Текст книги "Родитель «дубль два»"

– Сколько у вас исправных самолетов?

– После сегодняшнего боя их осталось девять. Есть еще четыре, но они находятся под Сольцами, обеспечивают оборону и сопровождение правого фланга группы армий. Там такого не наблюдается, потери есть, но они незначительны. Я направил в адрес рейхсмаршала радиограмму о срочном направлении сюда для борьбы с «крысами» новых наших «кошек». Ответ получен, через два дня перегонщики доставят новые машины.

– Два дня, оберст, не более! Через два дня пробить эту чертову оборону у Дудергофа. Я вынужден отвести войска с плацдармов на левом берегу Ижоры, и вина за это целиком лежит на люфтваффе. Я доложу об этом фельдмаршалу, а он – выше. Подумайте об этом! Дворцы Петербурга уже видны в бинокль, но сделать фото напротив них вам может и не удастся. Я наблюдал за сегодняшним боем с наблюдательного пункта в левой башне дворца. Ваши люди были просто беспомощны.

– Русские сменили тактику, раньше «гроссе ратте» открыто в бой не вступали, уходили за счет большей скорости и били тогда, когда у нас начинался отход, то есть не было топлива, боеприпасов и времени с ними связываться. Большой маневренности они не показывали. Сегодня выяснилось, что и по вертикальному и по горизонтальному маневру они имеют значительное превосходство, не говоря уже о мощности огня. Организованный ранее радиоперехват, с помощью офицеров бывшей царской армии в качестве переводчиков, по совету летчиков Финляндии, мало чего дает. Они используют код для переговоров, в отличие от нас и остальных русских. Их действия скрытны и непредсказуемы. Я сегодня дрался с парой русских ЛаГГов на высоте десять – одиннадцать километров. По используемому каналу связи – эти машины принадлежат этой группе русских. Я решил сбить их, чтобы попытаться захватить летчика оттуда и осмотреть оборудование этих самолетов. Но мне этого не удалось. Прекрасно слетанная пара, в кабинах которых сидят настоящие асы. ЛаГГ – очень крепкая машина, сбить ее трудно, но этим двум даже зайти в хвост не удалось. Правда, у нас отказала связь. Они же действовали слаженно и агрессивно. Но у них отказали пушки. Сначала у ведущего, он всего три выстрела из нее сделал, а возможности ее перезарядить мы ему не давали, а потом и у ведомого. По нам они попадали, и у меня, и у Хольтце есть пробоины. Хольтце привез дыру на хвосте от их пушки. Если остальные пилоты их группы такие же асы, то проблем у нас будет с ними много. Надеюсь, что новые машины дадут нам возможность рассчитаться за камерадов.

– Речь не мальчика, но мужа, полковник. Признавать опасность и достоинства врага, но стремиться к бою с ним, это тевтонский дух. Ваших объяснений достаточно. Я смягчу формулировки. Но срока я не изменю. Фельдмаршал требует ключи от города, мои войска стоят у его стен ближе всех.

Во время второго и третьего нашего налета на позиции 18-й армии противодействия со стороны немецких истребителей не было. Они притихли и ожидали пополнения. В середине дня начался отвод их войск с плацдармов. Наши войска занимали утерянные было позиции на Ижорском рубеже, вновь зарываясь в землю, убирая мины-ловушки, поправляя блиндажи и дзоты. Артиллерия «Авроры» перенесла огонь, выселяя непрошеных жильцов из музея.

В 16.00 из Стаханово прилетела вторая эскадрилья полка во главе с новым батальонным комиссаром Алтуфьевым. К сожалению, большая часть летчиков – сержанты выпуска сорокового – сорок первого годов, в основном – двухгодичники. Их еще учить и учить требуется. Доложились начальству, Смирнов, Кузнецов и, главное, Самохин, приказали отправить всех, не имеющих боевого опыта, во 2-й и в 3-й ЗАПы флота, в Паголду под Тихвином и в Богодухово. Вместо них из Кронштадта и Левашова перевели безлошадных летчиков.

