Текст книги "Путь домой"

Глава 5

На запад поезда шли беспрерывно. Станция Должанская хоть уже и не была прифронтовой – фронт продвинулся далеко к Дону, – но от этого её значение не уменьшилось, скорее она стала еще важнее. Практически все эшелоны формировались здесь.

Очень много гражданских с мешками, сумками, детьми тоже куда-то ехали и пытались оседлать вагоны. Немцы к этому вопросу подходили организованно, позволяя в прицепленных к основному эшелону товарняках ехать и гражданским.

Друзья устроились в одной из теплушек. Интересная штука получается: никто их по пути следования особо и не тревожил. В Дебальцево пересели на другой эшелон, к которому так же были прицеплены вагоны для гражданских. Этот поезд двигался прямиком в Киев. Вначале поездка приносила сплошное удовольствие, ребята с любопытством рассматривали пробегающие мимо них застывшие картины войны. То и дело на глаза попадались разрушенные здания, остатки сгоревшей военной техники, много раненых немецких солдат.

Однажды на одном из полустанков они увидели пленных красноармейцев, целую колонну. Люди измученные, кто в чем, стояли вдоль дороги, старший немец через переводчика им что-то говорил.

На Гришу эта колонна произвела гнетущее впечатление. Он увидел людей с потухшими глазами, голодных и больных. Гриша приметил, как две женщины подошли к стоявшим пленным и быстро-быстро вручили им узелки с едой. Что было дальше, он уже не узнал – поезд тронулся, слышались крики охранников да лай немецких овчарок.

На душе стало не по себе. Он вспомнил сестер, оставшихся с маманей: «Каково теперь ей с девчонками. Отец наверняка расстроился, но ведь отпустил же он Надю на стройку, чем я хуже?» Как ни хотелось ему чувствовать себя героем, тем не менее глаза заблестели от внезапно накатившихся слёз – все-таки дома куда лучше.

Уверенно смахнув с лица признаки собственной слабости, он мысленно сказал, как отрубил: «Что ты распустил сопли! Забыл, как во время эвакуации немцы тебя расстреливали с воздуха?» Отчетливо явилось лицо погибшей женщины. …Они ж знали, что колона вся состояла из мирных людей, – ан нет, бомбили.

Потом Гриша вспомнил, как до войны всё лето прожили в станице Грушевской у родичей-казаков. Какими казались вкусными груши, которые он таскал из соседнего сада! Его тогда поймал дед, хозяин сада, и очень ругал за них. А он с маленькой Пашкой стоял и молча ненавидел этого козацюру в старой фуражке с красным околышком. Вагон мягко покачивался, мысли постепенно приходили в порядок. Мерное постукивание колес поезда сделало свое дело. Гриша забылся в сладостной дремоте.

Добрались до Киева за пять суток, конечная станция оказалась на левом берегу. Отсюда нужно было выдвигаться непосредственно в Чернигов. Так по крайней мере думали ребята. Но как туда добраться и в какой стороне находится тот Чернигов, они не знали.

Вася, оказывается, зря времени не терял – он успел познакомиться с девчонкой, которая вместе с родителями направлялась в Крюковку. К вечеру следующего дня Гриня и его друзья были на Крюковском пропускном пункте, который успешно преодолели. Полицаи ограничились только проверкой сумок. У тех, кто вёз продукты, эти вчерашние селяне, а сегодня – представители великой Германии, бессовестно изымали часть продуктов. Особенным спросом пользовались: сало, молоко и домашние колбасы.

Всё складывалось как нельзя лучше. Цель была близка, правда, провизия заканчивалась, но это ерунда по сравнению с тем, что очень скоро они станут настоящими партизанами. А сейчас неплохо было бы, перед тем как выдвинуться в лес на поиски партизан, провести небольшую разведку, походить по Крюковке, заглянуть на местный базар, записать адреса расположения немецких учреждений, госпиталя. Так обязательно нужно сделать, потому что Лёха говорил, что эти сведения для партизан важны.

