Текст книги "История Канады"

Общество XVIII века

Мир, который сохранялся между Англией и Францией вплоть до 1740-х гг., способствовал процветанию всех североамериканских владений Франции. Французские колонии на островах Карибского моря использовали быстрый рост рабского населения, чтобы производить для Европы все возрастающее количество сахара; труд рабов также способствовал скромному достатку плантаторов Луизианы – переживавшей трудности новой колонии. Хорошо чувствовали себя рыбаки с побережья Атлантики и торговцы пушниной из Канады, а расширявшаяся коммерция начинала объединять колонии. Наконец-то появился устойчивый спрос на произведенные в Новой Франции излишки пшеницы, муки, овощей и древесины, в которых нуждались рыбаки Иль-Руайяля и жители рабовладельческих плантаций на островах Карибского моря. Больше кораблей стало приплывать в Квебек и покидать его; выросло речное судоходство, поскольку колонисты стали осваивать полуостров Гаспе и северный берег залива Св. Лаврентия. Цена на выращенную абитанами пшеницу начала, наконец, подниматься, как только открылись рынки сбыта для культур натуральных хозяйств, каковыми они всегда прежде являлись.

Население долины реки Св. Лаврентия, сокращавшееся из-за эпидемий и войн, быстро возобновило рост. Оно увеличилось с 15 тыс. человек в 1700 г. до 18 тыс. человек при заключении мира в 1713 г., удвоилось к 1730-м гг., достигнув 35 тыс. жителей, и вновь почти удвоилось к 1750-м. Иммиграция по-прежнему оставалась незначительной. К середине века большинство колонистов были потомками тех, кто сам родился в Канаде. Это постоянно растущее сельское население распространялось особенно быстро на равнинных плодородных землях в окрестностях Монреаля, хотя свободных мест еще хватало даже в районе города Квебек, где до сих пор проживало больше половины всех колонистов. Рост населения в конце концов сделал сеньории значимыми, по крайней мере для некоторых их владельцев. Корона начала жаловать новые сеньории в новых районах заселения, например в таких как Бос, расположенный к югу от города Квебека. Разрешение на получение земли в этих районах было дано колонистам из плотно заселенной долины Св. Лаврентия только после того, как сеньории там оказались распределенными.

С самого начала колонизации земля в Новой Франции расчищалась и вводилась в сельскохозяйственный оборот только в соответствии с темпом роста населения. Однако в первые десятилетия XVIII в. рост продукции канадских ферм почти в два раза обгонял рост численности сельских жителей. В определенной мере это означало, что абитаны просто выращивали больше, чтобы лучше питаться и одеваться, а расширявшийся рынок для пшеницы и другой фермерской продукции, вывозившихся из города Квебека, также способствовал росту производительности. Рост урожайности вместе с началом повышения цен дали сельским жителям шанс достигнуть процветания. Если фермеры могут продавать больше, их земля начинает выше цениться и фермерство из рода занятий становится предпринимательством, то интерес со стороны сеньоров и купцов к сельской местности возродится. При переходе от натурального хозяйства к коммерческому земледелию все в Новой Франции могло бы измениться – от ландшафтов до размеров семейных ферм.

Однако в реальности никакой полномасштабной трансформации Новой Франции не произошло. Традиционные приемы земледелия менялись очень медленно, а торговля пшеницей была делом новым и рискованным. Рынок пшеницы могли обрушить плохие урожаи (в 1730–1740-е гг. случилось несколько неурожайных лет), кризис в судоходстве или катастрофы в центрах сбыта (так было в 1745 г., когда Иль-Руайяль находился в руках англичан). Даже не зная этого заранее, абитаны-фермеры предпочитали не рисковать, распродавая урожай, в который входили также съестные припасы их семей и семенной фонд. Пшеница тем не менее экспортировалась, и процветание медленно затронуло в XVIII в. также и абитанов, не приведя к фундаментальным переменам. Жители сельской местности продолжали заниматься самообеспечением, тогда как коммерция и другие разнообразные виды деятельности развивались лишь в городах Новой Франции.

