Текст книги "Блокада Ленинграда. Народная книга памяти"

Доценко Александр Иванович
Моряки погибали с пением «Интернационала»

Капитан I ранга в отставке.

Я поступил в Севастопольское Черноморское высшее военно-морское училище им. П. С. Нахимова в 1937 году. 29 июня 1941 года из двадцати выпускников 12 направили в Ленинград, назначили командирами отдельных огневых точек артдивизиона специального назначения.

Дивизион был сформирован из двух отдельных батарей – «Аврора» («А») и «Большевик» («Б»). Первая состояла из 9-ти 130-мм пушек, снятых с крейсера «Аврора», который был перед войной учебным кораблем – на нем проходили практику курсанты и готовились старшины-командиры. Батарея «Б» имела десять 130-мм орудий типа Б-13-2С, полученных непосредственно с завода «Большевик».

На батарею «А» я и попал служить. Первая батарея занимала оборону на участке порядка 15 км: Воронья Гора (Дудергоф – ныне ст. Можайская) – Кирхгофская Гора (дер. Пелгала) – пос. Пелле (на шоссе Гатчина – Пулково); вторая располагалась на высотах Глиняная Горка – Пулковская высота – дер. Пулково (примерно такой же протяженности участок, как и батареи «А»). Дивизион предназначался для обороны Ленинграда с юго-запада, с гатчинского направления.

В конце августа – первых числах сентября развернулись ожесточенные бои в районе Гатчины. Дивизион вел огонь по целеуказаниям высшего командования по дальним целям, нанося большой урон противнику и задерживая его наступление. В расположении противника наблюдались многочисленные взрывы и пожары. В ответ авиация и артиллерия врага ежедневно интенсивно бомбили и обстреливали наши батареи, выводя из строя технику и личный состав.

Особенно ожесточенные бои развернулись с 9 по 12 сентября 1941 года. Батарея «А» вела огонь непосредственно по Гатчине, по вражеской мотопехоте и танкам, рвущимся к Красному Селу.

Вечером 10 сентября командир батареи «А» Д. Н. Иванов возвращался на свой командный пункт (КП). С ним ехал комиссар артдивизиона В. А. Иванов. В темноте машина была обстреляна немцами, в перестрелке погибли комиссар и шофер. Комбат, получивший серьезное ранение в ногу и руку, поздней ночью дополз до своего командного пункта на Вороньей Горе. Он поднял тревогу на батарее, доложил комдиву об обстановке. По его приказу дали распоряжение лейтенанту Смаглию составить разведгруппу из 15 человек – разведать обстановку у Дудергофа и оказать помощь расчету 1-й ОТ. После этого комбат был эвакуирован на запасной КП, в район 5-й огневой точки (на Кирхгофской Горе).

Всю ночь в районе 1-й ОТ шел ожесточенный бой. К рассвету он прекратился. По рассказам очевидцев стало известно, что нескольких тяжелораненых матросов и их командира немцы привязали колючей проволокой к орудию, облили бензином пушечный дворик и подожгли (настил был деревянным). Погибали моряки с пением «Интернационала». На месте 1-го орудия под Вороньей Горой после войны школьники 289-й школы установили небольшой обелиск, ухаживали за ним, встречались с ветеранами. Теперь здесь встал величественный монумент личному составу батареи «А».

На рассвете 11 сентября 1941 года личный состав 3, 4, 5, 6 и 7-й огневых точек встретил врага на Кирхгофской Горе ураганным огнем, уничтожая танки и бронетранспортеры с пехотой. Примерно 15 часов шел ожесточенный бой. Расстреляв весь боезапас, расчеты вывели орудия из строя, дав по одному выстрелу, предварительно засыпав песок в стволы. Затем уничтожили приборы управления, подожгли погреба боезапаса, землянки и под обстрелом танков и бронетранспортеров противника, неся на носилках раненого комбата, отошли к восьмой и девятой ОТ. Оттуда по приказу комдива прибыли на батарею «Б» на Пулковскую высоту.

