Текст книги "О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов"

Впечатления путешественников от увиденного в России очень скоро, впрочем, потребовали цензуры, предписывавшей охотникам до путешествий видеть не то, что им заблагорассудится, но то, что санкционировано властью к сочувственному взгляду и одобрительной оценке. Первым поводом к цензурному негодованию стала публикация во Франции путевых записок аббата Шаппа д’Отроша о Сибири (1768), мало согласующихся с ожидавшимся при русском дворе представлением о русской истории, монархолюбивом народе и просвещенной колонизации187187
  Chappe d‘Auteroche J. Voyage en Sibérie. 3 t. Paris, 1768; Antidote, ou examen du Mauvais livre intitulé: Voyage en Sibérie fait en 1761. Amsterdam, 1772.


[Закрыть]. Хорошо умевшая не смешивать литературные и общественно-политические вольности, Екатерина поспешила с опровержением наблюдений рассуждений д’Отроша в анонимном памфлете, призванном послужить «противоядием» (antidote) вредному травелогу188188
  Элькина И. М. Шапп д‘Отрош и его книга «Путешествие в Сибирь» // Вопросы истории СССР. М., 1972. С. 361 – 388; Элькина И. М. Идейно-политическая борьба в период политики «просвещенного» абсолютизма: «Путешествие в Сибирь» Шаппа д‘Отроша и «Антидот» Екатерины II (АКД). М., 1974; Nakagawa H. Reponse d’une philosophie du pays sauvage a une philosophe du pays civilise: L’Antidote de Catherine II de Russie contre le Voyage en Siberie de Chappe d’Auteroche // Etudes de langue et litterature francaises. 1994. Vol. 64. P. 16 – 28; Levitt M. An Antidote to Nervous Juice: Catherine the Great’s Debite with Chappe d’Auteroche over Russian Culture // Eighteenth-Century Studies. 1998. Vol. 32. 1. P. 49 – 63.


[Закрыть]. «Рабство, – писал д’Отрош, – разрушило в России все естественные права. Человек есть товар, продаваемый иногда по ничтожной цене». Екатерина обижена словом «рабство»: недоброжелательный аббат, по ее мнению, намеренно «предпочитает слова и выражения, наиболее годные для того, чтобы представлять вещи в низком виде»189189
  Антидот, или Разбор дурной, великолепно напечатанной книги под заглавием «Путешествие в Сибирь» // Осьмнадцатый век. М., 1869. Кн. 4. С. 427.


[Закрыть]. Д’Отрош должен был увидеть в России другое, а именно то, что «мало есть государств, в которых закон уважался бы так, как у нас», что «положение простонародья в России не только не хуже, чем во многих иных странах, но <…> в большинстве случаев даже лучше», что «нет в Европе народа, который бы более любил своего государя, был бы искреннее к нему привязан, чем русский» и т.д.190190
  Там же. С. 200, 327, 301.


[Закрыть] Дидро, не знавший об авторстве Екатерины, в письме к Гримму оценил ее сочинение как книгу «плохую, насколько только возможно, по тону, самую ничтожную по содержанию и самую нелепую по своей претенциозности»: «Тот, кто писал опровержение на Шаппа, заслуживает еще большего презрения своим низкопоклонством, чем Шапп своими ошибками и ложью»191191
  Дидро Д. Собрание сочинений. М., 1936. Т. 9. С. 209, 210.


[Закрыть]. В рекомендациях видеть то, что надлежит видеть, Екатерина останется, как известно, последовательна. Необъяснимо жестокое осуждение путевых наблюдений Радищева надолго даст понять читательскому сообществу, что очевидное очевидному – рознь, а декларируемое – действительнее действительного. Социальная реальность, рекомендуемая к верноподданному оправданию и прославлению, призвана не дополнить, но вытеснить «очевидную» повседневность – превратив утопию в некую сверхдействительность, реальность, существующую в себе и для себя. Декларируемое Екатериной благоденствие российских крепостных с этой точки зрения, конечно, не слишком отличается от былого благоденствия советских граждан, преданных «родной коммунистической партии».

СНАРУЖИ И ВНУТРИ

Институализация научных исследований и популяризация экспериментальных наблюдений (особенно опытов с использованием электричества), превращающих светский салон в подобие и прототип научной лаборатории192192
  Кудрявцев П. С. История физики. М., 1948. Т. 1. С. 242; Липкин А. И. От эмпиризма к рационализму (на материале становления электродинамики) // Философия науки. Вып. 5: Философия науки в поиске новых путей. М., 1999 (есть электронная версия: http:// www.philosophy.ru/ iphras/library/ phnauk5/ lipkin. htm).


[Закрыть], способствуют разведению возможных истолкований любопытства как стратегии внешнего («пространственного») и внутреннего (интроспективного) наблюдения. Любопытству путешественника, как теперь выясняется, может быть противопоставлено любопытство экспериментатора и кабинетного ученого.

