Текст книги "Психология и психопатология кожи. Тексты"

Пьер Марти
Аллергические объектные отношения[68]68
  Доклад был прочитан на 20-м конгрессе Международной психоаналитической ассоциации в Париже, июль – август 1957 года.


[Закрыть] (1958)[69]69
  Источник: Marty, P. The allergic object relationship // International Journal of Psychoanalysis. – 1958. – Vol. 39. – P. 98–103.
  Публикуется с разрешения © Blackwell Publishing. Все права сохранены.


[Закрыть]

Автор показывает, что при аллергических заболеваниях пациенту присуща размытость границ между субъектом и объектом. Демонстрируется характерное для данных расстройств действие проективной идентификации. Аллергик существует в динамике деперсонализации и реперсонализации. Также высказывается гипотеза о том, что аллергичным пациентам характерна архаическая пренатальная фиксация.

Я временно дал название аллергических объектных отношений тому типу отношений, с которым мы встречаемся у пациентов, страдающих от хорошо известных аллергических состояний, особенно астмы или экземы. Фундаментальная природа таких отношений, специфических и в то же время часто встречающихся, помещает их наряду с другими, недавно описанными Буве, системами объектных отношений в категорию отношений, обладающих теоретической и практической значимостью.

Аллергические объектные отношения, несомненно, отличающиеся от типично невротических отношений, заключаются в непрерывном стремлении сближаться с объектом настолько, насколько это возможно, вплоть до сливания с ним в неразличимую массу.

Аллергические объектные отношения включают в себя две активные фазы: первая – обнаружение объекта, вторая – контроль над ним.

Захват и использование объекта – немедленные, полные и насильственные, и несут на себе отпечаток наиболее архаичного характера. Это глубокая и безграничная идентификация субъекта со своим объектом; недифференцированная путаница.

На первых минутах интервью аллергичный пациент делает серию оговорок, демонстрирующих, что он путает личность врача со своей собственной. К примеру, он говорит: «Я пришел к вам, потому что вы страдаете от астмы». Здесь мы, очевидно, имеем механизм проекции, эффект которого несравнимо обширнее эффекта, знакомого нам по неврозам и психозам: он больше, чем просто часть полной идентификации с объектом. Пациент, обычно обладающий острой интуицией, быстро узнает, что врач хочет, и делает все, чтобы дать ему это в фазе торжествующей идентификации. В предложении, таком как «Вы определенно хотите, чтобы я рассказал вам о вашей матери», оговорка «вашей матери» представляет собой проекцию, являющуюся неотъемлемой частью процесса соучастия, в сущности принадлежащего идентификации. Впечатление, создаваемое этими пациентами, отнюдь не обманчиво, и их идентификация с врачом может только способствовать его пониманию их.

Таким образом, представляется, что понимание объекта, обусловленное слиянием с ним, есть результат реальной путаницы со стороны субъекта: с самого начала он не способен определить границы, фактически различающие, отделяющие и дифференцирующие его от объекта. Поэтому можно говорить об объекте «хозяин – гость»[70]70
  Во Франции слово «hôte» означает и «хозяин», и «гость» – прим. перев.


[Закрыть]. Субъект обитает в объекте так же, как объект обитает в нем.

«Мне нравится, когда меня гладят, – сказала пациентка, добавив, – вот почему я люблю кошек». Я заметил, что в этом случае она была бы той, кому нравится гладить. Она ответила: «Да, но кошки трутся сами и гладят вас, когда вы гладите их». Здесь снова массивный процесс идентификации включает проекцию.

Пациент кажется неспособным держать себя отдельно от своего объекта. Его слияние с ним неизбежно. Это переживание, аналогичное губке, впитывающей и удерживающей, было выражено молодой пациенткой: «Я всегда хочу быть частью своего окружения», – говорила она. «Я хочу чувствовать, что принадлежу тому месту, где нахожусь».

Таким образом, пока аналитик находится в контакте с данными пациентами, любая его вновь воспринимаемая особенность усваивается ими: они теряют самих себя в личности аналитика и явно наслаждаются этим.

