Текст книги "Социология регионального и городского развития. Сборник статей"

Следовательно, центр – это особое символическое и организационное образование, определяющее символические, ценностные характеристики периферии [28, с. 134–142, 324–329]. Центр, обладая совокупностью капиталов, осуществляет контроль над регионами, которые в разной степени, в зависимости от ресурсов и пространственности, оказывают, хотя и гораздо меньшее, воздействие на центр.

Вместе с тем восприятие ценностно-смысловой информации в отношениях центр – регион определяется несколькими параметрами. Отметим наиболее значимые в контексте данного исследования: ресурсную и пространственную составляющие. Прежде всего центр должен обладать достаточным объемом капиталов и соответствующей их конфигурацией, дополняя экономическое и финансовое влияние на регионы символической и идеологической составляющей. Достаточный объем капиталов, соответствующая времени и пространству их конфигурация, легитимные каналы накопления и использования определяют восприятие региональными сообществами центра как легитимного источника власти, определяющего стиль жизни, убеждения и модели поведения. Недостаточный объем ресурсов, нелегитимные механизмы накопления формируют противоречивый характер отношений центра и регионов, тенденцией которого становится стремление регионов к пересмотру сложившихся отношений, желание изменить соотношение ресурсов. Двойственность и подвижность отношений может выражаться в стремлении периферии заменить центр или отделиться от него [11].

Таким образом, центр как место (пространство) проживания является капиталом, конвертируемым в другие виды капиталов: экономический, социальный, политический, а также символический, медийный. Сосредоточение этих видов капиталов порождает устойчиво воспроизводимый образ «сытой» Москвы, не знающей провинции и уничижительно относящейся к провинции как чему-то менее значимому, второстепенному, являющемуся ее ресурсным потенциалом. «Центр» отличается образом и стилем жизни, состоянием сознания от провинции. Различие систем ценностей и убеждений определяет специфику коммуникаций в системе Центр – регион, уменьшая степень легитимности федеральной элиты на право номинации мира и символическое насилие. Тем не менее наиболее приемлемой формой управления является управление регионами через ценности и смыслы. В связи с этим «реально значимой социально-исторической целью является поощрение в России полицентризма. Необходимо уйти от парадоксальной ситуации, когда Москва, имея 6 % населения страны, контролирует все ресурсы и в условиях нестабильности еще больше тянет одеяло на себя, опасаясь за свое сугубо частное благополучие» [25, с. 124–171].

Вертикальные взаимодействия являются значимыми с точки зрения управляемости отношений центра с регионами, однако выстраивание вертикали, централизация управления является затратным и неэффективным инструментом конструирования и поддержания единства страны. Другая методологическая проблема связана с формированием внешних горизонтальных связей. Сложившаяся практика западных стран предполагает возможность как формирования качественно новых связей центра с регионами, так и развития «горизонтальных» межрегиональных взаимодействий.

Граница придает миру структурированность и устойчивость, конституируя «свое» пространство, обозначая свой мир как освоенный, безопасный, вводя в определение регионального сообщества фактор тождества и различия. Вместе с тем регион как открытая система характеризуется прозрачностью и подвижностью своих границ. Данные свойства региональных границ являются основанием для формирования межрегиональных горизонтальных связей.

Как показывает практика, достижение конкурентных преимуществ регионов в нашей стране зависит не только от разработки внятной стратегии регионального развития и определения перспектив ее реализации, но и от ресурсного потенциала региональной элиты выстроить отношения с федеральными структурами, принимающими решения, так или иначе связанные с регионами. Этот тезис наглядно подтверждается данными федеральных программ.

Таблица 1 [22]

Финансирование федеральных целевых программ, обеспечивающих реализацию федеральной региональной экономической политики, согласно федеральным бюджетам на 2002–2006 гг., млн руб.

Окончание таблицы 1 [22]

Согласно представленным данным в таблице 1, Центр реализует «несправедливое» отношение к регионам, выступает не гарантом «всеобщего блага», а ориентируется на предоставление преференций отдельным регионам. Тем самым Центр продолжает практику 90-х годов, выстраивая персонифицированные отношения с региональными элитами, политический ресурс которых конвертируется в финансовый. Сложившаяся практика усиливает территориальное неравенство регионов и, с одной стороны, способствует усилению доминирующей позиции в пространстве, с другой – уменьшает легитимность центра и его функциональность как института порядка.