Интерес к внутреннему – в терминологии научных практик познания – вполне декларативно выразился в организации Кунсткамеры и особенно в личных пристрастиях императора к медицине и анатомии. Анатомические «курьезы» при этом не просто демонстрируются в стенах первого музея столицы: словарь медицины и анатомии адаптируется к словарю общественно-политической риторики. Замечательным примером на этот счет может служить панегирик, произнесенный Гавриилом Бужинским по случаю победы русских войск под Полтавой (1719, опубликован отдельным изданием в 1720 году). На фоне предшествующей традиции торжественного красноречия «благодарственное слово» Бужинского представляет собою текст, оригинальность которого трудно преувеличить. Благодарение «богу триипостасному о полученной победе над Каролом королем шведским и войсками его под Полтавою» автор начинает с пространного изложения анатомических открытий в строении человеческого тела: «Что древний оный и преславный началник врачев Гален, рассуждая предивно устроенную систему тела человеческаго, с великим удивлением изрече: да хвалят иннии богов своих жертвами и кадилами, аз же таковаго страннаго дела Творца восхвалю разсуждением и удивлением». Чудесное строение человеческого организма оказывается, во мнении Бужинского, сопоставимо с чудом, совершившимся «в ден сей на полях Полтавских», – и то и другое есть результат божественного Промысла. Но удивление античного медика заслуживает первоочередного объяснения: «Приведе онаго <…> Галена к сицевому удивлению <…> сие, егда разсуждаше в системе тела члвеческаго множество костей и жил, мускулов и нервов и оных многочисленныя употребленныя, якоже сам он в книзе о воображении и зачатии тела глаголет, яко в теле чловеческом костей болше двоих сот, от ных же всякая четиредесят имат употреблений исчислевше, обрящутся осм тысящей, и оныя все различныя в протязании, растягнутии, приклонении и сим подобных. Хотя уже многим искусством последнейшие или новейшие врачеве еще премного оных костей болше употреблении изобретоша, якоже славный доктор Виринг не усомнелся ученому изявити миру, яко всякая косточка и малейшая имат употреблении своих двести и осм десят, яже всяисчисливше обрящутся пятъдесят шесть тысящей, и несть ли чему удивитися? Что же рещи о мускулах, которых той же Гален, долгих, кратких, широких, стисненных, тонких, толстых, прямых, кривых, острых, тупых, круглых, плоских, угластых, едных при других и на других, право, просто и превращенно положенных, чрез которыя всякие члены свое дивжение имут, до шести сот исчисляет, от них же всякому мускулу десять употреблений по меншей мере полагает, которых всех употреблений возрасте до шести тысящ» и т.д.193193
  Панегирическая литература петровского времени / Изд. подгот. В. П. Гребенюк. М., 1979. С. 244 – 245.


[Закрыть]

Можно быть уверенным, что, воспроизводя анатомические описания в контексте церковно-политического красноречия, Бужинский учитывал «тематические» и дискурсивные предпочтения самого Петра (упоминание книгу Галена о воображении при этом перекликается с императорским указом, объяснявшим появление уродов воображением матери), но не исключено, что «медицинское» начало его речи уже могло найти понимание не только у Петра. Пройдет несколько лет, и первоначально отпугивавшая посетителей анатомическая коллекция станет одним из охотно посещаемых мест в Санкт-Петербурге. Путешествовавший по России в 1734 году ученый швед Карл Рейнхольд Берк, описывая в своих заметках собрание Кунсткамеры как не имеющее себе равных в мире, замечает, что «более всего шума вокруг препаратов, показывающих развитие человеческого плода. Начиная с трехнедельного возраста от момента зачатия и до рождения младенца на свет»194194
  Берк К. Р. Путевые заметки о России // Беспятых Ю. Н. Петербург Анны Иоанновны в иностранных описаниях. СПб., 1997. С. 194.


[Закрыть]. О популярности Кунсткамеры среди городской публики говорят и такие косвенные свидетельства, как, например, объявление, помещенное 24 ноября 1737 года в газете «Санкт-Петербургские ведомости»: «Для известия охотникам до анатомии объявляется чрез сие, что обыкновенные публичные демонстрации на анатомическом театре в Императорской академии наук, при нынешнем способном времени года, по прежнему учреждены». Судя по тому же объявлению, «охотникам до анатомии» предлагались не просто демонстрации, но и объясняющий их комментарий – «чего ради Доктор и Профессор Вейтбрехт нынешнего числа по полудни в третьем часу первую лекцию начал, и оные по понедельникам, средам и пятницам так долго продолжать будет, как то состояние способных к тому тел допустит»195195
  Санкт-Петербургские ведомости. 1737. № 94. С. 770.


[Закрыть].

Символическим атрибутом «интроспективных» методов научного познания к концу XVIII века становится микроскоп. В России популяризация микроскопа также восходит к Петровской эпохе и персонально к самому Петру. С. Л. Соболь, специально изучавший историю микроскопических исследований в России XVIII века, отмечал, что во время своего второго путешествия по Европе в 1716 – 1717 годах Петр приобрел несколько микроскопов для Кунсткамеры, но еще ранее пытался смастерить их в своей дворцовой мастерской196196
  Соболь С. Л. История микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII веке. М.; Л., 1949. С. 50.


[Закрыть]. Об исключительной моде на увеличительные стекла в петровской России можно судить по корреспонденции находившихся в Москве католических миссионеров, неустанно хлопотавших о присылке «оптических подарков» для русских197197
  Письма и донесения иезуитов о России конца XVII и начала XVIII века. СПб., 1904. С. 32, 72, 90.


[Закрыть]. Об интересе Петра к микроскопическим исследованиям кровообращения человеческого тела свидетельствует сохранившийся в императорской библиотеке рукописный перевод анатомического атласа Готфрида Бидлоо (дяди приглашенного Петром в Россию Николая Бидлоо) «Anatomia humani corporis», содержащий, в частности, пояснения микроскопических изображений эпидермиса, стенок кровеносных сосудов и капиллярной сети, окружающей семенные канальцы198198
  Соболь С. Л. История микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII веке. С. 47 – 49. Иллюстрации к этому изданию (Амстердам 1685) выполнены графиком Герардом де Лэрессом. Голландское издание атласа Бидлоо приобрел для Петра, вероятно, Петр Посников, присоединившийся к «Великому посольству». Хайнц Мюллер-Дитц связывает с этим приобретением начало отечественной некроскопии: Müller-Dietz 1970 – Müller-Dietz H. Die Anfänge der wissenschaftlichen Necroskopie in Russland // Medizinhistorisches Journal. 1970. Bd. 5. S. 236 – 246.


