Текст книги "Родитель «дубль два»"

– Для того, чтобы встретить врага в воздухе!

– Именно для этого у нас стоит локатор. И я, как только прилетел, сразу занялся его запуском и настройкой на работу в целях ПВО.

– Вас не было в момент последнего налета в воздухе.

– Лично меня – нет, но эскадрилья провела два воздушных боя: один у Калище, между Оредежью и Лугой, второй – у Копорья. Эскадрилья сбила двадцать два «лапотника», заставила остальных сбросить бомбы на собственные войска, оттянула на себя шестнадцать истребителей противника и всех их сбила. Тридцать восемь самолетов. И руководил отражением налета на базу флота наш начштаба, подполковник Коростылев. Противник до города не дошел. А утром флот был атакован, и корабли получили повреждения. А я в это время выполнял приказ командующего флота: привести в порядок корабельные радиолокаторы. Запасные части для них доставлены в Кронштадт. Специалист-локаторщик принят на военную службу и направлен по предписанию на «Максим Горький».

– Нет никаких доказательств, что сбито столько самолетов. Подтверждения с земли нет.

– Есть аэрофотоснимки места боя, сделанные майором Хабаровым и его ведомым старшим лейтенантом Аврамцевым. Там костров – полно. Немцы шли в набор, только взлетели. И есть четырнадцать пленок ФКП. Там есть, что посмотреть.

– Почему не реагировали на мой приказ немедленно возвратиться на базу?

– Такого приказа не поступало, товарищ генерал-майор. Здесь все летчики.

– Я лично отдал его в 00.15, через двенадцать минут после вашего самовольного вылета!

Все недоуменно переглядывались. Это реальное неподчинение старшему начальнику, за это он имел право отправить всех под трибунал.

– Извините, товарищ генерал-майор, где вы его отдавали?

– На СКП.

– Так там станция на другом канале работает. Ее используют только для взлета и посадки, чтобы остальным не мешать. В бою связь осуществляется через передатчик, установленный в штабе и на посту РЛС. Вот стоит лейтенант Теньков, мы держали связь с ним.

– Вы, товарищ генерал, прибыли в… – он заглянул в журнал, – в 00.48, группа уже возвращалась, о чем я вам и доложил.

– Почему связь настроена в нарушение существующего «Положения об организации связи авиации КБФ»?

– А мы к КБФ не относимся и действуем на основании «Временного положения о средствах связи Ейского военно-морского авиационного училища летчиков РККФ имени Сталина», под моей редакцией и с корректурой на 25 августа текущего года. Утверждено начальником училища генерал-майором авиации Андреевым. Лейтенант! «Положение» дайте. Вот, пожалуйста. С печатями, отпечатано в типографии училища, с грифом «Совершенно секретно».

Это был удар под дых, так Самохина давненько не «опускали». Да еще и в присутствии начПО, начштаба и, главное, дивизионного комиссара Смирнова, Члена Военного Совета флота.

Но отступать было некуда, столько «политиков» в штабе, значит, решается вопрос о снятии с должности. Отстранить командира полка возможно только, если это дело согласовано и утверждено Военным Советом флота.

Поэтому в бой вступил молодой и курчавый дивизионный комиссар, бывший заместитель командующего по политической части морской обороны Ленинграда и Северного района. Это обстоятельство Петр уже знал, когда был в штабе форта «Риф», там на доске почета он видел фотографию этого человека. Голос у комиссара был довольно высоким, но не раздражающим.

– С какой целью был произведен вылет?

Они вошли в штаб недавно, разговаривать с лейтенантом не стали. Не их уровень. Самохин торчал на СКП, а дежурный плана и маршрута полета никогда не знает. Его дело – коробочка, старт, свободные полосы и места стоянок. Он сказал, что командир и начштаба вылетели с дежурным звеном, больше ему ничего не известно. Кричащее начальство никто не любит, а задающее глупые вопросы – тем более. С такой организацией управления никто из руководства не сталкивался, поэтому Самохин принял окончательное решение «снять к чертовой бабушке сопляка», тем более что Коростылев все знает, все умеет и гораздо более управляем. Он схватил там же на СКП трубку телефона и вызвал остальных, чтобы сразу по прилету «закрыть вопрос».