В результате боев 9 – 12 сентября от батареи «Аврора» осталось 6 человек командно-начальствующего состава и примерно 90 человек личного состава.

При стрельбе по целям, невидимым с огневых позиций, но наблюдаемым с КП батареи «Б», расположенном на водонапорной башне Пулковской обсерватории, я по приказу комдива выполнял функции корректировщика артогня.

К 18 сентября фронт в районе Пулковской высоты стабилизировался. Батарея «Б» с участием личного состава батареи «А» продолжала бои, уничтожая живую силу и технику противника по целеуказаниям армейского командования. В боевой летописи ВМФ есть такие строки: «Отлично действовали флотские батареи у Дудергофа и на Пулковских высотах. Начальник артиллерии флота, отмечая доблесть наших артиллеристов, писал: „Удержание высоты «Пулково»“ в большой степени обязано батареям Балтийского флота…»

К концу октября 1941 года из примерно 650 человек личного состава артдивизиона специального назначения ВМФ осталось около 125 человек. Из них был сформирован экипаж отдельного бронепоезда № 30 КБФ.

11 ноября 1941 года бронепоезд был окончательно достроен и 12 ноября успешно прошел испытания на Ржевском полигоне. 21 ноября БП был направлен на свою первую базу – 4-й овощной комбинат (ст. Александровская).

Я был назначен командиром минометной бронеплощадки, лейтенанты Ш. Дельник, С. Скоробогатько и Н. Гринспон – командирами 1, 2 и 3-й артбронеплощадок соответственно (все мы – выпускники ЧВВМУ 1941 года). Старшиной минометной бронеплощадки был главстаршина Грибков Василий Кузьмич.

В течение ноября 1941 года мы занимались обучением боевых расчетов бронеплощадок, тактической подготовкой и сколачиванием экипажа БП. В декабре активизировались боевые действия противника в районе станции Саперная – Колпино. Бронепоезд получил задачу поддержки артиллерийским и минометным огнем боевых действий наших армейских частей с позиций в районе станций Северная – Понтонная, действующих в излучине Невы у Ивановских Порогов, и Усть-Тосно.

В начале января 1942 года бронепоезд перебросили в Колпино. С позиций непосредственно на территории Ижорского металлического завода мы уничтожали огневые точки и живую силу противника во время ожесточенных боев наших частей и рабочих завода у стен Колпино. Полковые минометы в этих условиях были весьма эффективны.

Известны героизм, самоотверженное выполнение своего патриотического долга рабочими и инженерами завода, которые не прекращали работу, находясь непосредственно в зоне боевых действий: ремонтировали танки, изготавливали броневые листы, бронеколпаки для дотов, делали мины, снаряды и другую военную продукцию и одновременно обороняли свой завод (этот период хорошо отражен в кинофильме «Ижорский батальон»).

С февраля 1942 года по конец января 1943 года БП участвовал в оборонительных боях на Карельском перешейке, взаимодействуя с частями 23-й армии в районе станция Васкелово – Лемболовское озеро. Военная задача: поддержка артиллерийским и минометным огнем разведывательных операций, борьба с огневыми точками противника, блокада шоссейных дорог, действия по скоплениям вражеской пехоты.

Учитывая ограниченную дальность стрельбы полковых минометов (до 7 км), я предложил командиру БП установить их на нашем, восточном, берегу Лемболовского озера и действовать координированно с занимавшим там позиции армейским артдивизионом. Идея была одобрена. Я со своим подразделением в течение ряда месяцев участвовал в выполнении боевых задач БП со своей стационарной позиции. Выполнял также задания командования 101-й морской бригады и комдива армейского артдивизиона. Занимался и «вольной охотой» за огневыми точками и живой силой противника. Против нас действовали смешанные финско-немецкие части, которые отвечали активным огневым противодействием.