[Закрыть].

Репутация микроскопа в истории европейской науки складывалась парадоксально: вплоть до середины XIX века микроскопирование, воспринимающееся сегодня расхожим символом научного позитивизма, воодушевляло ученых, декларировавших возможности умозрительного проникновения к тайнам мира arcana mundi. В медицине и эмбриологии конца XVIII – начала XIX века микроскопирование пропагандируется последователями Шеллинга и игнорируется оппонентами спекулятивной науки – единомышленниками Жоржа Кювье и Ксавьера Биша199199
  Shryock R. H. The Development of Modern Medicine. New York, 1947. P. 170; Temkin O. Ontogeny and History around 1800 // Temkin O. The Double Face of Janus and Other Essays in the History of Medicine. Baltimor; London: The Johns Hopkins University Press, 1977. P. 381.


[Закрыть]. Основания для недоверия микроскопическим наблюдениям были очевидны: вызываемые до-ахроматическими микроскопами зрительные аберрации (сферическое искажение, связанное с изгибом лучей по краям линзы, и хроматическое – преломляющее проходящий через линзу свет и создающее спектральные блики) не позволяли вполне отчетливо представить «наблюдаемый» объект. В 1781 году итальянский анатом Феличе Фонтана раздраженно писал по этому поводу, что любой дурак способен смотреть в микроскоп, но очень немногие могут с уверенностью сказать, что именно они видят200200
  Schwartz H. The Culture of the Copy. Striking Likenesses, Unreasonable Facsimiles. New York: Zone Books, 1996. P. 184. См. также: Bracegirdle B. The Performance of Seventeenth– and Eighteenth-Century Microscopes // Medical History. 1978. Vol. 22. P. 187 – 195; Ямпольский М. О близком. Очерки немиметического зрения. М., 2001. С. 34 – 36.


[Закрыть]. Вместе с тем и сторонники, и противники этих исследований пользовались однотипными микроскопами – суть расхождений заключалась соответственно не в оценке технических характеристик устройства как такового, но в различии ожиданий, возлагаемых на практику научного познания. Ян Хакинг напоминает, что интерпретационное «предвосхищение» наблюдаемого в микроскоп – проблема эпистемологического порядка, не теряющая своей актуальности и сегодня: описание и изобразительное воспроизведение «увиденного» остается условным и требует своего визуального «домысливания», по-разному оцениваемого в контексте эмпирического и спекулятивного знания201201
  Hacking J. Do we see through a microscope? // Pacific Philosophical Quarterly. 1981. Vol. 62. P. 305 – 322.


[Закрыть]. Как и в Европе, в России хвалы микроскопу («Письмо о пользе стекла генералу-порутчику Ивану Ивановичу Шувалову» Михаила Ломоносова, 1752) также соседствуют со скепсисом («Письма о природе и человеке» Антиоха Кантемира, 1742; «Феоптия, или Доказательство о богозрении по вещам созданного естества» Василия Тредиаковского, 1754)202202
  Об истории микроскопа в России XVIII в.: Соболь С. Л. История микроскопа и микроскопических исследований в России в XVIII веке. М.; Л., 1949. О литературных импликациях микроскопирования в русской культуре: Богданов К. А. Врачи, пациенты, читатели: Патографические тексты русской культуры XVIII – XIX вв. М., 2005.


[Закрыть], но так или иначе знаменуют собою общую для европейской науки тенденцию к замещению или, во всяком случае, восполнению «пространственного» любопытства любопытством «интроспективным» – стремлением увидеть и понять то, что доступно «территориально», но заслуживает интереса по своей скрытой природе203203
  Daston L. Ravening Curiosity and Gawking Wonders in the Early Modern Study of Nature. P. 14 – 18.


[Закрыть].

В то же время любопытство ученого и сосредоточенного мыслителя отлично от любопытства досужего очевидца и рассказчика, охотника до слухов и сплетен204204
  Различение таких «любопытств» содержалось уже в статье шевалье де Жoкура (Jaucourt) в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера: Encyclopédie, ou Dictionnaire raisoné des arts, des sciences et des métiers. Vol. 4. P. 577 – 578.


[Закрыть]. В 1762 году в журнале М. М. Хераскова «Полезное увеселение» – само название которого может быть истолковано в оправдание надлежащего любопытства205205
  Cм. также название первого научного журнала, издававшегося Академией наук под ред. Мюллера: «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие».


[Закрыть] – печатается многостраничный «Разговор о любопытстве к безделицам» между «любителем мелочей» Микрофилом, парадоксалистом Сократом и благонамеренным Евагором. Последний убежден в том, что «надлежит прилепляться прежде к тому, что содержит в себе общую пользу», тогда как «наблюдать расположение и точность в вещах, которыя того совсем не требуют и которые бы без них ничего не потеряли, значит к худому прилагать свои попечения и употреблять не к стати свой разум». Микрофил выступает в роли слушателя, заслуживающего надлежащего увещевания, а спор разворачивается вокруг предположения Сократа: «Старание о малых вещах показывает, может быть, пространный разум, который может обнять тысячу вещей вдруг». Евагор не согласен: «Я опасаюсь, чтоб это не значило противного и чтоб внимание к маловажным предметам не отвращало от великих: я опасаюсь, чтоб, обращаясь к тщетному, не оставляли нужного». В конечном счете Микрофил убеждается в том, что «нет истинной приятности в безделицах», и напутствуется Сократом, вспоминающим пословицу римлян (sic!) «орел не ловит мух»: «Будьте орлы, ваше состояние к тому вас принуждает; вы не рождены быть воробьями»206206
  Полезное увеселение. Апрель. 1762. С. 178 – 191.


