Текст книги "О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов"

ПРАВИЛА РИТОРИКИ: ТЕРМИНЫ И ИСКЛЮЧЕНИЯ

1

Процесс формирования русскоязычной риторической терминологии в историко-лексикографическом отношении принципиально не отличается от процесса формирования языка русской науки и русской философии. Роль исконной и заимствованной лексики в ходе этого процесса варьирует, но в целом определяется идеологической спецификой репрезентируемого ею знания, степенью его традиционности и/или новизны. Применительно к лексикографической практике XVIII века общая закономерность хорошо сформулирована И. А. Василевской: «Позиции исконной лексики были прочнее там, где на русской почве до XVIII века имелась традиция соответствующего знания, обогащавшаяся опытом Запада, но не уступавшая места новой (арифметика, геометрия, медицина), и менее прочны там, где происходила смена традиции (музыка, живопись, архитектура) или заимствовалась в готовом виде система нового знания (морское дело)»297297
  Василевская И. А. К методологии изучения заимствований (Русская лексикографическая практика XVIII в.) // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. 1967. Т. XXVI. Вып. 2. С. 168.


[Закрыть]. Какое место в приведенной схематизации следует отвести риторике?

Отношение к риторике в России XVII – XVIII веков в сильнейшей степени определяется идеологическими обстоятельствами, важнейшим из которых следует считать представление о ней как о знании импортированном. Освоение риторической традиции означает прежде всего освоение инокультурного опыта, связывается с греческой, латинской, но в любом случае иноязычной книжностью. Вплоть до XVII века риторика, как составная часть тривиума, осваивается в основном по переводным греческим сочинениям298298
  Буланина Т. В. Риторика в Древней Руси. Сведения о теории красноречия в русской письменности 11 – 16 веков (АКД). Л., 1985. С. 13 – 16.


[Закрыть]. Латентная трансляция риторического знания осуществляется посредством гомилетики, сохранявшей (во всяком случае, в ее византийском варианте) непосредственную связь с риторикой и, в частности, с идущим от Аристотеля разделением речей на показательные, судебные и совещательные. Возможные в данном случае аналогии (торжественные проповеди – показательный род, наставительные проповеди – совещательный род, полемические проповеди – судебный род), оправданные в приложении к староболгарской гомилетике299299
  Петканова-Тотева Т. Реторическата проза през средновековието. Родове, особенности, обща характеристика // Лит. мисъл. 1974. С. 65 – 67; Станчев К. Стилистика и жанрове на старобългарската литература. София, 1985. С. 74 – 82.


[Закрыть], мало что говорят в ситуации Древней Руси. Свидетельств, которые бы доказали, что древнерусские проповедники пользовались при составлении своих проповедей не примерами, но именно правилами организации речи, у нас нет300300
  Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI – XVI вв. München, 1991. С. 83 – 87; Franklin S. Sermons and Rhetoric of Kievan Rus’. Cambridge, Mass. (Harvard Library of Early Ukrainian Literature, English Translations), 1991. P. XCVII – XCVIII; Lunde I. Verbal Celebrations. Kirill of Turov’s Homiletic Rhetoric and ist Byzantine Sources. Wiesbaden: Harrassowitz, 2001. P. 23 – 29.


[Закрыть]. Единственное сочинение, которое позволяет хотя бы в какой-то степени говорить о знакомстве древнерусских книжников с риторическим учением о выразительных средствах речи, – перевод на церковнославянский язык сочинения Георгия Хировоска «О поэтических тропах» («О образех»), сохранившийся в составе статей «Изборника Святослава» 1073 года. Из 24 известных списков «Изборника» трактат Хировоска встречается в 16 списках, что, вероятно, в какой-то степени показательно для интереса русских книжников к сочинению византийского дидаскала, но недостаточно для того, чтобы видеть в нем теоретическое руководство в практике церковного или светского красноречия. Доводы Юстинии Бешаров, пытавшейся в свое время доказать, что трактат Хировоска был известен автору «Слова о Полку Игореве» и сказался в композиции поэмы, ничем не обосновываются, кроме общих рассуждений о художественных достоинствах и сложности композиционной структуры древнерусского текста301301
  Besharov J. The Imagery of the Igor Tale in the Light of a Byzantine Text on Rhetoric. Cambridge, Mass., 1953.


[Закрыть]. Не менее голословны аргументы Адрияны Стебельской, усматривающей влияние трактата Хировоска в проповедях Кирилла Туровского302302
  Steb’elska A. Propovidnystvo Kyryla Turivs’koho (literaturna studija) // Bohoslovija. 1974. T. 38. S. 123 – 170.


[Закрыть]. В терминологическом отношении трактат остался невостребованным: вне «Изборника» он не встречается и не упоминается, а преемственность между текстом Хировоска и дальнейшей русской тропологической терминологией не прослеживается303303
  Veder W. Reposuit in fenestris otiosa: Over de omgang met oudslavische boeken. Nijmegen, 1979. S. 5; Thomson F. J. The Reception of Byzantine Culture in Mediaeval Russia. Aldershot; Brookfild; Singapore; Sydney: Ashgate Variorum, 1999. P. 341; Прокопчук О. Г. Категории ранней лингвистической поэтики. Трактат Георгия Хировоска «О поэтических тропах» (VI в.) и его перевод «О образех» в Изборнике Святослава 1073 г. (АКД). Минск, 2003. C. 15 (автор этой диссертации по недоразумению считает свой перевод греч. текста Хировоска единственным из существующих на русском языке; см., однако: Максимович К. А. «О тропах, или оборотах речи». Трактат Георгия Хировоска в Изборнике Святослава 1073 г. // Историко-культурный аспект лексико-логического описания русского языка / Ред. Г. А. Богатова, З. М. Петрова. М., 1991. Ч. 1. С. 113 – 129). Оригинально мнение П. Н. Беркова, полагавшего, что вопрос о преемственной связи между переводом статьи Хировоска и дальнейшей русской литературоведческой терминологией «не важен»: «Гораздо важнее то, что в переводе этой статьи (пусть даже не русским, а болгарским книжником) обнаружилась тенденция не усваивать чужую лексику, непонятную человеку, не знающему греческого языка, а – худо ли, хорошо ли – создавать соответствующую, свою собственную на родном языке» (Берков П. Н. Очерк развития русской литературоведческой терминологии до начала XIX века // Известия Академии наук. Сер. литературы и языка. 1964. Т. XXIII. Вып. 3. C. 240).


[Закрыть]. Характерно, что появление в русском языке самого слова «ритор» весьма косвенно связано с его значением в греческом языке. Так, в математико-астрономическом наставлении Кирика Новгородца «о счислении лет» («Кирика диакона и доместика Новгородского Антониева монастыря учение имже ведати человеку числа всех лет») 1136 года «риторами» обозначаются некие «любители расчетов»: «Те промузгы или любители расчетов, или риторы, которые хотят это усвоить, пусть знают, что во дне 12 часов. Так образуются недели, месяцы и годы»304304
  ГПБ. Собр. Погодина – № 76. Напечатан в: Хрестоматия по истории древнерусского языка / Сост. С. П. Обнорский, С. Г. Бархударов. М.; Л., 1952. Промузгы – слово, вызвавшее недоумение уже у И. И. Срезневского и нигде, кроме как у Кирика, не засвидетельствованное. В. П. Зубов условно переводит его как «мудрецы»: см. примеч. к публикации трактата: Историко-математические исследования. Вып. 4. М.: Гостехиздат, 1953. Вероятнее всего, «промузг» – искаженное воспроизведение греч. προμηθης или προμαθης – предусмотрительный, или, букв., узнающий заранее (от μανθάνω – учиться, узнавать). См. также: Юшкевич А. П. Математика и ее преподавание в России XVII – XIX вв. // Математика в школе. 1947. № 1. С. 30. Современное словоупотребление, родственное исходному значению слова «ритор» в греческом языке, восходит, по видимому, только к XVI – XVII векам: так, в Словаре Памвы Берынды (1-е изд.: Киевопечерская типография, 1627 г., 2-е изд.: Кутеинский монастырь, 1655): «ритор, речеточец, ветия, хитрословец, красомовца, оратор» (цит. по публ. изд. 1627 года: Лексикон славеноросский, сост. всечестным отцем Кир Памвою Берындою // Сказания русского народа, собр. И. Сахаровым. СПб., 1849. Т. 2. С. 89).