Жизнь городов

Торговые центры в Новой Франции появились раньше, чем фермы, а в 1663 г., когда было введено прямое королевское управление, более трети колонистов проживало в городах. Эта доля медленно уменьшалась, но и к концу французского правления горожанами были более одной пятой колонистов Новой Франции. Население Монреаля и города Квебека росло медленнее, чем население сельской местности, но в XVIII в. они вкупе с недавно основанным Луисбуром стали крупными городами.

В последние годы правления французов не отличавшийся излишне горячей любовью к колонии маркиз де Монкальм заявил, что в городе Квебеке можно жить а` la mode de Paris146146
  По-парижски, по парижской моде (пер. с фр.).


[Закрыть]. По его мнению, здесь, как бы то ни было, тоже было слишком много городской роскоши и беспутства. Столица колонии с населением, выросшим с примерно 2,5 тыс. человек в 1715 г. до 6 тыс. или более – в 1750-е гг., была самым импозантным и самым старым городом Новой Франции; межевые знаки, установленные Шампленом, и даже его могила уже были утрачены. По словам одного из восхищенных гостей, город Квебек «подобно горным итальянским городам» венчал собой скалу, окруженную водой, и естественные валы оставались его основной защитой, даже после того как в 1746–1749 гг. город с суши был окружен цепью бастионов. Самые большие здания в колонии стояли прямо на вершинах скал. Офицеры, надменные королевские чиновники, священники и монахини ходили пешком, ездили верхом или в экипажах между резиденцией генерал-губернатора Шато Сен-Луи, особняком интенданта, кафедральным собором, семинарией, монастырями и госпиталем Отель-Дьё. В нижней части города, где стояли на якорях корабли и швартовались баржи, у причалов и складов, принадлежавших торговому сообществу, толпились купцы, клерки и моряки, которые разгружали и складировали грузы, ввозимые в колонию, так как все они доставлялись в порт города Квебека. Солидные двух– и трехэтажные каменные здания, разделенные особенно высокими стенами, предназначенными для защиты от пожаров, тянулись вдоль забитых повозками узких улиц, по которым шествовали хорошо одетые дамы, посещавшие мастерские ремесленников, и сновали, выполняя черную работу, слуги и рабы.

Насчитывавший около 4 тыс. жителей Монреаль не мог сравниться с Квебеком ни по размеру, ни по положению. Как центр пушной торговли, Монреаль сохранял вид пограничного поселения, так как в нем часто можно было встретить группы вояжёров, индейских торговцев и воинов. Но к 1750 г. город также обрел каменные крепостные стены и значительно вырос по сравнению с той торговой факторией, какой он был первоначально. Его здания были не столь внушительны, как в столице, но более половины из них, как и в Квебеке, были не деревянными, а кирпичными. Этой тенденции в строительстве поспособствовали большие пожары, случившиеся в Монреале в 1721 и в 1734 гг. Ни тот ни другой город не имели водопровода, мощеных улиц или общественного освещения, но оба обладали явно коммерческим обликом. Тем не менее королевские предпочтения и экономические реалии гарантировали полную зависимость колонии от французской промышленности, а без производства в городах Новой Франции было не так уж много работы. Монреаль и город Квебек существовали для обслуживания торговли и управления и росли постольку, поскольку это позволяли данные виды деятельности.

Как административные центры города были населены королевскими чиновниками, офицерами и монахами разных орденов. Эта элита, доминирующая во всей колонии, была особенно заметна в городах, где их семейства могли составлять до 40% жителей. Высшие чиновники, которых было немного, прибывали из Франции, чтобы продвинуться по карьерной лестнице за счет срока службы в колониях. Образованные, успешные, имеющие нужные связи в правящих кругах в Версале, они добавляли утонченность городской жизни, особенно Квебека. Однако большая часть колониальной элиты была канадской, так как к XVIII в. уже сложилась собственно канадская аристократия.

