Текст книги "Кости холмов"

Глава 13

Восседая в паланкине на спине слона, шах Ала ад-Дин Мухаммед плавно раскачивался из стороны в сторону, точно на палубе корабля. Горькие раздумья легли тяжелым грузом на сердце шаха. Свою конницу он видел в последний раз несколько дней назад, когда всадники, преследуя врага, умчались на восток. Каждое утро после молитвы шах снова и снова оглядывался на восход в надежде увидеть их возвращение, но надежда таяла с каждым днем. Племена пустыни не заслуживали доверия, и шах был уверен, что Калифа решил отсидеться в каком-нибудь дальнем городе. Его предательство сейчас не заботило шаха. Ала ад-Дин Мухаммед поклялся, что воздаст изменнику по заслугам, как только монголы будут отброшены обратно за горы или уничтожены.

Армия шаха неумолимо продвигалась вперед, приближаясь к горным перевалам, которые выведут ее к Отрару и монгольскому хану. Блеск оружия и доспехов огромного войска всегда утешал стареющее сердце хорезмшаха. По правде сказать, вторжение кочевников пришлось как нельзя кстати. Почти двенадцать лет он приводил к покорности царьков и князей, и когда те едва не вышли из-под контроля, в северные пределы страны вторглись враги, заставив непокорных вассалов забыть о распрях и мятежах и проявить преданность повелителю.

Под грохот шагавшего по каменистой земле войска трудно было не думать о Саладине. Великий правитель пленил Иерусалим и изгнал крестоносцев. Саладину противостояли враги пострашнее монгольского хана.

Каждую ночь, когда войско вставало лагерем на ночлег, Ала ад-Дин изучал при свете лампы написанную самим Саладином летопись его знаменитых сражений. Прочтя несколько строк перед сном, шах клал рукопись под подушку. Вместе с личным экземпляром Корана летопись составляла бесценное достояние шаха.

Ранним утром в завешенном шторками паланкине было еще прохладно, хотя восходящее солнце обещало палить безжалостно. В нарушение поста Ала ад-Дин Мухаммед начал день с тарелки фиников и кураги, запив все большим глотком холодного йогурта. Слуги принесли вяленую баранину и хлебную лепешку, которая давно зачерствела, но это не имело значения. До Отрара оставалось всего несколько дней пути, и, как только город будет освобожден, недоумок Иналчук попотчует своего двоюродного братца вкуснейшим мясом и лучшими фруктами.

Внезапно за шторками паланкина делано кашлянул слуга, и Ала ад-Дин Мухаммед вздрогнул.

– Что там еще? – спросил шах.

Шторка отодвинулась, и снаружи показался слуга, который стоял на верхней ступеньке лестницы, закрепленной ремнями на животе слона.

– Остался кофе, господин.

Ала ад-Дин Мухаммед кивнул и протянул руку за чашкой. Войско тронулось в путь почти час назад, и шах был приятно удивлен горячему, еще дымящемуся черному напитку. Поднося чашку к губам, шах наклонял ее осторожно, чтобы не пролить драгоценный напиток себе на бороду.

– Как это он у тебя не остыл? – недоумевал шах.

Видя, что господин доволен, слуга улыбнулся.

– Я поставил горшок в кожаный мешок, господин, вместе с золой, что осталась утром после костра.

Причмокнув, шах Мухаммед сделал глоточек восхитительного горького напитка.

– Молодец, Аббас. Здорово придумал.

Шторка паланкина задернулась, и слуга медленно зашагал вниз, стуча башмаками по деревянным ступеням под брюхом огромного зверя. Вне всяких сомнений, голову Аббаса уже занимали мысли о том, чем накормить своего господина после полуденной молитвы.

Если бы это было позволено, шах, пожалуй, даровал бы своим воинам освобождение от молитвы, пока войско было на марше. Ежедневно чтение молитв отнимало по три часа драгоценного времени, и постоянные остановки ужасно беспокоили шаха. Но тогда соперники получили бы повод обвинить его в нетвердости веры, и шах в который раз отказался от этой мысли. В конце концов, именно вера делала его людей сильными. Слова пророка внушали им необходимость молитвы, и даже шах не в силах был ему сопротивляться.

