Текст книги "Социология регионального и городского развития. Сборник статей"

Литература

1. Желтов В. В., Желтов М. В. История западной социологии: этапы, идеи, школы. Кемерово, 2004.

2. Лапланш Ж., Понталис Ж.-Б. Словарь по психоанализу. М., 1996.

3. Турен А. Возвращение человека действующего. Очерки социологии. М., 1998.

4. Ardoino J. etal. L’inetrvention institutioneile. R, 1980.

5. Barel Y. La marginalite sociale. R, 1982.

6. Boudon R., BourricaudF. Dictionnaire critique de la sociologie. P., 1982.

7. Colin R. Interaction dynamique des acteurs et des facteurs dans une Strategie du développement endogène – Theorie et pratique // Développement endogene: aspects qualificatifs et facteurs strategiques. R, 1988.

8. Crozier M., Friedberg E. L’acteur et le Systeme. Les contraintes de l’action collective. R, 1977.

9. Friedberg E. Le Pouvoir etle Regle. R, 1993.

10. Goussault Y., Guichaoua A. Sociologie du développement // Sociologie contemporaine (sous dir. de Durant J.-R). R, 1989.

11. Herreros G. Pour une sociologie d’intervention. Ramonville-Saint-Agne, 2002.

12. Hess R. Centre et Peripherie, introduction a Panalyse institutionnelle. R, 1978.

13. Hess R. La sociologie d’intervention. R, 1981.

14. Lapassade G., Lourau R. Clefs pour la sociologie. R, 1971.

15. Cf. Lourau R. L’Analyse institutionnelle. R, 1970.

16. Lourau R. Le Clef de champs. R, 1997.

17. Mandel G. La Revolte contre le pere, une introduction a la psychanalyse. R, 1968.

18. Mendel G. etal. L’intervention institutionnelle. R, 1980.

19. Teisserenc P. Les politiques de développement local. R, 2002.

20. Touraine A. Sociologie d’action. R, 1965.

21. Touraine A. La production de la societe. R, 1973.

22. Touraine A. La Voixetle Regard. R, 1978.

23. Touraine A. Mouvements sociaux aujourd’hui, acteurs et analystes. R, 1982.

24. Touraine A. Le retour de Pacteur. R, 1984.

Сетевое основание региональной локализации и виртуализация социального пространства
В. И. Игнатьев, А. Н. Степанова

В начале XXI в. одной из тенденций глобализации являются процессы преобразования локальных форм социума, в основе которых лежат механизмы, основанные на виртуализации социальной реальности и на интернет-технологиях сетевых социальных взаимодействий.

В эпоху индустриального общества понятие глобализации интерпретировалось в терминах территориально-региональных объектов: государственных, политических, общественных, культурных [1, р. 79–105].

Сегодня, в эпоху постиндустриального общества, происходит размывание роли национальных государств, что связано с процессами «детерриториализации». Детерриториализация есть трансцендирование, выход за пределы или границы топоса – исторически населенного и освященного традицией места бытия [3, с. 41]. Она лишает локальное его границ. Детерриториализация – это свободное перемещение всех ресурсных потоков [3, с. 33]. Снижение роли национальных государств оказывается связанным с двумя обстоятельствами [9, с. 235].

С одной стороны, наблюдаются процессы глобализации, детерминированные невиданным ранее уровнем интернационализации мировой политики, экономики, экологическими и энергетическими проблемами. Глобализация приводит к стиранию пространственных границ, к сжатию времени и пространства и росту сетевых связей между национальными сообществами. Местности, регионы лишаются своего географического значения и интегрируются в функциональные сети, вызывая к жизни «пространство потоков», заменяющее «пространство мест» [6]. Барьеры между высокоразвитыми и неразвитыми странами, традиционными и современными обществами как локальными разновидностями социокультурных систем все более размываются в результате растущей диффузии. Не-западные страны оказались в том же временном и пространственном измерении, что и страны Запада. Интенсивное преодоление национальных границ усиливается новыми техническими возможностями средств массовой коммуникации, прежде всего спутникового и кабельного телевидения. В обществе сетевых структур старые институты индустриальной эпохи, в частности политические институты национального государства, лишаются смысла и функций, не рассматриваются как легитимные. На смену старым политическим институтам приходит такой новый вид социального института, как сеть. Сети институционализируются как следствия закономерного развития сетевых глобальных технологий. Поэтому, по мнению М. Кастельса, они являются институтами угнетения самобытности [11].

