Текст книги "На морских дорогах"

Глава восьмая. Опасная навигация в высоких широтах

Анатолия Алексеевича Качараву я знал с давних пор. Когда-то мы вместе сидели за одной партой судоводительского класса Владивостокского мореходного училища и прокладывали курсы на учебной карте.

Когда я прочитал отрывочные фразы телеграммы с ледокольного парохода «А. Сибиряков», воспринял обстановку особенно остро. Места, где происходили события, мне были хорошо знакомы. Лед, туманы и безлюдные каменные острова. На пароходе я тоже бывал неоднократно и знал его во всех подробностях.

. Представлял себе и зловещий силуэт фашистского рейдера. Координаты, которые радисты «Сибирякова» сумели передать на Диксон, мне еще не были известны, но указан остров Белухи. Я открыл лоцию.

Остров Белухи… Длина по параллели 0,5 мили и ширина 0,3 мили. Высокий, из скал серого гранита, берега обрывистые, особенно в южной части. На востоке крутизна склонов несколько смягчается. На высшей точке острова стоит знак – деревянная, четырехгранная пирамида с визирным шестом и раскосинами, обшитыми со всех сторон досками. Хорошо помню этот одинокий знак. Когда приходилось определять место в море после плавания в тумане, я радовался ему…

Несколько лет спустя, уже после войны, когда Анатолий Алексеевич вернулся из плена, я встретился с ним и записал его рассказ. Теперь привожу те записи, подновленные сравнительно недавней беседой:

– Когда ты вышел из Диксона?

– Утром 24 августа. В понедельник, к сожалению.

– Ты что, суеверен?

– Да нет, – замялся Качарава. – Впрочем, я хотел подождать до вторника, особой срочности не было. Но приказали выходить.

– Кто оставался в порту?

– По-моему, порт был пустой, не помню.

– Ты знал, что вражеский рейдер в Карском море? Минеев что-нибудь говорил тебе?

– Нет. Я вышел, как всегда, со спокойной душой. Проложил курс архипелагом Мона. На борту 104 человека: экипаж, военная команда и пассажиры.

– А цель похода?

– Северная оконечность Северной Земли. Должен был открыть там новую зимовку. На подходе к острову Белухи сыграли учебную тревогу. Флагманский артиллерист Медведев не давал нам отдыха. Погода была пасмурная, временами туман. После обеда зашел в каюту. Вдруг слышу в приоткрытый иллюминатор возглас сигнальщика Алексеева: «Вижу силуэт корабля!»

Выскочил на мостик, схватил бинокль. На горизонте – расплывчатое пятно. В дальномер хорошо различил очертания военного корабля. Четко обозначались орудийные башни. Скомандовал: «Боевая тревога, право на борт! Самый полный ход машине!»

– На остров Белухи?

– Да.

– Что ты в тот момент почувствовал?

– Знаешь, Костя, я испугался. Отяжелели ноги. Но голова работала ясно. Куда укрыться, как спасти судно, что делать? И еще одна мысль: что с красинским караваном, ведь он совсем недавно ушел с Диксона? Может быть, его не существует?

Тем временем боевые посты докладывали мне по очереди о готовности.

Неизвестный корабль быстро приближался, рос на глазах. Его скорость больше нашей раза в три. В пяти милях он дал предупредительный выстрел. Яркими вспышками прожектора запросил по-русски: «Кто вы, куда следуете, подойдите ближе».

Я немедленно дал радиограмму на Диксон, что в районе Белухи обнаружен крейсер неизвестной национальности, запрашивает, кто мы, куда идем.

Наши радисты превосходно держали связь. Ответ пришел почти мгновенно: «Не сообщать. Минеев». Конечно, я и сам знал, что сообщать не следует.

Радист Шаршавин, принеся телеграмму, сказал: «Нас забивает этот корабль, он, наверное, вражеский». – «Переходите на другую волну».

И семафором запросил корабль: «Кто вы такой, ваша национальность».

На крейсере снова вспыхнул прожектор: «Сисияма». И приказ: «Прекратите работать радиостанцией, остановите машину, сдавайтесь».

«Сисияма»?.. Но крейсер поднял фашистский флаг и дал второй выстрел – перелет.