Бронепоезд активно действовал на Карельском перешейке до конца января 1943 года. С продуктами было плохо. Осенью – зимой 1942 года наступило самое голодное время: стали получать по 400 граммов сухарей и кипяток. Многие стали страдать дистрофией. Появились авитаминоз, цинга. Чтобы уменьшить их действие, весь личный состав пил в обязательном порядке отвар хвои, жевал хвойные иголки, кору сосны…

Несмотря на эти трудности, коллектив БП был сплоченным, бодрым, полным оптимизма, веры в победу. Показателем этого, в частности, была организация хорового ансамбля. Организатором и душой его был М. Гринспон. Он еще в ЧВВМУ проявил себя как способный музыкант.

В конце января – начале февраля 1943 года БП № 30 КБФ был отозван в Ленинград, где на Московском железнодорожном вокзале был сформирован 14-й Отдельный дивизион бронепоездов. В его состав вошли наш бронепоезд, переименованный в «Стойкий», и мотоброневагон «МБВ-2» с двумя прицепными бронеплощадками ПВО, названный бронепоездом «Стремительный».

После формирования дивизион был перебазирован на железнодорожный участок Токсово – Грузино и передан в распоряжение бронетанковых и механизированных войск (БТМВ) Ленинградского фронта (командующий – генерал-лейтенант Баранов В. И.).

Мы, кадровые офицеры ВМФ, рвались на корабли, подали рапорты о переводе нас в действующие морские части. Нескольких моих однокашников откомандировали на флот. Меня, к большому огорчению, оставили в дивизионе. Причина была в том, что майор Михайлов М. А., вступив в командование 14-м ОДБП, добился разрешения назначить капитана Богданова А. Н. начальником штаба дивизиона, а вместо него командиром БП «Стремительный» назначили меня.

19 июля 1943 года Указом Президиума ВС СССР от 22.12.1942 г. весь личный состав дивизиона был награжден медалями «За оборону Ленинграда».

Отсутствие сухопутного общения со страной не давало возможности полностью удовлетворять потребности войск и населения. Верховное главнокомандование решило провести операцию по прорыву блокады Ленинграда – встречными ударами Ленинградского и Волховского фронтов разгромить группировку противника в районе Шлиссельбургско-Синявинского выступа и соединиться южнее Ладожского озера. К концу дня 8 января южное побережье Ладожского озера было освобождено (глубина кольца блокады в этом месте была 12 – 16 км, а «коридор прорыва» – 8 – 11 км). Очень быстро была построена свайная переправа и железнодорожная ветка, связавшая Ленинград с Большой землей.

В первые дни стало ясно, что движение поездов в светлое время суток осуществить не удастся: путь проходил в 4 – 5 км от линии фронта. Было крайне необходимо отодвинуть линию фронта от железной дороги для ее нормального функционирования. Для усиления маневренной артиллерией частей 67-й армии Ленинградского фронта, начавшей здесь наступательные бои, 14-й ОДБП был передислоцирован на железнодорожный участок Шлиссельбург – Бумкомбинат. Здесь была организована база дивизиона.

Огневые позиции были по возможности приближены к линии фронта.

Бронепоезд «Стремительный» был более легким, маневренным, действовал ближе к переднему краю. Огнем БП приходилось управлять или непосредственно с его командного пункта, или, чаще, – с КП командира одного из армейских дивизионов, с которым мы взаимодействовали, расположенного у побережья Невы против деревни Арбузово. Правый берег Невы в районе Невской Дубровки, насыщенный армейской артиллерией, постоянно находился под интенсивным огнем врага. Деревоземляное перекрытие нашего с командиром армейского артдивизиона НП за день основательно разрушалось – сносилось по несколько слоев бревенчатого наката. По ночам солдатам приходилось его снова восстанавливать.

Особо ожесточенные бои развернулись в середине августа – наши части стали штурмовать Синявинские высоты и одновременно продвигались по берегу Невы на юг, в район деревни Анненское и далее – к Усть-Тосно.