[Закрыть]. Сочинение Кирика переписывалось вплоть до XVIII века с воспроизведением слова «ритор», не вызывавшего, по-видимому, сомнений о его уместности в контексте сочинения, посвященного календарю305305
  Так, в старообрядческом сборнике XVIII века: «Да аще котории промузги хотят и сему навыкнути или числолюбцы и ритори, да ведают, яко 12 часа есть во дни, та же и недели сочти») (ЦГАДА. Ф. 196. Собр. Мазурина. № 1069. Л. 116 об. См. фотокопию рукописи в http: // www.krotov.org/acts/12/ kirik1.html)


[Закрыть].

Свидетельства о знакомстве русских грамотеев с риторической традицией вплоть до XVII века слишком малочисленны и, в общем, лишь подтверждают давний вывод С. К. Булича о языковедческих познаниях в России этого времени: научная революция XVI – XVII столетий, вызвавшая к жизни выдающиеся для своего времени грамматические и лексикологические труды западноевропейских ученых (Ю. Ц. Скалигера, Ф. Санкциуса, И. Рейхлина, Ф. Меланхтона, Ш. Дюканжа и др.), «докатилась слабым всплеском только до нашей западной Руси. <…> В московской Руси она осталось без отклика, и наши грамотеи в это время довольствовались своими азбуковниками и переделками византийских грамматических трактатов»306306
  Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. СПб., 1904. Т. I. С. 190. См. также: Захарьин Д. Б. Европейские научные методы в традиции старинных русских грамматик (ХV – сер. XVIII в.) Мünchen (Specimina philologiae slavicae. Supplementband 40), 1995.


[Закрыть]. Применительно к риторике ту же ситуацию не менее категорично формулирует Д. М. Буланин: «Эллинские науки тривиума и квадривиума не стали предметом преподавания ни у восточных, ни у южных славян. <…> Непредвзятый подход к источникам не позволяет извлечь из них указаний на что-либо иное, кроме частных школ элементарной грамотности. Только они и существовали в Древней Руси со времен крещения вплоть до XVII века»307307
  Буланин Д. М. Античные традиции в древнерусской литературе XI – XVI вв. München, 1991. C. 270 – 271. Противоположные суждения, применительно к Древней Руси: Очерки истории школы и педагогической мысли народов СССР. М., 1989. С. 36 – 39; применительно к южным славянам: Георгиев Е. Разцветът на българската литература в IX – X вв. София, 1962. С. 286; Гюзелев В. Училища, скриптории, библиотеки и знания в България. XIII – XIV века. София, 1985. С. 48. Патриотическое желание видеть в Древней Руси наследников античной риторической традиции выражается, как правило, в убеждении, что выявление тех или иных тропов и фигур в древнерусской словесности свидетельствует о знакомстве ее авторов с теорией красноречия (напр.: Берков П. Н. Очерк развития русской литературоведческой терминологии до начала XIX века // Известия академии наук. Сер. литературы и языка. 1964. Т. XXIII. Вып. 3. С. 240 – 241; Бегунов Ю. К. Ораторская проза Киевской Руси в типологическом сопоставлении с ораторской прозой Болгарии // Славянские литературы. IX Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1983. С. 42; Елеонская А. С. Русская ораторская проза в литературном процессе XVII века. М., 1990. С. 4; Pljuchanova M. Rhetoric and Russian Historical Thought of the 16^th and 17^th Century // Europa Orienatalis. V/1986. P. 333 – 350).


[Закрыть]. Предложенное Ренатой Лахманн выделение в истории русской словесности «культуры текстов» XI – ХVI вв. – традиции, ставящей образцовые тексты выше, чем диктующие их риторические правила, и «культуры правил» XVII – XVIII веков, выразившейся в преимущественном внимании не к самим текстам, но к правилам их создания, прочитывается поэтому (отвлекаясь от обоснованнности берущего свое начало у Э.Р.Курциуса представления о дескриптивном универсализме античной риторики), как признание того факта, что древнерусские книжники не имели в своем обиходе текстов, эксплицирующих текстообразующие правила308308
  Лахманн Р. Демонтаж красноречия. Риторическая традиция и понятие поэтического. СПб., 2001. С. 54. Свое впечатление от книги Лахманн я высказал в рец.: Новая русская книга. 2001. № 2. См. также содержательные рец. на исследование Р. Лахманн И. Булкиной и М. Одесского в: Новое литературное обозрение. 2002. № 56. С. 340 – 350).


[Закрыть].

Как в языкознании, так и в риторике формирование терминологических систем в русском языке XVII – XVIII веков складывается по преимуществу из практики перевода иноязычных слов и попыток их пояснительного и аналогического употребления в более или менее специализированных контекстах309309
  Иссерлин Е. М. Конкретная и абстрактная лексика в русском литературном языке XVII века // Начальный этап формирования русского национального языка. Л., 1961. С. 97 – 111; Веселитский В. В. Из истории русской литературно-книжной лексики 20 – 40-х годов XVIII века // Этимологические исследования по русскому языку. М., 1966. С. 20 – 29; Веселитский В. В. Иноязычные слова и их русские эквиваленты у Кантемира // Проблемы современной филологии. М., 1965. С. 53 – 57; Кутина Л. Л. Формирование языка русской науки (терминология математики, астрономии, географии в первой трети XVIII века. М.; Л., 1964; Кутина Л. Л. Формирование терминологии физики в России. Период предломоносовский: первая треть XVIII века. М.; Л., 1966.


[Закрыть]. Однако, по сравнению с Западной Европой, характер такой специализации в России предстает несравнимо менее определенным. В ряду переводческих «проектов» XVI – начала XVII века, создавших определенные предпосылки для выработки грамматической и риторической терминологии в России, можно считать филологическую работу по переводу Толковой псалтыри и по правке церковных книг, отразившуюся в постановлениях Стоглавого собора и подготовившую филологические основы книгопечатания; редакторскую работу, связанную с созданием Никоновской летописи и свода литературных сочинений, составивших «Великие Минеи-Четьи» митрополита Макария; создание словарно-грамматических «азбуковников»310310
  Ковтун Л. С. Лексикография в Московской Руси ХVI – начала XVII в. Л., 1975. С. 6. См. также: Ковтун Л. С. Древние словари как источник русской лексикологии. Л., 1977; Калугин В. В. Теория текста в русской литературе XVI в. // ТОДРЛ. СПб., 1997. Т. L. C. 611 – 616.