[Закрыть].

Распространение моды на сентиментализм в еще большей степени бросает тень на однозначность привычного представления о любопытстве. Литературные жанры (и прежде всего роман), подчеркивавшие многообразие сюжетообразующих перипетий, противопоставляются отныне текстам, ставящим во главу угла не калейдоскопическое изображение сменяющих другу друга происшествий, но описание внутренних страстей. П. Львов – автор «Российской Памелы» (1789) в обширном предисловии к своему роману декларирует принципы новой эстетики: не авантюры, но «человеческое сердце, есть собственный предмет романиста, – он должен раскрыть, так сказать, оное, – обнаружить тайные его побуждения. <…> Многие писатели романов ошибаются, думая, что всего надежнее могут они достигнуть цели своей, естьли будут содержать любопытство читателей в беспрерывном напряжении, представляя множество чрезвычайных чудесных приключений. Такой роман можно, некоторым образом, уподобить лавке, где выставлено множество блестящих, прекрасных вещей и где глаз, перелетая с одного предмета на другой, останавливается лишь на несколько минут. Этакой роман может занимать читателя, не интересуя его, и будет скучен, или утомителен; ибо излишняя многоразличность должна, наконец, утомить, и одно возбуждение любопытства не может доставить постоянного удовольствия». Цель романа достаточно оправдывается удовольствием от чтения, но последнее, как теперь выясняется, не сводится к удовлетворению любопытства: «Цель романа состоит в том, чтобы изобразить человека и явления, происходящие в душе его»207207
  Российская Памела. Или история Марии, добродетельной поселянки. СПб., 1789. Ч. 1.


[Закрыть]. Протест автора против авантюрности старого романа выражается и в том, что отрицательным героем в его собственном романе оказывается убежденный космополит с говорящей фамилией Плуталов («Для меня всякий край света – мое отечество, и дом мой там, где я сам»)208208
  Там же. С. 50.


[Закрыть].

Культивирование естественности чувств способствует развитию эмоциональной сосредоточенности, а не поведенческой суете и энциклопедической осведомленности. В дидактическом «Сновидении», поведанном в 1792 году читателям журнала «Дело от безделья», автору грезится мимобегущая фигура «Желание новостей» – это «сын Тщетной суетности и глупого Любопытства», достойный «презрения потому, что слишком не скромен и даже болтлив»209209
  Дело от безделья. 1792. Ч. 4. С. 122.


[Закрыть]. Стремление к познанию как к накоплению количественной информации оценивается на фоне традиционных, а потому надоевших своей общеобязательностью конвенций. Оправдываемое как интерес к новому, любопытство, как выясняется в очередной раз, становится небезопасным, когда касается житейских тайн и интимных чувств. Любопытству, сетует П. И. Шаликов, автор сентиментального «Путешествия в Малороссию» (1803), «обязаны мы важнейшими вещами, всеми знаниями, всеми приобретениями – всем, наконец, чем ни пользуемся вокруг себя», но вместе с тем «любопытству же одолжены многими прискорбиями в жизни нашей». Добродетели любопытства состоят в склонности к изящному и великому, пороки – во влечении к мелочам, «к присматриванию за поступками вашими». Последнее особенно свойственно (вольно или невольно напоминая об истории грехопадения) прекрасной половине человечества. Написанные автором «несчастные стихи» возбудили «несчастное любопытство одной из дам нашего общества»; объяснение с любопытствующей дамой привело к «жару оскорбления» и «муке для сердца» неосторожного поэта, выдавшего свои чувства и с опозданием осознавшего, что любопытство любопытству – рознь, особенно если речь идет о женском любопытстве: «О женщины, женщины! Самый томный Селадон на моем месте давно бы <…> разлюбил вас; но я, несмотря на бесчисленность живейших горестей <…>, все так привязан к вам!.. как быть?»210210
  Цит. по: Ландшафт моих воображений. Страницы прозы русского сентиментализма. М., 1990. С. 560, 561.


[Закрыть]

СЛОНЫ И КОФЕ: ЧУЖОЕ КАК СВОЕ

Очевидно, что импортирование идеологических и материальных новшеств способствует пополнению культурного «словаря» общества. Менее очевидно, что этот «словарь» имеет дело как с предметными, так и символическими референтами, требующими их соотнесения с парадигматическими ценностями традиционной культуры. Ф. Ф. Вигель в своих записках походя бросит замечательную фразу: «Дилижансы ввели к нам понятие о равенстве; надобно надеяться, что езда по железной дороге еще более разовьет их»211211
  Вигель Ф. Ф. Записки М., 1892. Ч. 6. С. 28.