Я решил принять бой. Отдал приказ: огонь!

«Сибиряков» тем временем продолжал идти полным ходом курсом «зигзаг» к острову Белухи. За островом я надеялся укрыться от снарядов или посадить пароход на мелкое место. На вражеском рейдере палуба была полна народа. Все вышли посмотреть, как будет сдаваться советский корабль. Мы поставили дымовую завесу.

Когда наша артиллерия открыла огонь по фашисту, я сквозь клочья дыма увидел, что палуба крейсера опустела.

Дымовая завеса на время помогла, но враг уже пристрелялся. Первым попаданием снаряда у нас снесло фор-стеньгу и повредило радиостанцию. Перешли на аварийный передатчик. Вторым снарядом накрыло корму, кормовые пушки выведены из строя, вся прислуга, около тридцати человек, погибла (снаряд главного калибра рейдера весил больше 300 килограммов). Третий снаряд попал на носовую палубу, взорвался бензин. На носу были собаки, парты… К дымовой завесе прибавился дым и огонь на пароходе. Четвертый снаряд угодил в ботдек и взорвался в котельном отделении.

– Левый котел вышел из строя, есть жертвы, – позвонил механик Николай Бочурко.

Но мы еще шли к острову…

– О чем ты думал в это время? – спросил я с волнением, представив страшные картины этого неравного боя.

– О том, как бы подороже продать жизнь. Вошел в азарт. Забыл о смерти… Заметил, что несколько человек сели в шлюпку и хотели ее спустить. Взрывом шлюпку опрокинуло. Люди барахтались в горящем море. Я ничем не мог им помочь. Не имел права остановить судно. Тяжко сделалось на душе. Часто вспоминаются эти люди, во сне вижу.

Прибежал старпом Судаков, доложил: в кают-компании открыт лазарет, работает аварийная группа. Смелый человек, ни на минуту не потерял самообладания. После второго попадания Георгий Федорович Сулаков вызвался поставить дымовую завесу и побежал на бак. Третий снаряд, угодивший в носовую часть, был для него смертельным.

Снова вспомнился караван с Диксона. Предупредят ли его наши о фашисте?

Еще один удар в корпус, судно вздрогнуло… И тут же резкая боль: ранен, все поплыло в глазах, свалился…

Когда очнулся, услышал чей-то встревоженный голос: «Что с тобой, командир?»

Смутно помню, как меня перенесли в каюту. Надо мной склонилась врач Валя Черноус. Но что она могла сделать? Она и сама была тяжело ранена…

Опять забытье… Очнулся, будто лежу на верхней палубе. Стрельбы не слышно. Снова провал сознания… очнулся у входа в машинное отделение. Шатаясь, ко мне подходит второй механик, тяжело раненный в живот.

Я тоже, видимо, упал. Через меня перешагнул боцман Павловский, но, когда заметил открытые глаза, спросил: «Ты живой, капитан?»

Я, наверно, застонал. Боцман накрыл меня своим ватником. Как положили в шлюпку – не помню. Очнулся на чьих-то коленях. Видел, как «Сибиряков» тонул, уходил носом в воду. Флаг был сбит с гафеля, но кто-то поднял его на кормеnote 30Note30
  Согласно донесению командира вражеского крейсера, «Сибиряков» и в эти минуты продолжал отстреливаться.


[Закрыть].

Позже мне рассказывали, что когда с мостика передали в машину: «Капитан убит», старший механик Бочурко поднялся к себе в каюту, выпил бутылку водки и пошел открыть кингстон. Он утонул вместе с судном.

Кингстон открыли, когда уже не осталось никакой надежды спасти пароход, уйти от врага…

«Катер!» – услышал я чей-то голос в нашей шлюпке. Это шел катер с крейсера.

Потом голос боцмана Павловского: «Не говорите, что капитан с нами».

Вспоминаю, как лежал на носилках на палубе рейдера и нас, сибиряковцев, снимали киноаппаратами. От боли я надолго потерял сознание. Когда открыл глаза – темнота. Спрашиваю: «Кто здесь есть?» – «Командир, это я, Сараев». – «Где мы?» – «В плену, на борту крейсера». – Сараев тяжко застонал. Потом я увидел себя на операционном столе.

