Текст книги "Социология регионального и городского развития. Сборник статей"

Часть II
Теоретические конструкты в социологии регионального и городского развития

Городское развитие на постсоветском пространстве: теоретические модели и реальность
Л. Г. Титаренко

В истории человеческой цивилизации развитие города сыграло важную роль в преобразовании социально-территориального пространства, особенно в формировании индустриальных сообществ, где город стал центром экономических, культурных, политических изменений [6]. В начале XX в. первостепенное внимание городу как «социальной лаборатории» уделял Р. Парк, который называл город особым инструментом, похожим на увеличительное стекло, – поскольку он усиливает выражение любых особенностей человеческой природы и индивидуального поведения, – а также позволяющим изучать становление и функционирование социальных институтов (каждого самого по себе и совокупности этих институтов в целом) [15, с. 1]. Город рассматривался американским социологом как некое средоточие относительно независимых культурных единиц (поселенческих районов города), где каждая единица имела свои стандарты, нормы, мораль, традиции, которыми определялось поведение жителей данного региона в городе. Поэтому укрепление солидарности, поддержание социального контроля за поведением горожан, обеспечение социального порядка в городе в значительной степени зависят от того, насколько сами горожане, их поведенческие сообщества и социальные институты готовы к взаимодействию, насколько они обладают общими для всех целями, символами, насколько «погружены» в единое символическое пространство своего города. Город стал изучаться разными методами – от статистических исследований до свободного интервью. Последний метод в форме эссе представлен, например, классическим трудом Ф. Знанецкого «Город в сознании его обывателей» (Познань, 1931), – обстоятельным исследованием города, написанным на основе всего лишь 27 ответов на вопросник. Познань предстала как типичный региональный европейский центр, развитие которого находится в центре внимания его жителей [см. 11].

В современную эпоху роль городов и мегаполисов еще более возросла: сформировался «глобальный город», в котором центры производства и потребления связываются в глобальные сети на основе информационных потоков [13, с. 363]. Проблемам глобального города посвящены многочисленные труды, где обсуждается совершенствование планирования, инфраструктуры, решение социальных вопросов и др. [3].

Советская социология также уделяла проблемам развития города определенное внимание. Например, отмечалось, что в советское время города стали не только средоточием политической власти и индустриализма, но и инструментом конструирования нового образа жизни, нового человека. Только Москва вышла на уровень «городов мира» по плотности населения [9], поэтому о ней писали и зарубежные авторы, тогда как другие столицы советских республик оставались региональными и даже локальными центрами и привлекали интерес зарубежных исследователей прежде всего в критических целях [5, с. 2]. В частности, подчеркивалась тесная связь между политическим режимом и преобладавшим архитектурным стилем: таким образом, по мнению критиков, советский строй целенаправленно формировал у населения соответствующую идентичность, используя монументалистику. Городская среда служила средством решения политических задач [1].

Все изменилось после распада Советского Союза. Четко обозначились разные стратегии дальнейшего развития городов на постсоветском пространстве, и в первую очередь – столиц новых независимых государств. Как и сами государства, их столицы стали все больше проявлять дивергенцию, демонстрируя неравные перспективы будущего развития и различное, иногда противоположное представление о своем месте в мире.

Столичный город представляет собой уникальное образование для изучения социальных институтов и социальных процессов в том, что он не только репрезентирует центральную государственную власть, политические силы, экономические достижения страны. Столица является политическим символом нации и «культурным лицом» своего общества: недаром часто, говоря о чешской истории и культуре, называют Прагу, о французской нации – Париж, о политической мощи США – Вашингтон. Можно вспомнить, что великий русский поэт А. С. Пушкин в поэме «Медный всадник» не просто показал судьбу «маленького человека» в большом городе перед лицом стихийного бедствия, но и символически – через монументальный образ Петра I, увековеченного скульптурой М. Фальконе, – отобразил отчуждение власти и «простого человека», подавленного величием и бесчеловечностью Петербурга как столицы Российской империи.

Можно выделить три основные стратегии преобразования столичного городского пространства, каждая из которых тесно связана с избранной той или иной страной детерминантой геополитического развития новых независимых государств бывшего СССР.