[Закрыть]. Остроумное замечание Вигеля иллюстрирует известную непредсказумость эффекта бытовых новшеств и технических заимствований в истории общественного сознания. Но этим дело не исчерпывается. Мишель Фуко настаивал в свое время, что исторические трансформации в «порядке вещей» взаимосвязаны с «переупорядочиванием» слов, а значит, и с порядком идеологии, влияющим на превратности специализированного – научного, философского, религиозного – миропонимания. В том же контексте следует, вероятно, оценивать и трансформации «неспециализированного» («фольклорного», «массового») мировоззрения. Для XVIII века – как, впрочем, и для любой другой эпохи – инокультурные заимствования, сопутствовавшие идеологическим, административным, экономическим преобразованиям, также были важны не только сами по себе, но и как маркеры символического порядка, результирующего и/или предвосхищающего обновления в коллективном умонастроении и социальном поведении. А. С. Пушкин, изображающий в «Сказке о царе Салтане» (1831) любознательного правителя, выпрашивающего торговых гостей, «ладно ль за морем, иль худо? И какое в свете чудо?», поэтически модернизирует описываемую им сказочную архаику. Сочувственный интерес к заморским «чудесам» в русской культуре не старше правления Петра. Радикализм петровских преобразований оценивался их современниками как на фоне реформаторских нововведений в области государственного и церковного администрирования, образования и здравоохранения, так и повседневных новшеств. А такими – шокирующими или воодушевляющими – новшествами оказывались события, либо с трудом, либо и вовсе не представимые для предшествующей культуры: появление бритых вельмож и чиновников, одетых в иноземные костюмы; живописная и скульптурная демонстрация голого тела (например, выставленные в Летнем саду статуи)212212
  Андросов С. О. Скульптура Летнего сада // Культура и искусство России XVIII века. Л., 1989. С. 44 – 58.


[Закрыть]; перемены в кулинарных и бытовых привычках. Буквальным примером «доместикации» экзотических новинок на русской почве становится импорт и распространение в России картофеля и кофе. Эффект таких нововведений трудно преуменьшить. Пространство империи, где наряду с репой и сбитнем появляются картофель и кофе, шире, чем пространство монархии, где их не было. «Одомашнивание» экзотических новинок в символическом отношении релевантно расширению границ империи на неосвоенные прежде дали.

Интерес Петра к экзотике и ее буквальному «одомашниванию» выражается, среди прочего, в появлении в России живых слонов. В 1702 году миссионер отец-иезуит Иоанн Ламац сообщал в Москву отцу-иезуиту Эмилиану о смерти 24 января того же года в Шемахе некоего Копхина, «которого посылал в Индию царь Петр»: из Индии Копхин вел «великому московскому князю слона, и это изумительное животное (stupendum hoc animal), не виданное до сего времени в этих странах, доставляет жителям Шемахи огромнейшее удовольствие»213213
  Письма и донесения иезуитов о России конца XVII и начала XVIII века. СПб., 1904. С. 104; лат. оригинал – С. 294.


[Закрыть]. Полгода спустя о готовящейся встрече этого слона русскоязычный читатель мог узнать из первого номера петровских «Ведомостей» (2 января 1703): «Из Персиды пишут: индейский царь послал в дарах великому государю нашему слона и иных вещей не мало. Из града Шемахи отпущен он в Астрахань сухим путем»214214
  Цит. по: Пятковский А. П. Из истории нашего литературного и общественного развития. СПб., 1888. Ч. 2. С. 15.


[Закрыть]. Что сталось с этим слоном, неясно: до Москвы он, судя по всему, так и не дошел. Но уже через несколько лет, в 1714 году, в Петербург был доставлен слон, подаренный Петру I шахом Хуссейном. О появлении в российской столице слона и его преемниках, о которых в прежние времена русские грамотеи могли судить только понаслышке, известно немало (архивные и мемуарные свидетельства на этот счет обобщены в работах зоолога В. Е. Гарутта)215215
  Гарутт В. Е. Слоны в Санкт-Петербурге // http://lenzoo.ru/russian/history/ind13.html


[Закрыть], но значение этого события в историко-культурном отношении освещено недостаточно.

Сведения о неведомом животном в текстах и изображениях допетровской эпохи подчеркивают его диковинность – огромный рост, силу, cтранности внешнего вида, но прежде всего – богоучительную дидактику: из «Бесед на Шестоднев» Василия Великого русские книжники могли извлечь, к примеру, ту мудрость, что, несмотря на необоримую силу слона, Бог сотворил его «покорным человеку; когда учим его, оно понимает и когда бьем, терпит. А сим Бог ясно научает нас, что он все подчинил нам, потому что мы сотворены по образу Создателя»216216
  Творения иже во святых отца нашего Василия Великого. СПб., 1911. Т. 1. С. 91.


[Закрыть]. Дидактического истолкования удостаивается и само слово «слон», связываясь с аллегорическим объяснением глагола «прислонять(ся)» («прислонити»): в текстах «Физиолога» слон описывается как животное, имеющее обыкновение прислоняться к чему-либо, служа примером лени и молитвенного нерадения217217
  Так, например, в тексте лицевого Апокалипсиса XVIII в.: «Человек не человек еси, слон не слон еси человек. Толкование. Слон ноги имать ноги (sic!) безволенныя и к стене прикланяся спит; сице и человек, аще лениво поклоны пред Господем кладет и на стену восклоняся, неси человек, но слон» (Лопарев Х. Описание рукописей Императорского Общества любителей древней письменности. СПб., 1899. Ч. III. С. 148 – 149). См. также: Карнеев А. Д. Материалы и заметки по литературной истории «Физиолога» // Изд. ОЛДП. СПб., 1890. Т. 92. С. 367. Инерция этой квази-этимологии отразится в «Этимологическом словаре» Преображенского, возводящего слово «слон» к глаголу «прислонити» (Откупщиков Ю. В. К истокам слова. С. 241 – 242)


[Закрыть]. Стоит заметить, что повод к этимологическим размышлениям у русских грамотеев был. Этимологически слово «слон» восходит, вероятнее всего, к заимствованному из тюркских языков слову «арслан» или «арыслан» (arslan), обозначающему в них не слона, но льва (с тем же словом связано собственное имя Руслан)218218
  Откупщиков Ю. В. К истокам слова. М., 1973. С. 159 – 160.