Нас разделили, раненых поместили отдельно, здоровых – отдельно. Обслуживал нас, раненых, матрос Котлов. На третьи сутки плена он рассказал мне об обстреле крейсером порта Диксон.

«Нас разбудил грохот над головами, – говорил Котлов. – Палуба вздрагивала от сильных ударов. В нашем отсеке появился офицер и два матроса. Согнали нас в кучку и долго держали под дулами автоматов. Один снаряд разорвался на палубе прямо над нами. Офицер сказал, что они ведут бой с „английской эскадрой“. Как только стрельба прекратилась, крейсер дал полный ход, мы ощущали скорость по вибрации…»

Много лет спустя я читал скупые строчки донесения командира «Шеера», и перед моими глазами снова возникла героическая драма…

Несмотря на совершенно очевидное неравенство сил, наш пароход ответил огнем своих 76-миллиметровых пушек.

«Шеер» стрелял обеими башнями из 280-миллиметровых пушек. Всего он сделал 27 выстрелов. «Сибиряков» получил четыре прямых попадания, загорелся, остановился и стал тонуть, продолжая стрелять.

Крейсер спустил шлюпки и вылавливал в воде оставшихся в живых. Некоторые сопротивлялись и тонули.

Все это написано в отчете врага. Даже враг отдал дань мужеству команды советского корабля…

Под вечер 25 августа 1942 года радиостанция острова Диксон сообщила командирам всех кораблей в Карском море, что в районе побережья Харитона Лаптева действует крейсер противника. Это была как раз та радиограмма Минеева, которую в 16 часов того же дня получил капитан «Красина» М. Г. Марков.

Станция на Диксоне упорно вызывала и «Сибирякова», но тот ответить уже не мог: его радиорубка вышла в бою из строя тремя часами раньше-После потопления «Сибирякова» нужно было ждать новых действий вражеского крейсера. Куда он пойдет? На северо-восток, к проливу Вилькицкого, или в иное место? Над караваном транспортов и сопровождающими его ледоколами нависла грозная опасностьnote 31Note31
  Только после опубликования отчета капитана «Шеера» стало ясно, что, оставшись без самолета, а значит, без глаз, командир побоялся попасть в ледовую ловушку и в пролив Вилькицкого не пошел.


[Закрыть].

Я представляю себе состояние тех, кто там находился. Мне рассказывали потом, что ледоколы и транспорты упорно пробивались во льдах, стараясь разрушить пробку, преграждавшую путь к морю Лаптевых.

Через несколько часов после гибели «А. Сибирякова» радиостанция на мысе Челюскин передала открытым текстом: «Вижу дым на горизонте».

На всех судах радисты затаили дыхание. Да и мы в штабе тоже.

«Вижу мачты неизвестного корабля», – продолжал Челюскин.

Однако тревога оказалась ложной. То был корабль «Георгий Седов». Он тоже получил приказание уходить к проливу Вилькицкого и молча спешил выполнить приказ.

Перед лицом опасности все пароходы, даже совсем не приспособленные к работе во льдах, вели себя почти как ледоколы. Под дружными усилиями лед наконец не выдержал, и дорога на восток открылась. 28 августа красинский караван вышел на чистую воду. К нему примкнул и «Седов». В штабе царило ликование…

Но что же с сибиряковцами? Нас очень беспокоила их судьба.

27 августа нагрянула другая беда. Рано утром меня разбудили дежурные радисты – телеграмма Папанину из Диксона. А. И. Минеев радировал о нападении «Адмирала Шеера». Помню, радиограмма была на целую страницу. Ареф Иванович подробно описывал события. Закончил так: «Немцы высаживают десант. Прощай, Ваня. Минеев».

Немного удивившись необычному обращению к Папанину, я тут же выехал с донесением к нему домой. Едва проснувшийся, Иван Дмитриевич долго вчитывался в телеграмму.

– Ну вот, дождались! Нашкодит нам еще фашист. А кто виноват? Константин Сергеевич, а что это Минеев: «Прощай, Ваня»… Что это с ним? Ну ладно, пойдем к командующему. – Папанин быстро надел китель, и мы поехали по улицам спящего города на набережную Ленина в штаб БВФ.