Отсюда следует, что понимание пациентом объекта зависит от определенных обстоятельств. Любой объект, с которым он сталкивается, будь то человек, животное, растение или нечто неодушевленное, катектируется за очень короткое время как объект «хозяин – гость». Тем не менее он также быстро может быть декатектирован и оставлен ради другого объекта «хозяин – гость», в зависимости от положения в пространстве и времени прерывания и восстановления контакта.

Страдающая от экземы женщина говорит: «Я не могу жить внутри себя, а только с другим человеком. Когда я одинока, у меня возникает впечатление, что я живу во время промежуточной фазы между двумя счастливыми моментами». И она дает следующее определение этим периодам, лишенным объекта: «В такие моменты надо быть довольным тем, что нашел».

Тем не менее в этой бесконечной, фундаментальной фазе массивной и немедленной идентификации некоторые объекты сохраняют для субъекта определенную ценность. Эти постоянные объекты «хозяин-гость» должны находиться под управлением.

Управление ими делает необходимым длительный пространственно-временной контакт, который сам по себе недостаточен. Это приводит нас ко второй фазе аллергических объектных отношений, т. е. адекватному контролю над объектом.

Контроль над объектом – очень длинный и трудно уловимый процесс. Он состоит из установления первоначальной идентификации. Это постепенное слияние, в котором барьеры, равно как и различия между субъектом и объектом, имеют тенденцию постепенно расплываться.

Как, например, это выразила женщина с экземой: «Что меня волнует, так это то, что границы между мною и другими исчезают. Вот, вероятно, почему я ищу физического контакта. Если я прикасаюсь к коже кого-нибудь, я сливаюсь с ним, я устраняю барьеры».

К тому же, по-видимому, существуют препятствия к идентификации. Они возникают из-за того, что качества объекта настолько отличаются от качеств субъекта. Поэтому данные трудности отчасти преодолеваются благодаря механизмам проекции и идентификации, возникающим в результате тех же самых процессов, что обрисованы в простом восприятии объекта.

В известном смысле субъект проявляет двойную активность, обусловленную стиранием границ между ним и объектом: с одной стороны, проективную активность, с помощью которой субъект склонен наделять объект своими собственными качествами; с другой стороны, активность в идентификации, с помощью которой субъект обеспечивает себя качествами объекта.

Двойная активность крепко связывает субъекта со своим объектом, что превращает объект в недифференцированную массу. Это полностью удовлетворяет субъекта и, более того, может предоставить ему множество преимуществ.

В детстве одна из моих пациенток страдала от кишечного расстройства, вследствие чего врач запретил ей употреблять любую жидкость. Однажды, когда она испытывала очень сильную жажду, она попросила мать выпить стакан воды у нее на глазах. Мать выполнила ее просьбу, и маленькая девочка почувствовала, что ее жажда утолена.

До сих пор мы употребляли слово «идентификация» в двух различных значениях.

Первое обозначает динамику аллергических объектных отношений в целом. Оно синонимично слиянию. Такая полная идентификация наблюдается, когда пациент говорит: «На вас сегодня прекрасный костюм, и я чувствую себя лучше».

Второе значение более точное: оно обозначает отбор и инкорпорацию единственного качества объекта. В данном случае механизм идентификации очень похож на проекцию. К примеру, пациент может сказать: «Не убеждайте меня, что вы не моего возраста».

В психоаналитической литературе термин «идентификация» часто употребляется в третьем, еще более узком значении: как термин, означающий обладание субъекта хорошим объектом (т. е. объектом, чьи плохие качества устранены). В этом случае агрессивные проекции субъекта больше не существуют, и объект может быть ассимилирован. Это создает плодотворную ассимиляцию, такую, которая наблюдается в решающие моменты успешного анализа.

Однако аллергичный пациент еще не достиг этой стадии. Для него различия между хорошими и плохими объектами имеют небольшое значение. Его мало заботит, есть ли объект, хорош или плох он: он просто ищет единения с объектом.

Вот удивительный пример, предоставленный одной пациенткой: «Если бы мне пришлось играть в карты, – сказала она, – я бы тут же положила свою “руку” перед собой. Другие разместили бы ее по своему желанию. Мне даже не нужно было бы быть там. Это избавило бы меня от необходимости помнить то, что происходит». Здесь мы имеем:

Желание вновь слиться с объектами.