– Получили сообщение о групповой цели в районе Тапа-Раквере. Предполагали, что ее направили на усиление группировки. Данные фоторазведки говорили о том, что немцы проводят восстановительные работы на аэродроме Котлы. Приняли решение перехватить цель до ее посадки. Мой постоянный ведомый старший лейтенант Осадчий отдыхал, а второй высотный самолет – это самолет начштаба. Я предложил ему «проветриться». Смутило то обстоятельство, что самолеты шли выше пяти тысяч метров, а модернизированные ЛаГГи дежурного звена на высоте имеют проблемы с мощностью. Вышли к Нарвскому заливу и перехватили «девятку» Ю-88А, по номерам и эмблемам, приписанных к 806-му полку морской авиации немцев. Самолеты были странными, у них какой-то «живот» под брюхом, шли на семи тысячах, курсом на Кронштадт. И я принял решение сразу их не атаковать, довести до линии фронта у Калище и валить их там, чтобы посмотреть потом, что они нам приготовили. Девять машин сбито над нашими войсками и упали в районе Коваши – Сюрье.

– Ну-ка, ну-ка! – комиссар покрутил ручку «полевки», назвал позывные, подождал немного.

– Доброй ночи, Василь Егорыч, что скажешь? – И замолчал, кивая головой, лицо разгладилось, улыбнулся. А потом нахмурился, сжал губы. – Понял, сейчас позвоню на Александр. Уже звонили? Правильно, молодцы.

Поднял руку, вытянул палец и сказал:

– Восемь упало там, где сказали. Один перетянул через линию фронта, но тоже упал. Сбросили парашюты, шестая бригада думала: десант, а это мины и торпеды с крыльями. Но все-таки, почему вылетели без разрешения, капитан? Почему игнорируете командование? – и его палец указал на Самохина.

– Да никто его не игнорирует, начальство есть начальство. Было приказано прибыть и доложиться в ГэШаэФ до 12.00 вчера. Несмотря на утреннюю бомбежку, отсутствие транспорта и прочие неудобства, я уж не говорю, что пытались нас сюда засунуть без наземного состава, в 09.45 были у командующего авиацией флота. Но по дороге я обратил внимание на то, что на «Марате» отсутствует вторая антенна РЛС, вертикальная. То есть высота целей не определяется, только направление. Пришлось прямо из кабинета товарища Самохина звонить командующему флотом и объяснять тому, насколько он не прав, пренебрегая таким средством ПВО. Часть разговора шла в его присутствии, потом они, с моим начштаба, вышли, чтобы не мешать. По окончании разговора и представления я сообщил, что имею приказание комфлота срочно заняться локаторами.

– А вы какое отношение к ним имеете?

– Самое прямое, я – один из соавторов трех из этих разработок: РИФа, «Наяды» и «Гнейса». И впервые здесь на Балтфлоте появился именно в качестве члена Госкомиссии по сдаче этих изделий заказчикам. Тот локатор, который сейчас стоит на форте «Риф», устанавливался с моим участием. Первый мой сбитый самолет: бомбардировщик «Бленхейм», был сбит над Финским заливом ночью 5 декабря 1939 года. Вот запись об этом. А это – орден Ленина за эти разработки.

– Теперь становится более понятно, почему вы проявили такое рвение в этом вопросе, – ехидно вставил Самохин.

– Я свое рвение проявил несколько раньше, товарищ генерал-майор, когда организовывал работу отдельного звена у Суомуссалми и эскадрильи под Черниговом. Вас сегодня просили предоставить в наше распоряжение пикирующие бомбардировщики? И где они? А у меня приказ наркомфлота: защитить флот от истребления с воздуха.

– Такой приказ у всех, – злобно заметил командующий авиацией.

– И как этот приказ выполняется, я лично наблюдал с крыши вашего КП. Для того, чтобы защитить флот – требуется не допускать к нему противника, действовать на бо́льших дистанциях и уничтожать его, в первую очередь, на аэродромах. Лучшее ПВО – это наши танки на его аэродромах. С этим у нас пока проблемы, так хотя бы бомбардировщики дайте с ротационными бомбами.