С другой стороны, очевидны подъем региональных культур и сопряженные с этим процессы фрагментации и локализации. Это обусловлено деятельностью институтов самобытности, сконструированных социальными движениями, призванных противостоять институтам угнетения самобытности. Эти движения оказывают «самобытное сопротивление», нашедшее опору в ценностях местных сообществ, и не поддаются напору глобальных тенденций и радикального индивидуализма. По мнению М. Кастельса, «самобытность становится главным центром культуры на целом ряде участков социальной структуры, ведя отсюда свое сопротивление или свое наступление в информационной борьбе за культурные коды и кодексы, формируя поведение человека» [11, с. 141; 6]. Таким образом, политические институты виртуализируются в сетях, что вызывает обратный процесс – поиск защиты от виртуализированных политических институтов.

В современном обществе происходит соединение разнонаправленных тенденций глобализации и локализации. «Мир переживает сложный и диалектический процесс, формируемый разнонаправленными тенденциями, – пишет А. Г. Володин, – глобализация реализует свои потенции через регионализацию, то есть через децентрализацию мирового пространства» [3, с. 170]. Это явление Дж. Несбитом было названо «глобальным парадоксом» [16].

Характерной чертой современности является рост глобальных миграций из перенаселенных районов в малонаселенные. Общества становятся все более гетерогенными. В результате усложняются локальные общности, что связано с изменением ценностных образцов, самоидентификации членов общностей. Национальная идентичность размывается, становясь плюралистической, оставаясь в то же время региональной. В гетерогенном обществе представлены разные ценности, нередко противоречивые, которые влияют друг на друга и взаимодействуют друг с другом. Происходит, по мнению М. Маклюэна, «детрадиционализация», т. е. ослабление традиционных ценностей [9, с. 236; 17].

На размывание идентичности большое влияние оказывают такие глобальные агенты, как СМИ и Internet, которые демонстрируют разные ценности, разные модели поведения. Как отмечает Д. Г. Горин, в современном глобальном контексте «локальное оказывается под ударом характерного для постмодерна полистилистизма и какофонии идентичностей» [2, с. 205]. Информационные средства связи способствуют становлению образа «Мы», формированию глобальной идентификации, которая строится, прежде всего, на коммуникативно-солидаристских основаниях. Однако у людей также есть «территориальное представление», сформирована национально-региональная идентификация, основанная на импликациях «совместного проживания». Отсюда неудивительна реакция самозащиты, зачастую приводящая к формированию локальных культурных конфигураций, бдительно охраняющих культурно-символические границы своего ареала. В реальном социально-культурном контексте, в конкретных жизненных ситуациях конкретных людей отмечается совмещение этих двух типов идентичностей. Это позволяет поставить вопрос об усилении гетерогенности, структурной – все более не национально-государственной, а региональной – дробности глобального пространства. Так, Н. Луман полагал, что в глобальном обществе тенденция к дифференциации значительно превалирует над тенденцией к унификации; в результате формирующееся единое цивилизационное пространство все больше разбивается на сегменты, иерархически выстроенные страты, пространство различных, не сводимых друг к другу частностей [12]. Таким образом, информационное коммуникативное пространство дает возможность гибкого конструирования локальной идентичности, которая все более превращается из национально-региональной в регионально-культурную идентичность, основанную на культуре виртуальной реальности [7].