Нам же требовались срочно блоки переключения каналов связи для этих машин и кварцы. С этим вопросом Петр обратился к Кузнецову, так как в отличие от остальных, он имел высшее образование. В результате в полк передали из города автомашину М-1, с водителем, который привез пропуск, с комплектом каких-то хитро зашифрованных отметок, которые открывали доступ на различные объекты, в том числе склады ВМФ и оборонные заводы. Уже после решения этого вопроса стало известно, что Гудков на большинстве машин поставил РСИ-3м1 и РСИ-3м2, а к остальным прислал недостающие комплектующие. Но Петр поездку не отменил, и сразу после прихода машины выехал на Лесную сторону, к заводу «Светлана». Завод встретил его запустением, но он охранялся, его цеха использовались как продовольственный склад. Начальник караула внимательно прочел удостоверение.

– А сюда зачем?

– Здесь кто-нибудь из руководства завода остался? И где его найти?

– Один цех работает, есть люди в техникуме и в Отраслевой лаборатории. Остальное все – склады различные.

– Замечательно. В лабораторию разрешите пройти через территорию?

– Нет, там закрыто и опечатано. Обходить придется, в цех пойдете?

– Да, конечно.

– Вас сопроводят.

Женщина в синем ватнике, с неизменным наганом и с карабином провела его закоулками до цеха. Основной его продукцией были именно мощные радиолампы. Там он представился двумя фамилиями и показал орденские книжки с исправлениями. Официальный характер разговора мгновенно ушел в сторону оксидных катодов, новых методов нанесения и прожига, в прочие конструкторские дебри.

– Такой вопрос: здесь на «Светлане» выпускались магнетроны для РЛС «Наяда»: МИ-202д.

– Делали такие, здесь и делали.

– Так, отлично, а что из этого списка можете сделать здесь.

– Вот эти пятнадцать позиций, остальное – это «маломощки», третий цех. Его оборудование не вывозили, он к взрыву подготовлен.

– Макар Иванович, а люди, заводчане еще есть?

– Ну, как не быть? Увозили только тех, кто хотел, и тех, без кого не сделать ничего, а так вокруг стариков полно, с руками и головой, а рабочий паек много больше иждивенческого. У меня очередь стоит из тех, кто хотел бы поработать. Но пока заказов нет. Будут – народ найдем. Голодно, товарищ Ночных.

– Спасибо, Макар Иванович, увидимся.

– Как там немец? Жмет? Что-то второй день нет бомбежек.

– Бомбежки мы сорвали. Теперь хотим локаторы делать. «Наяду-Б» и «Наяду-М».

– Ну, по части сборки – это не ко мне. Это на Лесном и на Ваське. Я позвоню им, поговорю. У них тоже ремонтируют радиостанции поврежденные, и тоже заказов мало.

Вохровка, как только вышли, сразу поинтересовалась:

– А правда, что бомбить больше не будут?

– Постараемся, правда постараемся.

– Господи, страх-то какой был. Лишь бы не бомбили!

Политотдел флота базировался не в Кронштадте, а в городе на Исаакиевской площади, в здании бывшего германского консульства в Ленинграде. Большую часть здания занимал госпиталь, а Политотдел ютился, без всякого смеха, в двух комнатах отдельного домика во дворе, предназначенного для охраны. Перед войной их перевели в Таллин, который стал главной базой флота. Старое здание нашло новых хозяев, готовят им «хоромы» в Адмиралтействе, но туда они переедут много позже. Кажется, в сорок третьем. Там Петр нашел Смирнова и рассказал ситуацию.

– И зачем? Я понимаю, что вы специалист в этом вопросе, но какую пользу это может принести городу и флоту?

– Три станции могут надежно запеленговать место, откуда бьет вражеская батарея. И корректировать огонь по ней. Нас тут трижды гоняли бомбить батареи у Красногвардейска, бомберы отчитываются: снайперским ударом разнесли в щепки. И ведь не врут. По бревнышкам раскатывают ложные позиции, а батареи как били, так и бьют. И еще, «Риф», «Залп», «Заря», «Редан» – отличные станции, но они корабельные, а «Наяда» – три и пять машин в разной комплектации. Она мобильна. Может быть использована как в авиации, так и в артиллерии. Она нужна, как хлеб. А город мы удержим, а это – рабочие места. Люди есть хотят. Мне на заводе так мастер и сказал: дайте заказы, людей мы найдем сами, без всякого отдела кадров. Рабочие говорят, товарищ дивизионный комиссар.