Во-первых, это стратегия построения «глобального города». Следуя этой модели, власти Москвы, Астаны, Баку пытаются создать (или поддержать и укрепить) современный образ города, ничем не уступающего другим городам мира. Строятся здания и монументы, которые можно считать новыми символами таких городов: здания банков устремляются ввысь выше кафедральных соборов, новая инфраструктура и пространство офисов в центре города занимают самые выгодные позиции, гостиницы и супермаркеты носят повсеместно известные имена и не отличаются по уровню сервиса и ассортимента от аналогичных «городов мира» в Европе, Азии, Америке. Эти города притягивают капитал, стремясь стать центрами мирового бизнеса и коммуникации. Лучшие архитекторы мира приглашаются для участия в конкурсах на проектирование новых зданий, которые в свою очередь должны служить средством рекламы и привлечения новых бизнесов и капиталовложений.

В «глобальном городе» визуально определяется, кто обладает властью: самые богатые здания – это банки, штаб-квартиры международных корпораций, частные офисы фирм. Как правило, такие города еще сохраняют «островки» национальной истории или подчеркнуто культивируют национальный колорит, но в общем и целом их развитие ориентировано на глобальный рынок, подчинено мировым законам конкуренции. Попадая в такой город, не всегда легко понять, в какой стране ты находишься, – бизнес функционирует как наднациональный субъект власти.

Яркий пример такого рода тенденции городского развития – новая столица Казахстана Астана. С тех пор как страна выбрала путь неолиберальных экономических преобразований в середине 1990-х, Астана бурно развивается и застраивается как город глобального уровня. Экономический рост Казахстана стабилен и составляет около 10 % (один из самых высоких на постсоветском пространстве). Это позволяет вкладывать в инфраструктуру, городское строительство огромные средства, а также успешно привлекать иностранный капитал. Огромные средства идут на займы на строительство: цены на жилье в столице Казахстана не отличаются от московских. Большая часть денег идет в Астану из нефтяного бизнеса, остальное – зарубежные заемные средства (ипотечные кредиты). Люди, которые приезжают в Астану из других бывших советских республик, обычно говорят: «Здесь пахнет деньгами».

Этос городского строительства в Астане сочетает неолиберальную рыночную идеологию с национализмом. С одной стороны, генеральный план развития города создавало государство, с другой – Астана стала воротами для глобального капитала и глобального рынка планирования, проектирования, архитектуры. Частный и государственный капиталы соединили свои интересы в создании привлекательного имиджа столицы Казахстана. Цель данного имиджа – показать всему миру, что Астана – «сердце Евразии», ее главнейшая экономическая артерия. Идеологическая внутренняя цель – повысить патриотизм граждан, создать город, которым они могли бы по праву гордиться, даже если у большинства населения никогда не будет финансовых возможностей жить в таком дорогом городе. Говоря словами одного из теоретиков урбанистики, цель современных проектов развития города – «продать город», создать иллюзию того, что каждый человек является частичкой этого чудо-образа [7].

В современном глобальном городе торговые центры и «ключевые» здания, олицетворяющие новую силу и мощь, являются местами потребления иллюзий. По мнению Ритцера, это, конечно, псевдопотребление, поскольку и потребности, и средства их удовлетворения конструируются и навязываются здесь гражданам [8]. Именно с целью успешной «продажи образа города» сюда и приглашаются всемирно известные архитекторы, торговые фирмы и пр. Так, например, в Астане проектом национального значения является создание огромного по масштабам «хан-шатра». Это строительство получило широкое освещение в мировой прессе, поскольку проект сделал британский архитектор лорд Фостер, а средства на подобный проект пришли из нефтебизнеса. Уже построенное другое здание Астаны – стеклянная пирамида – должно было превзойти по грандиозности Великую Китайскую стену.

Аналогичные примеры можно приводить по Москве и Баку. Тенденция очевидна: энергичное вхождение страны в мировой рынок сопровождается попытками сделать столицу «мировым городом» со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Во-вторых, можно выделить так называемую европейскую стратегию городского развития, которую восприняли бывшие прибалтийские республики.

Исторически укрепление нового государственного статуса страны зачастую происходит в процессе разрыва с ее прошлым статусом, путем демонстрации нового распределения политических сил внутри страны и на международной арене, которая способствовала бы консолидации населения на основе нового представления о государственной власти [10, р. 204].