[Закрыть]. Появление в конце 1610-х годов риторики, приписываемой архиепископу Макарию, однако, только с очень большими оговорками может быть объяснимо предшествующей филологической традицией. Многочисленные исследования, посвященные «Риторике» Макария, хотя и прояснили основной источник русскоязычного текста – сокращенный вариант «Риторики» Филиппа Меланхтона (Elementorum rhetorices libri duo, 1531) – не меняют главного – впечатления об уникальности этого текста в культурной истории России начала XVII века311311
  Шолом Ф. Я. Зарождення i розвиток наукової філологічної думки в Росії і на Україні в XVI – першiй половинi XVII ст. // Фiлологiчний збiрник. Киiв, 1958; Steinkühler H. Die Theorie der Rede in Russland zu Beginn des 17. Jahrhunderts. Die Makarij-Rhetorik im europäischen Kontext // Slavische Barockliteratur II. Gedenkenschrift für D.Tschizewskij. Hrsg. von Renate Lachmann. München (Forum Slavicorum. Bd. 54), 1983. S. 153 – 177. Предположение Штайнкюлера о зависимости риторики Макария от текста Меланхтона в редакции Лоссия повторил, не упоминая о своем предшественнике, В. Аннушкин: Аннушкин В. И. Первая русская риторика XVII века. М., 1999. C. 4 (замечу в скобках, что автор указанной работы завидно последователен – как в этой, так и в других своих публикациях – в умалчивании об опыте изучения русскоязычных риторик зарубежными исследователями, прецедентном к его собственным сочинениям (см., напр.: Lachmann R. Einleitung // Die Makarij-Rhetorik («Knigi sut’ ritoriki dvoi po tonku v voprosekh spisany»). Mit einer einleitenden Untersuchung herausgegeben nach einer Handschrift von 1623 aus der Undol’skij-Sammlung (Leninbibliothek-Moskau) von Renate Lachmann. Köln; Wien: Böhlau, 1980. S. 3 – 74).


[Закрыть]. Что способствовало появлению на русском языке сочинения, парадоксальным образом опередившего создание тех социальных институций, которые могли бы мотивировать его идеологическую востребованность (как это можно видеть, например, применительно к ее источнику в Европе)?312312
  Knape J. Philipp Melanchtons «Rhetorik». Tübingen: Max Niemeyer, 1993 (Rhetorik-Forschungen. Bd. 6). S. 5 – 21; Berwald O. Philipp Melanchtons Sicht der Rhetorik. Wiesbaden: Harrasowitz, 1994.


[Закрыть] Очевидно, что ответить на этот вопрос было бы проще, знай мы, кем был переводчик текста Меланхтона; однако на этот счет мы располагаем лишь косвенными данными. Поставленный некогда А. Х. Востоковым вопрос о полонизмах русского текста313313
  Востоков А. Х. Описание русских и славянских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842. С. 238.


[Закрыть], как показали дальнейшие исследования, не обязывает думать, что источником русского текста непременно должен был служить польскоязычный оригинал; , но решается, если согласиться с А. И. Соболевским, что составителем «Риторики» Макария был человек, имевший польско-латинское образование314314
  Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV – XVII веков. СПб., 1903. С. 120. Ссылка Д. С. Бабкина на характерное для XVII века «проникновение отдельных элементов польского языка в Россию» (Бабкин Д. С. Русская риторика XVII века // ТОДРЛ, вып. VIII. Л., 1951. С. 342. К тому же мнению присоединяется Аннушкин: Аннушкин В. И. Первая русская «Риторика» ХVII века. Текст. Перевод. Исследование. М., 1999. С. 207) не представляется достаточной, так как не объясняет сохранение в русском тексте польского произношения слов и имен, уже имевших традицию русскоязычной передачи. Воспроизведение слова «атениенчики» (вм. афиняне), польского произношения в передаче имен Цицерона (Тилиуш), Ливия (Ливиуш), Овидия (Овидиуш), как кажется, проще объясняется языковыми навыками самого переводчика, «проговаривающегося» в этих случаях привычным для себя – польским – произношением. Укажем также на наблюдения Г. Милейковской, автора обобщающей работы о польских заимствованиях в русском литературном языке XV – XVIII веков. Она подчеркивает, что расхожее убеждение в обязательном посредничестве польского языка при передаче латинизмов в русский язык – тезис, развиваемый, в частности, в работах М. Собик и Ст. Кохмана (Sobik M. – E. Polnisch-Russische Beziehungen im Spigel des russischen Wortschats der XVII und der erste Hälfte des XVIII. Jahrhunders. Münster, 1969; Kochman St. Polsko-rosyjskie stosunki jezykowe od XVI do XVIII w. Wroclaw, 1975), – не подтверждается материалами (Милейковская Г. Польские заимствования в русском литературном языке XV – XVIII веков. Warszawa, 1984. S. 37 – 38). Для общего литературного употребления XVII века вообще в большей степени характерны не столько лексические, сколько грамматические полонизмы, проникавшие в русский язык устным путем. Прежде всего это – превосходная степень с НАИ– (чуждая восточнославянской грамматической системе предшествующего времени), продуктивность суффикса – ИЗНА в именах существ., образованных от качественных прилагательных, глаголы с заимствованными основами на – ОВАТЬ, употребление предлога ПРЕЗ, укрепление чуждых русскому языку приставочно-предложных конструкций: ЗА в значении «слишком», ЗА в причинном и временном значении, кальки в управлении имен прилагательных: виноват этому, благосклонный ему, чуждый меня (Милейковская Г. Польские заимствования в русском литературном языке. С. 127 – 128, 146).


[Закрыть].

В любом случае данный перевод появился в условиях, которые (мягко говоря) не слишком способствовали его институциональной адаптации. Более того, появление русскоязычного риторического текста намного опередило формирование русской риторики как образовательной дисциплины. Первые сведения о практике риторического образования в России связываются с приездом в Москву 27 января 1649 года в свите иерусалимского патриарха Паисия патриаршего дидаскала грека Арсения. После отъезда патриарха в июне того же года Арсений был оставлен в Москве учителем риторики. Однако к преподаванию он, по-видимому, так и не приступил, так как уже в июле был приговорен к ссылке на Соловки по обвинению в измене православию. В Москву Арсений вернулся к 1653 году и возглавил греко-латинскую школу, находившуюся в Кремле «близ патриаршего двора». Характер преподавательской деятельности Арсения этого времени неизвестен. В 1654 году он стал справщиком Печатного двора, но в 1662 году был арестован и сослан вторично. Известно, что в 1666 году Арсений был освобожден и снова вернулся в Москву, но сведения о его дальнейшей жизни теряются. В описи книг, которые Арсений привез с собою в Москву и которые позднее поступили в Типографскую библиотеку, значится полное собрание сочинений Аристотеля, изданное в Венеции в 1551 году315315
  Фонкич Б. Л. Греческо-русские культурные связи в XV – XVII вв. (греческие рукописи в России). М., 1977. С. 108 – 125. Н. Каптерев считал, что греко-латинской школы Арсения в Москве не существовало, хотя Арсений и «мог давать кому-либо частные уроки, заниматься при случае так называемым домашним учительством, что ему, может быть, от патриарха Никона или от государя поручалось иногда поучить то или другое лицо по-гречески или по-латыни» (Каптерев Н. О греко-латинских школах в Москве в XVII веке до открытия Славяно-Греко-Латинской академии. Речь, произнесенная на публичном акте Московской духовной академии 1 октября 1889 года. М., 1889. С. 20). Мнение Каптерева оспаривали С. Браиловский (Браиловский С. Н. Один из «пестрых» XVII столетия. СПб., 1902. С. 14 – 23) и Б. Фонкич, полагавший, впрочем, что школа Арсения «просуществовала недолго и не оставила глубокого следа в истории русской культуры» (Фонкич Б. Л. Греческо-русские культурные связи в XV – XVII вв. С. 120 – 121, примеч. 28).


[Закрыть].

В конце 1660-х годов общественному спросу на риторическое знание, казалось бы, способствовали правительственные указы о возрождении устной проповеди, необходимость которой была, в частности, специально оговорена в постановлениях Собора 1667 года316316
  Доп. к АИ. СПб., 1853. Т. 5. С. 446.


[Закрыть]. Но на деле ситуация выглядит сложнее. Недаром в 1684 году неизвестный по имени соликамский священник, составивший рукописный сборник проповедей «Статир», заявляя в предисловии о своем намерении произносить поучения устно, признавался, что он сам их никогда не слышал317317
  ГБЛ. Ф. 256 (Румянцев). № 411. Л. 5. – Цит. по: Елеонская А. С. Русская ораторская проза в литературном процессе XVII века. М., 1990. С. 10.