Смирнов оперся на стол локтями, молчал и о чем-то думал, потирая большим пальцем правой руки левую.

– Закурить есть?

Петр достал пачку «Беломора».

– Вот что, заседание по этому поводу будет на днях. Я сообщу Щербакову и Кузнецову о ваших предложениях. Почему Кузнецову – потом узнаете, забирают его от нас. Жаль, но, конечно, масштаб для него мелковат. Есть такое. Если ответ будет положительным, то оборонпром обкома с вами свяжется. Вы на машине? Захватите с собой для полка, там подарки летчикам-орденоносцам. Именные. О действиях 13-го ОРАП ВМФ в двадцать один час Совинформбюро будет говорить. Готовится приказ Ставки о вашем переименовании. Но это пока секрет.

– Попросите номер не трогать, пожалуйста. Он нам удачу приносит.

Смирнов ухмыльнулся, ничего не ответил, что-то пометил карандашом у себя в бумажках.

Отсюда до дома – рукой подать, но главная дверь в квартиру заколочена крест-накрест. Спустился вниз, на одной из дверей увидел листочек «уполномоченный домкома». Им оказалась пожилая пенсионерка.

– Ночных? Девочки выехали в Пермь вместе с детсадом, 3 сентября, обе. Вот запись. А мать твоя в ополчении. Заходила один раз, когда девочек отправляли. Зенитчица она. Придет – что передать?

– Запишите мою полевую почту. Я здесь, на севере, напротив Кронштадта.

– Телеграмму приносили. Она на почте. Грохочет, когда ж это все кончится? Закурить есть?

Передав женщине несколько папирос, Петр повернулся и вышел к машине. Его путь лежал через Стрелку, поэтому я перед ней подал ему мысль постоять у парапета, там, где их всей семьей снял на второй день после приезда в Ленинград батальонный комиссар Ночных. Тоска, что не успел и, может быть, никогда больше не увидит родных, глодала Петра, он вытер глаз и попросил водителя остановиться у Стрелки. Магический пропуск на часового подействовал, он козырнул и разрешил пройти на батарею. Стрелку не узнать! Вся в брустверах, землянках, две когда-то песчаные дорожки покрыты дерном. Шесть орудий в орудийных двориках, наблюдательные посты на самих колоннах. Аккуратные штабели больших ящиков. Молоденький лейтенант обратился:

– Товарищ капитан, разрешите узнать цель вашего прибытия на батарею?

– Вон там постоять. Вот, видишь? Это – я. А это мама и две сестры. Тридцать шестой год. Вернулся, дверь заколочена, и никого.

Лейтенант щелкнул фонарем, быстро посмотрел на фото. Чему-то улыбнулся.

– Пожалуйста, проходите, товарищ капитан. Уважительная причина. Разрешите идти?

– Да, конечно. Вас это не касается, хочу немного постоять один. – Петр прошел к парапету, где-то внизу плескалась вода.

Вдруг чьи-то руки его обняли.

– Петенька, живой!

Он обнял бабушку, приподнял ее. Потом поставил на место.

– Ты здесь? Каким образом? Ты же майор госбезопасности.

– Нет, я – красноармеец, заряжающий вот этого орудия. На батарее не знают, что я – майор запаса. Не говори им. Отсюда я не уйду. С этого места орудие может жечь танки, откуда бы они ни подошли. Ты-то как здесь?

– Мышление у тебя так и осталось штабное, уже и директрисы прикинула, и возможность накрытия. Ты же можешь большее?

– Я им не верю, Ворошилову и компании, только пыль в глаза умеют пускать, поэтому буду исполнять свой долг здесь. Потом поговорим на эту тему. Ты не ответил.

– Я здесь вместе с моим полком. Перелетели двое суток назад. Четверо суток, как мою эскадрилью начали переформировывать в полк. Базируемся в Лисьем Носу. Может быть, перейдешь к нам? Я поговорю, вряд ли мне откажут.