За успешное выполнение боевых задач по поддержке нашей армии многие офицеры, старшины и рядовые были награждены боевыми орденами и медалями. В сентябре изрядно поизносившийся в указанных выше боях БП «Стремительный» был отправлен на ремонт в депо «Ленинград-Московская», а я – в госпиталь. 10 октября я с бронепоездом вернулся на выжидательную позицию на платформу Каменка. 19 октября комдив сообщил, что мне присвоено воинское звание «капитан-лейтенант», и при построении личного состава дивизиона вручил орден Красной Звезды.

В январе 1944 года началось наступление наших войск по всему Ленинградскому фронту. 12 января от командующего БТМВ 67-й армии получен приказ об отбытии нашего дивизиона в Колпино, в распоряжение командующего 47-й армией. Дивизион был передан в оперативное подчинение 116-го стрелкового корпуса для выполнения боевых задач в направлении Красный Бор – Саблино (ныне – Ульяновка). Мы успешно выполнили боевые задачи, сопровождая артогнем армейцев до Саблино. За ст. Красный Бор полотно Октябрьской железной дороги было полностью разобрано противником – сняты рельсы и шпалы. Мы отошли на выжидательные позиции в Колпино, затем, 27 января, на нашу базу – на Московский вокзал. А уже вечером меня пригласили в клуб МВД на бал, посвященный Дню снятия блокады Ленинграда.

Дроздова Клара Семеновна
Военные пристреливали тех, у кого оторвало руки, ноги

В 1941 году, когда началась блокада, нам выделили огородик на ул. Моховой в школьном саду. Грядки копали ложками… Однажды смотрю летит самолет. Хотите верьте, хотите нет, но я помню глаза немецкого летчика, который нас расстреливал. Настолько низко он летел. Мама накрыла нас с сестрой. Как мы выжили, не знаю. До сих пор фильмы про войну не могу смотреть – в голову лезут эти его очки…

Много было разного, недетского. Свои карточки я отоваривала водкой и потом ею торговала… Как-то к нам домой зашел летчик и спросил: «Мама дома? Водка есть?» Я ему: «Водка есть, но мама на работе». Он менял хлеб на водку. Пока ждал маму, накормил меня хлебом. Но оказалось, что количество нашей водки было несоизмеримо больше, чем можно было обменять на его количество хлеба. Он в залог оставил свои перчатки и карточку сдачи белья со своей фамилией. Он так и не вернулся. После войны мы узнали, что он погиб…

Мы с детьми очень часто развлекались тем, что придумывали казнь для Гитлера. Что мы только не придумывали! И сжигали, и топили, и голодом морили.

Помню, как-то мама одну вещь обменяла на кусок мяса. Пришла домой – дала понюхать нашей собаке, у нас был шпиц, а она попятилась. Как оказалось, это было человечье мясо. Мама его выкинула… Такое часто бывало – идешь по улице, лежат трупы, возвращаешься обратно – мягких частей тела уже нет…

Когда нас повезли в Старую Руссу, я поймала в вагоне муху, поместила ее в коробок, хожу по всему вагону, даю послушать, как она жужжит. В это время падает бомба – и полвагона нет. Из всего вагона уцелело 7 человек. Отчетливо помню, как военные пристреливали тех, у кого оторвало ноги, руки…

Потом мы шли обратно в Ленинград. Пешком. Я в 4 года была седая…

Дружинина Мария Александровна
Выжить всем смертям назло!

Когда началась война, мне было 14 лет. В семье я была одна. На защиту Ленинграда брали мальчишек с 16 лет, а девчонок постарше. Мне прибавили один год и вместе с мамой отправили на защиту Ленинграда. Мы дежурили в шахтах и рыли окопы. Хлеб – почти одна солома. Всех кошек и собак поели. За водой ездили на Неву. По улице с левой стороны не ходили, потому что был обстрел. Все купола были покрашены в синий цвет, так чтобы не было видно для самолетов. Умирало очень много людей. Зимой мертвых закрывал снег, а весной, когда снег растаял, на улицах оказалось много трупов.