Именно так обстояло дело с Балтийскими республиками. Их лозунгом стал тезис «Назад в Европу», который означал желание поскорее и окончательно распрощаться с советскими страницами истории и «восстановить связь времен» с досоветской эпохой. Другими словами, столицы Балтийских государств (как и столицы бывших социалистических стран Центральной Европы) реконструируются таким образом, чтобы как можно нагляднее представить свою европейскость. Это проявляется в восстановлении исторических памятников (некоторые буквально строятся заново), в восстановлении старых названий улиц и площадей, а также в «войне с памятниками». Здесь уместно назвать не громкую историю с переносом «бронзового солдата» в Таллине, а общую тенденцию демонтирования всех монументов советской эпохи, даже если они и не несли советской идеологической нагрузки (например, перенос памятника Пушкину в Вильнюсе из центра на далекую окраину города, в усадьбу сына поэта). Результат данной стратегии впечатляет: в сегодняшнем Вильнюсе или Таллине (по крайней мере в исторических центрах этих городов) практически не осталось явных признаков недавнего советского прошлого.

Вильнюс является примером успешного воплощения «европейского» пути постсоветской реконструкции городского пространства: хотя в нем, как и в Астане, Москве, других городах, строятся современные офисы и торговые центры, историческое лицо города доминирует, так что ни у кого не остается сомнения, в какой стране и в каком городе он находится.

Процесс переименования улиц – важный механизм репрезентации политической власти. Как указывал Бурдье, «власть означает способность давать имена» [12, с. 38]. Поэтому постсоветские политические режимы активно используют данную власть, уничтожая символы прежней эпохи. Они как бы берут реванш у памятников за то, что когда-то было содеяно совсем другими людьми. Возврат к досоветским названиям означает, что советская эпоха в развитии страны и города перечеркивается. Вполне возможно, что она вообще скоро будет забыта, поскольку выбран «поиск общекультурных европейских ориентиров» в рамках единой Европы, понимаемой, прежде всего, в границах Евросоюза. Главная политическая задача «возвращения в Европу» – вступление в Евросоюз – уже решена, поэтому можно сказать, что избранная стратегия реконструкции города оказалась выбрана удачно.

В-третьих, поиски собственного постсоветского пути ведутся и в тех странах, для которых «возврат в Европу» был политически необоснован, а путь «глобального развития» оказался экономически не по силам. Среди таких стран примером является Республика Беларусь, которая на протяжении постсоветских лет достаточно оригинально решала проблему выбора векторов развития. Эта третья модель в развитии столичного города не похожа на первые две, хотя и заимствует некоторые черты обеих. Минск служит показателем того, каким образом можно развивать город, если не копировать Европу и не претендовать на «глобальный уровень».

Несмотря на строительство современных зданий (банков, гостиниц), Минск не выглядит ни европейским, ни глобальным городом. Хотя многие иностранцы считают его «самым советским» на постсоветском пространстве, это тоже не совсем верно, так как современный Минск имеет несколько новых направлений в своем развитии. С одной стороны, в отличие от Балтии, в Минске не культивируется национальная история: реставрация старины хотя и имеет место, но весьма ограниченная ввиду недостатка средств. В Минске трудно найти ресторан, где имеется национальная белорусская кухня: кроме отдельных белорусских блюд, остальной ассортимент европейский. До сих пор сохраняется стереотип, поддерживаемый некоторыми архитекторами, что «ничего достойного в Минске не сохранилось». Поэтому приоритет имеет строительство новых объектов. Наиболее значительным из них является новое здание Национальной библиотеки: по мнению многих экспертов, оно символизирует Минск как столицу независимого государства.

Несхожесть городского развития Минска с другими постсоветскими столицами проявляется во всем, но особенно она проявляется в переименовании улиц: одни советские названия заменяются на другие, так что не всегда просматривается глубокая логика этого процесса. Причина в том, что сама история Минска необычна: до XX в. он никогда не был столицей, а до конца XVIII в. входил в Великое княжество Литовское, т. е. представлял собой типичный провинциальный среднеевропейский город. Его первая радикальная реконструкция имела место в начале XIX в., когда Минск стал губернским городом царской России. К середине XIX в. Минск уже мало отличался от других российских городов, оставаясь маленьким по размеру административным центром. Когда Минск был избран столицей БССР, было принято решение его полностью перестроить, сделать образцово советским. Война внесла коррективы в темпы советской реконструкции города, однако после 1945 г. эта задача была успешно решена. Минск действительно стал образцом советского города, воплощением советской мечты. Он был советским подобием «города Солнца», или западной утопии «города садов» [4]. Минск не сохранил былой «европейскости», однако он никогда не имел многих социальных пороков и проблем, типичных для «старых» городов (трущобы, городское «дно», вопиющее социальное неравенство).