– Ты под Лугой был? Не был. А я была. Этих нелюдей, которые женщин и детей гусеницами давили, жечь надо. Я останусь здесь, на батарее. Ой, шашку отцовскую забери, он всегда хотел, чтобы она тебе перешла от него.

Он пошел вначале за ней, но потом остановился и закурил. Опять этот лейтенант, просит закурить.

– У вас замечательная мама. Планирую ее командиром расчета поставить, я – командир взвода, это – два моих орудия. Это еще до меня было, видите, парапет посечен. Это стокилограммовка с «юнкерса», расчет почти полностью погиб, остался в живых только горизонтальный наводчик, она подбежала к орудию и встала на место заряжающего и вертикала. С того дня она у нас и служит. Мы ее бережём.

Петр зло махнул головой. Мать не переубедить, она упряма, и принятых решений не отменяет. Она передала шашку.

– И думать не смей меня с батареи забирать. Я здесь нужнее, да и тебе такой обоз совсем не нужен.

– А девочки? У тебя двое дочерей, каково им в детдоме.

– Не трави душу, без тебя слез хватает.

– Ну, вот что, спорим, что через месяц ты сама запросишься отсюда. Я не дам стрелять вашей батарее. Иди и слушай радио про мой полк, в двадцать один передадут. – Он распахнул шинель и показал полную грудь орденов: Ленина, два Знамени, две «КЗ» и медаль «За отвагу.

Развернулся и пошел к машине.

– Петя, Петенька! – Он обернулся. Мать так и стояла на том же месте. – Береги себя, если что – девчонок найди.

«Вот упрямица! Не бабское это дело: воевать! Впрочем, она на войне провела большую часть своей жизни», – эта мысль буквально пульсировала у него. Он осознавал, что мать имеет на это право. Это ее революция, ее страна, и она знает свой долг перед ней. Надо найти Веру и Нину. Больше всего она нужна им. Он уже вырос, и в ее опеке и поддержке больше не нуждается.

Три остановки по пути для проверки документов, затем раздача подарков. Черт, забыл передать матери свой пакет, пайки-то в армии гораздо меньше, чем в ВВС. Полк уже выслушал Левитана. Эскадрильи он предложил переформировать, с целью ускорения ввода в строй новых людей. Четвертое звено ночью сопровождало двух разведчиков к Тилю, это под Тарту. Остальные отдыхали. Завтра с утра вывозные полеты для вновь прибывших летчиков, сдача ими зачетов по связи и сигналам. Большинство из них так и уснули с конспектами на лице. Полк жил обычной фронтовой жизнью в период небольшого затишья на фронте. А командир озадачил комиссара небольшой просьбой: организовать поиск своих сестер. На официальные запросы отвечают быстрее и подробнее.

17 сентября с утра Петр занимался полетами и занятиями по тактике с вновь прибывшими. Особенно тяжело проходили именно занятия: люди имели свой, проверенный в боях на других машинах, опыт. Большинство из 61-й бригады прошли две войны, как и Петр, имели сбитых, но «управлению в бою» не поддавались. Не привыкли к такому и мало обращали внимания на приборы. Да еще если команду передают не по-русски. Пришлось ссылаться на первый опыт перехвата с наведением, о том, как тихоходные финны свободно уходили от преследования, за счет того, что их радиоразведка слышала переговоры. Показал, что процент «холостых» вылетов в первой эскадрилье очень мал, и что он подрос только на Ленинградском фронте. Говорили и об опасности строя «клин» в построении звена, о дистанциях в бою. Разбирали типичные ошибки в построении маневров. В общем, закладывали основы слетанности. Уже к обеду каждый из «новеньких» попробовал себя в воздухе с наведением на цель «туркменским способом». Там другой порядок начала маневра, и есть необходимость запоминать и «приводить к норду» положение видимых ориентиров. То есть чувствовать свой курс и положение в пространстве. Из новичков в первую эскадрилью пошли только те люди, которые хорошо владели слепым полетом и умели маневрировать ночью. Таких нашлось только шесть человек, остальные допуск к ночным имели, но строем ночью не летали. Как стемнело, приступили и к этим упражнениям.