Ее оплотом являлись вооруженные силы Новой Франции. Большинство колониальных аристократов владели фамильными сеньориями, но немногие получали с них ощутимый доход или уделяли им много времени. Напротив, они рассчитывали на вознаграждение за службу в колониальных войсках, т.е. в составе отдельных рот морской пехоты. К концу периода французского правления более двухсот человек, или служили офицерами в этих ротах, или находились в числе «ожидающих», т.е. стоявших в очереди на вакантные места офицерских сыновей, которых все прибывало. Они представляли собой все более сплоченную и связанную родственными узами элиту, представители которой шли на воинскую службу по стопам своих отцов и дядей, женились на сестрах или племянницах друг друга и видели в воинской службе на командных должностях не только средство к существованию, но и свое призвание. Служба в ротах морской пехоты не была синекурой, и даже после 1700 г., когда король прекратил жаловать дворянское звание успешным простолюдинам, аристократия Новой Франции не превратилась в простую декорацию. Местные дворяне оправдывали свои классовые привилегии самым традиционным образом – военной службой. В XVII в. они руководили кампаниями против английских колоний, факторий КГЗ и ирокезов. В XVIII в. они строили форты на границах и служили там, вели переговоры с индейцами, воевали с ними, исследовали земли на Западе и надзирали за торговлей пушниной. По приказу они преодолевали огромные расстояния между дальними форпостами Французской империи в Америке, и даже в мирное время здесь предъявлялись высокие требования к военной службе.

Вполне типичной представляется карьера Поля Марена де Ля Мальга. Сын офицера и брат торговца мехами, он получил чин прапорщика в 1722 г., когда ему было 30 лет и провел следующие 20 лет в разных фортах в районе озера Верхнего. В 1743 г. он наконец дослужился до чина лейтенанта и посетил Францию. В 1745 г. Марен де Ля Мальг командовал военной сухопутной экспедицией, направлявшейся из города Квебека в Акадию, потом отплыл на Иль-Руайяль, а на следующий год возглавил рейд на Саратогу (колония Нью-Йорк). В 1748 г. Марен де Ля Мальг вернулся на Запад, где в должности командира форта в районе залива Грин-Бей на озере Мичиган получал значительный доход от торговли пушниной. В 1753 г. он умер в возрасте 61 года, находясь на службе в долине реки Огайо. И хотя губернатор отозвался о нем как об отважном офицере, «созданном для войны», Марен де Ля Мальг так и не получил ни высокого чина, ни особых знаков отличия. И в этом он был похож на многих других своих современников. «На военной службе семья сьёра де Вилье всегда проявляла себя с лучшей стороны, – писал губернатор в некрологе по случаю смерти другого офицера. – Среди них не было никого, кто бы не погиб в битве с врагом». Ветеранов в канадском офицерском корпусе практически не было, поскольку почти все офицеры заканчивали жизнь на поле боя.

Канадская аристократия не была богатой, хотя уровень ее жизни намного превосходил возможности простых людей. К XVIII в. не многие колониальные аристократы сохраняли связи с процветающими поместьями во Франции, а канадские сеньории не часто позволяли им вести беззаботное существование. Испытывая жизненные трудности, канадские аристократы поздно женились и заводили меньше детей, и поэтому дворянство в колониях оставалось малочисленной кастой избранных. Они могли участвовать в любых коммерческих предприятиях и часто этим пользовались – либо как инвесторы, либо, как в случаях с сеньориями и командованием в торговых факториях, пытаясь обложить своего рода налогами деятельность других людей. Подобная практика распространялась даже на воинскую службу: офицеры, контролировавшие выплату денежного довольствия и выдачу провианта, часто забирали долю и себе. Тем не менее сделать крупное состояние на коммерции в Новой Франции было нелегко. Вся эта финансовая активность, вероятно, свидетельствовала не столько о коммерческих способностях колониального дворянства, сколько о поисках им прибылей, чтобы поддерживать свой образ жизни.