Минск как городская постройка представляет собой наглядно воплощенное наслоение различных культурно-исторических пластов, которые в той или иной мере отражены в мышлении и поведении жителей Минска и всего населения страны, поскольку столица вбирает в себя все политико-административные функции. Сегодня предметная организация столичного городского пространства активно формирует новую национальную идентичность его жителей; она является результатом деятельности различных социальных групп и общностей, как исторических, религиозных, территориальных, этнических, так и идеологических, политических (имеющих вторичный по уровню образования характер). Ниже мы кратко поясним, каким образом современное городское пространство Минска активно выполняет важные символические функции.

Столичный город – это всегда так или иначе осуществляемая манифестация политической власти. Находясь на пересечении культуры и власти, символического и реалистического в социальной жизни, вбирая элементы сакральной и урбанистической архитектуры, столица создает, выражает и поддерживает даже не столько силу или власть, сколько коллективную идентичность, возникающую под воздействием этой силы и власти, воплощенных в городе. Столица формирует и демонстрирует определенным образом упорядоченную национальную идентичность, которая представляет собой идентификацию жителей города со своей столицей, воспринимаемой как яркое символическое воплощение национального самосознания, национальной гордости народа.

Столицы как воплощение власти наделены символическими функциями репрезентации политики и граждан, жителей данной страны. Этот символизм можно рассматривать в четырехосной системе координат, включающей пространственное расположение, архитектурные особенности, вид публичной монументальности и номенклатуру публичного пространства. Переименование улиц и площадей, их редекорация и реконструкция – это возможные последствия политических преобразований, которые время от времени происходят в каждой стране (а зачастую – в целых регионах), тем самым добавляя очередные изменения к, казалось бы, неизменному и нейтральному облику столицы.

Политическая и символическая роль Минска ранее не была столь значительной. Даже как столица БССР Минск не рассматривался советскими политическими лидерами в качестве важнейшего центра политического или культурного влияния для белорусской нации, ибо официально была принята теория постепенного «растворения» наций в новой исторической общности «советский народ». Только после распада СССР Минск стал развиваться как столица независимого национального государства и реально принял на себя соответствующие этому статусу роли.

Отметим важную особенность Минска как столицы нового независимого постсоветского государства. В процессе национального конструирования бывших советских республик как независимых государств на международной арене одни из этих государств могли использовать потенциал своих столиц, поскольку имели исторический опыт независимости, а их столицы уже выполняли данную роль в прошлом. Другие государства, и в их числе Беларусь, фактически строили свою национальную государственность без опыта и опоры на богатые исторические традиции. Естественно, и роль Минска должна была быстро стать намного более значительной. Лишь с 1991 г. Минск получил реальный статус города-столицы независимого национального государства. На сегодня проблема состоит в том, что Минск выполняет двойственную роль в формировании, интеграции и репрезентации белорусской нации. Эта двойственность отражает его недавнюю историю и одновременно, как в зеркале, отражает непростую судьбу Минска и всего белорусского народа.

С одной стороны, Минск сохраняет и по-прежнему в полной мере выполняет сформированную в годы Отечественной войны 1941–1945 гг. и культивируемую в послевоенные годы роль одного из центров борьбы советского народа с немецкими захватчиками-оккупантами. В этом смысле Минск репрезентирует мужество и героизм советского (в том числе и в первую очередь белорусского) народа, его патриотизм и готовность умереть за свободу Родины. Многочисленные памятники, музейные экспонаты, сама современная топонимика города характеризуют Минск как город-борец, город-воин, город-герой [14].

С другой стороны, став столицей независимого национального государства в 1991 г., Минск с необходимостью принял на себя новые важные роли, а именно стал символическим воплощением новой национальной белорусской идентичности, символической формой политической, экономической и культурной интеграции белорусского государства на постсоветском пространстве и на международной арене в целом.

Сегодня в облике города Минска воплощаются две главные тенденции, два главных мифологизированных образа: 1) образ героического исторического (прежде всего военного) прошлого (Минск – город-воин, город-победитель) и 2) образ независимого современного настоящего, то есть национального бытия республики в регионе и мире (Минск – центр независимого государства, символ мощи и уникальности, национальной самодостаточности белорусов). Эти образы, воплотившиеся в его архитектурных ансамблях, монументах, топонимике, отражают разные политические и символические роли Минска в репрезентации прошлого и настоящего всей Беларуси и самого города [16, с. 62].