Ала ад-Дин Мухаммед наконец свернул из широкой долины и повел войско на север, к Отрару. Впереди тянулась гряда бурых гор, пройдя которые армия воинов, закаленных песками южных пустынь, обрушится всей своей мощью на орду диких монголов. Раскачиваясь в паланкине, Ала ад-Дин закрыл глаза и подумал о тех, кого он вел с собой на войну. С потерей конницы Калифы у шаха осталось всего пятьсот всадников – его личная гвардия, составленная исключительно из детей знатных семейств. Уже дошло до того, что приходилось использовать их на посылках и отправлять в разведку. Для отпрысков древних родов это было унизительным оскорблением, но иного выбора шах не имел.

Шесть тысяч верблюдов тащили припасы провианта и оружия для всего войска. Верблюды, конечно, не такие быстрые, как лошади, зато могли нести тяжелые грузы. Остальное войско двигалось пешком, лишь командиры удобно устроились на спинах коней. Поэтому теперь шах больше полагался на слонов, которых обожал за их боевую мощь. Каждое животное обладало силой восьмидесяти быков в расцвете лет.

Выглядывая из паланкина, шах Мухаммед испытывал гордость за собранное им войско. Такой армией гордился бы сам Саладин. Внизу, на вороном жеребце, скакал старший сын хорезмшаха Джелал ад-Дин. С замиранием сердца смотрел отец на прекрасного юношу, который однажды унаследует трон. Люди любили его, и было бы трудно не помечтать о тех временах, когда его потомки будут править всем мусульманским миром на протяжении столетий.

Снова вспомнился Калифа, и шах едва овладел собой, постаравшись больше не думать о нем, чтобы не портить чудесное утро. Как только окончится битва, Калифу с его людьми разыщут и вырежут всех до одного, как бешеных псов. Шах дал себе клятву воздать изменнику по заслугам, а войско тем временем продвигалось вперед, медленно приближаясь к перевалам в горах.

Разведчики примчались назад, когда Субудай, опустившись на одно колено, выглядывал через край утеса на раскинутые внизу под холмами равнины. Он наблюдал за растянувшейся на многие мили армией шаха и даже без доклада разведчиков мог понять, что войско пройдет через широкий перевал, который он вызвался контролировать. Как только разведчики спешились, Субудай махнул им рукой.

– Знаю! – крикнул он. – Ступайте и доложите остальным темникам. Мы встретим врагов здесь.

Вдалеке показался шахский эскорт. Срезая путь и поднимая клубы пыли, всадники скакали на север по крестьянским полям. Субудай попробовал поставить себя на место шаха, хотя это был непросто. Сам Субудай никогда не повел бы такую армию через один перевал. Он вообще не повел бы армию в горы и сдал бы Отрар на милость врагов. Чтобы преодолеть такое расстояние, шаху потребовался бы еще один месяц, зато монголам пришлось бы вести бой на открытом пространстве, лишившись всех преимуществ.

Шах, напротив, выбрал кратчайший путь, показав тем самым, что дорожит Отраром. Субудай очень внимательно изучал обстановку, примечая все, что могло бы помочь уничтожить противника. Полководец не хуже других знал, что Чингис прочно обосновался в этой стране. Речь больше не шла о том, чтобы отомстить одному городу. Дело уже касалось выживания их народа. Они разворошили осиное гнездо поопаснее империи Цзинь, и ставки снова были чересчур высоки.

Субудай задумчиво улыбнулся. Кто-то воевал за новые земли, или ради экзотических женщин, или даже ради золота. Но из разговоров с ханом Субудай сделал вывод, что подобные вещи Чингиса, как и его самого, мало интересуют. Отец-небо не дал человеку ничего, кроме жизни. Народ хана бродил по степям, точно одинокий скиталец. Его одиночество было первобытным и диким. Но вот люди сели в седло, и им начали покоряться страны, города и империи. Те, кто шел следом за ханом, возможно, когда-нибудь станут такими же безвольными и кроткими, как жители городов, но для Субудая это не имело значения. Он не был в ответе за выбор внуков и правнуков. Он отвечал лишь за себя. Упираясь коленом в твердую серую гальку и разглядывая облака пыли вдали, Субудай вновь убедился, что во всех своих действиях и поступках руководствуется только одним правилом.