Где-то за крайними хатами переночевали в стогу сена, а наутро все трое вышли выполнять, как им казалось, своё первое боевое задание.

Крюковку оккупировали наступавшие немецкие войска в сентябре 1941 года, в дальнейшем здесь разместили немецкий гарнизон. По распоряжению немецких оккупационных властей в райцентре был назначен бургомистр Барановский, который приложил немало усилий для создания вспомогательной полиции.

К моменту появления наших героев в Крюковке немецкие власти провели ряд успешных операций по выявлению подпольных и партизанских групп. Часть из них уничтожили, но тем не менее крюковский партизанский отряд существовал и продолжал борьбу.

Партизанское движение как символ добровольного участия народа в вооруженной борьбе с захватчиком существовало только в пропагандистских заявлениях советской власти. На деле же те партизанские отряды, которые действительно воевали, создало НКВД, – диверсионные спецподразделения, которые сражались в тылу врага. Всем необходимым их снабжала «большая земля», она же ставила перед ними задачи и контролировала ход их выполнения. Это была отлаженная структура с хорошо развитой агентурой на местах и руководящим центром в Москве. В такие отряды простых смертных не принимали почти никогда, поскольку очень жестко соблюдалась конспирация. Ставки были весьма и весьма высоки. Но об этом никто тогда не знал, в те времена все верили советской пропаганде, и наши малолетние герои тоже не были исключением – они твердо знали, что партизаны есть и их появление в отряде – дело времени.

Позавтракали хлебом, луком и водой, сало не трогали уже второй день, берегли на черный день. Да и сколько пацанам нужно, когда кругом в садах фрукты, а в огородах – овощи? Кстати, картошечку они тоже вчера стащили и испекли. Правда, за такое могли и накостылять, но и это ерунда, в конце концов, они имеют на это право, они ж… при исполнении. Погуляли по райцентру – немцы что-то строили, с утра гнали колонну военнопленных на работы. Некоторые пленные несли в руках лопаты и кирки. Одеты они были в основном в изношенное обмундирование, но попадались и в гражданской одежде.

– Слышь, Вась, а че тут гражданские делают? – Толик толкнул в бок Ваську. – В толк не возьму… немцы что, всех подряд хватают?

– Та не бойся, наверное, местные одежонку подбросили – видишь, как поизносились, бедные. Несладко им тут приходится. – Вася поежился, картина действительно открывалась совсем не жизнерадостная да к тому же жрать хотелось. – Уже бы в лес, а мы толком так ничего и не узнали, – закончил он.

– Надо бы посмотреть, что они там строят, подобраться поближе и глянуть, вот это были бы сведения! – От этой идеи Гришу явно распирало, он был горд за себя, что придумал такой план.

Самым большим предприятием и одновременно гордостью в Крюковке считался сахарный завод, но, по распоряжению немцев, всё оборудование завода демонтировали и вывезли в Германию. Пленных использовали для расчистки территории завода и прилегающей территории, наверняка в ближайшей перспективе они планировали что-то там расположить.

Трудились пленные с утра и до вечера, а на ночь их возвращали в лагерь. Вереница из людей, толкающих впереди себя тачки, подымалась на вершину холма, за которым был крутой обрыв. Вот туда пленные и сбрасывали содержимое тачанок, которое состояло в основном из битого кирпича и иного строительного мусора, которого почему-то было очень много. Охраняли пленных полицейские из числа вспомогательной полиции. Уже ближе к вечеру ребята, следуя Гришиному плану, незаметно, как можно ближе подобрались к месту работ. Взору открылась открытая местность, контролируемая охранниками. Ребята расположились в зарослях кустарника и оттуда наблюдали за происходящим.

– Что мы тут можем узнать ценного? – бурчал Толя. – Видим только, как возят тачки, даже что находится в них, не видим. Пацаны, давайте время не терять, айда в лес, чего мы тут киснем? Глядишь, к утру будем у своих, а? – как бы предчувствуя беду, тихо, не настаивая, предложил Толя.