– Не дает немец действовать по-другому, войска прикрыть не можем. Превосходит «мессершмитт» все наши самолеты.

– Нормалёк! А нас какие самолеты атаковали у Луги? «Ньюпоры», что ли? – не выдержал Коростылев. – Миша, ты говори, да не заговаривайся. И не сраная пара или четверка, а четыре звена. Все сбиты.

– Ну, повезло один раз. У нас утром не вернулось пятеро из тринадцати. Днем еще трое. С такими потерями от 61-й скоро ничего не останется.

– А у нас потерь нет.

– Говорят: у вас самолеты новые.

– Самолеты у нас ЛаГГ-3, только самодельные. Вон, Петр их за неделю сделал в Ейске, с Сивковым, инженером нашим.

– Не понял! – сказал Самохин.

– И я тоже, – удивился начПО Кузнецов, тоже член Военного Совета, заместитель Смирнова по авиации.

– У нас три машины – заводские, два высотных перехватчика, у них М-105ТК-2 стоят и пушки 23-мм, и один, собранный на заводе № 84, недавно, во время его ремонта в Москве. Остальные – самоделки.

Начальство всей толпой двинулось в импровизированный ангар, который был сооружен для производства ночных работ по обслуживанию машин в целях маскировки из обычного капонира.

– Смотрю, обживаетесь! А материалы где достали?

– Соседи поделились: катерники и Курортстрой.

– Смотрите, с этим делом строго. Оформляйте заявки, наладьте работу службы снабжения.

– У нас еще ничего нет и никого. Приказ о формировании полка получен двое суток назад.

– Понятно, ладно.

Вошли в ангар, там стоял раскапоченный ЛаГГ с движком M-82. Со снятыми пушками и пулеметами, только что вернувшийся из боя.

– Чья машина? – спросил Самохин.

– Моя, капитан Звягин, старший летчик первого звена, – представился один из пилотов.

– А почему все разобрано? – задал вопрос Смирнов. – Повреждения получили?

– Нет, послеполетное обслуживание, пушки чистят, проверяют двигатель, обычная процедура. Если есть повреждения, то их устраняют, – недоуменно ответил Николай.

– А вроде как все заводское. Что не так-то? – продолжил задавать вопросы ЧВС.

Самохин слегка усмехнулся, дескать, с кем имеем дело, но ответил без усмешки:

– Да нет, машина совершенно новая, впервые вижу. А мощность какая?

– 1420–1580 сил, их две модификации, одинаковых достать не смогли.

– А скорость?

– Конкретно у этой машины не замеряли, больше 600 километров в час. В ЛИИ намерили 630 на высоте 6000 метров. А у земли – 570, гораздо больше, чем у «фридриха». Но с высотой – падает, нагнетатель у нее отсутствует. Двигатель – от легкого бомбардировщика-штурмовика Сухого.

– М-да… Такие бы машины, да перед войной, – вздохнул Самохин. – И что говорят промышленники? Их выпускать будут? И когда?

– Есть постановление ГКО об их выпуске на 84-м заводе. Правда, мы его еще не видели, но полк будет укомплектован этими машинами. Одну, как я говорил, уже прислали. Захаров далеко стоит?

– Да, в том конце аэродрома.

– Идти туда смысла нет, да и ночь на дворе. Так, товарищи летчики, все свободны. К вам вопросов никаких нет. Всех со сбитыми поздравляю. Так их и бейте. Ну, а с вами, товарищи, мы продолжим.

– Может быть, за столом, товарищ комиссар. Мы, вообще-то, после вылета, – обнаглел Петр.

– От чая мы бы не отказались, – сказал Смирнов.

И, вместо штаба, все повернули к столовой. Но, кроме чая, оба комиссара от всего остального отнекались, глядя на них, то же самое сделали и остальные. А Петр и Денис Степанович съели свой стартовый завтрак: яичницу из двух яиц, бутерброды с джемом и выпили какао с молоком. Бросили в рот обязательные желтые драже витаминные[3]3
  Пишу об этом специально, потому, что в городе в тот день впервые уменьшили выдачу продуктов всем категориям населения, включая некоторые категории военнослужащих. Летчиков это не касалось. Их нормы оставались довоенными.