– Бой до последнего вздоха, до последнего шага, – тихо произнес он слова, ставшие талисманом.

Полководец вполне допускал, что шахское войско не остановить и, возможно, монголов будут преследовать вплоть до равнин их далекой родины. Кто знает? Только Отцу-небу ведомо все. Но, как и Чингис, Субудай не успокоится до тех пор, пока не найдется неведомый враг, который нанесет удар первым. Удар даже более сокрушительный, чем можно было представить. Лишь тогда, в последний миг перед смертью, можно будет оглянуться назад с гордостью и без сожалений о прожитом.

Как только примчались гонцы от Хачиуна и Джелме, Субудай отбросил раздумья в сторону. За дни, проведенные у перевала, Субудай выучил имена всех всадников и поприветствовал их. Гонцы спешились и отвесили низкий поклон, польщенные тем, что темник помнит такие детали.

– Тумены скоро прибудут, генерал, – сообщил один из гонцов.

– Для меня есть приказ? – спросил Субудай.

Гонец покачал головой, и Субудай нахмурил лоб, так как был не в восторге оттого, что поступил под командование Хачиуна, хотя никогда не сомневался в его способностях лидера.

– Передайте своим командирам, что мы не можем тут ждать. Шах еще может пойти в обход. Нам нужно заставить его идти так, как надо нам.

Едва Субудай замолчал, как в поле зрения показались Хачиун и Джелме. Примчавшись на лошадях, они одним прыжком соскочили на землю и быстро зашагали к краю утеса. Субудай поднялся с земли и поклонился Хачиуну.

– Хотел увидеть все своими глазами, – объяснил Хачиун, всматриваясь в лежащую внизу равнину.

Всего несколько миль отделяли их от шахского войска, чьи передовые ряды уже просматривались сквозь густую пыльную дымку. Пыль висела в воздухе, словно крепостная стена, внушительные размеры которой могли любого привести в волнение.

– Я не мог уйти, не дождавшись от тебя приказа, Хачиун, – сказал Субудай.

Хачиун обернулся, буравя Субудая пытливым взглядом. Хачиун знал его еще простым воином, но Чингис выделил юношу из общей массы, полагая, что из того выйдет толк. Хачиун не забывал, что Субудай неоднократно оправдывал доверие хана.

– Хочешь сказать, что у тебя появились соображения? – спросил Хачиун.

– Этой огромной армией управляет один человек, – кивнув, начал Субудай. – Шах решил идти через этот перевал, а значит, командование его войском осуществляется не так, как у нас. Почему он не разделил войско и не поручил двум хорошим генералам провести его части через другие перевалы? Узнай своего врага – и ты узнаешь, как его победить. Нам это совсем не помешало бы.

Хачиун и Джелме переглянулись. Будучи не менее опытным, чем они сами, Субудай славился умением выходить из боя с минимальными потерями и в этом не имел себе равных. Он говорил не спеша, а тем временем армия шаха приближалась.

Заметив, что Джелме заглядывает ему через плечо, Субудай улыбнулся.

– Это их слабое звено, по которому мы и ударим, – продолжил он. – У нас на троих тридцать минганов, каждый под началом командира, который умеет думать и действовать самостоятельно. В этом наша сила. И еще в скорости. – Тут он снова вспомнил об осином гнезде. – Будем нападать всеми минганами, кроме четырех. Осиным роем. Пусть шах попробует поймать и раздавить их своими неуклюжими лапами. Мы для него слишком юрки.

– И что это за четыре тысячи, которые ты хочешь оставить? – поинтересовался Хачиун.