В целом, неравенство регионов характеризуется беспрецедентными контрастами между ее субъектами, имеющими, по Конституции, равный статус:

• по степени урбанизации – от нулевого уровня (Усть-Ордынский Бурятский АО) до стопроцентного (Москва);

• по площади территории – в 388 раз (Республики Саха (Якутия) и Северная Осетия – Алания);

• по численности населения – в 376 раз (Москва и Эвенкийский АО);

• по объему валового регионального продукта на душу населения для России характерна чрезвычайно глубокая межрегиональная дифференциация. ВРП на душу населения лидирующего по этому показателю Ямало-Ненецкого автономного округа более чем в 38 раз превышает ВРП на душу населения отстающей Республики Ингушетия. В половине (в 44 из 88 анализируемых) субъектов Российской Федерации ВРП надушу населения ниже 77 % среднего по стране уровня. В то же время в трех лидирующих субъектах федерации, осуществляющих активную добычу углеводородного сырья (Ненецкий, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа), ВРП на душу населения более чем в 5 раз превышает средний по стране уровень [22].

Усиливается социокультурный разрыв между регионами, особенно между наиболее склонными к «западной модернизации» (Москва, Санкт-Петербург, Нижний Новгород, Екатеринбург) и регионами, где доминирует российский традиционализм.

Регионы, сконцентрировавшие административно-политический, природный, символический, экономический и иные виды ресурсов, обеспечивают более высокий уровень жизни, повышая свой статус. Вместе с тем устойчивость страны и возможности регионов в большей степени обеспечиваются не через достижение конкурентных преимуществ, а благодаря развитию межрегиональных связей, создающих «плотную сеть социальной ткани».

Таким образом, специфика организации социального пространства в России выражается в том, что оно иерархически организовано, его иерархичность определяется объемом и конфигурацией различных видов капитала, причем в системе капиталов значительную роль играет капитал пространства, обладающий способностью конвертации. Следует отметить, что неравенство проявляется в совокупности как вертикальных связей, так и горизонтальных, вследствие неравного объема и сочетания различных капиталов регионов.

Литература

1. Аванесова Г. А. Ядро-периферия и процессы регионализации культуры // Ерасов Б. С. Сравнительное изучение цивилизаций: хрестоматия: учеб. пособие для студентов вузов. Изд-во «Аспект Пресс», 1998. [Электронный ресурс]. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/history/Eras/

2. Бек У. Космополитическое общество и его враги //Журнал социологии и социальной антропологии. 2003. Т. VI. № 1 (21).

3. Беккер Г. Человеческий капитал (главы из книги) // США: экономика, политика, идеология. 1993. № 11. С. 107–119. № 12.

4. Бурдье П. Формы капитала // Западная экономическая социология. Хрестоматия современной классики / Науч. ред. и сост. В. В. Радаев; пер. М. С. Добряковой и др. М.: РОССПЭН, 2004.

5. Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // THESIS. 1993. Вып. 2.

6. Бурдье П. Социология политики. М., 1993.

7. Бусыгина П. М. Судьба географических знаний в политической науке и образовании // Политические исследования. 2003. № 1. [Электронный ресурс]. URL: http://www.politstudies.ru/fulltext/2003/l/13.

8. Гранберг А. Г. Основы региональной экономики. М., 2001. С. 42–66.

9. Дебор Г. Общество спектакля М.: Логос, 2000.

10. Добрякова М. С. Исследование локальных сообществ в социологической традиции // Социологические исследования. 1999. № 7.

11. Брасов Б. С. Сравнительное изучение цивилизаций: хрестоматия: учеб, пособие для студентов вузов [Электронный ресурс]. URL: http://www. gumer.info/bibliotek_Buks/History/Eras/30.php?show_comments

12. Завалишин А. Ю., Рязанцев П. П. Территориальное поведение. Опыт теоретико-методологического анализа [Электронный ресурс]. URL: http://socis.isras.ru/SocIsArticles/2005_10/zavalishin_ryazantsev.doc

13. Замятин Д. П. Геокультура: образ и его интерпретация [Электронный ресурс]. URL: http://www.politstudies.ru/universum/esse/7zmt.htm;

14. Замятин Д. П. Геополитические образы современного мирового развития // Мировая экономика и международные отношения. 2001. № И.

15. Замятин Д. П. Гуманитарная география: Пространство и язык географических образов.

16. Зиммель Г. Избранное. Т. 2.

17. Казанский В. Л. Ландшафт и культура // Общественные науки и современность. 1997. № 1.

18. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.