[Закрыть]. Этим же временем датируется анонимное сочинение («Привилегия», ок. 1682) – проект академии, в которой, как мечтает его автор, преподавались бы «науки гражданские и духовныя, наченше от грамматики, пиитики, риторики, диалектики, философии разумительной, естественной и нравной, даже до богословии»318318
  Древняя Российская вивлиофика. М., 1788. Ч. VI. С. 406.


[Закрыть]. Свидетельства об интересе православных священнослужителей к риторическим сочинениям (известно, например, что один из списков «Риторики» Макария, «Книга глаголемая Риторика», находился в библиотеке епископа Вятского и Великопермского Александра (1603 – 1678), видного церковного деятеля эпохи Никоновских реформ)319319
  ГПБ, Q.I.254. Указание на владельца: Бубнов Н. Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. СПб., 1995. С. 72.


[Закрыть] контрастируют со свидетельствами о декларативном отчуждении православных грамотеев от иностранных по происхождению новшеств. Авторитетным примером такого отчуждения стали послания старца Артемия: истинная мудрость безразлична к риторике и грамматике, так как «не в словеси, рече апостол, царство Божие, но в силе добрых дел. <…> Се бо обретаем многи научены во всех языцех напротив стоящих правыя веры и в нечестия и хулы и различныя ереси уклоншихся, и ничтоже ползова их многое учение. <…> Может бо истинное слово просветити и умудрити в благое правым сердцем без грамотикиа и риторикиа»320320
  Русская историческая библиотека. 1878. Т. 4. С. 1324 – 1325. См. также: Вилинский С. Г. Послания старца Артемия (XVI века). Одесса, 1906.


[Закрыть]. Не исключено, что послания Артемия стали одним из источников «антириторических» филиппик протопопа Аввакума321321
  Робинсон А. Н. Борьба идей в русской литературе XVII века. М., 1974. С. 323.


[Закрыть]. В осуждении риторики и философии раскольники и старообрядцы могли, впрочем, ориентироваться и на многие другие тексты. Сам Аввакум, по предположению Н. Ю. Бубнова, воспроизводил в своих проклятиях в адрес риторов и философов аргументацию Цезаря Барония из труда «Деяния церковные» в польском или украинском переводе322322
  Русский перевод Барония, выполненный Игнатием Лакрецким по заказу митрополита Игнатия, появился только в 1678 году; с некоторой долей вероятности можно предполагать обращение русских переводчиков и к латинскому оригиналу Барония (Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV – XVII веков. СПб., 1903. С. 83 – 86).


[Закрыть]. «Выписки» Аввакума, вольно цитировавшего Барония, ставшие основой известного письма к окольничему Федору Михайловичу Ртищеву от 27 июня 1664 года: «Христос не учил нас диалектики, ни риторики, ни красноречия, потому что ритор и философ не может быть христианином», «Григорий Ниский епископ любил диалектику и риторику, а брат его Григорий Нанъзианский епископ, поношая, пишет к нему глаголя: Почто возлюбил еси называти себя ритором, нежели христианином?», получили исключительно широкое распространение в раскольничьих кругах323323
  Кириллов И. А. Правда старой веры. М., 1916. С. 257 – 262.


[Закрыть]. Антириторические декларации, отстаиваемые Аввакумом и его сторонниками, могли подпитываться также компилятивным изложением труда Барония в сочинении Захария Копыстенского, получившего распространение в Москве уже к 1640-м годам. Известно, во всяком случае, что в 1644 году по желанию царского духовника Стефана Вонифатьева была составлена компиляция из сочинений Захария, с которой в 1648 году в Москве был сделан русский перевод, напечатанный в том же году под названием «Книжица или списание о вере православной». Читатели Захария (и соответственно излагаемого им Барония) извлекали из его сочинений аргументы против папской курии, которые впоследствии «переадресуются» сторонникам реформ Никона324324
  Бубнов Н. Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. СПб., 1995. С. 101 – 102. В поданной Аввакумом челобитной Алексею Михайловичу (1664) Стефан Вонифатьев почтительно помянут ради «негордого учения»: «не в хитрословии бо силен был, но в простоте сердца» (Памятники истории старообрядчества XVII в. Кн. I. Вып. 1 // РИБ. Т. XXXIX. Л., 1927. С. 724, 733). В Западной Руси проклятия в адрес риторики раздаются задолго до Аввакума в сочинениях Стефана Зизания и, особенно, Ивана Вишенского (Робинсон А. Н. Борьба идей в русской литературе XVII века. С. 317, 320 – 326).


[Закрыть]. Риторическое лжесловие латинян в новом полемическом контексте предстает грехом отступников-никониан325325
  См., напр., обвинение никониан в «новинах» и в «латынской пестроте» в «Сборнике» Симеона Моховикова: Смилянская Е. Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М., 2003. С. 318. Другие примеры: Tetzner J. Theophan Prokopovič und die russische Frühaufklärung // Zeitschrift für Slavistik. 1958. Bd. 3. S. 351 – 368; Успенский Б. А. Отношение к грамматике и риторике в Древней Руси (XVI – XVII вв.) // Успенский Б. А. Избранные труды. Т. II. Язык и культура. М., 1994. С. 10 – 14; Мечковская Н. Б. Грамматики, буквари и риторики в великорусской языковой ситуации второй половины XVII века // Доломоносовский период русского литературного языка / Ed. A. Sjoberg, L. Durovic, U. Birgegard. Stockholm, 1992 (Slavic Suecana. Series B Studies). С. 9 – 35.


[Закрыть].

В атмосфере неустанных «прений о вере», религиозной нетерпимости и бытовой ксенофобии адаптация риторического знания преимущественно ограничивается разрозненными и фрагментарными сведениями о грекоязычной и латиноязычной риторической традиции. До начала XVIII века русскоязычные переводы риторических трактатов представлены немногочисленными текстами – помимо списков «Риторики» Макария326326
  На сегодняшний день известно 34 списка: Аннушкин В. И. Первая русская «Риторика» ХVII века. Текст. Перевод. Исследование. М., 1999. С. 209 – 211.


[Закрыть], к ним могут быть (с оговорками) отнесены «Грамматика» Мелетия Смотрицкого (первое изд.: Евье, 1619; в 1648 году издана в Москве без имени автора), включавшая рассмотрение ряда риторико-грамматических понятий327327
  Маркасова Е. В. Представление о фигурах речи в русских риториках XVII – начала XVIII века. Петрозаводск, 2002. С. 25, 93 – 113.


[Закрыть], «Сказание о седми свободных мудростех», известное в русскоязычном переводе c начала XVII века328328
  Известно 7 списков: Соболевский А. И. Переводная литература Московской Руси XIV – XVII веков. СПб., 1903. С. 166 – 168; Николай Спафарий. Эстетические трактаты / Подгот. текстов и вступит. статья О. А. Белобровой. Л., 1978. С. 153.


[Закрыть], компилятивный трактат Николая Спафария «Книга избранная вкратце о девяти мусах и о седмих свободных художествах» (1672)329329
  Известно 9 списков: Николай Спафарий. Эстетические трактаты. Л., 1978. С.136.


[Закрыть], а также переведенное с украинского на «словено-русский диалект» сочинение ректора Киево-Могилянской академии Иоанникия Галятовского «Наука албо способ зложеня казаня» (польск. kazanie – проповедь), совмещавшее гомилетические и риторические наставления330330
  Четыре издания на украинском языке в составе сборника «Ключ разумения»: Киев, 1659, 1660; Львов, 1663, 1665 (см.: Эйгорн В. Книги киевской и львовской печати в Москве в третью четверть XVII в. М., 1894). Известны три списка с двух переводов трактата на «словено-русский диалект» – два с перевода 1669 года, сделанные по распоряжению Новгородского и Великолукского митрополита Питирима в Иверском монастыре, и один – с более позднего (возможно, петровского времени) перевода, выполненного в Александро-Свирском монастыре: Вомперский В. П. Стилистическое учение М. В. Ломоносова и теория трех стилей. М., 1970. С. 43 – 44).