Забегая вперед, скажу, что Минеев не писал последних слов, удививших и Папанина. Их приписал радист Диксона для своего друга, нашего старшего радиста Ивана Прокопьевича Евтеева, и он должен был их из текста изъять. Но Евтеева в тот момент не оказалось на месте…

Командующий флотилией вице-адмирал Степанов тоже провел бессонную ночь за столом. Прочитав телеграмму, он воспринял ее довольно хладнокровно.

– Теперь рейдер в ловушке, – сказал Папанин. – Вы его запрете накрепко. – И добавил не совсем уверенно: – Наверно, за два дня все силы подняли? Глаз с него не спускайте, товарищ Степанов.

– Постараемся, Иван Дмитриевич, чтобы не ушел.

По возвращении от командующего Папанин приказал мне и моему заместителю по штабу Евгению Матвеевичу Сузюмову ехать на радиостанцию, находящуюся примерно в 20 километрах от Архангельска. Хорошей дороги для автотранспорта туда не было, и Иван Дмитриевич распорядился дать нам паровоз. Договорились на станции, чтобы вся корреспонденция с Диксона без всяких задержек попадала прямо к нам, а мы бы сообщали о ней по телефону Папанину.

В этот день штаб получил еще две телеграммы от Минеева. Они успокоили всех нас. Больших повреждений в порту не оказалось. От обстрела крейсера пострадал лишь ледокольный пароход «Дежнев», о котором я скажу немного позже. Десанта на остров не было. В общем, отделались сравнительно легко, и, главное, рейдер уходит обратно, на запад.

На следующий день в Архангельске опять прозвучала воздушная тревога. Налетели «юнкерсы», сбросили много зажигательных бомб. Снова горели дома и лесные склады.

Приходила в голову мысль, что эта бомбардировка как-то связана с «Шеером». Может быть, немецкое командование хотело отвлечь внимание от своего крейсера? Может быть, он застрял где-нибудь во льдах? По чистой воде, дав полный ход машинам, он мог выйти из Карского моря через 14 часов после обстрела Диксона.

Для уничтожения корабля противника выслали несколько самолетов. Мы думали, что рейдеру не сдобровать. Больше о нем мы ничего не услышали. Как потом стало известно, «Шеер» обогнул мыс Желания и, прижимаясь ко льдам, поспешил выбраться из Карского моря, которое могло стать для него могилой. У острова Медвежий крейсер встретили свои эсминцы охранения, и к вечеру 30 августа он отдал якорь в порту Нарвик. А вражеские подводные лодки продолжали оставаться в наших полярных водах вплоть до 9 сентября.

Поиски потерпевших бедствие на «Сибирякове», несмотря на то что мы знали довольно точно место нападения на пароход, велись чуть ли не по всему пути его плавания.

У нас, конечно, было мало надежды, что «Сибиряков» уцелел. Но что сталось с командой, с пассажирами? Еще много времени их судьба оставалась для нас загадкой.

В предполагаемый район гибели парохода были посланы шхуны полярной гидрографии и самолеты ледовой разведки. Летали ежедневно целую неделю. Безрезультатно. Все полярные станции, расположенные поблизости, следили за морем и сушей. Поиски затруднялись сложными очертаниями берегов и множеством островов, больших и малых.

Мы надеялись, что сибиряковцам удалось спустить хотя бы одну шлюпку и где-либо высадиться.

Прошло более десяти дней, пока нам стало известно, что строители, работавшие на мысе Де-Колонга, расположенном в 25 милях от острова Белухи, слышали 25 августа орудийные выстрелы и видели далеко на горизонте корабль, окутанный дымом. Это сообщение дало возможность сконцентрировать поиск.

Затем и с других полярных станций стали поступать донесения о находках: к берегу волны прибивали обгоревшие деревянные предметы, принадлежавшие пароходу. Мы все это проверили, и сомнения у нас не осталось: «Сибиряков» потоплен.

В один из тревожных вечеров в штабе появился Николай Сергеевич Шарыпов. В дрейфе на «Георгии Седове» он был самым молодым из нас. Сейчас Николай Сергеевич выглядел грозно, был обвешан оружием.