Но жизнь внесла свои коррективы в процесс обучения уже в 04.24 на следующую ночь. Обнаружили три крупные цели, выслали звено. Цели подошли ближе, оказалось, что за собой они ведут цепочки мелких целей, еще несколько более быстрых описывали круги над ними. Сыграли боевую тревогу, Петр назвал фамилии семнадцати человек, идущих с ним к цели, но остальные просто сказали, что:

– Мешать не будем. Взлетаем все, командир.

– Радиомолчание, даже на взлете, наведение раздельное, строго по очереди, друг другу не мешать.

Пошли не напрямую, обогнули Кронштадт, над заливом набрали высоту, и на приглушенных, под прикрытием ночного обстрела позиций немцев в районе Копорья пересекли линию фронта на высоте восемь километров. Работали на тринадцатом канале, который еще ни разу здесь не использовали. В районе южнее Нарвы визуально обнаружили три цели с зажженными АНО. Звено капитана Пехова под ними, готово к атаке. Петр передал ему:

– Один, цепь, наш. Сумма.

Звено разделилось и атаковало Ju-90, которые, естественно, вырубили огни. Каждое звено переключилось на свой канал, и четыре оператора наводили по одному самолеты из разных звеньев на цели, еще двое выводили их из атаки и возвращали в строй. У немцев наведения не было. Пехов самостоятельно добил уцелевший транспортник, затем вернулся в строй. Последовательные атаки позволили основательно проредить «фоккеров», часть из которых еще и не погасило кормовой.

Траутлофт сам себя перехитрил: желая уложиться в срок, послал своих людей в учебный полк дивизии в Пярну, отобрать там самых лучших. Не желая рисковать, послушался совета из Берлина использовать для перегона летчиков-перегонщиков из Бремена и Рехлина, которым и понадобились «лидеры», чтобы не заплутать ночью над незнакомой местностью. В результате лишился большой части пилотов, принимавших участие в Восточной кампании с самого начала. Поспешишь – людей насмешишь. В результате в Красногвардейске и Сиверской приземлились только Bf-109E из Эрггруппе, на которых начинали кампанию, правда, с восстановленными и новыми двигателями. Они самостоятельно вышли из боя, потому, что русских было много, атаковали с разных сторон, и очень слаженно. «Как будто кошки, которые в ночи видят», и девять из тридцати шести, высланных Герингом, Fw-190А первой серии, еще без пушек, с пулеметами MG-36A.

Общую красивую картину испортили действия трех летчиков, только что переведенных из 61-й: один, после атаки и промаха, самостоятельно пошел на разворот, чтобы добить, второй раз промахнулся и помешал другому сбить противника. Чуть не столкнулись. Двое бросились в атаку на горящий транспортник, и получили от его стрелка пробоины, сунувшись к незнакомой машине. На первый раз все было предельно строго: их, сразу после вылета, от полетов отстранили и отослали в ЗАП. Вместо них прислали новых. Немцы заявили целых шесть сбитых «Гроссе Ратте», видимо, чтобы поднять дух у своих.

До рассвета три звена сопроводили три «девятки» ДБ-3ф к Сиворицам, которая продолжала светить прожектором, пытаясь собрать уцелевших. В 12 часов прослушали решение Ставки ВГК и приказ наркома обороны Союза ССР от 18 сентября 1941 года № 308, четырём стрелковым дивизиям Союза ССР – 100-й, 127-й, 153-й и 161-й – «за боевые подвиги, за организованность, дисциплину и примерный порядок» были присвоены почётные звания «гвардейские» и новые войсковые номера, и они были переименованы и преобразованы в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские соответственно. Кроме упомянутых дивизий, этого почётного звания удостоен 13-й отдельный разведывательный авиаполк Черноморского флота, который переименован в 13-й гвардейский отдельный разведывательный авиаполк Военно-морского флота СССР.

Этим приказом полк стал «центрального подчинения». «Прихватизировать» Балтфлоту нас не удалось. Правда, исчез источник опытных кадров. Больше полк ни одного человека не получил, хорошо, что успели обменять «хулиганов».