[Закрыть]. Первое звено попрощалось с начальством и вышло.

– Пройдемте все-таки, в штаб, к телефонам, я себя без них как без рук чувствую, да и руководству надо сообщить о том, что разобрались с ситуацией, – сказал Смирнов.

Не знаю, что подумал Петр, но у меня ехидная мысль проскочила: Трибуц таким образом пытался отделаться от важного свидетеля своего прокола. А что, локаторщика ему Петя нашел, теперь самое время его «врагом народа» объявить и в расход пустить. И никто об этом никогда и ничего не узнает. Смирнов соединился именно с Трибуцем, выдав его с головой:

– Владимир Филиппович, я еще в тринадцатом полку, разобрались с самовольным вылетом на задание… Нет, никакого нарушения дисциплины не было. У них организовано круглосуточное дежурство по боевому расписанию, в случае обнаружения противника на одиночный самолет высылается пара самолетов, на групповую цель – звено или звено с усилением. В случае массового появления противника – все самолеты. Приказ оформлен, подписан вышестоящим руководством и закреплен действующим положением командования Черноморским флотом… Да, отличается… Видите ли, Владимир Филиппович, командир полка и начальник штаба вылетели на задание потому, что имеют машины с повышенной высотностью. То есть действовали в соответствии с обстановкой. Вы получали доклад из шестой бригады морской пехоты?.. Комиссар бригады устно по телефону сообщил мне, что над их участком фронта был ночной бой между немецкими бомбардировщиками и нашими истребителями. Сбито девять вражеских самолетов, часть из которых сбросила на парашютах свой груз. Для ликвидации вероятного десанта был поднят третий батальон. Парашюты были обнаружены и вызван Александров, флагмин. Немцы шли торпедировать наши корабли и минировать Морской канал. Мины донные, командир 3-го батальона капитан-лейтенант Макарычев сам минер, сказал, что мины – новейшие. А торпеды снабжены крыльями. Так что награждать надо всех участников вылета. И по поводу дневного налета. Имеются доказательства, что первая эскадрилья 13-го полка сорвала налет пикирующих бомбардировщиков на Кронштадт, в котором принимало участие около 120 пикировщиков. Внезапная атака эскадрильи вынудила немцев сбросить бомбы и уходить, так как в тот момент они не были прикрыты истребителями. Наши летчики сбили двадцать два самолета Ю-87, а затем еще и шестнадцать истребителей. Причем они увели их от Кронштадта к Калище, чем облегчили отражение налета на город. Полк особенный, в эскадрилье собраны лучшие летчики-инструкторы училища имени Сталина. У них новейшие самолеты, которые превосходят немецкие, и новая отработанная тактика ведения боя. Поэтому товарищ Самохин не понял действий этого полка и его командования. Полк сейчас находится в стадии формирования, поэтому предлагаю наших «безлошадных» опытных летчиков направить в Стаханово, с тем, чтобы ускорить появление данных машин у нас… Соответственно, Владимир Филиппович… Несомненно… В завтрашнем номере, и в Москву отправим… Само собой… Организуем, привлечём… Ну, а куда денутся, поделятся, конечно… Так и сделаю, от вашего имени.

ЧВС положил трубку, покопался в портфеле, подозвал своего помощника или адъютанта, показал ему на машинку в штабе, и тот с большой скоростью застучал на ней, заполняя красно-белый лист бланка. Второй полковой комиссар подозвал Коростылева, получил от него требующиеся бумаги, достал кучу бланков временных удостоверений и начал в них писать. Стоявший у стены дивизионный юрист, который молчал всю дорогу, обратился к дивизионному комиссару:

– Николай Константинович, похоже, что мы здесь больше не нужны?

– Да-да, можете уезжать.

Тот подошел к Коростылеву и Петру, козырнул и подал руку.

– До свидания, товарищи командиры. Еще увидимся.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – съёрничал Петр, сплевывая через левое плечо.

Дивюрист не обиделся, хлопнул пацана по плечу.

– Служба у нас такая. Председатель трибунала флота Нестеров. Рад знакомству и тому, что услышал. Успехов.

