужайку с беседкой, в которой можно было укрыться от дождя. Деревянный домик для кофейни, песочница для детей и другие удобства примыкали к каналу, окружавшему кронверк…

Во время доклада царю Канкрин узнал, что в деле с парком у него был предшественник – Александр I, который поручал архитектору А. Менеласу сделать проект «гульбища» на всем гласисе Петропавловской крепости. Ознакомившись со старым проектом, Канкрин нашел его чрезмерно дорогим (предусматривалось срытие кронверка) и неудобным для публичных гуляний.

6 февраля, наконец, Николай I начертал на докладе Канкрина слово «согласен» – и преобразование гласиса началось. Работы велись за счет «некоторых сбережений, отложенных на диспозицию Министра финансов», а парк передавался в ведение Монетного двора. Документы тех давних лет рассказывают, что министр часто навещал новостройку и вникал во все мелочи. С садовником Гусевым составлялся список деревьев, кустарников, трав, предназначенных для посадки. Купчихе Отто указывалось, что и по какой цене должно было быть в сданном ей на содержание кафе-ресторане (водка и ликер по 5 – 10 копеек рюмка). Давалось разрешение на устройство при парке заведения искусственных минеральных вод, в котором можно было не только получать знаменитые целебные воды (Виши, Спааские, Киссингенские), но и пользоваться минеральными ваннами.

Парк был назван Александровским – в память царя, имевшего намерение его устроить. В Александров день в парке должны были ежегодно проходить гулянья. О первом из них, совершившемся 30 августа 1845 года, сообщала популярная «Северная пчела»:

«Кружась в небольшом парке этом, только по возвращающимся довольно часто одним и тем же праздничным экипажам замечаешь тесноту его, так искусно раскинуты в нем аллеи, извивающиеся между зеленью и пушистыми кустарниками. В Александровском парке на небольшом пространстве играли несколько хоров… вокруг оркестрантов собиралась густая толпа слушателей. В людях, в костюмах, в экипажах господствовал обычный вид воскресной публики, любящей больше всего пестроту и вычуру… Иностранцы смотрят и не верят глазам своим, не могут надивиться порядку и благочинию при таком многочисленном собрании народа…»

А уже через несколько дней та же газета сообщила о кончине «всеми глубокоуважаемого и искренне сожалеваемого генерала от инфантерии Графа Егора Францевича Канкрина».

Впрочем, начатое министром преобразование пустыря у крепости продолжилось. А первоначально устроенная часть Александровского парка (известного многим нынешним горожанам как парк Ленина) была в 1903 году разрезана на две части спрямленным Каменноостровским проспектом. Но это уже другая история…

Альберт АСПИДОВ

«Наследие» № 48 (508) опубликовано 5.12.1998 в № 227 (1896) «Санкт-Петербургских ведомостей»