В тот же день Петра и Дениса Степановича вызвали в разведотдел фронта. Он находился на Интернациональной площади, теперешней Московской, в здании Ленсовета, часть которого была еще не достроена, до войны здесь шли отделочные работы. В таком неотделанном помещении и находился этот отдел. Установили систему связи, были упомянуты финские и немецкие самолеты, базирующиеся в Каукколо и Саккола на западном берегу озера, и в Олонце, Салми и других местах на южном. Две эскадрильи 54-й эскадры и финский полк LeR1 препятствуют перевозкам по Ладоге и проведению воздушной разведки в том районе. Авиация трех сухопутных армий понесла тяжелые потери, а штабу фронта требуются данные по этому участку. Пока стоит бабье лето – надо успеть.

– Все хорошо, товарищ комбриг, но вот есть проблема: из-за высот на Карельском перешейке, низковысотные цели над Ладогой мы не видим, ни на 10-, ни на 3,2-сантиметровом диапазоне. По нашим сведениям, в частях ПВО, до войны расквартированных на полуострове, были РЛС «Наяда». Это такие автомашины с мачтой, на которой установлено что-то вроде уплощенной бочки или тазика, еще одна машина, с радиоантенной, и передвижная электростанция. Есть вариант, когда вместо бочки стоит такая бабочка довольно больших размеров, которая вращается довольно быстро или совершает такие вот такие движения, – ход антенны Петр показал рукой.

– Видел, на учениях перед войной. Сколько нужно?

– Две минимум, и разных.

– Карпов! – позвал он кого-то. Подошедшему майору он передал листок, на котором начертил название РЛС и их состав.

– Разослать циркуляром по всем разведуправлениям армий и дивизий, на обоих участках фронта. Упомянуть, что машин в комплекте три или пять, все закрытые, с аппаратурой внутри.

– Добавьте, пожалуйста, что в любом состоянии, кроме абсолютно разбитых. Да, груз, направленный в адрес 13-го ОРАП, в/ч 13821, руками не трогать, идет в наш адрес из Ростова. Впрочем, если найдут, пусть протолкнут на погрузку на суда и предупредят, чтобы мы прикрыли этот пароходик.

– Есть! – козырнул майор, но достаточно слышно пробурчал: «Свое – так прикроют, а до остального у них нет ни самолетов, ни бензина!»

– Карпов!

– Я!

– Язычок свой укороти, разведчик! – резко сказал комбриг.

– Есть, но пайка от этого не прибавится, товарищ генерал. На фронт отпустите!

– Выполняйте приказание.

– Так вы генерал или комбриг? – переспросил его Петр.

– Да генерал, генерал. Старая гимнастерка, я прямо с передовой, так что стирается она. Вымазал меня фриц, зараза. Ладно, смотри сюда, капитан. Это – северный участок фронта. Во Мге и в Шлиссельбурге – немцы. Железная дорога перерезана в шести местах. Немцы продвинулись только вдоль дорог, пробились танками. Но вводят сюда егерей из пятой горнострелковой. Вот здесь, в Выставе, есть площадка для истребителей. В Волхове мы их остановили. Под Шлиссельбургом пока тоже держимся, но натиск усиливается. Нужно облетать здесь всё, и снять на пленку: как и что. Справитесь? Противодействие противника я тебе гарантирую. И зениток там, как грязи. Сведения нужны еще три недели назад, когда удар на Отрадное и Волхов пропустили. Вот телефон, командуй.

Но никто к телефону не кинулся. На карте появился аккуратный «серпик» с координатами точек поворота, расстояниями и тому подобное. Утвердили. После этого – звонок.

– Майора Хабарова, срочно.

– Слушаю.

– Пиши.

Ему передали пятнадцать точек, предупредили о Выставе и о том, что с северо-запада имеем мертвую зону по малой высоте.

– Записал? Это все в приказ, проверить камеры, для работы звена более чем достаточно. Обеспечить плотное прикрытие. Предупредить, что зениток много. Там два моторизованных корпуса. И у финнов самолеты с большим запасом топлива, отрываться ходом. Как понял?

– Понял, разрешите выполнять? – ответил Хабаров и повесил трубку. Не любил он задания, в разработке которых лично участия не принимал.