19. Кузнецов В. Н. Геокультура как гуманитарная парадигма XXI века // Безопасность Евразии. 2002. № 4.

20. Луман Н. Общество как социальная система / Пер. с нем. А. Антоновский. М.: Изд-во «Логос», 2004.

21. Макарычев А. С. Регионостроительство: концептуальные контексты [Электронный ресурс] URL: http://www.kazanfed.ru/actions/konfer3/ doklad8.

22. Мельников Р. М. Проблемы теории и практики государственного регулирования экономического развития регионов: монография. М.: Изд-во РАГС, 2006. [Электронный ресурс]. URL: http://regionalistica. ru/iiles/books/monogr.doc

23. Пэнто Л. Теория в действии S/L 2001. Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах российско-французского центра социологии и философии Института социологии Российской академии наук. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2001.

24. Радаев В. В. Понятие капитала, формы капиталов и их конвертация // Экономическая социология. 2002. Т. 3. № 4. URL: http://ecsocman.edu. ru/onhs

25. Туровский Р. Россия как пространство //Логос. 2005. № 1. С. 124–171.

26. Филиппов А. Ф. Пространство в России // Материалы «Круглого стола» 17 апреля 2002 года. URL: http://www.strana-oz

27. Шампань П. Делать мнение, или Новая политическая игра / Пер. с фр. М.: Socio-Logos, 1997.

28. Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное исследование цивилизаций. М., 1999.

29. Giddens A. Consequences of modernity. Cambridge: Polity Press; Stanford: Stanford Univ. Press, 1990.

30. Lefebwe H. The Production of Space. Oxford: Blackwell Publishers, 1994.

Местное развитие и социологическая наука
(К вопросу о необходимости развития нового научного направления в России)
В. В. Желтов, M. В. Желтов

Одной из важных проблем дальнейшей трансформации российского общества становится проблема эффективного использования местных ресурсов как предпосылки решения многих проблем общественного развития. Как показывает опыт развития многих стран Запада, в последние два-три десятилетия эффективным средством решения этих проблем стала теория и практика местного развития.

Местное развитие рассматривается западными учеными как восходящее и поступательное движение, основанное на мобилизации акторов определенной географической зоны, определенной территории, чаще всего совпадающей с административными границами, желающих (стремящихся) на основе автономных проектов решать свою собственную судьбу.

Местное развитие строится на мобилизации и координации местных ресурсов, а также на поиске новых путей развития в условиях меняющегося мира. При этом указанное развитие не замыкается в рамках определенной территории. Оно оказывается открытым вовне. Не случайно родилась такая формула местного развития: «Мыслить глобально, действовать локально».

За этой, на первый взгляд, несложной формулой обнаруживается важное явление современности. Оно характеризуется тем, что современное развитие территориальных образований существенно отличается от сложившегося исторически подхода к развитию экономики страны. Со времен А. Смита и даже до него национальное измерение первенствовало при любом анализе, а публичная политика логически выстраивалась на национальном уровне. Теперь же выявились и иные уровни анализа и реального осуществления развития страны.

Местное развитие строится на основе процесса формирования и использования ресурсов определенной территории. Территория становится не только объектом деятельности, но и реляционной совокупностью социальных и экономических акторов – предприятий, местных администраций, университетов и исследовательских центров, банков, технологических и экономических структур, ассоциаций, т. е. всех, кто участвует в указанном процессе. А сам этот процесс с социологической точки зрения является результатом взаимодействий между различными акторами вместе с их окружением. Именно это определяет социальную основу местного развития.

Территории характеризуются разнообразием. Их организационные и институциональные характеристики, активно влияющие на развитие, определяются историей, культурой, традициями. Это бесспорно. Но не меньшее значение имеет и то, какой выбор делают предприятия, местные власти, а также местное сообщество. И здесь чрезвычайно важное значение имеет то, что мы называем социологическим сопровождением, скажем сильнее – обоснованием процессов развития.

Изменения, которые происходят в последние годы в нашей стране, как нам представляется, ставят достаточно остро именно вопросы местного развития. И дело не только в том, что в каждом российском регионе накопилось немало проблем, которые по разным причинам, и прежде всего экономическим, просто не могут быть решены федеральными властями и структурами. Только у нас в Кузбассе неотложными становятся многочисленные вопросы экологического характера, в том числе и чистоты воды в главной водной артерии нашей области – Томи. Очень острой является задача сохранения малых рек, чистоты воздуха, содержания городов и т. д. Эти и многие другие вопросы нужно решать, прежде всего опираясь на собственные силы региона.