– Лучшие лучники, – ответил Субудай. – Самые лучшие из тех, что у нас есть. Они встанут вдоль перевала, высоко на скалах. Ты показал мощь наших луков на перевале у Барсучьей Пасти, помнишь? Я не мог бы найти лучший пример.

От лестных слов рот Хачиуна чуть изогнулся в улыбке. Когда-то он стоял с девятью тысячами стрелков против конницы цзиньцев, обстреливая врагов до тех пор, пока те не отступили.

– Если я поставлю своих достаточно низко, чтобы стреляли точнее, – возразил Хачиун, – лучники шаха достанут их своими стрелами. И мы до сих пор не знаем, что будут делать эти слоны.

Субудай безразлично кивнул.

– Не существует идеального плана, генерал. Разумеется, ты должен сам решить, куда поставить людей, но ведь при стрельбе вниз дальнобойность больше, чем при стрельбе вверх, разве не так? Я высказал свой план, как задержать продвижение шаха и его войска. Это мое мнение, но я готов следовать твоим приказам.

Хачиун задумался всего на пару секунд.

– Моли Отца-небо, чтобы ты не ошибся, Субудай. Я поставлю людей.

Неожиданно для Хачиуна и Джелме Субудай ухмыльнулся:

– Я никому не молюсь, генерал. Если бы я это сделал, Отец-небо сказал бы мне: «Субудай, у тебя лучшее в мире войско, генералы прислушиваются к твоим словам, твой враг глуп и неповоротлив, и тебе еще нужна моя помощь?» – Подумав об этом, он снова скроил кривую улыбку. – Нет, я буду пользоваться тем, что у нас есть. Мы разобьем их.

Хачиун и Джелме взглянули еще раз на огромную армию, идущую к перевалу. Сто шестьдесят тысяч храбро шагали вперед, только теперь, после слов Субудая, они уже не казались такими страшными.

Чтобы скоротать время, Ала ад-Дин Мухаммед развлекал себя игрой в шахматы и уже битый час обдумывал очередную партию, когда громкий шум и крики отвлекли его от игры.

От неожиданности шах подскочил, опрокинув со столика шахматную доску, и фигуры рассыпались на полу паланкина. Изрекая проклятия, шах раздвинул передние шторки и всмотрелся в даль. Слабый зрением, он едва смог разглядеть всадников, мчащихся навстречу его войску. Горны трубили сигнал тревоги, и шах испуганно заводил глазами в поисках своего слуги. Но Аббас уже спешил к господину. Проворно взобравшись по деревянной лестнице, он устремил свой взор туда, откуда наступали монголы.

– Что скажешь, Аббас?

Слуга нервно сглотнул слюну.

– Это… странно, господин. Как только они выскочили с перевала, то тут же разделились и поскакали в разных направлениях. У них полный хаос.

– Сколько их? – спросил шах, сгорая от нетерпения.

Аббас быстро принялся за подсчет и нервно зашевелил губами.

– Около двадцати тысяч, господин, но они все время в движении. Не могу сказать точнее.

Ала ад-Дин вздохнул с облегчением. Хан монголов, должно быть, сошел с ума, раз послал против него жалкую кучку людей. Монголы быстро приближались, и теперь шах смог разглядеть их получше. Они выступали каким-то необычным порядком, то бросаясь врассыпную, то снова собираясь отдельными группами, и предугадать, откуда будет нанесен первый удар, было трудно. Поскольку приказов пока не последовало, армия шаха стоически маршировала вперед к перевалу, готовя к бою щиты и широкие сабли. Шах снова подумал о конниках Калифы, но скорее лишь для того, чтобы еще раз помянуть их недобрым словом.

Ала ад-Дин Мухаммед подал знак трем родовитым всадникам, что скакали позади слона. Заодно шах взглянул и на Джелал ад-Дина. С пламенем праведной ненависти к врагам юноша скакал подле отца. Когда всадники подъехали ближе, шах Мухаммед поприветствовал их величественным взмахом руки.

– Доставьте мой приказ передовым частям, – объявил он. – Пусть выдвинут фланги широкой линией. Куда бы ни ударили враги, мы возьмем их в кольцо.