[Закрыть]. Вышеприведенный перечень демонстрирует языковое многообразие адаптации риторического знания в России 1620 – 1670 годов: русскоязычный перевод Макария восходит к латинскому тексту; славянский перевод греческих понятий в изложении метаплазмов в «Грамматике» Мелетия Смотрицкого («О страстехъ речении») отсылает к грамматикам Ф. Меланхтона, К. Ласкариса, М. Крузия331331
  Kociuba O. The Grammatical Sources of Meletij Smotrickyj’s Church Slavonic Grammar of 1619. Diss. Phil. Columbia University, 1975.


[Закрыть]; тексты Николая Спафария компилируют, по его собственному признанию, как латинские, так и греческие источники332332
  Белоброва О. А. Личность и научно-просветительские труды Николая Спафария // Николай Спафарий. Эстетические трактаты / Подгот. текстов и вступит. статья О. А. Белобровой. Л., 1978. С. 5 – 6. Автор ссылается на список с автографом Спафария: ГБЛ. Собр. Румянцева. № 227. Д. 13 – 13 об.


[Закрыть]; столь же смешанным по происхождению следует считать «Сказание о седми свободных мудростех»333333
  И. В. Ягич, судивший об источнике перевода «Сказания» по «грамматической» части, полагал, что перевод сделан с греческого текста (Ягич 1895, 613); А. И. Соболевский видел в тексте «Сказания» «свободный перевод с латинского языка», но допускал, что «переводчик как будто немножко знаком с греческим» (Соболевский 1903, 168. См. также: Белоброва, Буланина 1998, 442 – 443). Заметим, что наряду с лексическими особенностями текста «Сказания» в нем контаминируются содержательные элементы латиноязычной и греко-византийской традиции: таково, например, с одной стороны, упоминание о «Тайная тайных» псевдо-Аристотеля, а с другой – о Романе-Сладкопевце; см. здесь же замечательное наречение «Юпитер волхв, Зевесов сын» (Николай Спафарий. Эстетические трактаты. Л., 1987. С. 143, 147, 151)


[Закрыть], трактат Галятовского переводится с украинского, но отсылает к латинским и польским текстам334334
  Сумцов Н. Ф. Иоанникий Галятовский: К истории южно-русской литературы XVII в. Киев, 1884. С. 10 – 14.


[Закрыть].

2

О глубоком усвоении риторических знаний при помощи перечисленных текстов говорить не приходится. Риторика воспринимается в ряду отрывочных сведений «энциклопедического» характера в составе весьма смешанных по своему содержанию рукописных сборников335335
  О том, что древнерусская книжность представляет собою культуру книг, а не отдельных произведений, и о вытекающих из этого обстоятельства особенностях их текстологического и социально-культурного изучения см:: Лихачев Д. С. Текстология: На материале русской литературы X – XVII веков. Л., 1983. С. 245 – 246; Демин А. С. Писатель и общество в России XVI – XVII веков. (Общественные настроения). М., 1985. С. 247.


[Закрыть]. Таким был составленный в первой половине XVII века (и позднее попавший в школу Заиконоспасского монастыря в Москве – основу будущей Славяно-греко-латинской академии) справочно-повествовательный сборник, включавший наряду с «Риторикой» и «Сказанием о седми свободных мудростях» тексты «Диалектики» Иоанна Дамаскина, «Космографии», нравоучительные афоризмы и т.д.336336
  Бабкин Д. С. Русская риторика XVII века // ТОДРЛ, вып. VIII. Л., 1951. С. 326 – 353.


[Закрыть] Такими же были и другие сборники XVII века, объединявшие риторические сведения с молитвословами, псалмами, библейскими сказаниями, азбуковниками, перечнем митрополитов, названиями «странам и иноязычником, живущим около великия Перми», наставлениями «о смерти», «Книгой кормчей о латинских ересях», выписками из Хронографа, Катехизиса, сочинений Григория Синаита, Василия Великого, Златоструя и т.д.337337
  Аннушкин В. И. Первая русская «Риторика» ХVII века. С. 318 – 347.


[Закрыть] Однако важно учитывать не только что именно попадало в состав этих сборников, но и как они читались. Замечательным примером на этот счет может служить, например, особая неприязнь православных грамотеев к силлогистике, а точнее – к самому термину «силлогизм».

Упоминания о силлогизмах в древнерусских текстах характерным образом вполне безразличны к традиции содержательной интерпретации этого понятия в истории логики и риторики, но показательны в отношении социальных и психологических аспектов в восприятии риторики и логики в допетровской России. Русскоязычные транслитерации понятия «силлогизм» восходят к переводам широко распространенной на Руси «Диалектики» Иоанна Дамаскина («силогизмос»)338338
  ВМЧ, Дек. 1 – 5, 340.


[Закрыть]. В рукописи статьи Максима Грека «Слово на латинов» (1520-е годы) слово «силлогизмы» снабжено авторской глоссой «слогни»339339
  ГБЛ. Ф 113. Собр. Иосифо-Волоколамского мон. № 488. Л. 86. – Цит. по: Буланин Д. М. Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты. Л., 1984. С. 88 (примеч. 33).


[Закрыть], калькирующей, быть может, семантически соотносимые с ним слова συλλαβηµ (букв. «совместно взятое», слог) или συµνθηµα («совместно поставленное» – уговор, условие)340340
  См., напр., «сьлогы» как перевод греч. συλλαβηµ и «сложение», как перевод συµνθηµα в Супрасльском сборнике 1507 г.: Meyer K. H. Altkichenslavisch-griechisches Wörterbuch des Codex Suprasliensis. Glückstadt; Hamburg: J.J.Augustin, 1935. S. 244.


[Закрыть]. Сравнительно развернутое истолкование этого понятия появляется, однако, только в сочинениях А. М. Курбского, переводившего в целях антилатинской полемики сочинение о силлогизмах Иоганна Спангенберга341341
  Eismann W. O silogizme vytolkovano. Eine Übersetzung des Fürsten Andrej M. Kurbskij aus den Erotemata Trivii Johann Spangenbergs. Wiesbaden (Monumanta lingua slavicae deialecti veteris. T. IX), 1971; Гаврюшин Н. К. Научное наследие А. М. Курбского // Памятники науки и техники, 1984. М., 1986. С. 210 – 236. Текст перевода объединен с текстом Риторики Макария в рукописном сборнике (РНБ. Собр. Вяземского, Q81) 1700 г.


[Закрыть]. Свое отношение к силлогистике сам Курбский высказывает с полной определенностью: «Пишеши ко мне, любимиче, о злохистроствах езуитских. <…> Бо они что выдали супротив церкви нашеи? Книжки, своими силогизмами поганскими поваплени, и паче же рещи, софистичьки превращающе и рас<т>лъвающе апостольскую теологию»342342
  Курб. Пис., 427.


[Закрыть]. Столь же отрицательно расценивается силлогистика в направленном против ректора Виленской иезуитской коллегии Петра Скарги сочинении Ивана Вишенского (еще одного автора, который позднее окажется созвучен антириторическим филиппикам старообрядцев343343
  Goldblatt H. On the Reception of Ivan Vyšens’kyj’s Writings among the Old Believers // Harvard Ukrainian Studies. 1991. Vol. XV. № 3/4. P. 354 – 384.