Он как будто чувствовал неладное – весь его облик говорил, что ему страшно и беспокойно. Между тем время шло, конвоиры начали строить колонну для выхода в лагерь. Первая шеренга уже выдвинулась на выход. Решили обождать, пропустить колонну, а потом прямым ходом в лес, там заночевать, а утром к партизанам. Все трое с облегчением вздохнули. Сердце Гриши било молотом – казалось, вот-вот вылетит из груди, звук шагов в колонне приближался. Ребята поняли, что совершили ошибку, расположившись у самой дороги, но менять что-либо было уже поздно. Теперь нужно затаиться и ждать прохода пленных. Ну, а потом в лес!

– Ну-ка, сучата, встали и тихо! – за спиной раздался хриплый голос – такой бывает у тех, кто много пьет и курит. Гриша повернул голову и тут же получил сильный удар ногой по ребрам. Может, было и больно, но страх убил боль напрочь. В голове завертелись, как пчелы, мысли. Попались! Что дальше?! Мальчишки продолжали лежать на земле, а их все били и били… Было очень страшно. Убьют!

– Дяденьки, мы тут перекусить решили, – начал было Вася, но получив сильный тычок прикладом в голову, замолчал.

Колонну остановили. Дрожащих от страха пацанов вывели к дороге. Пленные молча смотрели на разбитые в кровь детские лица, конвоиры держали колонну на прицеле. Вскоре на мотоцикле подъехал старший в немецкой форме, свободно говорящий на русском языке.

– Вот, понимаешь, следили из кустов, как мы проводим работы, не иначе как партизаны, – спешно докладывал начальству тот, с хриплым голосом, – опять же документы при них находились, взгляните.

– Да уж, партизаны, – посмотрев документы сказал старший. – А ну, скажите мне, милые, какого лешего вы из Ворошиловградской области притопали аж в Черниговскую?

Гриша, вытирая слезы и сопли вперемешку с кровянкой, начал, путая слова, взахлеб рассказывать, что они решили доехать в Германию, но, не зная дороги, очутились тут. Толя и Вася, изредка посматривая на Гришу, ему нечленораздельно вторили, кивая головами.

Глава 6

Большой сарай, раньше здесь, скорее всего, были мастерские, теперь руками пленных он превращен в жилой барак. Топчаны – трёхъярусные и сплошные, спали все рядышком. Сквозь небольшие окна, замотанные снаружи колючей проволокой, проглядывалось ночное небо. Спать совершенно не хотелось, страх заглушал сон. Несколько дней ребята в плену у немцев таскают битый щебень и мусор в тачках и сбрасывают это всё с обрыва в старый карьер.

Вася и Гриша, уставшие за день, вовсю сопели, Гриша иногда во сне бормотал. Толя не спал, что-то в груди не давало покоя, давило, саднило, хотелось плакать. Мысли мешались. Перед глазами проплывали картинки из недавнего прошлого. Еще вчера он жил беззаботным мальчишкой, и то, что ему пришлось пережить за эти дни, казалось невероятным и ужасным. Однажды он подумал: как хорошо, если бы это был сон!

Единственный, кто к ним относился с пониманием и жалостью – это чех, такой же пленник, как и они. Томаш, так его все называли, был худой, быстрый и словоохотливый. Понять его было можно, говорил он по-русски довольно неплохо. Томаш тянулся к ребятам, пытался им помочь, подсказать. В его глазах иногда пробегала нескрываемая жалость. Однажды он Толику сказал, что здесь их держать вечно не будут. Отправят дальше, скорее всего, в Германию, тех, кто военные – в концлагеря, а таких, как они – на германские заводы и шахты.

Пару дней назад он с Томашем оказался рядом на минутном передыхе. Тот взглядом показал на дорожку, сбитую из досок, по которой пленные таскали груженые тачки наверх и там сбрасывали их содержимое вниз. Он тихо говорил про то, что им нужно бежать, другого удобного случая не будет, всего лишь нужно спрыгнуть вниз. Правда, есть сложность и она заключается в том, чтобы сделать это незаметно.