[Закрыть]. Но почему произошла такая лексикографическая путаница, не ясно по сей день.

Сама возможность лицезреть невиданное ранее животное означала поэтому по меньшей мере ревизию книжных аллегорий. Вместе с тем появление экзотического животного в России знаменовало ее сближение с Западной Европой, где мода на экзотических животных (и, в частности, живых слонов) распространяется попутно пропаганде идеологии Просвещения219219
  Подробно: Oettermann S. Die Schaulust am Elefanten. Eine Elephantographia curiosa. Frankfurt am M.: Syndikat, 1982. См. также: Robbins L. E. Elephant Slaves and Pampered Parrots. Exotic Animals in Eighteenth-Century Paris. Baltimore; London: The John Hopkins UP, 2001.


[Закрыть]. В истории первого «русского» слона, проделавшего пеший путь из Астрахани в российскую столицу (до Астрахани слона везли на корабле по Каспийскому морю), документальная канва событий оттеняется анекдотическими и уже не поддающимися проверке подробностями. Так, например, по слухам, для путешествия по России слону потребовались специальные кожаные башмаки, требовавшие постоянного ремонта и тем самым обогатившие его проводников220220
  Столпянский П. Старый Петербург: В зверином и птичьем мире // Человек и природа. 1926. № 2. С. 75 – 88.


[Закрыть]. Брауншвейгский посланник Х. Ф. Вебер вспоминал, что «этого <…> слона выводили напоказ, а перед дворцом он должен был кланяться до земли. Армяне, сопровождавшие слона в его торжественной одежде, рассказывали нам, что они пришли из Астрахани и что русские, живущие там, молились этому зверю, а около ста человек, захватив с собой мешки с едой, сопровождали его как некое божество более сорока миль»221221
  Weber Chr. F. Das veränderte Russland. Neue, verbesserte Auflage. Frankfurt am M.; Leipzig, 1738. Bd. I. S. 7. Русский перевод: Записки о Петре Великом и его царствовании брауншвейгского резидента Вебера // Русский архив. 1872. № 7 – 8.


[Закрыть].

Определенно известно, во всяком случае, что прибывший в Петербург слон выгуливался по Першпективной улице (т.е. Невскому проспекту) и служил поводом к сборищу зевак, бросавших камни и палки в слона и его провожатого, так что после жалобы последнего был издан специальный указ «о неучинении помешательства слоновщику в провожании слона»222222
  Виглин О. О зоологических познаниях и заморских зверях в старой России // Вестник знания. 1937. № 2. С. 75 – 78.


[Закрыть]. В апреле того же года на берегу Невы напротив Троицкой пристани (рядом с нынешним Троицким мостом) сооружается «Зверовый двор», ставший пристанищем для первого слона, прожившего здесь три года (запись о его смерти 23 мая 1717 года внесена в «повседневные записки» первого генерал-губернатора Петербурга светлейшего князя А. Д. Меньшикова. Если верить Веберу, слон помер из-за того, что «в специально построенном для него доме слишком сильно топили и воздух сделался угарным»)223223
  Weber Chr. F. Das veränderte Russland. Neue, verbesserte Auflage. Frankfurt am M.; Leipzig, 1738. Bd. I. S. 7.


[Закрыть]. Со смертью первого слона «Зверовой двор», кстати сказать, не пустовал: его обитателями были львы (привезенные в 1719 году), леопард, дикобраз, обезьяны, белые и бурые медведи224224
  Анисимов Е. В. Юный град. Петербург времен Петра Великого. СПб., 2003. С. 235.


[Закрыть]. Второй слон, также подаренный персидским шахом, появился в Петербурге в 1723 году; для его перевозки морем пришлось строить специальное судно225225
  Столпянский П. Старый Петербург // Человек и природа. 1926. № 2. С. 75 – 88.


[Закрыть].

В эти же годы слоны становятся предметом научного интереса. Иоганн Георг Дювернуа (1691 – 1759), приехавший в 1725 году из Тюбингена в Россию и ставший здесь первым академиком по анатомии, хирургии и зоологии Петербургской академии наук, проводит сравнительные исследования по анатомии слона и мамонта (скелет которого украсил к тому времени коллекцию Кунсткамеры). Открытием Дювернуа стало доказательство зоологической самостоятельности мамонта и его отличия от слона226226
  Результаты своих наблюдений Дювернуа доложил в своей речи «О состоянии анатомии и о ее пользе» в публичном собрании Академии наук 28 июня 1728 г. Речь не опубликована. О ее содержании см. протокол Конференции за 14 июня 1728 г. (Протоколы заседаний Конференции имп. Академии наук с 1725 по 1803 г. СПб., 1847. Т. 1. С. 19; Материалы для истории императорской Академии наук / Сост. М. И. Сухомлинов. СПб., 1885. Т. I. С. 387, 388. Ведомости. 1728. 25 июня). О Дювернуа: Brandt F. Versuch einer kurzen Ubersicht der Fortschrilte, welche die Kenntnis der thierieschen Korper den Schriften der kaiserlichen Akademie der Wissenschaften zu St. – Petersburg verdankt // Recueil des Actes de la seance publique de l’Academie des sciences de St. – Petersbourg, tenue le 29 Decembre 1831. Spb. 1832. P. 51 – 117; Graber W. Geschichtliche Berichtigung uber das Caput auriculare musculi styloglossi des Mensclien // Bulletin de la classe physico-matliematique de l’Academie des Sciences de St. – Petersbourg. Spb. 1857. T. XV. 12 – 13. P. 206 – 208; Радзюн А. Б. Иоганн-Георг Дювернуа – первый анатом Петербургской Академии наук // Немцы в Санкт-Петербурге (XVIII – XX века): биографический аспект. СПб., 2002. Вып. 2. С. 8 – 12. В отличие от Дювернуа, В.Н.Татищев, также интересовавшийся мамонтами, отождествлял их в 1721 году со слонами: Татищев В. Н. Сказание о звере мамонте // Татищев В. Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 39 – 50.