Минск, став столицей нового независимого постсоветского государства, неминуемо должен был заявить о себе в символически новой форме. С этой точки зрения, город должен был наглядно продемонстрировать свой культурный разрыв с советским прошлым, как это произошло в других городах-столицах постсоветских стран. Новая территориальная и символическая организация столицы должна была включать в себя транспорт и коммуникации, сакрально-культурные формы, а также административно-политическую территорию. Новые символы должны были демонстрировать жителям Минска и гражданам всей республики новую национальную и политическую идентичность, вносить существенный вклад в национальное возрождение страны. По крайней мере именно в таком ключе понимали эту роль Минска политические и культурные элиты, представленные в первом постсоветском белорусском правительстве.

Однако изменить «лицо Минска», как и его символическую и политическую роль в репрезентации Беларуси, оказалось непросто: эта задача объективно требует значительного времени и подключения политической воли. Как уже отмечалось выше, Минск не демонстрирует разрыва с советским прошлым. Именно поэтому Минск и сегодня играет двойственную роль: одновременно символизирует и советское героическое прошлое, и независимое настоящее белорусской нации. Символы советской эпохи, хотя и стали менее заметны в социальном пространстве Минска, в его архитектуре, памятниках, по-прежнему характерны для его государственных строений и названий улиц, что делает Минск городом «культурной встречи» советской и постсоветской эпох, привлекая к нему западных туристов, желающих наяву увидеть «островки» советского прошлого.

Тем не менее новые символы национальной идентичности вырастают на карте Минска постоянно (здание Национальной библиотеки, подземный торговый центр на пл. Независимости), его новая «монументальная пропаганда» (Дворец Республики) вносит значительный вклад в формирование молодого поколения граждан Республики Беларусь, не знающих советского прошлого и ориентированных на новые перспективы в развитии страны.

Плюрализм форм в пространственном, архитектурном, культурном образах Минска способствует как частичному сохранению старых форм идентичности, так и формированию новой национальной идентичности жителей города.

Подведем некоторые итоги. Процесс городского развития на постсоветском пространстве во многом определяется характером экономической политики. В условиях неолиберальных рыночных реформ на пространстве города сталкиваются интересы социальных групп и институтов, репрезентирующих разные уровни реальной власти в постсоветских странах: банки, крупные компании, государство, общественность (представленная также гетерогенно). Эти социальные акторы имеют собственный экономический интерес и руководствуются разными системами ценностей в процессе инвестирования средств, времени, другого рода капиталов в городскую среду. В каждом из вышеописанных видов стратегий городского развития существует как «видимый» компонент преобразования городского пространства, лежащий на поверхности, так и утилитарные потребности обеспечения жизнедеятельности городского населения (строительство дорог, жилья, сервиса и пр.). Теоретические модели постсоветского городского развития лишь в некоторой степени «схватывают» подспудные причины, оказывающие воздействие на реальное изменение городского ландшафта в том или ином постсоветском государстве. Тем не менее некие общие тенденции, описанные в данной статье, проявляются с достаточной очевидностью, что и позволяет нам говорить о современных моделях развития постсоветского города.

Литература

1. Аman A. Architecture and ideology in Eastern Europe during the Stalin era: an aspect of Cold War history. Cambridge, 1992.

2. Andrusz G. D. Housing and urban dévelopment in the USSR. London, 1984.

3. Bridge G. People, places and networks. Bristol, 1993.

4. Howard E. Garden cities of tomorrow. London, 1945.

5. Late Stalinist Russia: society between reconstruction and reinvention / Ed. by J. Purst. New York, 2006.

6. Mumford L. Architecture as a home for man. New York, 1975.

7. Neil W. Urban planning and cultural identity. New York, 2004.

8. Ritzer G. The DeMcDonaldization of Society. London, 2000.

9. Sassen S. The global city. Princeton, 2001.

10. Therborn G. Eastern Drama. Eastern European Capital Cities in the 20th Century // International Review of Sociology. 2006. № 2. P. 209–242.

11. Ziotkowski J. Badania nad swiadomoscia, spoteczna, Poznania w ostatnim pof-wieczu // Czym jest dlia Ciebie miasto Poznah? Warszawa, 1984. C. 5–14.

12. Бурдье П. Социология политики. Μ., 1993.

13. Кастельс Μ. Информационная эпоха. Экономика. Общество. Культура. М., 2000.

14. Новиков И. Бессмертие Минска. Мн., 1977.

15. Парк Р. Э. Город как социальная лаборатория // Социологическое обозрение. 2002. Т. 2. № 3.

16. Титаренко Л. Г. Символическая роль и политические функции Минска в репрезентации белорусской национальной идентичности // Социум и власть. 2006. № 4. С. 55–64.