Офицерское жалованье и то, что можно было выжать из своего служебного положения, были для них жизненно важными факторами. При этом карьера офицеров зависела от генерал-губернатора, который как главнокомандующий оказывал им покровительство и продвигал по службе. Его власть помогла создать в городе Квебеке придворное общество, отдаленно напоминавшее гораздо более многочисленный и блестящий версальский двор. В Квебеке, как и в Монреале и в Луисбуре, хотя и с меньшим размахом, начальство колонии развлекалось на балах, званых обедах, за карточными столами, а также устраивало пышные празднества, элегантность и роскошь которых не имели ничего общего с существованием большинства колонистов. Карьера офицера могла зависеть от принадлежности к окружавшим губернатора кликам, а женщины могли играть здесь ключевую роль. Обучавшиеся в монастырских школах женщины из высшего сословия зачастую были образованны лучше мужчин. Пока их мужья и сыновья служили вдали от города Квебека, женщины, владевшие искусством с пользой вращаться в придворных кругах, могли в значительной мере способствовать преуспеянию своих семейств.

В действительности знать должна была демонстративно жить на широкую ногу. Vivre noblement147147
  Жить по-благородному (пер. с фр.).


[Закрыть] было одной из обязанностей обладателя дворянского титула, хотя обычно для этого знатным людям приходилось залезать в долги. Дворяне должны были иметь дома лучше, чем у других, одеваться, причесываться и пудриться по последней моде, иметь многочисленных слуг и рабов, часто разъезжать по гостям и принимать их у себя. Молодые аристократы, защищенные своим статусом, могли драться на дуэлях, иметь содержанок и бесчинствовать на улицах, не особенно опасаясь наказания. Мало кто из колониальной элиты обнаруживал интеллектуальные или литературные интересы, а в поисках образования для своих детей они выбирали прежде всего изучение военного дела для сыновей и уроки хороших манер для дочерей. Всю свою жизнь тратя большие средства на внешний блеск, представители военной аристократии часто умирали в долгах, рассчитывая на королевскую пенсию для своих вдов, тогда как получение воинского звания или заключение брака с представителями купеческого сословия должны были гарантировать материальное обеспечение их детям.

Городское духовенство в известной мере также было частью колониальной аристократии. Со времени правления КСУ духовное окормление жителей Новой Франции осуществлялось монашескими орденами – иезуитов, сульпицианцев, урсулинок и др. Привлеченные в Канаду перспективами миссионерской работы, эти монашеские ордены постепенно столь глубоко укоренились в городской жизни колонии, что к началу XVIII в. 80% священников проживало в городах, хотя 70% населения обитало в сельской местности. Во многих орденах состояли образованные люди благородного происхождения. Их члены почти целиком набирались во Франции и посвящали себя молитвам, занятиям теологией и церковным службам в кафедральном соборе города Квебека и в сульпицианской церкви в Монреале.

Впрочем, для нужд всех приходов Новой Франции в Квебеке была открыта семинария, где готовилось не столь высокообразованное епархиальное духовенство. К середине XVIII в. четыре пятых всех приходских священников были подготовлены в самой Новой Франции, но их все равно не хватало, так что большинство этих священников совершали богослужения для своей паствы в нескольких приходах, отстоявших далеко друг от друга. Священнослужители, монахи и монахини разных орденов, посвящая себя благотворительности, осуществляли в колонии практически всю работу по оказании социальной помощи. Школы и больницы здесь были очень разными, от весьма рафинированных до довольно убогих. В Квебеке урсулинки содержали школу для девочек из элитных семей. Монахини из конгрегации «Сестер Монреальской Богоматери» (Notre Dame de Montrе́al), основанной Маргёрит Буржуа148148
  Буржуа Маргёрит (1620–1700) – прибыла в Монреаль из Франции в 1653 г. Помимо конгрегации Нотр-Дам-де-Монреаль основала церковь Нотр-Дам-де-Бон-Секур, ряд школ, миссий, приютов и т.п. Канонизирована Католической церковью в 1982 г.


[Закрыть] в первые годы существования города, обучали девочек из всех слоев общества в школах, расположенных довольно далеко от Монреаля, например в Луисбуре на побережье Атлантики. Мари-Маргёрит Дюфро, вдова д‘Ювиль149149
  Лажемерэ Мари-Маргёрит Дюфро де (вдова д‘Ювиль) (1701–1771) – первая уроженка Канады, канонизированная Католической церковью в 1990 г.