– Там, внизу, охранки нет, немец сторожит тут. Когда уйдёте вниз, будут стрелять, но дальше просто – внизу заросли. Вы еще практически дети, вам очень легко будет затеряться в городе. Да и навряд ли вас будут сильно искать. Это ваш шанс, из Германии не сбежать.

Прозвучал свисток, тела зашевелились, кряхтя, кашляя и сплёвывая, – народ снова превратился в длинную вереницу из тачек, одни шли вверх, другие, порожние, вниз.

Этот разговор с чехом не выходил у Толи из головы, в душе царила паника. Он об этом рассказал друзьям, и оказалось, что они ни капли не сомневаются в правоте чеха. Нужно бежать и лучше бы это сделать в первой половине дня, когда в городе еще полно людей, толкающихся на базаре, выменивая и продавая незамысловатое барахло.

Толя был спокойным и уживчивым мальчиком, от Васи и Гриши его отличала рассудительность, он всегда высказывал своё мнение, иногда не соглашался, но всегда подчинялся большинству. Вот и сейчас он внутренне не понимал, зачем он согласился на побег из дома, к чему ему партизаны? Сейчас ему было вдвойне страшно. Оставаться здесь – верная погибель, но и бежать открыто на глазах у всех, а главное – вооруженной охраны, тоже ведь неправильно. Он помнил, как их безжалостно избивали, как в один миг подумал, что это конец. …Но, как всегда, победило желание остаться в коллективе.

Толя не спал, потому что побег запланировали на завтра. Точнее, никакого плана не было, просто так решили, предварительно просмотрев с высоты насыпи возможный путь побега. Действительно, самый опасный участок – это спуск вниз, он открытый. Но если охрана кинется не сразу, то его можно проскочить, а там чаща из кустарника, а за ним – дорога, уже невидимая для полицаев, ну а там и до города рукой подать. Усталость брала своё, мысли начинали путаться, тело мягко проваливалось в сонную негу, Толя заснул.

Истошные крики охраны извещали о подъёме, скудный и быстрый завтрак, состоявший из куска черного хлеба и кружки кипятка, построение и выход на работу. В колонне держались вместе, говорить не хотелось, все мысли занимал предстоящий побег. Основная задача – чтобы их тачки шли рядом, это несложно. А вот как, не задерживая общую вереницу пленных, оказаться всем троим в одной точке на вершине насыпи, это действительно казалось невыполнимой задачей, ведь такое сразу же привлечет внимание охранников. Но здесь на выручку пришел Томаш. Он взял на себя отвлекающий маневр.

Тачки с мусором наполнены, начинается подъём вверх, руки слегка дрожат, кровь шумит в ушах. Кажется, все слышат, как ты громко дышишь и как стучит твое сердце. Первым шел Гриша, за ним Василий и замыкал тройку Толя. На Гришу ложилась обязанность координатора. На три человека впереди от него шел Томаш. Как только Гриша подходил к точке сброса мусора, Томаш должен был сымитировать своё падение, что привлекло бы к нему внимание охранников, а ребята в этот момент должны были прыгнуть вниз.

Шаг за шагом они приближались к вершине насыпи, Гриша ощутил на носу каплю пота, она ему мешала, руки были заняты, он то и дело пытался её сдуть или отбросить, мотая головой. Да что ж это такое, в самый не подходящий момент! Где Томаш, я его не вижу. Ах, да вот же он, всё в порядке. Гришин взгляд был прикован к спине Томаша.

Наконец вершина. Томаш почему-то медлит, он оглянулся, как бы убедившись, что ребята на месте и, громко заорав, упал вместе со своей тачкой, задев соседа, который вместе с ним покатился по склону.

Кто-то из пленных матерился во всё горло, строй тачечной вереницы нарушился, люди остановились, кто-то споткнулся и тоже упал, начался неразбериха. Охранники – те, что рядом, бросились туда. Времени терять было нельзя – как только последний рядом стоящий охранник проследовал к месту беспорядка, ребята прыгнули вниз.