В локальных социумах, регионах и общностях все более размывается единая социокультурная реальность, единые нормы, ценности, идентичные для всех. Люди разных возрастных групп по-разному интерпретируют современную реальность, в том числе и политическую. Их мнения противоречивы и конфликтны, поскольку они обладают разной системой знаний и ценностей. В условиях отсутствия единых ценностей весьма легко конструировать виртуальные идентичности. Отмирание единого субъективного мира протекает болезненно. Ранее не было институциональных структур с соответствующими функциями для утверждения ценностей плюралистического общества и, соответственно, не было адекватной субъективной социальной реальности. Это привело к тому, что ценности мирового постиндустриального пространства пришли к нам настолько дифференцированными, что, по существу, приобрели иное содержание, выступают как суррогатные псевдоценности, формируемые виртуализацией реальности, и сами становятся содержанием виртуальной социальной реальности. В современном обществе плюрализм ценностей ведет к тому, что люди живут в состоянии неопределенности, они постоянно рискуют, выбирая из имеющихся ценностей ту, которой будут руководствоваться в своем поведении. Так, Р. Шилдз определяет риск как «виртуальное, т. е. как восприятие безопасности, как травмирующие воспоминания о негативных событиях в прошлом, как беспокойство и опасение, является идеально-действительным с актуальными последствиями (стрессы, психосоматические болезни)» [13, с. 124; 17, р. 202]. Жить в эпоху постмодернити, по мнению Э. Гидденса, значит жить в мире случайностей и риска. Понятие риска становится центральным в обществе, которое прощается с прошлым, с традиционными способами деятельности, которое открывается для неизведанного будущего [15, р. 109–143]. Применительно к современному обществу можно говорить о рисковой культуре, сочетающей ощущения незащищенности и мифические повествования с измеряемыми опасностями. Предвосхищения рисков трансформируют повседневную бытовую жизнь, определяя на индивидуальном уровне то, как человек выбирает тот или иной тип поведения. Рисковая культура составляет виртуальную оболочку повседневной действительности и вводит новый уровень рефлективности: «Повседневная жизнь возникает как вновь заметная область социальных исследований, когда она становится более сложной и богатой в потоках информации. Коротко говоря, повседневная жизнь теряет свой безобидный статус» [13, с. 124; 16, р. 203]. Индивиды сталкиваются с незнакомыми действиями и не знают определенного алгоритма поведения. Люди переживают, по мнению Э. Тоффлера, состояние футурошока, чувство страха [14]. Общественное сознание испытывает огромные перегрузки. Возникает ложное сознание, когда объективные картины мира отражаются искаженно, предвзято, тенденциозно. Такое состояние сознания инициирует неадекватное восприятие социальной реальности, что выражается в ее искажении в сознании людей, и формирует из фрагментарных элементов комплекс виртуальных реальностей, в том числе и политическую реальность. Причем роль средств массовой коммуникации является здесь решающей. Э. Гидденс отмечает, что СМК транслируют ценности, далекие от их изначального контекста [15, р. 109]. Человечество, обволакиваемое сетью транснационального производства разнородной информации, оказывается в ситуации обрушения прежних механизмов формирования национальной идентичности. Как следствие, появляются виртуальные формы самоидентификации, создающиеся индивидами в результате рассмотрения, осмысления социальной реальности. Люди занимаются построением отличной от практики реальности, которая имеет тенденцию консервироваться, быть устойчивой. Социальная реальность удваивается, вследствие чего мир начинает определяться не только реальными, но и виртуальными практиками. Возникают два социальных мира: реальный и виртуальный. Виртуальный мир – преимущественно замкнутый социальный мир, через восприятие и принятие которого протекает определенная часть жизни территориальных сообществ. Этот искаженный, полуфантастический, искусственно сконструированный социальный мир участвует в выработке ожиданий, моделей поведения, общего плана взаимодействия населения с властью. Этот мир может доминировать и замещать первичные модели социальной жизни. Виртуальная реальность проявляется как потенциально возможная, переходящая в реальную практику, как символический, образный мир, который формируется в сознании людей в первую очередь с помощью СМИ, наиболее доступного источника информации в отличие от сети Internet и самого мощного и массового информационного канала, а значит, и канала политической коммуникации [10, с. 147]. СМИ выступает как практика создания виртуальных образов системы виртуальной реальности. Виртуальность тем самым является совокупностью символических форм, непосредственно производимых, транслируемых с помощью СМИ или зависимых от них. СМИ формируют политическое сознание граждан с помощью создания образа политиков. В политике действуют уже не конкретные люди, а их имиджи, обладающие – более или менее – индивидуальностями. В современном обществе именно образ, а не программа и деятельность политических лидеров имеет решающее значение. Сегодня не рейтинг политика отражает его популярность, а, наоборот, популярность политика формируется его рейтингом. Партии приобретают образ брендов, олицетворяющих ценности, а разделение ветвей власти приобрело статус ничего не значащего символа. Политика в значительной мере становится сферой паблик рилейшн и шоу-бизнеса [4]. Современная политическая реальность зачастую трансформируется массовыми коммуникациями и становится специфическим средством, декорацией той или иной идеи, призванной оказать влияние на людей. Политический имидж и реальность утрачивают онтологический статус: исчезает различие между политическим имиджем и реальностью.