– Передайте, что пленки можно не проявлять, сразу в штаб фронта.

– У нас не Пе-2. Съемки будут низковысотные, с 2,3 километра. И их соединять и согласовывать надо.

– Ну, тогда мы к вам приедем.

– Добро пожаловать. Разрешите идти?

– Да, до встречи.

Машины возвратились, но без двух самолетов. Они сели в Выставе, оба повреждены, Васильев ранен. Саша Хабаров забрал рулоны с пленками, в Выстав вылетели механики и замена Васильеву, чтобы перегнать самолеты обратно. Пришлось и этих сопровождать, потому что обещанное «противодействие» было, и было сильным. Немцы готовят что-то у Ладоги, но нашего появления там они не ожидали.

Воздушный бой прошел без потерь с нашей стороны, а вот от зениток уберечь мы не можем, тут – как повезет. Новинка немецкая! Звено сверху, а пара, ротте, снизу пытается прорваться к разведчикам. Звено бросается наутек, дескать, ой боюсь, боюсь, боюсь! А нижние пытаются остаться незамеченными и атаковать из нижней полусферы. «Фоккеров» нет, только «фридрихи». Без локатора – полная тоска! Привыкли!

Пленки еще сохли, когда появился Евстигнеев в компании с несколькими младшими и старшими командирами. Таких мы еще не видели! Их в кино не показывают, в газетах не публикуют. Молчаливые, тихие, в камуфлированных костюмах. Антабки у оружия обмотаны, ни стука, ни звука. Глаза внимательные и лиц не запомнить. Волкодавы от разведки, псы войны. Это не Панин в роли Мамочкина. Они вошли, говорил только Евстигнеев, узнав, что есть время, тихонько сели на стулья и на пол, где кто стоял, и через минуту уже спали. Когда фотографы закончили раскладку, генерал тронул одного из них за плечо, причем мне показалось, что он и прикоснуться не успел, последовало короткое движение локтем, и все уже на ногах, в руках немецкие складные цейсовские линзы, неизвестно откуда появившиеся карандаши. Через несколько минут тишины и звуков шуршания грифеля о фотобумагу, оторвались от фотографий. Один из них подал генералу список, который он составил по знакам, которые молча показывали разведчики.

– Спасибо, летуны. Удобная штука, – тихо произнес один из них, а остальные кивнули.

Генерал оторвался от бумаги, переданной разведкой, поправил прическу, обтер губы и произнес:

– Да-да, спасибо. Через сутки – повторим и сравним. До встречи, капитан. Да, сегодня из Кобоны выйдет ваш груз. Прикрытие не потребуется. Его прикроют бронекатера. Нашли шесть машин, насколько я понимаю, разукомплектованных малость, и две целые, но нет электростанции. Завтра будут в городе. Взял это на себя. До встречи.

– До свидания, товарищ генерал.

Из его слов осталось непонятным: какой груз проследует из Кобоны и какие машины нашли? Но задавать вопросы Петр и остальные присутствующие в штабе не стали. Слишком озабоченным выглядел генерал. Видимо, ребята сняли что-то ценное. Васильев – в санчасти полка, делают операцию, три осколка от «эрликона» принял, но машину посадил. Обе машины получили повреждения маслорадиатора и маслосистемы, и требуется думать, как это прикрыть. И вообще, разведкой, видимо, придется заниматься часто, требуется что-то придумать, чтобы защищаться от «эрликонов». Но путного в голову ничего не лезло, сказывался постоянный недосып и большое количество вылетов за последние дни. Петр об этом сказал прямо в штабе, попросил всех подумать, что можно сделать, и пошел отдыхать в соседнюю комнату. «При пожаре выносить вместе с одеялом!» Но ночь прошла спокойно.

Утром позвонил Евстигнеев, зовут его Петр Петрович, и приказал повторить вылет. В этот раз Петр пошел на сопровождение, чтобы лично посмотреть условия, в которых придется работать полку.

Немцы, взяв Любань и упершись в оборону на реке Тосна, пошли в обход, на север, мимо Пельгоры и торфоразработок, на Шапки, в обход узла обороны. Взяли Мгу, Павлово-на-Неве, двинулись вверх по Неве, к ее истоку, и захватили Шлиссельбург. Этот район обеспечивал всю энергетику гигантского города. Здесь добывали торф для электростанций и многочисленных котельных города.