[Закрыть]), – «Зачапка мудрого латынянина з глупым русином» (1607 – 1610): «Аще бо и в художестве риторского наказания и ремесла (еллино– или латиномудрых) во причастии общения несм был или навык что от хитродиалектических силогизм, тем же и не мудрования хитрословного <…> тщуся, но от простоты <…> языка словенского <…> вещаю»344344
  Иван Вишенский. Сочинения. Подготовка текста, статья и комментарии И. П. Еремина. М.; Л., 1955. С. 172. Занятно, что, воздавая похвалы церковнославянскому языку, сочинения Ивана написаны на «простой мове», демонстрируя и в этом отношении декларативно «антириторические» установки их автора: Gröschel B. Die Sprache Ivan Vyšens’kyjs. Untersuchungen und Materialen zur historischen Grammatik des Ukrainischen. Köln; Wien (Slavistische Forschungen. Bd. 13.), 1972. S. 18 – 26.


[Закрыть]. В «Риторике» Макария (1620) истолкование понятия «силлогизм» соответствует его изложению в «Риторике» Меланхтона – это прием аргументации в судебном разбирательстве и споре (in quolibet negocio seu controversia): необходимый «в каком ни есть судном деле или в сопротивном речении двух соперников <…> силогизмос толкуется совершенное и истинное разсуждение дела». Пытаясь объяснить построение силлогизма (в соответствии с греческой терминологией латинского текста), автор «первой русской риторики», однако, не слишком вразумителен: «Совершение и затворение дела нарицают постановлением, по гречески кефалион (κεφαµλαιον), сиречь зачалом, ипотисис (υπομθεσις), ипокименон (υποκειµµενον), болшой и меншой нарицают эфион (αιµτιον, причина или повод), с которых един от которых сопротивление бывает и который укрепивши целое бывает совершение дела, нарицается кримененон (κρινοµµενον), сиречь судителный или искушение правды; криномену нарицается вкруг обведение того ради, что целый силогизм затворяет в себе». Что могли извлечь из такого объяснения читатели, малопонятно; во всяком случае неудивительно, что в краткой редакции «Риторики» Макария описание отдельных частей силлогизма выпущено, а в пространной редакции Щукинского списка определение силлогизма пояснено сравнением: «в вере суперность, яко ересь со истиною и правда с неправдою»345345
  Аннушкин В. И. Первая русская «Риторика» ХVII века. С. 31, 191, 245.


[Закрыть]. Во второй половине ХVIII века интерпретация силлогистики остается не столь содержательной, сколь эмоционально-оценочной. Так, в катехизическом собрании полемических статей, составленных по приказу патриарха Иоакима, изображается спор между «латинствующим» Симеоном Полоцким и «мудрейшим» иеромонахом Епифанием Славинецким: Симеону, склонному к силлогизмам, Епифаний предъявляет благоверное наставление: «бегати <…> силлогисмов, по святому Василию Богослову, повелеваемся, яко огня, зане силлогисмы, по святому Григорию Богослову, – и веры развращение, и тайны истощение»346346
  Остен. Памятник русской духовной письменности ХVII века. Казань, 1865. С. 71. См. также: Панченко А. М. О смене писательского типа в Петровскую эпоху // ХVIII век. Сб. 9. Л., 1974. С. 120 – 121.


[Закрыть]. В анонимном сочинении с характерным заглавием «Учитися ли нам полезнее грамматики, риторики, философии и феологии и стихотворному художеству, и оттуду познавати божественная писания, или не учася сим хитростям, в простоте богу угождати и от чтения разум святых писаний познавати?» (авторство этого сочинения, получившего широкое распространие среди московских книжников в 1684 – 1685 годах, обычно приписывается чудовскому иноку Евфимию) опасность силлогистики вполне объясняется тем, что ею пользуются «лукавые иезуиты»: «Егда услышат латинское учение в Москве наченшеся, врази истины <…> лукавии иезуиты подъедут и неудобопознаваемыя своя силлогисмы, или аргументы душетлительныя начнут злохитростно воевати, тогда что будет? <…> Любопрения, потом (пощади Боже) отступления от истины, яже страждет или уже и пострадала Малая Россия»347347
  Цит. по: Миркович Г. О времени пресуществления св. даров. Спор, бывший в Москве во второй половине ХVII века. (Опыт исторического исследования). Вильна, 1886. С. 17.


[Закрыть]. Интересно, что в переводах Евфимия предосудительное понятие (в ряду других иноязычных заимствований) обособлено графически, контаминируя греческое и кириллическое написание: συλλοгийствовать348348
  Исаченко-Лисовая Т. А. О переводческой деятельности Евфимия Чудовского // Христианство и церковь в России феодального периода (материалы). Новосибирск, 1989. С. 201.


[Закрыть]. Пройдет полтора столетия, и в мазохистическом поношении русской культуры П. Чаадаев тоже вспомнит о силлогизме, чтобы афористически подытожить интеллектуальное отставание России от Запада: «Силлогизм Запада нам неизвестен»349349
  Чаадаев П. Философские письма и апология сумасшедшего. М., 1908. С. 105.


[Закрыть].

3

Традиционное для православия осуждение «латинства» и «латинян» предопределяет отношение к латинскому языку350350
  Попов А. Историко-литературный обзор древне-русских полемических сочинений против латинян (XI – XV вв.). М., 1875; Архангельский А. С. Борьба с католичеством и западнорусская литература конца XVI – первой половины XVII в. (Историко-литературные очерки) // ЧОИДР. 1888. Кн. 1. С. 1 – 135; Харлампович К. Западнорусские православные школы XVI и начала XVII века, отношение их к инославным, религиозное обучение в них и заслуги их в деле защиты православной веры и церкви. Казань, 1898. В уже упоминавшемся выше сочинении «Учитися ли нам полезнее грамматики…» в доказательствах «тесноты и убожества» латинского языка сравнивается, между прочим, звучание библейских имен – благозвучных в русском и неблагозвучных в латинском языке: Иисус – Иезус, Михаил – Михель, Даниил – Даниель, Измаил – Измаель; особенно срамно по-латыни, по мнению автора, звучит имя «святого многострадального Иова» (Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. СПб., 1904. Т. I. С. 188).


[Закрыть]. Настороженное отношение к латинянам не исключает, впрочем, и негативного отношения к грекам: признавая авторитет греческого языка и греко-византийского культурного наследия для православия, защитники православного благочестия отказывают в этом благочестии самим грекам351351
  Каптерев Н. Характер отношений России к православному Востоку в XVI и XVII столетиях. М., 1885. С. 355 – 482; Strakhov O. B. The Byzantine Culture in Muscovite Rus’. The Case of Evfimii Chudovskii (1620 – 1705). Köln, Weimar, Wien: Böhlau, 1998. P. 25 – 34. В частности, преклонение Николая Спафария перед греческой культурой допускает в его глазах более чем нелестную оценку современных автору греков: «Греческий род – яко ныне есть единое слово окаяннейший есть» (Николай Спафарий. Эстетические трактаты. Л., 1978. С. 102).


[Закрыть]. Оценки греческого и латинского языка варьируют в зависимости от роли этих языков в идеологической пропаганде и предполагаемого адресата этой пропаганды. Изданный в 1674 году по инициативе архимандрита Киево-Печерской лавры Иннокентия Гизеля «Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев о начале Славяно-Российского народа и первоначальных князей богоспасаемого града Киева, о житии святого благоверного великого князя киевского и всея России первейшего самодержца Владимира и о наследниках благочестивыя державы его Российские» тогда же переводится на греческий, а в начале XVIII века – по личному распоряжению Петра I – на латинский язык352352
  Маслов С. И. К истории изданий Киевского Синопсиса // Статьи по славянской филологии и русской словесности. Собрание статей в честь акад. А. И. Соболевского. Л., 1928. С. 341 – 348; Моисеева Г. Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России ХVIII века. Л., 1980. С. 144.


[Закрыть].