– Господин, – взвыл побледневший Аббас. – Они уже атакуют.

– Как? – возмутился шах.

Удивленно прищурив глаза, он будто не верил тому, как близко подступили монголы. Издали слышались крики людей, пытавшихся укрыться щитами от града летящих стрел.

Колонны монгольских всадников обходили передовые позиции и неслись вдоль беззащитных флангов шахского войска. Ала ад-Дин смотрел, затаив дыхание. Калифа мог бы остановить их, но негодяй предал своего господина. Шах чувствовал на себе буравящий взгляд сына, но пока не мог ввести в бой отряд личной гвардии. Он боялся остаться без защиты, к тому же у него не было других лошадей.

– Передайте генералам, чтобы не останавливались. Пусть идут вперед и прикрываются щитами. Если монголы подойдут слишком близко, стрелять, не жалея стрел.

Благородные всадники помчались вперед, а слон, мерно раскачивая паланкин, зашагал дальше, равнодушный к тревогам шаха.

Стоя в стременах и держа в руках натянутый лук, Субудай несся во весь опор вдоль фланга армии хорезмийцев. Стараясь не потерять равновесия, Субудай подчинялся ритму движения. Он чувствовал каждый удар копыт своего скакуна, и когда конь отрывался от земли всеми четырьмя ногами, наступал момент невесомости. Полет длился не дольше мгновения, но Субудай пользовался кратким мигом, чтобы пустить стрелу. И стрелы метко разили врагов, сбивая их с ног.

Субудай слышал команды шахских военачальников, странные звуки, непонятные слова долетали до него вместе с ветром. Шах был надежно укрыт в самом сердце своего войска. Глядя на столпившихся в центре всадников, Субудай недоуменно покачал головой. Что проку было от этой толпы, запертой со всех сторон и лишенной возможности маневрировать? Слоны тоже находились слишком далеко за рядами пеших воинов и были неуязвимы для стрел. «Возможно, шах дорожит этими зверями сильнее, чем людьми?» – подумал Субудай. Он сделал еще одно наблюдение, которое следовало взять на заметку. Пока Субудай размышлял, тысячи воинов подняли луки и тысячи стрел взмыли в воздух. Следуя инстинкту, Субудай тотчас пригнулся. Усиленные двумя изгибами, луки хорезмийцев стреляли дальше китайских. При первой атаке фланга Субудай потерял людей, но не мог оставаться вне досягаемости вражеских лучников. Рассчитывать, что на таком расстоянии свои стрелы попадут в цель, было трудно. Поэтому Субудай снова повел колонну в атаку, разя противника на скаку и тут же отступая назад, чтобы уйти от ответного залпа. Этот маневр был сопряжен с риском, но Субудай начинал чувствовать, сколько времени имелось в его распоряжении, чтобы прицелиться. Хорезмийцам приходилось стрелять по цели, которая находилась в постоянном движении, тогда как лучники Субудая могли просто расстреливать общую массу.

Командиры тысяч следовали тактике Субудая. Каждая колонна из тысячи всадников подлетала к противнику, обстреливала его и немедленно уносилась прочь. Армия шаха продолжала движение, и хотя многие спасались от стрел за щитами, мертвые тела все гуще покрывали путь к горному перевалу.

Уводя свою колонну после третьей атаки по более широкой дуге, чем прежде, Субудай взглянул в сторону перевала. Как только передовые отряды шахского войска доберутся до подножия гор, шанс проскользнуть на перевал и соединиться с Хачиуном будет потерян. Войско шаха закупорит проход в горах, словно пробка бутылку. Времени до того, как перевал будет закрыт, оставалось совсем немного. Не зная, как поступить, Субудай колебался. Если шах продолжит двигаться с такой скоростью, то летучие отряды монголов останутся позади, а войско хорезмийцев прорвется к Отрару. Вряд ли четыре тысячи Хачиуна остановят такую массу. Но Субудаю ничто не мешало продолжить атаковать арьергард шахского войска, и полководец подумал, что это верное решение. Его люди могли еще уничтожить тысячи беззащитных пеших воинов, и шах был бы не в силах помочь им. Затем Субудай мог бы провести минганы по любому из двух оставшихся перевалов в обход армии шаха и успеть под стены Отрара на помощь Чингису.