Недостаток в дифференциации между партнером и оппонентом. Отсутствие инициативы, кроме той, что необходима для обнаружения объектов.

Заслуживает внимания то, что план пациентки выложить свои карты на стол в особенности полезен для врача, поскольку пациентка охотно позволяет ему видеть их, что часто и происходит.

Важен следующий момент. Отсутствие страха перед плохими объектами не настолько глубоко, как может показаться на первый взгляд. В общем, аллергичный пациент будет принимать вновь обнаруженный объект, только если он сможет трансформировать его в объект «хозяин – гость», что зависит от определенных присущих объекту качеств, соотносящихся с теми, что конституируют идеал самого пациента. Этот идеал естественно включает характерные невротические формации, возникающие в результате многочисленных фиксаций. В своем опыте работы с аллергичными пациентами (хотя, возможно, в своих анализах и интервью я не встречался со всеми типами) я заметил, что во всех случаях преобладают прегенитальные фиксации. Эти фиксации в определенной степени модифицируют объектные отношения, описанные мною в их чистой форме. Отсюда феномен губки: «Я хочу чувствовать, что принадлежу тому месту, где нахожусь» не абсолютен, и аллергичные пациенты не могут всегда «принадлежать» тому месту, где они находятся.

Резюмируя: взаимопроникновение субъекта и объекта происходит сначала как активное, насильственное и массивное захватывание объекта, а затем, более плавно – как постепенный контроль над объектом.

В данном отношении субъект склонен вызывать безупречное слияние с объектом, однако слияние может осуществляться только в определенных пределах, совместимых с идеалом, устанавливаемым субъектом для самого себя.

Таким образом, аллергичный пациент живет в возбужденном состоянии из-за своей потребности слиться со встречающимися ему объектами и из-за своего выбора определенных объектов, которыми можно управлять, поскольку они являют собой почти безупречные объекты «хозяин – гость». Он идентифицирует себя с любым присутствующим объектом и может отделиться от него только посредством идентификации с новым объектом.

Отсюда следует, что заместитель объекта аннулирует контроль над предыдущим объектом. Тем не менее нельзя говорить о неустойчивости объектных отношений при аллергии, поскольку система объектных отношений остается той же самой, несмотря на разнообразие объектов; т. е. со всеми объектами обращаются одинаково, а именно через проникновение, и ряд прежних контролируемых объектов все еще легко доступен. Этим прежним объектам, ранее мотивировавшим взаимопроникновение, все еще доверяют. Субъект использует их в качестве объектов утешения для уравновешивания изменений в своих отношениях.

Клинически постоянство желания идентификации, вечный поиск контролируемых объектов, широкое разнообразие использующихся и способных быть использованными объектов, жестокое оставление того, что субъекту казалось «всем», ради чего-то еще, что, в свою очередь, становится «всем» (о чем дети из числа аллергичных пациентов рассказывают лучше кого-либо), и, наконец, легкость проекций – вот особенности, придающие аллергичному пациенту видимость искренности и детской наивности.

Значение употребляемых им слов, как и относительное осознание того, что он не согласен быть подходящим объектом «хозяин – гость», демонстрирует регрессию аллергичного пациента и сужение области его социальных интересов.

«Если я могу идентифицироваться с кем-то, – говорила одна пациентка, – я остаюсь в этом человеке. Остальное больше не имеет значения, это скорее гарантия, нежели нарушение».

Катектированные объекты могут быть любого вида; это могут быть люди, животные, растения или неодушевленные предметы. Отношения могут устанавливаться на всех уровнях: сенсорном, моторном, фантазийном и интеллектуальном. И, как показывают аллергические реакции этих пациентов, порой отношения могут устанавливаться на более глубоком эмоциональном уровне.

Все эти отношения демонстрируют, что аллергичный пациент ищет слияния с матерью, однако не являющейся в точности его матерью, поскольку она отчасти идеализирована пациентом.