[Закрыть], в юности сама жила в бедности, хотя и была родом из старинной благородной семьи. В 1730-е гг. она основала конгрегацию «Сестер милосердия Монреаля», или «серых сестер», которые помогали бедным и обслуживали больницу и богадельню – Общий Госпиталь.

Аристократы доминировали в городах, но они также занимали центральное место в торговле и поддерживали ведущие купеческие семейства. В Монреале торговали пушниной, в Квебеке занимались импортом и экспортом, в Луисбуре – рыбным промыслом и морским фрахтом, но вне зависимости от конкретной специализации купцы представляли собой вполне определенную группу, знавшую толк в кредитных операциях, умевшую вести бухгалтерские книги и участвовавшую в переговорах по вопросам торговли. Купцы также были поставщиками: в XVIII в. они могли обеспечивать горожан Новой Франции ромом, патокой и кофе, доставлявшимся из французских владений на островах Карибского моря, роскошными тканями, одеждой, ювелирными изделиями, винами, крепкими алкогольными напитками и даже книгами и предметами искусства из метрополии, т.е. всеми теми товарами, которых почти не знали за пределами городов.

Торговые дома из французских портовых городов часто посылали в город Квебек своих сыновей или своих протеже, чтобы они занимались грузами, которые посылались сюда этими домами. Но в других городах колонии среди поселившихся там купцов было мало тех, кто приплыл из Франции, имея состояние, и их капиталы, как правило, были связанными и постоянно подвергались риску. Занятие торговлей было семейным делом. Жены мелких купцов по обыкновению помогали торговать в лавках, и даже в богатых купеческих домах вдовы могли брать дело в свои руки и управлять им годами. Образ жизни самых бедных купеческих семей превосходил жизненные стандарты большинства колонистов, и коммерсанты могли стать состоятельнее аристократов. В аристократии купцы видели клиентов и партнеров по предпринимательской деятельности и по возможным матримониальным союзам, однако буржуазные семьи, кажется, были куда менее предрасположены заниматься показухой, чем это было свойственно элите.

Численность и активность этой торговой буржуазии всегда сдерживались теми ограничениями, которые налагались на экономическую жизнь колонии. Контроль над важнейшей статьей канадского экспорта – пушниной – в конечном счете принадлежал Вест-Индской компании, чисто французской монополии, которая закупала и перевозила на кораблях ежегодную квоту мехов. С тех пор как торговые дома метрополии стали господствовать во всех трансатлантических перевозках в город Квебек и из него, лишь немногие местные агенты обрабатывали бо́льшую часть отправленных в колонию грузов. Для горожан купцы могли быть лавочниками и предлагать отдельные виды коммерческих услуг. Однако поскольку большинство колонистов было фермерами, имевшими натуральное хозяйство, возможностей диверсифицировать предпринимательскую деятельность было немного.

Наибольшими коммерческими ограничениями подвергался Монреаль. За отсутствием других видов предпринимательства, кроме мехоторговли, монреальские купеческие семейства, например Гамелены, занялись организацией партий вояжёров и расширением зоны их деятельности. Именно Гамелены финансировали бо́льшую часть экспедиций Ла Верандри на Запад и вызвали его в суд, когда тот не смог выплатить им долг. Наилучшие коммерческие возможности имелись у Луисбура. Его прибрежное положение, разнообразные торговые связи и активное участие в добыче трески позволяли городу интенсивно торговать, вести рыболовный промысел и развивать судоходство. Купцы Квебека также выиграли от развития коммерции в XVIII в. и от роста экспорта пшеницы и леса. В 1720–1740 гг. в окрестностях Квебека было построено 200 кораблей; местные предприниматели начали использовать их для доставки грузов на Иль-Руайяль и на принадлежавшие Франции острова в Карибском море. С ростом судоходства по реке и по заливу Св. Лаврентия некоторые квебекские купцы стали вкладывать средства в рыбацкие селения и мехоторговые фактории, расположенные на полуострове Гаспе и вдоль северного побережья залива Св. Лаврентия вплоть до полуострова Лабрадор. Одним из наиболее активных предпринимателей там была Мари-Анн Барбель, вдова Форнель. Родив 14 детей и овдовев в 1745 г., она превратила доли супруга в торговых и рыболовецких предприятиях на северном побережье в процветающий бизнес, а затем вложила полученную прибыль в недвижимость в Квебеке и, отойдя от дел, дожила в комфорте до девяноста лет.