Одного этого было мало. Несмотря на то что монголы положили тысячи хорезмийских воинов, армия шаха практически не пострадала. Ряды живых смыкались над трупами и продолжали идти вперед. И когда они минуют перевал и достигнут равнины у Отрара, перед Чингисом будет стоять все та же задача, для решения которой и послан был Субудай. Шах нанесет удар хану спереди, а гарнизон Отрара, дождавшись своего часа, ударит в спину.

Субудай вновь повел своих людей в бой, пуская тысячу стрел одним залпом, но внезапно путь преградила другая группа из тысячи всадников. Субудаю даже пришлось осадить коня, чтобы не столкнуться с дурнем, который тоже вел в атаку свою тысячу. Хорезмийцы воспользовались замешательством среди монголов и окатили их градом стрел. На этот раз стрелы попали в цель, и десятки всадников и лошадей упали на землю. Прежде чем обе тысячи смогли разминуться, Субудай выкрикнул командиру мингана пару нелицеприятных слов, и на лице того промелькнуло выражение испуга. Субудай понимал, что командир другой тысячи не виноват. Субудай готовил свой тумен к такой атаке, и, хотя его люди были обучены этому, «оплетать» шахское войско без ошибки было не так-то просто. Однако это обстоятельство не спасало незадачливого командира от публичной выволочки, которую намеревался позже устроить ему Субудай.

Армия шаха достигла перевала, и Субудай окончательно лишился возможности проскочить в горы раньше врагов. Он искал Джелме, который тоже где-то атаковал противника «плетеным» строем, но не находил генерала. Хвост неприятельского войска втягивался в проход между горами, следуя за своим шахом туда, где, как ему казалось, он был в безопасности. Удары по флангам уходящего войска теперь наносились чаще, поскольку для маневров монгольских конниц оставалось все меньше места. На глазах у Субудая некоторые командиры безрассудно и яростно обрушивались на врага, кромсая его мечами и врезаясь в ряды бегущих. Те громко кричали, еще пытались отразить нападение, защищаясь что было сил, но с каждым шагом вперед их число сокращалось. Еще немного – и летучие отряды монголов окажутся в большинстве. Тогда Субудай решает полностью отсечь хвост уползавшей в расщелину армии хорезмийцев.

Полководец послал людей передать приказ, но в этом вряд ли уже была необходимость. Монголы согнали остатки шахского войска в плотную массу, у перевала создалась давка, так что движение почти остановилось. И по мере того как продолжалась жестокая резня, земля у входа на перевал обливалась кровью и покрывалась слоем разрубленных тел, рук, голов.

Около сорока тысяч воинов застряли у перевала, и внезапно их охватило волнение. Субудай поднял голову, прислушался, и ему показалось, что вдали раздаются крики отчаявшихся людей, разносимые эхом по холмам и ущельям. Хачиун начал бой. Колчан Субудая опустел, и полководец, полный решимости довести дело до конца, обнажил меч.

Субудай повел своих воинов в лобовую атаку. Наметив для себя цель возле самого перевала, он с трепетом в груди ударил пятками скакуна и помчался вперед. Внезапно тревожные крики сзади привлекли внимание Субудая. Поначалу он не слышал их, но природное чутье не подвело, и он поднял меч, остановив своих людей перед началом атаки, чтобы выяснить источник неясных криков.

Увидев всадников, Субудай тихонько выругался. В следующий миг его посетило жуткое предположение о том, что шах приготовил сюрприз, оставив конницу в арьергарде своего войска, чтобы нанести главный удар именно теперь. Но опасения исчезли так же быстро, как и появились. Субудай понял, что это свои, и воспрянул духом. Джучи был жив, Джебе скакал рядом с ним.