Самохин немного походил по штабу, подозвал Коростылева, и тот объяснил назначение штурманских приборов в центре управления полетами, должности каждого из присутствующих там. Покивал головой, затем взялся за трубку телефона, запросил какую-то «гвоздику», затем рявкнул на кого-то:

– Что ты мямлишь? Кто тебя на связь поставил, если доложиться не можешь? Где Крохалев? Быстро на связь! Распустились в тылу, понимаешь… Я, я. И тебе не хворать… Понял, понял. Ага… Отменяю. Добро! У тебя РРАБы есть?.. Ну, тут требуются. Вот что, освобождай машины… Да, все, ситуация изменилась. Ты последний приказ комфронта слышал? Что там сказано? Атаковать днем и ночью, изматывать. Так что готовь РРАБы на полную нагрузку. Сам сюда, я в Лисьем Носу. Кондаурова захвати с собой. И быстро. Давай.

Пальцем сделал знак Петру, чтобы подошел.

– Пикировщиков я тебе дам, все, что остались. Беречь как зеницу ока. Им тут другое приказание было дано, так я его отменил. Сейчас подъедут командир 73-го, Герой Союза полковник Крохалев, и его начштаба. Ну, и распланируете работу. План – мне на стол на утверждение. Базируются они вот здесь, скорректируйте карту, полосу закончили удлинять три дня назад. Груз там тяжелый и секретный. Но аэродромы – важнее, это ты заруби у себя на носу. Но помни, что это задание на них висит, и проводи все так, чтобы машины были целы. Государственной важности вопрос.

Самохин уже понял, что прямой как палка Петр режет правду-матку прямо в глаза, и тем опасен. Лучше ему потакать, быстрее сам голову сломает, потому что противник его и его людей будет караулить, так как опасны они и сами лезут к теще на блины, туда, куда Макар телят не гонял. Они, немцы, и не таких обламывали. А если все пойдет хорошо, то действиями этих людей руководил он, поддерживал их начинания, и это буксиром выведет его на более высокую ступень в сложной иерархии флота.

Было уже половина третьего, когда в штабе появились «пикировщики». В кавычках, потому сразу заявили, что делать это даже днем они не умеют. Машин у них двенадцать осталось. Из них два Пе-2р, которые в бомболюках имели стационарный АФА, и для бомбежки не годились. Итого – десять, РРАБов всего шесть, для остальных нет 2,5-килограммовок. Будут использованы сотки в мотогондолах и 25-килограммовки в люках и пакетах под крыльями. Маршрут проложили аж через Ополье, чтобы сбить противника с толку. После атаки отход на восток, потом через Колпино домой.

Так как разработка маршрута прошла без Крохалева и Кондаурова, и уже на плане стояла подпись Самохина, тем ничего не оставалось делать, как надиктовать координаты поворотов в свой штаб и дать команду на вылет. Сопровождать отправили Сашу Хабарова в составе третьего звена. Какой-то урон аэродрому был нанесен. Бомбили курсом 90 просеку в лесу, которой до войны не было. Я-то знал конфигурацию этого аэродрома, который два года был для нас домом родным. И где немцы прятались от бомбежек и выставляли нелетающие самолеты, мне было хорошо известно. С детства! На фотографиях отмечались пожары и взрывы. Там же в лесу был склад боепитания и ГСМ. Хабаров удачно провел штурмовку прожекторов ПВО и фактически сорвал постановку заградительного огня. Эскадрилья «пешек» шла на большой высоте, бомбила с горизонтали и шумела здорово. Сопровождающее звено, наоборот, шло на малой и впереди бомбардировщиков, и заходили они со стороны Выры, правее и под углом к линии просеки. Немецкие батареи стояли до и после будущей улицы Куприянова. После атаки истребителей у немцев осталось только два прожектора на станции за железной дорогой. Пара немцев после атаки взлететь не смогла, ее тоже обстреляли, но поджечь не смогли. В тот же день оберст-лейтенант Траутлофт отправил в Берлин шифровку, что настоятельно требует прислать новейшие Fw-190, с ночными прицелами, так как «Große Ratte», действительно, появились в ночном небе Петербурга и проявляют активность.