Бежали так быстро, что ноги не успевали за скоростью, бег чередовался с падениями, кувырками, острые камни, фрагменты строительного мусора впивались в тела мальчишек, но боли они не чувствовали. Послышались первые выстрелы, сначала один, потом ружейный треск отправил в сторону ребят целый рой пуль. Они прожужжали совсем рядом с Гришей, он это чувствовал, казалось, горячий воздух от пуль коснулся лица. «Да где же эти, сука, деревья!» – мысленно вопил Гриша, понимая, что пули ложатся всё ближе и ближе.

Вася бежал первым, обогнав Гришу, он вообще был поздоровее всех, а тут еще и испугался не на шутку, Толя подотстал, но думать было некогда, цель – спасительный кустарник, за ним их уже не достать. Еще метров пятнадцать и Васька уже в кустах, теперь его не видно. Пуля шлёпнулась рядом с ногой, мелкие камешки болью обсыпали ногу, но это ничего, вот оно уже рядом, спасение.

Охранники спускались по насыпи, кто на заднице, кто пытался сбегать по круче, при этом еще умудряясь стрелять по беглецам. Догнать их было сложно, а вот подстрелить реально.

Гришка, чертыхаясь, с разбегу наскочил на Васю, который, спрятавшись за насыпью, осторожно оттуда выглядывал, ожидая в безопасном месте своих друзей. Гриша прямо зарылся в Васькино тяжело дышавшее тело. Да и сам Гриша больше походил на испуганного олененка, неожиданно осознавшего, что он в безопасности.

– Да что ж он так медленно бежит? – Вася смотрел на Толика, который действительно почему-то достаточно сильно отстал – казалось, что охранники вот-вот его настигнут.

Толя напоминал загнанного зверя, охотники свистели и улюлюкали. После того как Гриша и Вася скрылись из вида, весь огонь направили на Толю. Он бежал изо всех сил. Метров двадцать его отделяло от ребят, они уже отчетливо видели его лицо, как вдруг он, вскинув руки, остановился и на долю секунды замер. По его лицу пробежала улыбка изумления, затем прогремели еще выстрелы и Толя, развернувшись в воздухе, как подкошенный упал на землю.

– Да, что же ты замер, как вкопанный. – Василий тормошил за плечи Гришку, а тот, замерев как изваяние, смотрел в одну точку. Там он видел Толика, мирно лежавшего, раскинувшего руки. Его уже не было, его убили… но как это может быть? Ведь он только что был жив и хотел жить. А как же теперь тёте Гале, его матери, об этом сказать? К горлу подходил ком, по щекам текли, не останавливаясь, слёзы. Он безучастно смотрел на Ваську, и только после того как тот размашисто залепил ему оплеуху, окончательно пришел в себя. Мир сразу наполнился шумом, беспорядочной пальбой, криками полицаев, вновь стало невыносимо страшно.

Глава 7

Происшествие на сахарном заводе никого в городе не потревожило, город жил своей жизнью. На двух пацанов решительно никто не обращал внимания. Они беспрепятственно его покинули, сумев обойти пост на выезде и с огромным облегчением очутились в лесу.

Что они могли знать про лес, эти мальчишки, родившиеся в донецких степях? Разве только слышали от других и читали в книгах, что в них, в лесах, кроме зверей диких, еще обитают и красные партизаны. Они даже не понимали, что без пищи очень быстро ослабеют, что взять её в лесу им негде, их никто и никогда этому не учил. Да и партизаны – это вопрос больше риторический, чем практический. Впереди их ждали новые страшные испытания, но они об этом тоже не подозревали, их вдохновляла предстоящая встреча с партизанским отрядом.

На первом этапе их захлестнуло ощущение некой эйфории оттого, что они живы, что их планам суждено сбыться. Это обстоятельство даже заглушало голод и горе от потери друга.

Смеркалось. Васька жевал какой-то корень, потом, чертыхаясь, его сплёвывал. Устали ужасно. Вначале решили идти в глубь леса, не останавливаясь, чем дальше, тем лучше и надёжнее. Так и сделали. Теперь ребята вообще не понимали, где и в какой части леса они находятся. Постепенно приходило понимание, что они одни, беззащитны и обречены.