Оценивая обстановку, Субудай огляделся. Быть может, тысяч тридцать мусульман, атакуемых со всех сторон, пытались еще достичь перевала. Монгольские минганы, как осы, кружили над неприятелем, но и медведя можно закусать до смерти. Помощи Субудая здесь больше не требовалось, однако надо было еще повидаться с Джелме и согласовать с ним дальнейшие планы.

На его поиски, казалось, ушла целая вечность. Джелме был ранен и истекал кровью, но самозабвенно и воодушевленно готовил своих воинов к новой атаке.

– Вырезать, как баранов! – кричал Джелме, когда Субудай подъехал к нему.

Целиком отдав себя битве, Джелме не видел приближения всадников, пока Субудай не обратил на них внимание темника, подав ему знак кивком головы.

Джелме нахмурил брови и только теперь схватился рукой за длинное древко стрелы, поразившей его в плечо. Стрела пробила доспехи и вонзилась острием в мясо под самой кожей. Джелме отчаянно пытался вытащить ее, но стрела не поддавалась. Другу помог Субудай. Подъехав ближе, он выдернул стрелу, сломал и бросил обломки на землю.

– Спасибо, – поблагодарил Джелме. – Кажется, это наши потерянные полководцы?

– А кто еще мог бы оказаться здесь с двумя туменами? – ответил Субудай. – Думаю, им тут нечего делать. Отправлю их через перевалы в обход армии шаха, пусть встречают его, когда он пройдет перевал.

– Не нужно, – возразил Джелме. – Мы с тобой можем сделать это сами. Пусть опоздавшие займут наше место и идут за шахом на перевал. У меня еще достаточно сил, Субудай. Сегодня меня ждет еще одна битва.

Субудай улыбнулся и потрепал Джелме по плечу. Отправив двоих гонцов с приказом для Джебе и Джучи, Субудай окликнул своих людей и тронулся в путь. До соседнего перевала было чуть больше мили.

Несколько мгновений спустя яростная атака в тылу шахской армии прекратилась, и последние израненные и окровавленные хорезмийцы скрылись в горах. Когда тень наконец легла на лица людей, они в страхе оборачивались назад, глядя вслед уносящейся неизвестно куда монгольской коннице. Они выжили, но никто не находил причин для восторга. Недоброе предчувствие овладело сердцами людей, и, оглядываясь на тела павших, воины шаха видели стремительное приближение еще одной армии, готовой начать новую бойню.

Поднимаясь по склону, Субудай гнал коня по ухабам и кочкам. Второй перевал представлял собой узкий проход через горы, и шах справедливо отказался от этого маршрута, учитывая размеры своего войска. Однако этот путь вполне подходил для колонны по десять всадников в ряд. Забираясь все выше, Субудай смотрел вниз на поля и блестящую красную рану, что отметила место кровавого сражения. Местами кровь еще искрилась на солнце, но, быстро высыхая, становилась бурой. И по этому бурому пятну на земле плыли тумены Джучи и Джебе. Даже с огромного расстояния Субудай видел их медленное движение, а также и то, как гонцы передали его приказ, и тумены ускорили шаг.

Затем скалы закрыли обзор, и Субудай уже не мог видеть, как тумены Джучи и Джебе помчались на перевал следом за армией шаха. Пусть стрелки Хачиуна истратят на нее весь запас стрел, эта армия едва ли заметит потери, оставаясь по-прежнему слишком опасной для небольшого войска Чингиса, которое он собрал под Отраром. Тем не менее Субудай был доволен проведенной операцией. Он продемонстрировал силу отрядов, действующих самостоятельно, и показал, как надо воевать с медлительным и неповоротливым врагом. Впереди Джелме торопил своих, и, глядя на него, Субудай улыбнулся неиссякаемому энтузиазму и энергии старшего товарища. Все сознавали, что получат еще один шанс наброситься на врага, если успеют пройти через горы раньше, чем шах окажется на открытой равнине. И Субудай понимал, что уже не сможет применить тактику «осиной» атаки. Если он верно рассчитал время, то правый фланг шахского войска первыми встретят лучшие из двадцати тысяч воинов. Стрелы почти закончились, но щиты и мечи довершат то, что было начато в этот день.