Киношные «буржуйки» блокадного Ленинграда в старом городе немного смешат: переход на водяное отопление еще только начался. Во всех домах, кроме новостроек, существовали печи. Более того, они сохранились и сейчас. Центрального отопления не было, имелось «централизованное», когда в каждом квартале оборудовалась котельная, которая использовала торф, добытый в районе Шапок, Малуксы, Назии, Керести, которым и отапливались дома города. Этот же торф использовали и электростанции города. Но стояло жаркое лето 41-го года, и никто не ожидал, что 8 сентября все районы торфоразработок окажутся у противника. Топлива в городе практически не было. Массово хранить его было негде, город обеспечивался «с колес». Для этого вокруг него были построены в конце XIX – начале ХХ века многочисленные железные дороги и склады. И все это оказалось за пределами «кольца». В руках защитников города оставался только «поселок № 2» и «поселок № 13», которые под непрерывными налетами ФИНСКОЙ авиации (это специально для любителей Маннергейма и переписывателей истории) и обеспечивали, как могли, оборону города. Там же был расположен аэродром Борисова Грива, место совместного базирования армейской и флотской авиации, обеспечивавшей функционирование этих торфоразработок и «Дороги жизни» все 900 дней блокады. Торф в городе был по карточкам. Им отапливались и землянки защитников Ленинграда. О хлебе пишут много, но когда холодно, то всегда есть хочется гораздо сильнее, и согреться. Начиналась битва за хлеб и топливо, в ходе которой погибнет огромное количество солдат и офицеров РККА и РККФ, чтобы спасти жителей. И в этой битве никто не будет спрашивать о том, почему не вернулся из боевого вылета самолет. Нет данных? Высылайте еще разведчиков.

Так вот, пока Петр «мирно спал», те самые «волкодавы» форсировали Неву напротив Невской Дубровки, вырезали береговое охранение 20-й моторизированной дивизии и обеспечили переправу на плацдарм 1-го батальона 576-го стрелкового полка 115-й стрелковой дивизии, который в ночном бою продвинулся вперед на полтора километра и на километр в обе стороны. Что позволило начать переброску на плацдарм, несмотря на немецкий огонь из здания 8-й ГРЭС. Но сосредоточить огонь на переправляющихся войсках немцы не могли. Вместе с пехотинцами действовали и моряки 4-й бригады морской пехоты, высадившиеся севернее, на северной окраине 1-го Городка (современного Кировска), почти у самой ГРЭС-8. Их действия позволили пехотинцам перебросить еще 800 человек и четыре 76-мм орудия. Поэтому Евстигнеев, помимо разведки, требовал помочь десантам. Петр оставил два звена второй эскадрильи в Лисьем Носу, а остальным составом вылетели на разведку и штурмовку, срочно подвесив на машины РО, РОФС-132 и бомбы.

До этого немцы не слишком интересовались укреплением обороны на этом участке, считая эти позиции надежно захваченными, и занимались обстрелом Дубровки и штурмом Ульяновки, в общем, штурмом города, а не ликвидацией остатков частей 64-й армии, полуокруженных на южном побережье Ладоги. Сказалось то обстоятельство, что каждый командир многочисленных дивизий немцев хотел войти в историю, что именно его полк, дивизия, корпус или армия первыми вошли в «северную столицу России».

Хорошо было и другое: истребители из Ейска все до этого летали на И-15 и И-153, лобастых и неохотно набиравших скорость на пикировании. Они умели бомбить с пикирования, что и продемонстрировали на здании 8-й ГРЭС, поразив его двумя стокилограммовыми бомбами, каждый из шестнадцати. Стены этого сооружения выдерживали попадания тяжелых снарядов, а крыша имела две железобетонные балки, поддерживаемые колоннами изнутри, по которым ездил кран. Остальная часть нормально пробивалась фугасными бомбами. Огонь из здания стих, опорный узел прекратил свое существование, и моряки четвертой бригады сумели перебросить подкрепление десанту.