Таким образом, аллергическое Эго – теоретически очень слабое: его основная деятельность – контролирование объектов. Оно противоречиво: очевидно, что его самого нет и его неотъемлемая ценность заключается в ценности обнаруживаемых и катектируемых объектов. «Я постоянно нахожусь на месте других, – сообщает один пациент, – поэтому я никогда не могу причинить им вред».

К тому же огромная способность аллергичных пациентов замещать один объект другим, относительная легкость, с которой они принимают новый объект, придают ему ценность, делают из него объект «хозяин – гость», сохраняя прежний объект на заднем плане в качестве объекта утешения, конституируют главные механизмы, часто маскирующие слабость и радикальную противоречивость их Эго. Однако ценность данного теоретического понимания становится сомнительной, если принять во внимание то, что некоторые из этих пациентов успешны во всем и часто могут легко выпутаться из трудных ситуаций.

Сейчас я хочу обсудить один аспект регрессии.

Излишне говорить, что при аллергиях, как и при неврозах, регрессия возникает, когда катектированные объекты внезапно исчезают, например, из-за смерти родителя. К тому же особая природа аллергических объектных отношений подразумевает то, что два иных, более специфических события могут привести в движение механизм регрессии.

Первое такое событие возникает, когда уже катектированный объект внезапно обнаруживает новое качество, выходящее за пределы способности субъекта к идентификации. Как выразился один пациент: «Когда человек отличается от меня, я в замешательстве, я потерян».

Одна пациентка вела спокойную жизнь до тех пор, пока ее муж из-за внезапного кризиса не начал пить. Она стала расстроенной, чувствовала потерю и беспомощность. Нелепо она тоже попыталась начать пить, но это было вне ее способности к идентификации. Тогда она решила обратиться за помощью к психоанализу.

Второе событие, провоцирующее регрессию, представляет собой наиболее специфическую характеристику аллергических объектных отношений. Оно происходит, когда выявляются главные противоречия между двумя катектированными объектами «хозяин – гость» за счет многообразия идентификаций на уровне «объектов утешения».

Субъект, таким образом, разрывается на части. Какое-то время его способность к принудительной идентификации огромна, и он может слиться с каждым из двух объектов по отдельности; в последнем случае он не способен управлять этим серьезным событием. Он может быть либо одним, либо другим объектом; он может быть даже ими обоими, однако если исключено противоречие двух объектов друг другу, субъект входит в противоречие с самим собой: его разрывает двойная идентификация.

Позвольте вернуться к примеру с воображаемой игрой в карты. Мое предположение состоит в том, что пациентка предвидела неизбежное столкновение между собой и своим партнером, с одной стороны, и их оппонентами, с другой. Данное предположение подтверждается тем, что даже в фантазии пациентка решает покинуть карточный стол. Ее фраза «Мне даже не нужно было бы быть там. Это избавило бы меня от необходимости помнить то, что происходит» заставляет нас думать, что у нее уже было некоторое представление о муках расщепления себя на в равной степени катектированного партнера и оппонентов. Ее бегство было решением проблемы: оно избавило ее от «необходимости помнить то, что происходит».

В первом случае (внезапное исчезновение катектированного объекта) мы указали, что за последующей неустойчивостью и незначительной регрессией часто следует новый катексис, доказывающий, что исчезающий объект не уникален или абсолютно необходим. Во втором случае (внезапное открытие в катектированном объекте «хозяин – гость» нового чуждого качества) проблема принимает практически ту же самую форму: после периода эмоционального головокружения новый объектный катексис останавливает регрессию. Тем не менее не надо упускать из виду то, что аллергичные пациенты часто прибегают к помощи защитного механизма фактического удаления от объекта, как это было показано в примере с воображаемой игрой в карты.

Удаление дает возможность ослабить защиты объекта, таким образом способствуя возобновлению отношений с ним в будущем. Я подчеркиваю это, поскольку может показаться удивительным, что аллергичные пациенты провоцируют отделение, однако это необходимо только для того, чтобы справиться с проблемой идентификации.