Еще в пять утра стало понятно, что немцы не отказались от своих планов: стереть Балтфлот бомбами. Активизировалась работа радиостанций в Острове, Пскове, Тиле. Там базировались «большие» немцы. Петр позвонил Самохину, но за него ответил адъютант:

– Командующий отдыхает, разрешил вам действовать по обстановке.

Двенадцать самолетов взяли курс на Тарту. Погода, вежливо говоря, была не очень, низкие облака, правда, невысокой плотности с вытянутыми разрывами. Запасной целью были те же самые Торошковичи. Лишь на подходе к Гдову, когда прошли Сланцы, оператор обнаружил цели: над Чудским озером поднималась немецкая «свинья»: в растянутом строю находилось около 50–60 «юнкерсов-88».

Тяжелогруженные машины подходили к восточному берегу озера, когда их выставили на фон посветлевшего востока и взяли в прицелы двадцати четырех пушек и такого же количества пулеметов. Атака с 3/2 снизу. У этих машин это ахиллесова пята. Нижняя огневая точка сдвинута вправо и кабина стрелка тесная, с небольшим ходом пулемета. Работали в основном из пушек, на обратном возможен бой с истребителями. Весь экипаж у «юнкерса» находится в небольшой кабине с довольно высоким фонарем. Шесть замыкающих машин II/KG1 одновременно были атакованы из темноты. Строй не сомкнут, скорость в наборе маленькая, а облачность узкая и рваная. Канал связи забит помехами, и тут же последовала атака головных машин. Опять одновременно, но на этот раз вторая шестерка ушла вверх с переворотом, стремясь выйти из-под возможного обстрела на косой петле. Нервы и отсутствие команды ведущего, который получил снаряды по кабине слева, а штурвал у машины один, и его бомбардир нажал на сброс боезапаса, вызвали массовое сбрасывание бомб у остальных машин. Задача выполнена! Пусть летят куда хотят. Петр подал команду сбор и развернулся на обратный. Возвращение домой могло быть сложным.

До шести восемнадцати еще дважды атаковали группы бомбардировщиков, в последней группе были Ju-87, с большими тонными бомбами под фюзеляжем. У этих немного задержались, они наиболее опасны для кораблей. Затем отрывались от восьми истребителей, почти стелясь над лесом. Они отстали и потеряли эскадрилью, но Петр развернулся и атаковал их сзади снизу. Сбили четырех замыкающих и повернули на Кронштадт. Через полчаса выйдет солнце. Собраться для нанесения удара по флоту эскадрилья не дала. Это – главное, но счет – явно в нашу пользу, и будет учтен командованием, как нашим, так и немецким. Треугольник Лисий Нос – Тарту – Луга мы освоили. Пастись там никому не удастся. Жаль, силенок маловато, и те раздергивать на несколько целей приходится. Денис Степанович уже поднял остатки двух полков 61-й на «чайках», «ишаках» и «мигах» встречать остатки «армады» и подчищать небо от них. Хабарова он придержал, как резерв, до пополнения остальными запасов топлива и боекомплекта. Но немцы отвернули. Лишь несколько бомбардировщиков на малой высоте попытались прорваться, но не к Кронштадту, а к Пушкину. 71-й ИАП отлично по ним сработал, и без потерь.

Следующий вылет организовали уже на прикрытие действий 71-го и 73-го полков. «Чайки», «илы» и «пешки» работали по позициям немцев между Красногвардейском и Дудергофскими высотами, и на подходах к Пушкину. Целями для БШУ были артиллерийские батареи 105-мм, пытающиеся выбить наши войска из Тайцев, кирпичного завода Свердлова и высоты 94 у деревни Новой. Немцы здесь пытались задержаться на плацдармах на левом берегу Ижоры, для будущего штурма города. Это была «вотчина» Траутлофта, который уже поселился со своим штабом в царском дворце. Из Сивориц до Вайи и Вайялово всего 16 километров. Это – требование комфронта. Ведь налеты на Кронштадт помимо давления на флот, действовали, в первую очередь, на красноармейцев, морских пехотинцев и бойцов народного ополчения. Когда в воздухе черно от немецких самолетов, то руки начинают дрожать, прицелы сбиваются, и в сердца забивается страх, а в голове пульсирует одна мысль: «Всё, сходил за хлебушком».