Чувства их не обманывали. В те страшные времена не могло быть и речи о славных и добрых партизанах, описанных в многочисленных книгах советских писателей. Жестокая реальность, как всегда, оказалась намного прозаичней, и от этого – по-настоящему драматичной. Там, где белое, обязательно должно быть и черное, а там, где ожидаешь найти великолепие, рядом всегда оказывается уродливая действительность.

В тылу немцев по лесам бродили не только спецподразделения НКВД – там гнездилось немало вооруженных банд из дезертиров, мародёров и уголовников. Они, под видом партизан, грабили местное население, после чего удалялись в леса и вели там разгульную жизнь. И те и другие немцами воспринимались одинаково как враги. Повсюду рыскали агенты, задачей которых было внедриться в подразделения НКВД и банды для последующего их уничтожения. По этой причине как к первым, так и ко вторым случайному человеку попасть было невозможно, скрытность в таких делах играла первостепенную роль.

По сути еще дети, Гриша и Вася, не могли всего этого знать, – они, голодные и уставшие, с трудом пережившие холодную ночь, уже не хотели быть ни героями, ни партизанами, они мечтали об одном – о доме, где маманя и тепло.

День клонился к закату, как вдруг откуда-то сбоку на них выбежал человек с ружьём.

– Стоять и не дышать, легли на землю, мелкие, – повиновались, послышались шаги еще нескольких человек. – Кто такие? – продолжил допрос первый голос.

Ребята, когда им разрешили подняться, наперебой начали рассказывать историю, как они пробирались к ним, к партизанам, как томились в плену у немцев, как бежали. О том, что они хотят вместе с ними воевать с фашистами и бить их. Всё это прозвучало так искренне и наивно. В измученных глазах ребятни горела надежда, что наконец-то они добрались до своих. Гришка даже успел подумать, что, мол, надо же, когда совсем разуверились во встрече с партизанами, они тут же и появились.

Несколько человек, окруживших ребят, стояли молча. Их одежда напоминала всё что угодно, только не военное обмундирование, на одном даже была шляпа. Это тот, кто первым вышел на них. По мере рассказа слушатели начинали потихоньку гыгыкать, а потом и вовсе почему-то заржали, покатываясь со смеху.

Один, показывая редкие зубы, приговаривал: «Нашего полку прибыло… ой, щас сдохну!» – он нервно хватал воздух. Остальные ему вторили.

– Ладно, старшой, чё с мелюзгой делать-то будем? – вдруг замолчав, один обратился к мужику, стоявшему в демисезонном пальто. Тот, секунд пять подумав, скривился, смачно сплюнул, сказал:

– Чё делать? Не с собой же тащить? Я с Левым пойду, а вы тут им объясните, что без мамок в лесу опасно гулять. Только сделайте это быстро, не задерживайтесь.

– Так, может, пристрелим, делов-то на минуту? – серьезно и очень обыденно сказал тот, что был в шляпе.

– Сами разберётесь. Всё, мы ушли, – сказал старший, скрываясь с Левым в густом кустарнике.

Гришка не верил своим глазам. Внутри всё похолодело:

– Как же так, вы же партизаны?..

На его слова ответили животным смехом, и несостоявшиеся партизаны подверглись жестокому избиению, которое сдабривалось отборным матом. Их били с сознанием дела, мальчишки кричали от боли и страха.

Главное, чтобы не попадали по голове. Руки судорожно её обхватывали, остальное тело, оставаясь открытым для вонзающихся кирзовых сапог, каким-то образом самостоятельно извивалось, пытаясь спасти детские внутренности. Глаза зажмуренные, лицо заливала кровь, кричать уже не получалось. Слышались только утробные звуки после попавшего в цель удара. Вася потерял сознание, его тело послушно откликалось на каждый пинок. Даже птицы смолкли, пораженные человеческой жестокостью, а может быть, даже и не жестокостью, а сладострастием, с которым взрослые избивали детей.