[Закрыть]. В 1736 году в Петербург от персидского шаха Надира прибыл третий слон, а еще через пять лет – в дар Ивану VI от хана Самаса Кули (Thamas Kouli Khan)227227
  The Elephant, principally reviewed in relation to Man. A new edition, rev. by the Author /Rennie?/ with engravings. London, 1844. P. 12; Claudon-Adhemar C. Populäre Druckgraphik Europas, Rußland vom 16. bis zum Beginn des 20. Jahrhunderts. München, 1975. Abb. 35.


[Закрыть] – к нему довезли 14 сородичей. Это потребовало строительства специального «Слонового двора» на Фонтанке, ремонта Аничкова моста, трех мостов через Мойку, мостовой «на 10 саженъ <…> через грязь» до Невского проспекта, а также сооружения площади для выгула животных со спуском к Фонтанке. Прилегающая к «Слоновому двору» улица получила название «Слоновой». Осенью того же года возник скандальный переполох: по сообщению «Санкт-Петербургских ведомостей», во время одной из прогулок слоны, «осердясь между собою о самках начали буйствовать», трое из них при этом вырвались в город; двоих скоро поймали, а третий «пошел через сад, изломал деревянную изгородь и прошел на Васильевский остров», где, по словам газеты, «изломал чухонскую деревню»228228
  Цит. по: Виглин О. О зоологических познаниях и заморских зверях в старой России // Вестник знания1937.. № 2. С. 75 – 78.


[Закрыть]. В 1756 году, по свидетельству Й. Р. Фостера, в Петербурге еще жили два слона – оба высотой в семнадцать футов, – вероятно, последние, оставшиеся от подарка229229
  The Elephant, principally reviewed in relation to Man. A new edition, rev. by the Author /Rennie?/ with engravings. London, 1844. P. 12.


[Закрыть].

Не обошли своим присутствием слоны и древнюю российскую столицу – в 1737 году и в 1796 году. Второй из них удостоился тиражированной гравюры: огромный слон с восседающим на нем погонщиком, жестикулирующие ротозеи, подпрыгивающая перед слоном маленькая собачка. Изображение сопровождалось «кратким описанием слоновой жизни» («Слон есть самои болшой и примечания достоиныи земныи зверъ ибо он вышиною в 4 аршина да притом чрезвычайно толст весу внем около 14 000 фунтов <…> он послушнее лошади верности ровняется собаки хитрея обезьян также умен как добр силен как лев а сердит как тигр <…> посредством своего хобота вырывает деревья людеи и звереи повергает <…> да притом и делает разные дела как то вытаскивает пробки из бутылки развязывает узлы и кладет тяжести на свою спину <…> а живет до 200 лет и более») и длинным стихотворением безымянного автора, посвященным впечатляющему событию, – стихотворением, под конец которого, однако, несколько неожидано выясняется, что автор жалеет о деньгах, уплаченных им за лицезрение диковинного зверя:

 
что вмоскве заудивление
что зановое явленье
что дивится так она
привели внее слона
множество бежит народу
к страшному сему уроду
все торопятся спешать
все смотрить ево хатят.
 

Раскошелившийся автор присоединяется к любопытным:

 
при моем тогда вступлене
поразило удивление
страшен был слона мне вид
хоть коврами он покрыт <…>
особливо мужики
удивлялись на клыки
слон всюду хоботом поводит
в т/р/усость зрителеи приводит <…>
мне вздумалось соити пониже
подоити к слону поближе
яблок калачеи давал
слон как крошки их глатал
яж недолго удивлялся
вскоре и растался
ко двору поворотил и себе проговорил.
для чего за ту скотину
рубли платить и полтину
незачто и гривны принес [:]
слон родился слон и есть230230
  Ровинский Д. Русские народные картинки. СПб., 1881. Кн. II. С. 133 – 135; Кн. V. С. 75, 212. По предположению Штефана Ёттермана, «московский» слон 1796 года идентичен со слоном, ранее удивлявшим публику Берлина и Франкфурта-на-Одере (Oettermann S. Die Schaulust am Elefanten. S. 142 – 143). В 1777 году «немецкий» слон был героем изданной в Берлине брошюры: [Mülcher J. G.] Geschichte des Elephanten, bey Gelegenheit des hier in Berlin angekommenen merkwürdigen Thieres beschrieben. Berlin, 1777.


[Закрыть].
 

Гравюра эта (известная в двух вариантах) была не единственной; есть еще два менее интересных лубочных изображения примерно того же времени. Появление слонов на улицах российских городов к началу XIX столетия, как это видно уже из процитированного стихотворения, постепенно перестает удивлять ее жителей, а басня И. А. Крылова о моське, облаявшей слона (1808), отсылает не к Эзопу и Лафонтену, а к уличным сценам из жизни Петербурга и Москвы (остается гадать, была ли известна Крылову вышеописанная лубочная картинка, но, во всяком случае, она может служить непосредственной иллюстрацией к басне)231231
  Басня Крылова стоит особняком как в западноевропейской, так и русской басенной традиции (в целом воспроизводящей сюжеты Лафонтена, Геллерта и Флориана), хотя сюжеты со слонами известны русской басне и до Крылова (Хемницер, Сумароков): Imendörfer H. Die Geschichte der russischen Fabel im 18. Jahrhundert. Wiesbaden: Harrassowitz Verlag, 1998. Teil. 2. S. 1275 (s.v. Elefant).