Другими словами, в колонии постепенно создавался коммерческий климат и вырастали талантливые предприниматели, способные воспользоваться любыми благоприятными обстоятельствами, складывавшимися в Новой Франции. Однако канадские купцы работали под двойным гнетом. Подчинение торговли пушниной контролю со стороны метрополии и трудности с поиском других выгодных предприятий для маленькой изолированной колонии оставляли ее жителям очень узкую сферу коммерческой деятельности. Одновременно местная аристократия, пользуясь всеми выгодами своего положения, очень крепко держала в руках рычаги власти, которые в ином случае могли бы поддерживать класс коммерсантов. По всей видимости, Новая Франция создала купеческое сообщество, размеры и влиятельность которого определялись условиями самой колонии, но бросить вызов господству аристократической элиты оно никогда не имело возможности.

В городах Новой Франции проживали также ремесленники и прислуга. Ядро сообщества ремесленников составляли представители «практичных» профессий – строители, плотники, столяры-мебельщики, кузнецы. Были здесь и мясники, и пекари, и хозяева гостиниц, и поставщики предметов роскоши для элиты, а именно изготовители париков, швеи и портные. Постепенно появлялись и немногочисленные отрасли производства. В 1730-х гг. на реке Сен-Морис недалеко от города Труа-Ривьер был построен железоделательный завод, разоривший своих создателей, но он продолжал работать с помощью королевских субсидий, производя значительное количество железных печей и лемехов для плуга. В последние годы существования колонии появились также гончарные и другие мастерские. Самые значительные из них были связаны со строительством кораблей в Квебеке, требовавшим большого количества плотников, бочаров и иных ремесленников. Почти все ремесленники колониальных времен трудились в маленьких семейных мастерских, состоявших из самого мастера, его жены и одного–двух учеников, которые чаще всего были сыновьями других городских ремесленников. Как и в купеческом сословии, жены и дочери ремесленников могли играть активную роль в семейном предприятии и приносить существенный доход. Жены ремесленников часто содержали маленькие таверны, шили одежду на продажу, помогали торговать в лавке и вели семейные деловые книги.

Несмотря на большие социальные различия между ними, дворяне, купцы и ремесленники жили близко друг от друга в плотно населенных городах. В домах каждого из этих трех сословий имелась прислуга. Некоторые слуги-мужчины нанимались во Франции, но женщины значительно превосходили их числом. Большинство из них были местными уроженками, а работа в качестве домашней прислуги рассматривалась в сообществе как способ оказать материальную поддержку девушкам, оказавшимся в сложном положении. В 1740-е гг. больше половины слуг в городе Квебек являлись сиротами или детьми из обедневших колониальных семейств. Попадая в более благополучные домохозяйства в юном возрасте, эти молодые служанки воспитывались и кормились в обмен на их работу, до тех пор пока (как было написано в некоторых договорах) они «не выйдут замуж или не будут как-то иначе материально обеспечены».