Недалеко от увлекшихся бандитов, делавших с огромным удовольствием своё жуткое дело, стоял бородатый мужик с накинутым капюшоном на голову от дождевика. Он был из этих, но ни разу не ударил мальцов, правда, и в защиту ничего не сказал. Он стоял и курил, иногда искоса поглядывая в сторону товарищей. По его виду становилось понятно, что это зрелище производит на него гнетущее впечатление, он не согласен, но поделать ничего не мог. Единственное он знал наверняка – пацанов забьют до смерти. Один, похоже, уже отключился. Бородач, докурив самокрутку, громко её выплюнул и, резко развернувшись, двинулся к толпе.

– Ша! – громко заорал он. – Вы – бакланы, ни на хрен не способные. Сколько еще будете с пацанами возиться? Вам, дуракам, смотрю, и до ночи времени не хватит порешить их! Собрали манатки и пошли догонять остальных, а я сам с ними закончу.

На удивление бакланы не стали с ним спорить, а кто-то даже с облегчением вздохнул. Единственно, тот, что в шляпе, вызвался помочь бородачу, но получив в ответ серию отборного мата в свой адрес, вприпрыжку стал догонять остальных.

От вылитой на лицо воды Вася начал приходить в себя. Голова гудела, кости нестерпимо болели. Гриша пытался открыть глаза, но сразу сделать этого не смог. Он не на шутку спугался. Ослеп, – мысль ножом прорезала сознание. Жалость к себе перехватила горла.

Вдруг он почувствовал, что кто-то ему в руку вкладывает прохладную флягу. Незнакомый голос, от которого не исходило опасности проговорил: «Промой глаза, малой, они от крови слиплись».

Немного придя в себя, ребята по команде бородача побрели за ним в глубь леса. Шли недолго, остановились. Они не понимали, что происходит, но тревога не покидала. Вася шатался и по его виду было видно, что он уже со всем смирился, он ко всему готов. В голове Гриши пролетали шальные мысли одна за другой со скоростью света. Наверное, шмальнет из автомата, который болтался у него на спине. Он такой видел у немца, который первым приехал, когда их полицаи схватили у сахарного завода.

Бородач между тем достал из глубин своего дождевика небольшой свёрток и сунул в руки Грише.

– Слушай внимательно. Сейчас очень быстро, чтобы поспеть, пока совсем не стемнеет, пойдете по направлению к той поляне. Никуда не сворачивайте, скоро увидите дорогу, держитесь правее, она приведёт в село, там, если повезёт, выживите… Всё, потопали!

Они, отойдя метров на пятнадцать, услышали за спиной короткую автоматную очередь. Гриша невольно обернулся – на пригорке стоял бородач, держа дулом вверх автомат. Стоял молча и просто смотрел вслед уходящим пацанам, которым он, урка и авторитет без будущего, спас жизни. Неизвестно, как сложится судьба у мальцов, может, проживут еще пару дней, а может, повезёт и прибьются к нормальным людям, это не важно. Важно то, что на душе у него теперь легко и радостно. Важно, что не дал свершиться тому, отчего проклинал бы себя всю свою не очень фартовую жизнь.

Ребятам повезло – в селе их приняла сердобольная бабка, приютив на несколько дней, дав возможность отлежаться и прийти в себя, благо немцев в селе не было. У этой на вид очень старой женщины двое сыновей еще в 1941-м погибли на фронте, на мужа получила похоронку в начале 1942-го. На самом деле доброй женщине не было и пятидесяти, но жизнь её так истрепала, что выглядела она настоящей старухой.

– Оставаться вам тут, соколики, нельзя, нужно куда-то прибиваться.

Ребята, сидя за столом, жевали вареную картошку, а баба Галя наливала им в чашки квас. Картошка была вкусной, особенно если перед этим макнёшь ее в соль, а потом закусишь луком с грядки да хлебом черным. Молодые организмы с готовностью поглощали всё, что предлагала приветливая хозяйка, силы прибывали, мысли становились яснее. Женщина права, не до конца ж войны тут отсиживаться, но к кому прибиваться?