Наконец, во втором случае (несовместимого существования двух одинаково катектированных объектов, ведущего к внутренним мукам субъекта) пациент чувствует себя настолько беспомощным, что часто уступает глубокому действию регрессии. Эдипов конфликт соответствует именно этой опасности. Отец и мать – равноценные объекты идентификации, привязанность к одному означает подавление другого, эдипова же ситуация есть фактическое расщепление в самом субъекте, что часто и происходит.

Мы уже обсуждали некоторые из существенных причин аллергической регрессии. Тем не менее состояния деперсонализации возникнут, если регрессия не будет прервана: либо путем восстановления нового и особенно привлекательного объекта (эту позицию может легко занять психотерапевт); либо, в крайнем случае, путем появления соматического симптома.

Что касается аллергической соматической реакции, Цивар говорит: «…представляется, что аллергическая реакция играет роль линии защиты, препятствующей дезинтеграции личности».

Мы на самом деле наблюдали ряд пациентов, у которых аллергический кризис возникал, когда идентификация была невозможна. Каникулы аналитика во время психоаналитического лечения, отмена сессий, изменения в количестве сессий, а иногда и завершение лечения нередко увеличивают число характерных кризисов. Во время реальных психоаналитических сессий самые случайные симптомы, такие как приступы головной боли или спазматический насморк, часто облегчают исход идентификации с объектом, исчезающей вслед за интерпретациями.

Я не хочу отстаивать никакую позитивную ценность встречающихся при аллергии механизмов. Эти распространенные и крайне разнообразные механизмы теоретически могут остановить регрес-сию, поскольку являются частью системы отношений и иногда играют эту роль; тем не менее, как правило, невротические фиксации имеют негативную ценность: они привели пациента к выбору неадекватных объектов, в конечном итоге, изгоняющихся как разочаровавшие.

В данной связи некоторые авторы подчеркивали невротический аспект при аллергии, благодаря которому пациенты склонны отрицать свою потребность в зависимости от матери. Однако, помимо этой потребности в зависимости, мы большое значение придаем состоянию озабоченности и даже необходимости глубокой идентификации или слияния с материнским объектом. «Я настолько зависим от вас, – сказал пациент, – что я – это вы».

Тем не менее при регрессии аллергичный пациент соскальзывает в поведение, которое поистине выглядит психотическим. Это предшествует деперсонализации, зачастую возникает одновременно с симптомом или иногда даже после симптома. Я говорю о психотическом явлении, потому что исследование встречающихся при аллергии состояний депрессии или псевдопараноидных иллюзий выявляет хрупкую природу того, что можно неправильно понять как глубокую патологическую структуру, тем не менее, уступающую обращению к новому объекту как некоему чуду.

Сам психотерапевт также может быть этим временным объектом, облегчающим возвращение субъекта к более зрелым эмоциональным уровням. Я наблюдал у аллергичного пациента обнаруженные Файеном эти изумительные возможности быстрой и полной реконструкции и регрессии, сопровождающие смену объектов. Не ограничиваясь доступным клиническим материалом, можно сказать, что аллергичные пациенты всегда настолько близки к деперсонализации, как и к «реперсонализации».

Но если психотерапевт (особенно подходящий объект) отсутствует, если предшествующие, сейчас уже невозможные, катексисы очень интенсивны (причины этой невозможности были очерчены ранее), а объекты становятся совершенно неподходящими и фиксации на них чрезмерны, в этом случае симптом прорывается в полной силе и соматический синдром устанавливается на более или менее длительный период.

То, что при аллергии эмоциональная защита является регрессивным замещением объектных отношений, – факт огромной важности для психосоматической концепции болезни. Однако сегодня я не буду уходить в данную проблему. Скажу лишь, что это подразумевает самый архаичный и, на мой взгляд, пренатальный уровень фиксации. Возможно и то, что, как я уже показал, система объектных отношений при аллергических состояниях коренится на том же самом глубоком уровне фиксации.