[Закрыть]. С тем же зрелищем связывается появление в русском языке глагола «слоняться» (первоначально «слонов слонять», «слонов продавать»), обозначающего праздную прогулку и ничегонеделание232232
  Михельсон М. И. Русская мысль и речь. Свое и чужое. М., 1994. Т. 2. С. 274 – 275. Здесь же примеры из А. Островского и Н. Лескова.


[Закрыть].

Персидиский слон. Лубок, нач. XIX в.

СИЛНЫ ЗВЕРЬ СЛОН ЗЕМЛИ ПЕРСИЦЬКИЯ СТРАНЫ.

Лубок, нач. XIX в.

Лубок, нач. XIX в.

Импорт экзотических новшеств в Россию имел далеко идущие и неоднозначные последствия. В своем интересе к экзотике Петр и его преемники в общем следовали западноевропейским образцам: «зверовой» и «слоновый» дворы в Петербурге в принципе не отличались от знаменитых зверинцев Версаля (знаменитого menagerie, основанного Людовиком XIV), Вены, Парижа и Лондона233233
  Peel C. V. A. The Zoological Gardens in Europe: Their Histories and Chief Features. London: F. E. Robinson, 1913; Loisel G. Histoire des Menageries. Paris: O.Doin et fils, 1912.


[Закрыть]. Но помимо сходств, были и отличия: в России социально-культурные практики освоения ранее неизвестного в несравнимо большей степени, нежели в Европе, изначально оттенялись протестом и неприятием. Идеологически инициированный импорт неведомых ранее новинок – будь то слоны, картофель или кофе – бурно приветствуется одними социальными слоями и с не меньшим жаром отвергается другими. Но последствия конформистских и протестных практик не сводятся при этом к элементарной дихотомической модели, а обнаруживают в сфере социальной повседневности и культуры гораздо более сложные результаты. Так, известное неприятие раскольниками картофеля не только сопутствовало теологическим расхождениям приверженцев и оппонентов Никона, но и придало им дополнительную социально-бытовую удостоверяемость, еще более осложнившую (в условиях привычного для России неурожая и голода234234
  О голоде как социально-экономическом и культурном факторе в истории см. старую (1922), но не устаревшую работу Питирима Сорокина: Сорокин П. Голод как фактор. Влияние голода на поведение людей, социальную организацию и общественную жизнь. М., 2003.


[Закрыть]) внутриконфессиональную идентификацию прихожан «старой» и «новой» церкви. Фольклорные легенды о картофеле (равно как и о чае, кофе и табаке) как о богопротивном «травие», произрастающем из могил грешников и грешниц235235
  Перетц В. Н. Легенды о происхождении картофеля // Памяти Леонида Николаевича Майкова. СПб., 1902. С. 89 – 98; Назаревский А. А. К истории легенды о происхождении картофеля // Русский филологический вестник (Варшава). 1911. Т. 66. № 3 – 4. С. 15 – 21; Никифоров А. И. Русские повести, легенды и поверья о картофеле. Казань, 1922; Усачева В. В. Из истории культурных растений: картофель (Solanum tuberosum L.) // Славянские этюды: Сборник к юбилею С. М. Толстой. М., 1999. С. 539 – 550; Усачева В. В. Картофель // Славянские Древности. М., 1999. Т. 2. С. 473 – 475.


[Закрыть], уравновешивались текстами, оправдывавшими инокультурный импорт не только идеологическими, но также практическими (социально-хозяйственными, экономическими и медицинскими) обстоятельствами236236
  Об истории распространения картофеля в России: А. Я. Картофель. История // Энциклопедический словарь / Изд. Ф. А. Брокгауз, И. А. Ефрон. СПб., 1895. Т. XIV(А). С. 629 – 630; Подвысоцкий А. О. Водворение и распространение картофеля в Архангельской губернии в 1765 – 1865 гг. // Русская старина. 1879. Т. 26. Сентябрь. С. 85 – 87.


[Закрыть]. Не исключено, что одним из компромиссов в данном случае стал выбор обособленного конфессионального пути, по которому пошли, в частности, скопцы и хлысты, не отказывавшиеся от картофеля на практике, но зато воплотившие, как показывает недавнее исследование Александра Панченко, его семиотическую негативность в области жизнестроительной символики237237
  Панченко А. А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002. С. 384 – 388.


[Закрыть]. В сфере психиатрии такая символизация была бы названа переносом: отрицался не сам продукт, но то, что с ним символически ассоциировалось. В историко-лексикологическом отношении интересно языковое «одомашнивание» картофеля: появившись как иноязычное заимствование, «картофель» окончательно «русифицируется» в слове «картошка», послужив поводом к созданию еще одного хрестоматийного противопоставления нормативного и ненормативного словоупотребления: так, уже в 1854 году митрополит Филарет, посылая в цензуру духовное сочинение, настаивает «попросить цензора, чтобы он почистил некоторыя слова и словосочинения, например, вместо картошки поставил бы картофель»238238
  Письма митрополита Московского Филарета к наместнику Свято-Троицкия Сергиевы Лавры архимандриту Антонию. М., 1881. Т. III. С. 309.


[Закрыть].