– Баб Галь, если можно, мы еще пару деньков у вас погостим, а потом и выдвинемся. – Гриша сказал эти слова, а сам подумал, что и понятия не имеет, куда они выдвинутся через два дня.

– Добре, гостите, только недолго, а то Маруська уже косится и всё норовит в хату заглянуть. Так что вы уж поосторожнее – на улицу ни ногой.

Вечером Гриша и Вася обдумывали дальнейший план действий. От пережитого и увиденного, а главное, от постигшего их разочарования, искать партизан пропало всякое желание. Но нужно отдать мальцам должное, они по-прежнему хотели попасть на фронт. Только теперь решили двигаться не на запад, а на восток – фронт там. Возвращаться домой нельзя – засмеют и не поймут, а вот рвануть в сторону Сталинграда – это да, это как раз то, что нужно. Опыт есть, с немецкими эшелонами они уже имели дело, главное – запастись продуктами. Казалось, всё решено и ничто не отвратит пылкие сердца от страстного желания сражаться за Родину.

Но что-то ныло в груди, что-то говорило: бросьте эту затею, езжайте домой к мамкам, вас там ждут, вы и так натерпелись, куда ж еще больше?

– Гриш, а ты видел, как Толяна подстрелили?

– Видел и никогда не забуду. Полицаи когда-нибудь ответят за это. – Гриша говорил искренне, но смерть друга, история с ложными партизанами, где их до полусмерти избили, а потом и вовсе чуть не расстреляли, – это давило и вселяло тревогу.

– Может, ну его всё к черту? Айда домой! Хватит, навоевались. Ты как, Гриш? Ты только не подумай, я готов на фронт, но вот как представлю, что будет с нами, если опять попадем в лапы немцам. – Вася смотрел на Гришу, а тот не знал, что ответить. Оно и вправду, как-то уж больно всё выходит не так, как планировалось. Да и риск, понятное дело, велик – оба могут так же, как и Толик, сгинуть где-то по дороге.

– Бес его знает, как лучше. А как приедем домой, а мы уже в списках на отправку в Германию? Тогда что? – в воздухе повисло молчание, через мгновение Гриша продолжил: – Давай сначала выберемся отсюда, а дальше дорога длинная, будет время поговорить, там и порешаем, что делать.

Не дожидаясь окончания двухдневного срока, ребята собрали свои нехитрые пожитки, уложили продукты, которыми снабдила приютившая их женщина, и наутро вышли в дорогу. Документов не было, они остались у немцев в Крюковке, это осложняло путешествие, но подростки, как правило, не интересовали патрули и полицейских, главное – откровенно не маячить на глазах.

Через два дня Вася и Гриша добрались до Харькова, удалось даже разжиться продуктами. Один предприимчивый и общительный дядька подрядил их на разгрузку картошки, даже выдал две бумажки с их фамилиями, на которых стояли немецкие печати. Мальчишки их показывали охраннику при въезде на базу. Кроме картошки, за отдельную плату они еще и на самом складе навели порядок. Теперь у них всё наладилось: вещмешки, забитые жратвой, да эти две бумажки, которые при случае можно предъявить. Откуда пацанам знать, что эти бумажки – всего лишь разовые пропуска на овощную базу.

Теперь с выбором направления поездов сложностей не было вовсе. Все эшелоны прямёхонько шли на фронт, т. е. к Сталинграду. Единственная незадача – в основном это эшелоны с войсками и техникой, на таких не покатаешься. Значит, нужно искать что-то более подходящее.

– Глянь-ка, – Вася толкнул товарища в бок, тот поморщился, – видишь, стоят платформы с трубами, диаметр под метр будет, а может, и больше?

– Интересно, куда немчура их везёт?

– Не важно, главное, что в сторону фронта. Я вот что подумал: платформы уже прицеплены к поезду, тот на парах, значит, скоро будет отчаливать. Трубы не танки, охраны вообще нет, только иногда обходчик там лазит. Заберёмся в них и вперёд без остановок! Как тебе?