– Нас два батальона, – с гордостью сказал он. – Помощь Северного флота Сталинграду. Все добровольцы.

Посидели, вспомнили прошлое. Незаметно стемнело

– Зайду домой, к родным, Константин Сергеевич, – сказал Шарыпов, поднимаясь со стула, – Попрощаться надо. Отпущен командиром до двадцати четырех ноль-ноль. Будь здоров, капитан, дай бог увидеться.

Мы обнялись.

Глава девятая. События на острове Диксон и героические дела «Дежнева»

Как теперь известно, противник придавал большое значение захвату острова Диксон или хотя бы разрушению его порта. «„Адмирал Шеер“… должен был внезапно высадить на остров 180 человек. Цель десанта: захватить руководящий состав штаба западного сектора Северного морского пути, поджечь угольные склады, уничтожить радиостанцию и прервать связь с Красноярском. Гарнизон острова состоял всего из нескольких десятков пограничников, но, чтобы гарантировать успех десанта, крейсер должен был поддерживать его своим огнем»note 32Note32
  Стеенсон Р. С. Северный морской путь. Копенгаген, 1957.


[Закрыть].

К моменту появления вражеского рейдера в порту находилось только три корабля. У внешней стенки причала стоял ледокольный пароход «Дежнев»; только что пришел из Архангельска пароход «Кара» с разным грузом, в том числе с 250 тоннами аммонита, а с Енисея – пароход «Революционер» с пиломатериаламиnote 33Note33
  В некоторых публикациях ошибочно назван еще пароход «Куйбышев».


[Закрыть].

Начальник операций западного сектора А. И. Минеев приказал и этим судам уйти в Енисейский залив, в район Гольчихи, и находиться там до особого распоряжения.

За какой-то час до вторжения врага Диксон выглядел на редкость мирно, даже идиллически.

«Ночь была тихая и ясная, – писал впоследствии Минеев. – Спокойное море блестело, как зеркало. Хотя солнце уже зашло за горизонт, но света было много. Над морем стлался редкий туман. Солнечные лучи, вырывавшиеся из-за горизонта, окрашивали туман в розовый цвет, и от этого вода казалась розовой, как будто в ней разлили кармин…»

Во втором часу ночи на 27 августа дежурный, следивший за морем, разглядел в дымке большой и явно военный корабль, идущий к острову. Встревоженный дежурный позвонил начальнику штаба морских операций Н. А. Еремееву. Немедленно была объявлена тревога.

«Шеер» вошел на внешний рейд проливом между островами Диксон и Берн, занял самое удобное и безопасное в навигационном отношении место для глубокосидящего корабля и тут же открыл залповый огонь.

Ровно через полминуты ему ответили пушки «Дежнева». Еще через минуту загремели 152-миллиметровые орудия береговой батареи и пушки парохода «Революционер».

Батарея старшего лейтенанта Н. М. Корнякова – две гаубицы – развернулась на узкой гранитной площадке, соединяющей главный причал Диксоновского порта с берегом. Обслуживали батарею двенадцать артиллеристов.

При первых залпах рейдера ранило Корнякова и командира второго орудия сержанта И. П. Сауляка. Оба они остались при пушках до конца боя.

Отражать врага помогали рабочие, бойцы отряда народного ополчения. Шофер-коммунист Сергей Коробов под градом осколков подтягивал на автомашине откатывающиеся после выстрела гаубицы. Тамара Лобанова, Галина Назарова и другие девушки подносили снаряды и перевязывали раненых.

Мужественно вели себя зимовщики острова и портовики. Партийные организации Диксона приняли на себя главную ответственность за организацию обороны, подготовились к отражению возможного десанта с вражеского корабля. Немедленно были созданы противодесантные дружины, вооруженные несколькими десятками винтовок, двумя пулеметами и мелкокалиберными противотанковыми пушками. Командиром дружин на острове стал начальник полярной станции И. А. Сидорин, а в порту – начальник политотдела С. А. Шатов.