Узнав, что у флота есть еще порох в пороховницах, генерал армии приказал все имеющиеся силы бросить на самое угрожающее направление. Приказы посыпались один за другим, часто взаимоисключающие. Какое-никакое взаимодействие с Левашовым, Бычьим Полем и ЛесАкадемией было установлено. Мы, втроем, Петр и Степаныч, проработали чисто тактику, ведь остатки флотских машин бросали прямо в пасть «пятьдесят четвертой». А у нас только 16 летчиков, Степаныч на боевом посту и на вылет не пойдет. Его дело – дирижировать этим оркестром. Первыми пошли «чайки» 71-го полка, их подхватят у выхода из-за дамб Морканала «ишачки» непосредственного прикрытия. Выше пойдут «пешки», с задачей быть над целями через пять минут после «чаек», их прикроют три МиГа и два наших ЛаГГа. Все машины – высотные, и вниз не пойдут. А между ними в серединке будут работать семь пар «свободных охотников» на ЛаГГ-3м.

Петр обменялся с Захаровым машинами, решил опробовать «заводчанина», куда перенесли станцию постановки помех с его ЛаГГа. Там, где у стандартного самолета стоял неудобный блок настройки «Океана», Петр на своей машине воткнул генератор белого шума, подстроенный по выявленным немецким частотам. Мощность, конечно, мизерная, но шум противный, и слышали его только немцы. Долго выдержать такое в наушниках никто не мог, слушатели вставали и уходили с концерта, чего, собственно, и добивался «маэстро». Наличие переменного контура позволяло настроиться на ходу, зафиксировать несколько каналов, короче, влиять на условия связи в месте боя. Такая же, но с автоматической перенастройкой, кнопка могла быть использована и на своих каналах, как дуплексной, так и симплексной связи, чтобы прервать болтуна или забить передачу ненужных сведений. Различие было в том, что для своих стояла нефиксированная нормально разомкнутая кнопка, а на немецких – тумблер. По уму, такие приборы надо ставить на все машины командиров звеньев минимум, но началась война, и канал получения электронных ламп иссяк. Задумка, как это сделать, была, но существовала одна «маленькая проблема» – режим перемещения по городу. В городе – осадное положение, множество патрулей, комендантский час и прочие удовольствия. Из-за этого не удается посетить мать и сестричек. Постоянный ночной пропуск у него еще отсутствовал. Маме отправил письмо и телеграмму с почты поселка. Но ответа еще не получил. Я знал, что бабушка пошла добровольцем, заряжающим орудия в батарею на Стрелке. Но Петр этого не знает. Всё, взлет!

На этот раз заправлено только три из пяти баков, на большей части машин сняты камеры, высоту не набираем, идем на максимале у самой земли. Задача – войти в соприкосновение с противником в момент выхода из атаки наших «чаек». Строй эскадрильи – разорванный, с визуальным контактом только с двумя парами, между которыми 500 метров. У Красного Села нас Степаныч чуть придержал, торопимся, немцы еще даже не взлетели. Конечно, атака самих Сивориц была бы предпочтительней, но там немцы столько зениток наставили, что всеми имеющимися силами это сделать затруднительно. Еще много зениток было у Гатчинского дворца. Для взятия Красногвардейска 18-я армия использовала силы трех армейских корпусов, два из которых были моторизованными: 41-й и 56-й. Правее действовала 16-я армия генерала Буша, 28-й армейский корпус. Это ее 39-й мотокорпус замкнул кольцо вокруг города. Сам по себе наш удар – комариный укус, но его требуется использовать для нанесения невосполнимых потерь основному противнику: 54-й истребительной эскадре. И Петр сменил тактику, до этого он оттягивал противника от бомбардировщиков, подставлял хвост. Сейчас предстояла атака с хода.

– Буки! Глаголь! Есть! – И переход на туркменский, для каждой из семи пар даются свои цели.