Еще более важным является другое. Перед местными сообществами во весь рост встает задача проведения собственной политики, на основе которой строилась бы специализация и диверсификация экономического, а значит и социального развития. Такая, как мы бы сказали, собственная политика не может быть произвольным «творением», например, администрации. Региональная политика предопределяется в значительной мере спецификой региона, его историей, составом населения, компетенциями социальных, экономических и политических акторов в широком смысле этого слова.

Не меньшее значение имеет и вторая сторона этой проблемы. Местное развитие невозможно осуществлять без активного участия в нем населения, акторов в лице местных властей, предприятий, научных и учебных заведений и т. п. Речь, значит, идет о социально-экономическом потенциале, который необходимо привести в движение. Без этого не может быть никакой динамики территориального развития.

Важным моментом для понимания проблематики местного развития является сама концепция территории, которая используется в социологической науке. Эта последняя рассматривает территорию как систему определенной взаимозависимости, на основе и в рамках которой осуществляются стратегии индивидуальных и коллективных акторов, определяющих реализацию местного публичного действия [19, р. 86]. Излишне, видимо, говорить о том, что указанное публичное действие включает в себя проведение переговоров, заключение соглашений и даже контрактов на базе определенных проектов местного развития.

Социология развития

Важным средством постижения всего того, что связано с преобразованиями на определенных территориях, является социология развития. Эта ветвь социологии, как известно, возникла еще в 1960-е гг., когда во многих странах появилась острая необходимость разработки подходов политической трансформации развивающихся стран, вставших на путь утверждения национальной независимости. В конце 1980-х гг. об этом прямо напишут французские социологи: «Полностью опираясь на благоприятную конъюнктуру, связанную, с одной стороны, с борьбой за независимость, а с другой – с массовым распространением в обществах западных стран гуманитарных наук, в 1960-е гг. получили широкое распространение работы в области социологии развития» [10, р. 396].

Данное направление социологии обрело в те годы легитимность из факта появления и активной деятельности так называемых ангажированных социологов, которые осуществляли свою деятельность в контакте с новыми политическими управляющими. В этой ситуации, казалось бы, далеко не новая профессия социолога «открывала новое поле исследования, распространяла новую идеологию на основе новых концепций и новых теорий» [10, р. 387].

Социология развития стремилась осмыслить структуры и социальные движения, которые порождались в послевоенные годы капитализмом на пространствах мировой периферии. Задачи перед новой тогда отраслью социологии ставили как международные организации, так и местные власти. На основе разного рода проектов и программ социологами разных стран была проделана немалая работа по осмыслению специфики местных обществ с учетом большого разнообразия сложившихся в них социально-политических ситуаций и контекстов. Это, к слову сказать, создало благоприятные предпосылки для разработки методов анализа проектов развития и в странах зоны развитого капитализма.

Социология развития, возникшая, как мы уже отмечали, в известном смысле как «периферическая наука», а точнее говоря, как наука, исследовавшая реалии мировой периферии, в 1970-е гг. получает «второе дыхание». Это было связано с тем, что под влиянием углубления кризиса в развитых странах дали о себе знать процессы, схожие с теми, что были уже осмыслены применительно к странам Третьего мира. Речь идет о разрушении социальных структур, расширении неформальной деятельности и т. д. Об этом красноречиво писали в начале 1980-х гг. известные французские социологи Р. Будон и Ф. Буррико: «Эти модели, построенные социологами и экономистами, занимавшимися вопросами развития, представляют внушительный свод законов, значение которого увеличивается со временем… и которые значительно увеличили нашу способность понимать процессы изменения и развития… Однако чаще всего упомянутые механизмы должны восприниматься как модели, описывающие несколько упрощенно комплексные процессы реальной жизни. Кроме того, эти модели должны рассматриваться в рамках их ограниченной валидности и ограниченного значения. Валидность является ограниченной в силу упрощения, которое присуще этим моделям. А ограниченное значение – в силу того, что они могут использоваться только как определенное приближение в узких и точно определенных пространственных и временных рамках по отношению к реальности» [6, р. 169–171].

Социология развития оказалась в довольно парадоксальной ситуации. Она являла собой «момент анализа пространства, контуры которого оказались нелегко определяемыми» [10, р. 400]. Она стремилась идентифицировать и определить объект своего исследования, который не обладал четко очерченными характеристиками. Сказалось и влияние уже набиравших в те годы силу тенденций глобализации, в условиях которой региональная проблематика ставила под вопрос макроэкономические теории развития. А это побуждало социологов концентрировать свое внимание на разработке утонченных социоэкономических подходов для того, чтобы адекватно отвечать на запросы контекста развития. Эти запросы напрямую были связаны с различными аспектами жизни населения на данной территории [19, р. 88].