Политика сегодня – это растущая сфера использования компьютерной коммуникации, которая превращает политику в часть киберпространства, имеющего сетевую конфигурацию [6]. Электронная коммуникация позволяет ускорить процесс коммуникации между гражданами и политическими лидерами. Сети становятся субстанциальным и процессуальным воплощением представлений и переживаний состояния взаимозависимости и целостности человеческого мира. Сети создают новую сферу политики, ориентированную на мгновенное усвоение новых ценностей и общественных умонастроений. Сети способствуют рассеиванию власти. В контексте «новой политики» власть приобретает характер влияния, причем диффузного влияния, когда его источник, центр: а) незаметен, б) не существует как один единственный. Этот неопределенный и подвижный центр влияния складывается как кратковременная комбинация устремлений, векторов, действий различных сил. Происходит размывание ранее отчетливо выраженной границы между субъектом власти и объектом ее воздействия.

Взаимосвязь глобального и локального имеет глубинные системно-генетические основания. Это прежде всего субстанциальное основание, каковым выступает множество отдельных обществ как локальных социальных организмов, образующих региональные системы [5].

Механизм «встраивания» глобальной связи в связь локальную выступает как процесс возникновения исторически нового типа отдельного (локального) социума в результате интеграционных процессов, перехода к иному способу интегрирования элементов вновь возникающих отдельных социумов, на основе взаимодействия которых информационная цивилизация развивается.

При переходе к информационной цивилизации происходит интенсивное перестраивание интегративного основания целостности мировой социальной системы, поскольку универсальное, «общее» – капитализм как экономическая система – по-новому получает поддержку на уровне отдельных обществ. При этом перестраивается и мировая система, и специфическое качество («особенное») отдельных обществ. Их внутренние трансформации, не ведущие к ликвидации отдельных социальных организмов, на своей основе (как субстанциальном основании) продолжают, но уже по-новому, воспроизводить мировую систему. По своему качеству она не может еще не быть капиталистической, но не может не изменяться.

Глобальным катализатором трансформации становится «сеть». Рождается одно из новых оснований целостности всемирно-исторического процесса, в первичной форме – «модусе», – представленное как сетевое предприятие, которое являет собой новое интегративное качество («вторичное особенное»), обусловливающее становление и нового генетического основания целостности – «сети». Это особое следствие интегративного основания целостности базируется на интернационализированных с помощью сети локальных сетях, укорененных в локальных и региональных (особенных) культурах. Так возникает «вторичное особенное», и этим особенным является субстанция информационной цивилизации – информация, организованная как сеть информационно-ориентированных локальных социокультурных комплексов – знаково-смысловых оснований практик, локальных, однако, теперь не только в физическом (региональном), но и в социальном пространстве. Это означает, что отдельные социальные организмы информационной цивилизации с точки зрения физического пространства рассредоточены и «кочуют», создавая свои региональные сообщества, а в параметрах социального пространства вполне устойчивы и организованы как относительно самодостаточные социальные образования.

Сетевая социальная организация состоит из фрагментов локальных социальных организмов, которые относительно независимы от региональных сообществ. Сеть и локальные сети взаимодополняют друг друга – как компоненты системы, но и взаимоотрицают друг друга – как части разных, разнородных (пока еще) отдельных социальных организмов. Это диалектическое единство «мест и потоков» [6] и порождает новый тип мировой системы и то, что называют «глокализацией», и новый исторический вид отдельного социального организма – информационную цивилизацию.