День Победы Мария встречала в Ленинграде. У Кировского моста был салют. Все друг друга поздравляли, целовались, обнимались со слезами на глазах. Каждой из них пришлось вместе с остальными жителями осажденного Ленинграда пережить голод, замерзший водопровод, бомбежки, смерть на каждом шагу. Но, наверное, именно в таких обстоятельствах и проявился настоящий русский характер. Выжить всем смертям назло сумели эти женщины-блокадницы.

Мария Александровна Дружинина привезла в школьный музей кусочек хлеба (125 граммов!), который после войны был испечен по блокадному рецепту. Дети в школьном музее изумленно спрашивают: «А где же хлеб?» Этот хлеб она получила по карточке на всю семью, в которой не всем удалось выжить. С 14 лет М. А. Дружинина работала на строительстве оборонительных сооружений. Она рассказывала, как зимой, прежде чем рыть окопы, жгли костры, отмораживали землю. Среди книг, подаренных Марией Александровной, – альбом рисунков детей блокадного Ленинграда. Его трудно смотреть без слез. Еще недавно эта моложавая женщина участвовала в «Поле чудес», посылала приветы своим друзьям-ветеранам в Липецке и Ленинграде, куда она собиралась съездить на место захоронения своих близких. В сентябре 2011 года ее не стало.

Друзь Софья Михайловна
Меня назначили старшей медсестрой хирургического отделения

Софья Михайловна Друзь родилась в 1920 году, 35 лет работала научным сотрудником в Институте травматологии и ортопедии в Ленинграде. Награждена орденом Отечественной войны, имеет медаль «За оборону Ленинграда», медаль «За победу над Германией».

Сейчас в живых осталось очень мало людей, которые проработали всю войну от 23 июня 1941-го до 1945 года. После окончания педагогического вуза нас заставляли заниматься на курсах медсестер, и в начале войны мы были призваны. Меня призвали 23 июня медсестрой запаса. Пункт располагался на Каменноостровском проспекте, дом 21, в Александровском лицее. В 1844 году лицей был переведен сюда из Пушкина, а в 1917 году, после революции, его закрыли. Там собрались сестры и врачи, и начальник госпиталя дал приказ в 24 часа развернуть работу госпиталя. Было открыто три хирургических отделения, одно глазное и одно ушное. Меня назначили старшей медицинской сестрой третьего хирургического отделения. Народа было мало, так что пришлось выполнять и палатные обязанности, и в операционной работать. И представьте, как жить, и не просто жить, а тяжело работать три года в блокадном городе без воды, без еды, без света, без тепла! В сентябре город был полностью окружен, началась блокада. 125 грамм хлеба – и все! Работа мед– сестры – это большой труд. Раненых надо поднять, перевязать, накормить, каким-то образом обтереть, надо с ними поговорить, как-то подбодрить.

Немцы бомбили и обстреливали город постоянно, и по тревоге мы обязаны были спускать раненых в бомбоубежище. И вот две медсестры с носилками, одна впереди, другая сзади, относили этих раненых в бомбоубежище с третьего этажа, по окончании тревоги мы поднимали раненых обратно в палаты. Мужчина весит самое малое 70 килограмм, так что это было очень трудно.

Как-то одна из бомб разорвалась в саду нашего госпиталя. Полетели стекла, рамы, сестры и врачи были контужены, но раненые, к счастью, не пострадали. Мы были очень этому рады, потому что прилагали все усилия, чтобы вылечить их и вернуть обратно в строй. Смерть подстерегала нас на каждом шагу, но страшно не было. Мы не боялись смерти, мы верили в победу и относились ко всему добросовестно, работали честно.

В этот день я дежурила. Мы жили на казарменном положении в домике неподалеку, работали сутки через сутки – не через двое, как положено. Когда я пришла с дежурства домой и стала снимать одеяло с кровати, чтобы лечь, то увидела, что ручкой от окна насквозь пробило матрас. Если бы я в это время спала, меня бы уже не было в живых, а главное – не было бы моего Сашеньки, моих внучек – самого главного для меня, моей семьи.