В последующем все большее значение в социологии развития начинают приобретать социолингвистические и семиологические аспекты, которые акцентируют свое внимание на вопросах социального воображения, и различные формы того, что в социологии получило наименование символического. Это выдвигает на передний план вопросы общественного сознания и идеологий.

Сказанное позволяет нам сделать вывод о том, что структуры, движения и представления определяют и те три этапа, которые прошла социология развития, освобождаясь постепенно от изначальных намерений, в поисках своего объекта.

Развитие территории сторонниками рассматриваемой ветви социологии понимается как «процесс изменения применительно к определенному человеческому сообществу и касающийся отношений между людьми в процессе производства, при помощи которого они отвечают на свои потребности любой природы, стремясь оптимальным образом осуществить свои проекты производства и развивать социальные отношения, которые с ним связаны» [7, р. 178].

В таком понимании социология развития видит свою задачу в том, чтобы анализировать динамику, связанную с изменением на данной территории. Она (социология развития) основывается на эндогенном движении управляемого акторами данного общества, которые его (движение) ориентируют на достижение определенных целей. Понятно, что управление развитием предполагает учет и внешних факторов, накладывающих отпечаток на содержание и реализацию проектов. Но не меньшее значение приобретает управление и регулирование всей внутренней системы взаимодействий на данной территории.

Возникает вопрос: каким образом данный подход может быть использован для выработки политики развития для определенной территории? В рамках этого подхода отчетливо выявляются три направления политики:

• определение целей политики развития территории при учете различных факторов;

• организация развития территории на основе и при активном использовании институционализации взаимодействий акторов;

• изменение, регулирование и коммуникация на основе учета действующих ценностей.

В рамках первого направления речь идет о целях политики развития, которая является многомерной и многофакторной. Понятно, что определение этих целей должно опираться на идентификацию факторов развития и оценку их соответствия контексту территориального развития. То, что мы называем соответствием, в значительной мере зависит от того уровня, на котором вырабатываются стратегии глобального развития. При этом условием успеха местного развития является согласование стратегии, а значит и политики на различных уровнях принимаемых решений – национальном, региональном и локальном.

Второе направление политики связано с созданием условий для коллективного действия. Невозможно добиться успеха в реализации политики развития данной территории, если она не опирается на усилия самых разных акторов, действующих в рамках активного взаимодействия между собой и органами власти различных уровней. На основе такого взаимодействия возникает неформальная (ее иногда называют «подпольная») экономика, более точное название которой дал Р. Колен, – «неофициальная экономика» [7, р. 244].

Данное положение является очень важным для понимания как самого феномена местного развития, так и той политики, которая с ним связана. Неофициальная, или «скрытая», экономика некоторыми исследователями рассматривается как выражение «невидимого общества», в котором «определенная часть социальной реальности плохо поддается выявлению, описанию, анализу, интерпретации, и это в то время, как складывается впечатление, что эта реальность не может рассматриваться как реальность, не заслуживающая внимания» [5, р. 7].

Не рассматривая подробно понятие «невидимое общество», отметим, что в контексте нашего размышления данное понятие указывает на тот потенциал, которым обладает местное развитие и который политика развития той или иной территории призвана приводить в действие. Добавим: приведение в действие потенциала «невидимого общества» – это и есть если не основной, то во всяком случае весьма существенный потенциал политики местного развития, который иными средствами привести в действие невозможно.

Третье направление политики связано с учетом сложившихся в данном обществе представлений и ценностей. Выработка целей местного развития предполагает взаимопонимание акторов этого развития. Иначе говоря, они должны говорить на одном языке, что является не только предпосылкой для взаимопонимания, но и благоприятным и обязательно необходимым условием для сотрудничества акторов местного развития.

Данное направление политики является чрезвычайно важным для местного развития. Идет ли речь о диагностике территорий или о выработке конкретного проекта территориального развития, первостепенное значение приобретает учет исторических и социокультурных условий. А это значит, что культура выступает самостоятельным фактором поверх объективных данных географического и экономического порядков. Она выступает как фактор дифференциации обществ и тем самым оказывает прямое влияние на экономическое и социальное развитие. А потому инициативы культурного плана оказывают существенное влияние на динамику изменений, на которой основывается политика местного развития.