Среди домашней прислуги в городах имелись также рабы. Рабство было узаконено в Новой Франции со времен Самюэля де Шамплена, и в 1750-х гг. здесь трудились около 3,6 тыс. рабов. Некоторые из них были чернокожими выходцами из Африки, но завезенными с плантаций, расположенных на островах Карибского моря. Еще больше было индейских мужчин и женщин, взятых в плен французами из Новой Франции и их союзниками-туземцами. Аристократы, по-видимому, предпочитали таких рабов, которых называли «panis» от названия индейского племени пауни (Pawnee), хотя они были из разных племен, даже из инуитов. Считалось, что такие рабы выглядят экзотично и колоритно. В Канаде рабство никогда не имело того экономического значения, которое оно приобрело в южных плантационных колониях. Большинство рабов приобретались только как домашняя прислуга. Некоторым рабам разрешали обзаводиться семьями, а небольшому числу даровали свободу, но в целом их жизнь была трудной и недолгой. Матьё Левейе, например, болел в течение всего десятилетия, которое он провел в городе Квебеке, куда его привезли для того, чтобы он исполнял постыдную роль палача; там он и умер, едва достигнув тридцати лет. Кончина монреальской рабыни Мари-Жозеф-Анжелик была зрелищнее: она была казнена за поджог, в результате которого в 1734 г. сгорело почти 50 домов. В том же году Киала из племени фоксов был отправлен на рабовладельческую плантацию на остров Мартиника в качестве наказания за то, что возглавил сопротивление своего племени французам и их союзникам на Северо-Западе.

По сравнению с европейскими городами того времени города Новой Франции были слишком малы для проживания большого числа бедняков. Не имея развитых отраслей промышленности, они никогда не притягивали к себе сельскую бедноту. Мало чем отличалась от городского низшего класса солдатская масса из рот морской пехоты, расквартированных по городам. Рекрутированные во Франции для службы в Новой Франции «по воле короля», т.е. на неопределенных условиях солдаты проживали вместе с горожанами и соседствовали с фермерами. В мирное время они могли наняться в качестве работников, и те, кто привыкал к местным условиям, могли попытаться уволиться с воинской службы, чтобы жениться и поселиться в колонии. Тем не менее присутствие нескольких сотен молодых одиноких мужчин, не особенно стесненных строгой военной дисциплиной, могло легко стать опасным. Солдаты совершали в городах большинство мелких краж и порой учиняли пьяные дебоши. С ростом численности вооруженных сил число незаконнорожденных детей в тех районах, где стояли войска, резко возрастало.

При сравнении с сельскими сообществами города Новой Франции выглядят едва ли не другими мирами. Торговля, медицина, ремесла и образование – все было собрано в городах. Королевский суд редко функционировал вне городской черты (хотя сеньоры имели право выступать в качестве судей и порой рассматривали в собственных судах дела своих держателей). Крупные города являлись также центрами искусства. Аристократия, хотя и не блиставшая культурой, поощряла труды ювелиров, портретистов и других художников, оставивших отдельные произведения очень высокого художественного уровня. Ювелиры также извлекали пользу из дипломатических сношений с индейцами, поскольку «торговое серебро», производившееся в колониях, часто преподносилось в качестве даров племенным вождям как знак дружбы и союза. Самым важным покровителем наук и искусств была Церковь. Она обладала не только почти полной монополией на образование, науку и знания, но также приобретала значительное количество художественных произведений на религиозные темы. Большая часть живописных и скульптурных работ в Новой Франции принадлежала к произведениям религиозного искусства, включавшим изображения святых, богослужебную живопись ex voto150150
  По обету (пер. с лат.).


[Закрыть], украшения и церковную утварь для храмов и монастырей. Почти исключительно для церкви создавалась и серьезная музыка, в особенности органная и хоровая. Марк Лескарбо, один из соратников Самюэля де Шамплена в Акадии, поставил в 1606 г. в Пор-Руайяле пьесу собственного сочинения «Театр Нептуна» («Le Thе́âtre de Neptune»), а в 1690-е гг. епископ Сен-Валье выразил недовольство тем, что в городе Квебеке сыграли комедию Мольера «Тартюф». Однако литературой, а тем более беллетристикой в колонии интересовались мало, и здесь никогда не было собственного печатного станка. Большую часть библиотек даже обеспеченных колонистов составляла религиозная литература, а также справочники делового, научного или географического характера. Все это позволяет прийти к выводу, что сфера художественных и интеллектуальных интересов жителей Новой Франции была ограниченной, традиционной и соответствовала устойчивым вкусам правящей элиты и духовенства.