В тундре, примерно в десятке километров, был еще раньше устроен склад продовольствия и топлива. Там же была походная радиостанция. Базу подготовили на случай, если бы пришлось покинуть порт и уходить в тундру. Прикрывать отход островитян на материк должны были дружинники.

К счастью, этого не потребовалось.

Неожиданно попав под огонь тяжелых орудий с берега, обстреливаемый еще двумя пароходами, «Шеер» убрался с рейда подальше в море. Меняя позиции, крейсер просчитался и снова угодил под пушки Корнякова. Получив прямые попадания, враг поставил дымовую завесу и окончательно покинул поле боя.

Отчитываясь о своем походе, командир крейсера Меендсен-Болькен писал: «К немалому удивлению, внезапно открыла огонь береговая батарея 150-мм пушек. Вследствие этого от высадки десанта пришлось отказаться»note 34Note34
  Стеенсон Р. С. Северный морской путь.


[Закрыть].

Вот она, предусмотрительность Ивана Дмитриевича Папанина! Кто знает, не будь на острове пушек, как окончился бы налет рейдера?

Четко и организованно действовал экипаж «Революционера», где капитаном был Ф. Д. Панфилов. Первый вражеский снаряд разорвался неподалеку от судна, а два следующих попали в мостик, повредили штурманскую и рулевую рубку, они запылали. Не прекращая отстреливаться, моряки самоотверженно тушили пожар. Капитану Панфилову еще раньше перебило ногу, однако он продолжал руководить работой команды.

Машинисты во главе со старшим механиком В. Л. Макарьиным выжали все, что можно, из двигателей, и судно вышло из-под обстрела, укрылось в бухте Самолетной.

Бесстрашно вел себя и экипаж совсем безоружного парохода «Кара» с капитаном Г. С. Мирошниченко во главе. Судно было тяжело нагружено, сидело очень низко и над причалом почти не возвышалось. Поэтому наблюдатели рейдера его вначале не заметили.

Под разрывами вражеских снарядов в разгар боя к «Каре» подошел катер управления порта и приказал капитану немедленно отвести пароход от причала и следовать вдоль берега вверх по Енисею.

«Осколки снарядов обсыпали все судно, в особенности кормовую часть, – читаем в рейсовом донесении капитана. – Пробило цистерну. Пустили дымовую завесу с носа и с кормы, дышать стало тяжело, все надели противогазы. С трудом вывели „Кару“ из опасной зоны». Следует напомнить, что все это делалось на бочках с порохом (на пароходе было 250 тонн взрывчатки) с опасностью каждую минуту взлететь на воздух.

Особо хочу выделить подвиг «Дежнева».

Корабль получил четыре прямых попадания снарядов среднего калибра и много мелких; Ниже ватерлинии оказались две пробоины. Вышли из строя дальномер и пулемет, были повреждены две пушки. Небольшая команда потеряла семь человек убитыми, тридцать было ранено.

Несмотря на крупные повреждения, «Дежнев» продолжал стрелять. Он поставил дымовую завесу, прикрыв ею порт. Действия всего личного состава были смелыми и мужественными.

Капитан парохода А. С. Гидулянов в это время выполнял другое задание командования и на борту отсутствовал. Его обязанности принял на себя старший помощник Сергей Александрович Кротов и превосходно показал себя в бою. Раненный в ногу и руку, он не покинул мостика.

Приведу описание боя по отчету командира артиллерийской боевой части старшего лейтенанта К. И. Степина.

Как читатель помнит, «Дежнев» открыл огонь сразу же, как только вражеский рейдер подошел к острову достаточно близко. Противник «разделил» свою артиллерию: частью обстреливал порт, остальную сосредоточил на дерзком пароходе.

Первые всплески вражеских снарядов встали за бортами. Но вот и наши артиллеристы сбили дальномерный мостик фок-мачты линкора. Береговые орудия зажгли ют противника.

Возле «Дежнева» взрывается снаряд. Его осколки стучат по мостику, надстройкам и борту. Ранен помощник капитана Кротов. Снаряд крупного калибра выводит из строя большую часть расчета пушки номер четыре. Обязанности тяжело раненного командира Карагаева принимает на себя первый наводчик Андреевич; вместо себя он ставит краснофлотца Астахова.