Открытие в 1685 году в Москве Славяно-греко-латинской академии (первоначально в школе при Богоявленском монастыре, а с 1687 года в специально выстроенном здании в Заиконоспасском монастыре)353353
  Фонкич Б. Л. Новые материалы для биографии Лихудов // Памятники культуры. 1987. М., 1987. С. 64 – 65.


[Закрыть], несомненно, существенно расширило возможности получения риторического образования и, казалось бы, расширило переводческий выбор для русских грамотеев. Приехавшие в Москву несколькими месяцами ранее и возглавившие преподавание в Академии веницианские подданные (кефалинийские греки) братья Иоанникий (1633 – 1717) и Софроний (1652 – 1730) Лихуды выступили поборниками византийско-греческой образовательной традиции354354
  Сменцовский М. Братья Лихуды. Опыт исследования из истории церковного просвещения и церковной жизни конца XVII и начала XVIII века. СПб., 1899.


[Закрыть]. Но изучение риторики, каким его мыслят Лихуды, по-прежнему обязывает к правоверной бдительности. В курсах, которые братья Лихуды читали в Москве и Новгороде, использовался Аристотель, но, как замечал уже С. К. Образцов, «они его искусно сокращали и приноровляли к национальному характеру своих учеников <…> примеры брались ими преимущественно из творений св. отцов, а не из сочинений древних мудрецов и риторов. Божественное и героическое красноречие, т. е. по их терминологии, Св. Писание и творения отцов они ставили выше человеческого, т. е. заключающегося в творениях Цицерона, Демосфена и др. языческих ораторов.<…> Вследствие этого их риторика <…> совершенно отлична и от древних, и от современных им западных руководств по этой науке»355355
  Образцов С. К. Братья Лихуды. Эпизод из истории русского просвещения в конце XVII столетия // ЖМНП. 1867. Кн. IX.


[Закрыть].

Идеологическая репутация риторики в русской культуре, сложившаяся ко времени ее образовательной институализации в стенах Славяно-греко-латинской академии, имеет прямое отношение к истории отечественной филологии. Можно согласиться с Л. К. Граудиной и Г. И. Миськевич, начинающими монографию «Теория и практика русского красноречия» с утверждения о важной роли, сыгранной риторическими сочинениями XVII века в создании лингвистической и литературоведческой терминологии, но далеко от истины утверждение тех же исследовательниц о том, что «ранним риторикам свойственны ясность и точность в передаче выражаемых терминами понятий». Дезориентирующим является рассуждение и о том, что «ранним риторикам принадлежит создание обширной части терминов, которые существуют и в настоящее время и, что крайне интересно, по отношению к которым не наблюдается попыток их замены, возражений против их употребления (ср., например, такие термины, как метафора, метонимия, аллегория, гипербола, ирония, сарказм и мн. др.)»356356
  Граудина Л. К., Миськевич Г. И. Теория и практика русского красноречия. М., 1989. С. 16.


[Закрыть]. В действительности история создания риторической (а в перспективе – литературоведческой) терминологии выглядит сложнее и интереснее.

В отличие от западноевропейских русскоязычные риторики XVII – XVIII веков характеризуются не разветвленностью, но избыточностью терминологических обозначений – стилистической «пестротой», смешением старых и новых слов, церковнославянизмов и лексических калек. Л. В. Щерба отмечал в свое время, что «одним из излюбленных приемов передачи слов в тех случаях, когда они не имеют точного перевода, является приведение ряда quasi-синонимов», – прием, который формально ничем не отличается от приведения «настоящих синонимов»357357
  Щерба Л. В. Опыт общей теории лексикографии // Известия АН СССР, ОЛЯ. 1940. № 3. С. 115.


[Закрыть]. В силу постулируемой разницы между обиходными и специальными понятиями термины по определению не должны иметь синонимов358358
  Звягинцев В. А. Семасиология. М., 1957. С. 111 – 113. «Отношение к синонимии и полисемии – наиболее важный вопрос в кругу лингвистических требований, предъявляемых к стандартизируемой терминологии» (Даниленко В. П. Русская терминология. Опыт лингвистического описания. М., 1977. С. 173).


[Закрыть]. В историко-лексикологической и, в частности, риторико-понятийной ретроспективе дело обстоит иначе. Греко– и латиноязычные понятия в русскоязычных риториках не исключают ни синонимического, ни квазисинонимического варьирования. Языковые инновации XVII – XVIII веков захватывают обширные области речевой практики и текстопорождения, а наиболее заметным атрибутом словесного экспериментирования становится, с одной стороны, внедрение в русскую речь многочисленных неологизмов, а с другой – активное использование синонимии и полисемии359359
  Иссерлин Е. М. Из истории русской синонимии // Сборник трудов Московского заочного полиграфического института. 1956. Вып. 4. С. 175 – 190; Иссерлин Е. М. Лексика русского литературного языка II половины XVII в. (По материалам переводных и других памятников «среднего стиля»). Л., 1961.


[Закрыть].

Вплоть до середины XVIII века особенностью формирования русской научной лексики и терминологии является «низкая степень системной организованности, проявляющаяся, во-первых, в присутствии в терминосистеме многих черт системы общего употребления (синонимия, полисемия), во-вторых – слабости процессов дифференциации и, в-третьих – в семантической неопределенности термина»360360
  Лисицына Т. А. Становление языка русской науки // Функциональные и социальные разновидности русского литературного языка XVII века. Л., 1984. С. 32.


[Закрыть]. Если вслед за Ю. Д. Апресяном определять синонимические ряды в качестве исторически сложившихся синхронических группировок слов, носящих системный характер361361
  Апресян Ю. Д. Проблема синонима // Вопросы языкознания. 1957. № 6. С. 85.


[Закрыть], то процесс формирования синонимии (и соответственно лексических инноваций) в русском языке XVII – XVIII веков представляется исключительно «многосистемным» и окказионально противоречивым. Это побуждает исследователей-лексикологов к поиску альтернативных обозначений процессов инновативного обновления русской лексики XVIII века, помимо понятий «синонимия» и «полисемия», или, по меньшей мере, к понятийному смыслоразличению362362
  Сорокин Ю. С. О задачах изучения лексики русского языка XVIII века // Процессы формирования лексики русского литературного языка (от Кантемира до Карамзина). М.; Л., 1966. С. 27. И. С. Хаустова предлагает различать «обычную», «контекстуальную», «кратковременную», «летучую» синонимию (Хаустова И. С. О лексической синонимии в литературном языке Петровской эпохи (по материалам «Ведомостей» 1702 – 1703 годов) // Начальный этап формирования русского национального языка. Л., 1961. С. 174). Л. Л. Кутина помимо понятий «синонимия» использует в своих работах термины «дублетность», «двойная и тройная номенклатура», «параллелизм», «параллельное функционирование», «разные способы терминирования», «чередование», «варьирование», «избыточность», «эквивалент», «двойник», «аналог», «ориентирующее соответствие», «глосса», «вариант» и др (Кутина Л. Л. Формирование терминологии физики в России. Период предломоносовский: первая треть XVIII века. М.; Л., 1966). И. А. Василевская полагает применительно к языку XVIII века более правильным говорить об «однословах», исторически предшествовавших синонимам современного языка (Василевская И. А. Лексические новшества в русской литературной речи XVIII в. (иноязычно-русские однословы) // Русская литературная речь в XVIII веке. М., 1968. С. 176 – 200).


[Закрыть]. Уже В.В. Виноградов отмечал разнообразие и известную парадоксальность передачи в русской речи XVIII века «одного понятия несколькими словами, иногда ничего общего между собой не имеющими, и, наоборот <…> – одним словом различных понятий»363363
  Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII – XIX вв. М., 1938. С. 151.