Следует отметить еще одно положение. Социология развития, опираясь в том числе и на учет культурного фактора, пришла к выводу о важности социального вмешательства, его места в трансформации общества. Изменилась в итоге и оценка роли социальных субъектов. Вместо зависимых в прежние годы от экономических и политических внешних факторов субъектов в социологии развития появились активные акторы развития, взаимодействие между которыми в рамках определенных проектов позволяет решать задачи, которые в рамках прежних подходов решать было просто невозможно.

Социология вмешательства

Значительную роль в осмыслении феномена местного развития играет и социология вмешательства, которая с момента своего возникновения заложила теоретические и практически-политические основы социального вмешательства в ответ на экономические и социальные изменения, вызванные национальной и международной публичной политикой. Данное направление науки способствовало обогащению и обновлению социологии действия.

Процесс развития теоретических исследований данной ветви социологии может быть разделен на три этапа. Дадим им краткую характеристику.

На первом этапе, который охватывает 1960-е гг., под влиянием исследований специалистов социологии развития сторонники нового направления социологической науки акцентировали свое внимание на изучении социальных проблем и соответствующих изменений, которые вызывались к жизни последствиями экономического роста. Концепции сторонников рассматриваемого направления социологии были отмечены детерминизмом производства и обмена. Господствующей в те годы была структуралистская парадигма, которая акцентировала внимание на социальной морфологии и учитывала только структурную каузальность.

В середине 1970-х гг. осмысление проблем вмешательства было связано с изучением социальных движений. И это определило содержание второго этапа развития социологии вмешательства. Благодаря усилиям видного французского социолога А. Турена, в ответ на структуралистский подход, присущий прежнему этапу социологии вмешательства, произошло «возвращение актора» как агента развития [3].

Именно социологическое течение А. Турена и его коллег по Центру изучения социальных движений и Центру анализа и социологического вмешательства ввели понятия «акционизм» и «социологическое вмешательство».

Концептуальная диспозиция ангажированного социолога

Центральная идея А. Турена может быть представлена тезисом: общество самовоспроизводится. Идея самовоспроизводства общества при этом оказывается центральной категорией социологии развития в силу того, что превращает вопрос о социальном изменении, как справедливо отмечает один из видных представителей данной ветви социологии Жиль Эррерос [11], в центральный момент этой науки и социальной практики.

А. Турен исходит из того, что современное демократическое общество является конфликтным. Соперничество и подчас неизбежные столкновения различных социальных групп происходят на основе стремления оказывать влияние на сложившееся равновесие социальных систем в таких вопросах, как распределение богатства, представления о мире, культурные модели и т. п. Такого рода столкновения Турен называет конфликтом по поводу господства в «историчности».

Что имеется в виду? Каждой эпохе соответствует определенный тип системы исторического действия [1], имеющей специфические институционные формы (государство, школа, семья и т. д.) и организационные формы (партии, предприятия и т. д.). В центре концепции А. Турена оказываются «социальные движения». Социальное движение, по Турену, это ни категория, ни актор, а столкновение между социальными силами в борьбе за господство в историчности.

Еще недавно в системе исторического действия капиталистического общества господствующее социальное движение определялось оппозиционностью рабочего класса и буржуазии; в сердцевине «постиндустриального» общества (по Турену, «программируемое» общество) возникают новые социальные движения (регионалисты, экологисты, феминисты и т. д.), которые приходят на смену прежним социальным акторам.

Что понимается под термином «социальное движение»? Это такое движение, которое в ходе социального соперничества подтверждает свою высокую степень историчности. Оно предполагает специфическую идентичность поведения участников такого рода движений и осознанную «оппозиционность» по отношению к «соперникам». Наконец, социальным является движение только в меру того, что оно выражает некую концепцию социальной «тотальности», представленной в глобальном проекте.

Данное положение в понимании Турена имеет глубокий смысл потому, что именно в такой ситуации в поле социального действия возникает (может возникать) фигура социолога. Его роль, как ее определяет Турен, заключается в том, чтобы при помощи анализа и в самом анализе облегчить возникновение новых социальных движений. И исходя из этого можно говорить о появлении «ангажированной социологии».

Ангажированной деятельность социолога становится потому, что исходя из признания историчности социального действия движений он не только видит в них объект своего исследования, но и становится невольным их участником. И потому уже в самом начале социологического вмешательства возникает и то, что мы можем определить как социологическое обязательство.