Как-то после очередного обстрела привезли раненых. Мы их относили сразу из приемного покоя в операционную и потом в палату, потоком. Вечером я делала обход и вижу, что у меня раненый на полу лежит. Это был Мачульский Иван Петрович, мой земляк из Белоруссии, он был ранен, потерял оба глаза, имел ранения в руку и в ногу. Ему было только 22 года, но он решил, что не хочет больше жить, обвязал полотенцем себя за шею и решил повеситься на спинке кровати. Я вовремя подоспела. Подняли мы его с сестрами, положили на кровать, я говорю: «Ваня, как тебе не стыдно? Ты живой, а люди умирают на фронте! Ты же молодой, у тебя все еще впереди». Поставила пост караулить его… Он сказал, что у него есть невеста. Я написала ей письмо, и она его забрала в Иваново. Это было в 1944 году. В 1967 году, то есть через 20 лет, я читаю в «Ленинградской правде», что Мачульский Иван Петрович награжден орденом Трудового Красного Знамени. Я сразу подумала, что это мой Ваня. Муж нашел номер телефона, и я позвонила. Трубку взяла жена, я попросила Ивана Петровича. Он взял трубку, я говорю: «Ваня?» А он: «Сестра Соня??» Даже через 20 лет он меня узнал! И после этого мы с ним дружили всю жизнь. Он был директором завода, на котором слепые люди делали мелкие выключатели, розетки и прочее, там только главный инженер был зрячий. И вот его наградили за трудовую доблесть орденом. Он также долгое время возглавлял ленинградское общество слепых. Раненые даже написали мне стихотворение «Сестра», там были такие строки:

 
Вечно хлопочет, мила и скромна,
Зовут ее просто – товарищ сестра.
И сколько б ни длился день трудовой,
Звучит ее голос, нежный такой.
И если больному от боли не спится,
У постели его стоит уж сестрица.
А на заре с ранним рассветом
Проснулась палата – сестрица, с приветом!
Везде успевает, всюду она,
Сестрица, сестрица, сестричка моя.
 

Моя девичья фамилия Хазанова. В 1943 году к нам приезжали с радио и телевидения, и радиожурналист написал обо мне, что Хазанова всегда могла ободрить, рассказать, рассмешить, помочь.

В блокаду было безумно трудно – бомбежки, обстрелы, но самое страшное – это голод! Мы были молоды, и нам все время хотелось есть. Люди умирали на улицах, но оптимизм у нас, работников госпиталя, был колоссальный, потому что мы верили в победу и работали с большим энтузиазмом, с большой отдачей сил. И конечно, помогала молодость, нам ведь было по 21 – 22 года.

Моих родителей эвакуировали из Ленинградской области на Урал. Где-то в начале 1943 года нам был дан приказ в 24 часа свернуть госпиталь и эвакуировать его в тот же регион. Я была очень рада, думала, увижусь с родителями. Свернули, погрузились, но на станции Мга перед нами был подорван состав. Нам велели возвращаться обратно. Вернулись, развернули койки, снова начали поступать раненые.

Когда в 1944 году была снята блокада, начальник госпиталя дал мне за успешную работу отпуск на 15 суток, чтобы съездить к родителям. Была зима, конец февраля, я ехала в теплушке в город Первоуральск. На станции меня отец встретил на санях и с тулупом. Он работал главным инженером на заводе «Динас», где изготовляли стойкий огнеупорный кирпич. Каждый квартал на собрании, хозактиве, делали отчеты. И, узнав, что я приехала из Ленинграда, они меня пригласили на этот хозактив. Меня попросили рассказать про блокаду. Когда я рассказала про голод, про холод, про бомбежки, люди плакали. Меня больше всего тронуло, что они – в феврале – преподнесли мне маленький букетик ландышей! Где они их взяли – не знаю. Потом я вернулась в Ленинград и продолжала работать дальше.