Один из снарядов «Шеера» пробивает выше ватерлинии левый борт, проходит через третий трюм, пробивает правый борт ниже ватерлинии. В трюм начинает поступать вода.

Химист Майоров запускает дымаппаратуру, зажигает дымовые шашки на юте, а потом под градом осколков забирается на салинг грот-мачты, где расположен второй его пост, и там зажигает шашки. Пароход ставит дымзавесу.

Крейсер-линкор получает еще одно попадание в носовую часть. Он дает ход и начинает разворачиваться в сторону моря.

На «Дежневе» убит установщик прицела и целика Суслов, наводчик Деров ранен, но он продолжал визировать цель, пока полностью не ослаб и не упал у пушки. Командир орудия Лукьянов послал подносчика снарядов пополнить боезапас, а сам продолжал вести огонь по вражескому кораблю.

На орудии номер восемь ранены все номера расчета и все остаются на месте. Возле них загорается зажигательный снаряд. Его выбрасывают за борт Кацман и Пупанцев.

На мостике вторично ранен помощник капитана. Опустившись на одно колено, он продолжает оставаться у телеграфа и управлять кораблем…

«Дежнев» отошел в Самолетную бухту с креном на правый борт. Лег на грунт и приступил к исправлению повреждений. В бортах темнели несколько крупных и около 75 мелких пробоин. 120 пробоин насчитали в надстройках и около 200 – в дымовой трубе и вентиляционных трубах.

За недолгие минуты боя рейдер противника выпустил около сотни снарядов главного калибра и около 350 других крупных калибров. Крепко получив по зубам с берега и с пароходов, стальной гигант-разбойник предпочел убраться восвояси.

Я с гордостью вспоминаю подвиги на острове Диксон. Стойкость и мужество всех участников боя выше всяких похвал. Все они оказались настоящими советскими людьми, в трудную минуту до конца выполнявшими свой долг.

Мне несколько раз приходилось бывать на Диксоне. До войны я заходил туда на «Садко» перед экспедицией 1937 года. Высокий скалистый остров образует на карте подобие подковы, обращенной выпуклой своей частью на запад. На берегу его соседа, острова Конус, были построены угольная площадка и причал.

Глядя на высокие мачты раскинувшегося на каменистом берегу радиоцентра, я невольно вспоминал рассказ Фритьофа Нансена о том, как в 1893 году он проходил мимо необитаемого Диксона и мечтал подать на родину весть о себе. Нансен хотел оставить почту на холмике под грудой камней – авось какой-нибудь капитан нашел бы ее и доставил в Норвегию. Но потом раздумал: кто и когда еще забредет сюда. Небезынтересно, что остров Диксон на старых картах назывался Кузькиным, так же как и бухта. Вероятно, отважным русским мореходом был этот безвестный Кузька, так как его имени удостоился еще один большой остров. Свое новое название Кузькин получил в самом конце XIX века.

С каждым предвоенным годом Северный морской путь делался все оживленнее, и значение диксоновского порта возрастало. Десятки кораблей шли вдоль северных берегов с запада на восток и с востока на запад. Тысячи тонн грузов доставлялись на них кратчайшим и самым дешевым морским путем в Якутию, на берега Енисея, Лены, Колымы. Обратным рейсом везли плавиковый шпат из Амдермы, лес из Игарки, пушнину из Тикси. Гидрографические суда шныряли вдоль материкового берега и между многочисленными островами, уточняя навигационные карты.

Конечно, Диксон не мог еще называться портом в полном смысле слова. Однако место было закрытое, спокойное. Пароходы могли здесь пополниться углем, починить повреждения, перебрать машину…

В августе сорок второго, когда было получено сообщение о нападении рейдера, я сразу представил себе, не заглядывая в карту, черный каменистый остров…

В этой главе я рассказал о делах в общем-то известных, кое-что уже появлялось на страницах печати. Но когда сел за свои воспоминания, перечитал все опубликованное, поговорил с людьми, пришел к выводу, что подвиг островитян, особенно дежневцев, не оценен в должной мере.

Не следует забывать и того, что экипаж «Дежнева» состоял в основном из торговых моряков, а сражались они с кадровыми военными гитлеровского флота.