Немцы уже маневрируют и пытаются атаковать на выходе из атаки тройки «чаек», подставляя хвосты под удар снизу. Щелчок тумблером последует только после того, как враг нас заметит. Огонь! Четыре трассы рвут «мессер» ведущего, капитан Антохин решетит ведомого. «Чайки» ушли на вираж, атака на них сорвана, они разворачиваются для удара по земле. Шесть пар охотников удачно сработали, одна из пар немцев виртуозно увернулась от атаки, маневром у самой земли. «Мессер» легче ЛаГГа, этот маневр у него получается лучше. Но ее уже берут в клещи Хабаров и Пехов, позволяя Звягину спокойно набрать высоту. Степаныч дает новые цели, часть немцев пытается забраться выше к подходящим «пешкам», на них устремились «миги» верхнего прикрытия, еще одна пара чуть в стороне набирает высоту. У немцев сменился голос диспетчера, в этот момент Петр щелкнул тумблером и перекрыл передачу данных от наземника к звену «мессершмиттов». Он находился между ними и Сиворицами. Это было важно, так как сверху на немцев пикировали «миги», а снизу подходила пара Звягина. Выше пяти тысяч «МиГ» вообще-то превосходит «фридриха», даже по огневой мощи: три БС и два ШКАСа. Их еще не ободрали. «Пешки» отбомбились, точнее, сбросили бомбы с пологого пикирования, и пошли назад.

Немцы больше машины не поднимают. Две пары крутятся возле Сивориц. Пара охотников пытается завязать бой с Захаровым на высоте, три пары ведут бой с четверкой Хабарова и тройкой «мигов». Петр собирает шестерку и набирает высоту, чтобы помочь Хабарову. Но после того, как вспыхнул еще один «мессер», оставшаяся пара и ведомый второй свалились в пике, попытались уйти за счет этого. Три пары Петра на встречных курсах их обстреляли, еще двух повредили, но разворачиваться было бессмысленно. Немцы уходили. А Захаров продолжал «хороводить» с немцами на высоте, выписывая белые круги инверсии, иногда украшая их трассами. К сожалению, с тремя баками по дальности мы были примерно равны с «мессерами», совсем ненамного превосходя их по этому параметру. К тому же наверх подходили «миги», поэтому бой наверху закончился ничьей. Немцы из его вышли, Захаров преследовать их не стал. Опять отказала пушка у обоих ЛаГГов, а двумя пулеметами много не навоюешь.

Линдеманн немедленно вызвал к себе Траутлофта, оба жили в одном дворце, но оберст-лейтенанта пришлось ожидать, он, видите ли, в воздухе. Прибыл в шлемофоне и комбинезоне, от него несло порохом и бензином. Не мог переодеться?!

– В чем дело, оберст? До каких пор мне терпеть удары русской авиации, которая, по вашим же словам, давно уничтожена и вы действуете свободно? – генерал обострял, он знал исход вчерашних налетов, и что под Петербург прибыли «Große Ratte». Но требовалось отводить не успевшие окопаться войска с плацдармов, на которые русские обрушили огонь тяжелых корабельных орудий с позиций у Дудергофа, перемалывая там все, что только можно. Требовался «козел отпущения», и Линдеманн выбрал такового.

– Господин генерал, дело не только и не столько в «больших крысах», у русских явно сменился командующий авиацией. И он знает, что исправных машин у меня совсем чуть-чуть, коммуникации растянуты до предела, мы вынуждены были снять последний шварм с Волховского направления, так как ночным ударом у меня выведены из строя полностью или значительно повреждены двенадцать самолетов в Сиверской.

– Вы не укрыли самолеты? Для меня это новость.

– Самолеты были рассредоточены в лесу, мы согнали пленных, захваченных 16-й армией, и за два дня оборудовали площадку, которую накрыли маскировочными сетями. Но русские ударили бомбами именно по ней. Служба безопасности выяснила, что перед этим ночью несколько человек из пленных предприняли попытку побега, трем из них это удалось. По всей видимости, они сумели каким-то образом передать эту информацию русскому командованию. Мы предприняли меры по предотвращению новых таких попыток, каждый пятый военнопленный был расстрелян, но я не могу отказаться от использования пленных для скорейшего оборудования всех аэродромов гешвадера.