Множество локальных социальных организмов не может не порождать множества сетей. Так рождается новое множество отдельных социальных организмов, уже как сетевых. И так же все три основания целостности всемирно-исторического процесса – субстанциальное, интегративное и генетическое – в эпоху информационализма дают эффект «рождения в системе систем» нового интегративного качества. Можно высказать предположение, что «информациональный способ развития» [6] становится основанием всех появившихся социальных организационных форм как сетевых и задает новую основу социального порядка как альтернативу локальных форм социальности. Социальный мир как сеть – это множество сетевых социальных образований, новая историческая форма отдельного социального организма. Таким образом, на смену локальным обществам, «национальным государствам», «обществам – государствам – нациям» приходит не единое (единственное) глобальное общество, а множество сетевых социумов, образующих новую конфигурацию целостной социальной системы, усиливающих, в свою очередь, появление и исчезновение разнообразных региональных форм социальной жизни.

В формировании целостности глобального социума его основания – субстанциальное, интегративное и генетическое – опосредуют друг друга, находясь в сложной зависимости, каждое полагая другое. На разных этапах развития отдельного социального организма на первый план выступает одно из оснований, вызывая изменения в механизме функционирования других оснований. Так, интеграция может менять природу отдельных социальных организмов вплоть до их исчезновения и изменения пространственных границ. Это в свою очередь может стимулировать активность генетического основания, вызывая ускоренные реформы и революции. Последние же могут создать такие типы отдельных социальных организмов, которые изменят и характер интеграции и породят новые системы отдельных социальных организмов, создав целый ряд новых глобальных проблем. Это новое системное качество может выступать как «угнетатель» внутренней активности участников глобального взаимодействия, повлиять на их генетическое основание целостности, вынуждая нивелировать культуру до общемировой и ускоренно приближаться к общецивилизационным стандартам. Последствием станет резкий контртолчок во внутреннем развитии отдельных локальных, в том числе и региональных, сообществ. Тогда вновь о себе заявит субстанциальное основание целостности, в результате чего наметится тенденция к обособлению, усилению специфики, что в ряде случаев может привести к агрессивному национализму и терроризму. В этом случае будет наблюдаться нарастание дискретности социального процесса, усилится тенденция к «перекраиванию» региональных «карт» глобального социального пространства.

Литература

1. Бек У. Перспектива космополитизма: социология второй эпохи модернити / Пер. Е. А. Салихова. С изд.: Beck U. The Cosmopolitan Perspective: Sociology of the Second Age of Modernity // British Journal of Sociology. 2000. January – March. Vol. 51.

2. Горин Д. Г. Преодоление локальности (к хронологии жизненного мира) //Личность, культура, общество. М., 2003.

3. Гречко П. Империум – императив нового мирового порядка // Свободная мысль. М., 2001. XVIII. № 2.

4. Иванов Д. В. Виртуализация общества. СПб., 2000.

5. Игнатьев В. И. Системно-генетическая динамика социума: монография / В. И. Игнатьев. Новосибирск: Изд-во НГТУ, 2007.

6. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / Пер. с англ, под науч. ред. О. И. Шкаратана. М.: ГУВШЭ, 2000.

7. Кастельс М. Становление общества сетевых структур // Новая постиндустриальная волна на Западе: йггология. М.: Academia, 1999.

8. Мегатренды мирового развития. М., 2001.

9. Назаров Μ. М. Массовые коммуникации и виртуализация социального пространства в современном обществе // Социально-гуманитарные знания. 2001. № 1.

10. Назаров Μ. М., Папантиму М. А. Знаковая структура телевизионной политической рекламы // Политические исследования. 2001. № 2.

11. Павенкова М. В. Виртуализация институтов // Виртуальное пространство культуры. Материалы научной конференции 11–13 апреля 2000 г. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2000.

12. Савицкая Т. Новая локальность. М., 2001.

13. Сохраняева Т. В. Анализ книги Р. Шилдза «Виртуальное» // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3. Философия: РФ / РАН, ИНИОН. Центр туманит, науч. – информ. исслед. отд. философии. М., 2004. № 2.

14. Тоффлер Э. Третья волна. М.: ООО «Издательство АСТ», 1999.

15. Giddens A. Modernity and Self Identity: Self and Society in the Late Modernity Age. Cambridge: Polity Press, 1991.

16. Naisbitt J. Global Paradox. N.Y., 1997.

17. Shields R. The virtual. L.; N.Y.: Routledge, 2003. XV.

18. The Gutenberg Galaxy: The Making of Typographic Man. L., 1962.