[Закрыть]. О сложностях, возникавших при переводе латинских и греческих риторических терминов, можно вполне судить по «Риторике» Макария, иногда передающего разные латинские термины одним славянским словом, или, напротив, один латинский – рядом славянских синонимов. Ключевой термин dispositio передается здесь как «размножение», «разставление», «розчитание»: «размножение вселенное» (dispositio generalis), «размножение свойственное» (dispositio specialis), «разставление предисловия» (dispositio excordii), «розчитание сказания» (dispositio narrationis); «пременение» равно относится к терминам сommutatio (антиметабола) и pronominatio (антономасия); «слова пременение» обозначает троп (tropus); термин transnominatio (метонимия) передается как «проименование», «прозвание», «именипрозвище», а также калькирующими латинский и соответствующий греческий термины «трантноминацио» и «метонимия». В дословном переводе раздела «De genere judicali» трактата Меланхтона переводчик не находит эквивалентов для терминов graves querelae, comminationes, invectivae, depricationes и передает их описательно: «и прочая таковая, яже тем суть подобные». В «Риторике» Усачева греческие термины «эпаналипсис», «анадиплозис», «антистазис», «плоке» также переводятся одним словом «усугубление»: «Усугубление есть удвоение речении, и сие усугубление по различию своемъ различная имена имать: епаналипсис, анадиплозисъ, антистазисъ, плоки» (Усач. Л. 128). Иными – и, пожалуй, наиболее последовательными в истории русскоязычных риторик доломоносовской поры – являются переводческие решения Федора Поликарпова. В сделанном Поликарповым переводе «Риторической руки» Стефана Яворского риторические термины транслитерируются и одновременно переводятся «по-словенски»: период – обтечение, комма – сечение, колон – член, тропос – образ, синекдоха – сообъятие, метонимия – преименование, метафора – преношение, репетицио – повторение, традукцио – преведение, дисколуцио – отрешение. В предисловии к «Технологии» Поликарпов так оговаривал принципы дидактического подхода к изучению грамматики, поэтики и риторики: «Кроме етимологии неомогаеши постигнути ведомостей. Сия бе есть путь, имже аще не шествующи, намерения синтаксина мнее доидеше. Сия есть дверь, ею же аще не проидеши, в поетичную полату не внидеши. Сия есть руководительница, еи же аще не последуеши, о риторической стези уклонишися»364364
  Поликарпов Ф. Технология (искусство грамматики) / Изд. и исследование Е. Бабаевой. СПб., 2000. С. 139. Примером того же этимологического подхода при истолковании иноязычных слов представляет ранее составленный Поликарповым «Лексикон треязычный, сиречь Речений славенских, еллиногреческих и латинских сокровище» (М., 1704). См.: Якубович Т. «Лексикон треязычный» 1704 г. Ф. П. Поликарпова: Источники и состав словаря (АКД). Л., 1959.


[Закрыть].

Инициированная Петром «европеизация» России осуществляется параллельно со сменой языковых предпочтений в области риторического образования. Доминировавшие в целом в Славяно-греко-латинской академии конца XVII века грекофильские тенденции вытесняются латинофильскими пристрастиями ее преподавателей начала XVIII века. До 1700 года преподавание в академии ведется преимущественно на греческом (латынь допускается для курса риторики), с 1700 и до 1775 года – только по-латыни365365
  Смирнов С. К. История Московской славяно-греко-латинской академии. М., 1855. С. 17. Период до 1700 года С. Смирнов называет «еллино-греческим», период после 1700 года – «славяно-латинским» (С. 39).


[Закрыть]. В следовании «латинофильским» образовательным принципам учебные заведения начала XVIII века обнаруживают известную близость к польско-латинской традиции иезуитских школ366366
  Лебедев С. О степени влияния Польши на язык и устройство училищ в России. СПб., 1848; Флоровский А. В. Латинские школы в России в эпоху Петра I // XVIII век. Л., 1962. Вып. 5. С. 316 – 335; Lewin P. Wykіady poetyki w uczelniach rosyjskich XVIII wieku (1722 – 1774) a tradycja szkol polskikh. Wroclaw, 1972; Okenfuss M. J. The Jesuit Origins of Petrine Education // The Eighteenth Century in Russia / Ed. J. G. Garrard. Oxford, 1973. P. 106 – 130. Вместе с тем структурное сходство в организации учебного процесса в образовательных заведениях Польши и России не должно заслонять не только конфессиональных, но также политических и этнокультурных различий, проявившихся в усилении взаимных антипатий русских и поляков в годы петровского правления и в конечном счете – в затухании польско-русских культурных отношений: Николаев С. И. Литературная культура Петровской эпохи. СПб., 1996. С. 52, 58 (здесь же литература вопроса).


[Закрыть]. В 1698 году грек Козьма Афоноиверский переводит написанную по-гречески «Риторику» Софрония Лихуда (созданную, судя по поздней и потому не слишком достоверной записи 1773 года, в 1683 году)367367
  ГИМ. Собр. Уварова. № 318. Л. 151.


[Закрыть]. Последующие риторики – вплоть до эпохи Екатерины II – пишутся по-латыни, переводятся с латыни или представляют собою переработки уже имеющихся русских переводов. Такова «Риторика» Михаила Усачева (1699), обнаруживающая если не зависимость от «Риторики» Макария, то, во всяком случае, существенное сходство с нею в организации материала368368
  Вомперский В. П. Риторики в России XVII – XVIII вв. М., 1988. С. 70 – 72; Аннушкин В. И. Первая русская «Риторика» ХVII века. М., 1999. С. 79 – 80.


[Закрыть]. Таковы многочисленные списки с переводов сочинений Раймунда Луллия «Ars Magna», «Ars brevis»369369
  Общее количество русскоязычных рукописей «люллианских сочинений» приближается к восьмидесяти: Горфункель А. Х. «Великая наука Раймунда Люллия» и ее читатели // XVIII век. СПб., 1962. Сб. 5. С. 336.


[Закрыть], «Риторическая рука» Стефана Яворского в переводе Федора Поликарпова (1705)370370
  Факсимильное издание рукописи: Риторическая рука. Сочинение Стефана Яворского. СПб., 1878. А. С. Курилов датирует перевод Поликарпова временем «не раньше 1711 г.», так как в «Посвящении» перевода И. А. Мусину-Пушкину последний назван сенатором, которым он стал в 1711 году (Курилов А. С. Литературоведение в России XVIII века. М., 1981. С. 80). О переводчике: Браиловский С. Н. Федор Поликарпович Поликарпов-Орлов, директор Московской типографии // ЖМНП. 1894. № 9 – 11.


[Закрыть]. Переработкой латинского текста является «Краткое руководство к риторике» (ок. 1743), составленное М. В. Ломоносовым на основании рукописного курса Порфирия Крайского, прослушанного автором в Славяно-греко-латинской академии в 1733/1734 году371371
  Воскресенский Г. Ломоносов и Московская славяно-греко-латинская академия. М., 1891. С. 14; Ломоносов М. В. Полное собрание сочинений. М.; Л., 1952. Т. 7. С. 790.


[Закрыть]. «Краткое руководство к красноречию» (1747) Ломоносова, ставшее, вне всякого сомнения, вехой в истории отечественной филологической мысли, оригинально ппоследовательно проведенной русификацией риторических терминов, но не в плане своих источников – риторик Н. Коссена, Ф. – А. Помея и особенно И. – К. Готшеда372372
  Grasshof H. Lomonosov und Gottsched. Gottscheds «Ausführliche Redekunst» und Lomonosovs «Ritorika» // Zeitschrift für Slawistik. 1961. Bd. VI. Hf. 4. S. 498 – 507; Маркасова Е. В. Представление о фигурах речи в русских риториках XVII – начала XVIII века. Петрозаводск, 2002. С. 28. Особняком к этой традиции стоят так называемые старообрядческие риторики: Понырко Н. В. Учебники риторики на Выгу // Труды Отдела древнерусской литературы. 1981. XXXVI. Л., 1981. С. 154 – 162.


[Закрыть].