Я не рассматривал все аспекты аллергической регрессии, а дал только общее представление о субъекте, достаточное для внесения ясности в диагноз и прогноз. При острых эпизодах (например, при спутанности) или при суб-острых состояниях, или, с другой стороны, при хронических депрессивных и бредовых состояниях, существует настойчивость обращения к объекту, равно как и сохраненная пациентом способность к быстрому овладению объектом для его катектирования, контроля и трансформации, по крайней мере, временно, в объект «хозяин – гость», что конституирует характерные аллергические особенности клинической картины. Несмотря на то, что эти особенности могут быть тщательно скрыты, они проявляются в достаточно чистом виде в отношениях, устанавливаемых между пациентом и врачом во время интервью, и именно они обнаруживают фундаментальный характер этой структуры.

Однако аллергические объектные отношения оказываются настолько похожими на определенные формы отношений больного истерией, что может возникнуть вопрос, нет ли переходных форм между этими двумя типами. У некоторых пациентов можно встретить смешанную симптоматологию, даже на соматическом уровне. К тому же на более глубоком уровне это различие, по-видимому, решающее – аллергичный пациент не избегает пассивного объекта, тогда как истерический пациент, столкнувшийся с тем же самым объектом, отпрянет от него, следуя своим проекциям плохости на данный объект.

Сейчас я хочу кратко рассказать о лечении аллергических состояний.

Как и при неврозах, возникает проблема дистанции между аналитиком и пациентом, хотя и в инвертированном отношении, поскольку аналитик все время будет пытаться управлять с помощью интерпретации тенденцией пациента слиться с ним, невзирая на ситуацию реальности. Грубо говоря, терапевтический процесс заключается в постепенном отделении или раскалывании вместо постепенного движения сближения. Однако качества гибкости, требуемые от аналитика во время терапии, которая должна оставаться строго классической, точно такие же.

Несмотря на теоретически слабые Эго, аллергичные пациенты в достаточной степени способны вести хорошую жизнь, быть счастливыми и социально полезными. Однако именно поэтому они должны катектировать устойчивые и ценные объекты, что становится возможным благодаря ослаблению их невроза.

Путем прояснения невроза психоаналитическое лечение предостерегает пациента от выбора и контроля объектов, которые могут изгоняться как опасные. В этом отношении психоаналитическое лечение нередко препятствует большинству регрессивных событий, вызывающих симптом, и значительно ослабляет степень его проявления как количественно, так и качественно.

К тому же, на мой взгляд, психоанализ не оказывает влияния на структурную основу аллергии и оставляет нетронутой неизбежную тенденцию к обладанию объектом.

Интенсивность пренатальной фиксации, в существовании которой я убежден, но которая остается гипотетической, детерминирует количественные и качественные особенности в развитии отдельных аллергичных пациентов. В некоторых случаях первоначальная тенденция к обладанию объектом, а также ранние стадии контроля над ним остаются очень сильными, и субъект не может избавиться от них даже после аналитического лечения. Это вызывает проблему возможной нецелесообразности для некоторых аллергичных личностей предпринимать анализ в целях психоаналитического обучения. Хочу подчеркнуть, что я говорю лишь о некоторых аллергичных пациентах, и хотел бы добавить, что мой ограниченный опыт не позволяет мне провести исчерпывающее исследование данной проблемы.

Некоторые авторы, в частности интересующиеся аспектом зависимости субъекта от объекта, подчеркивали объективную роль, играемую матерью в генезе аллергических привязанностей. Я думаю согласиться с Виттковером в приписывании этой роли только части невротических суперструктур пациента. Полагаю, что случаи, в которых возможно установить взаимосвязь со специфическими материнскими фрустрациями, не объясняют ни разыскиваемое аллергичным пациентом безграничное слияние, ни единство аллергической эмоциональной основы. Здесь мы имеем глубокую структуру, которую отчасти можно приписать наследственности.

Я проявил осторожность, заявив, что мой термин «аллергические объектные отношения» – временный. Это если не говорить о том, что я наблюдал лишь ограниченное число таких случаев. Возможно, мой клинический материал включает фактор, принадлежность которого к аллергии я упустил и который лучше было бы обозначить уже описанным мною типом отношений.

В окончательном анализе эта интенсивно активная и полная идентификация аллергичных пациентов со своими объектами – не что иное, как насильственное и неизменное выражение факта, существующего у нас всех: «быть» другим человеком. И именно степень этой активности делает пациента аллергичным.