Текст книги "Петр Первый на Севере"

Вместо поездки в Соловки Петр на своей яхте отправился сопровождать в море иноземные корабли, уходившие с товарами, закупленными в Архангельске.

Торговые суда находились под охраной конвойного военного корабля, которым командовал голландец Иолле Иоллес. Петр следил за ходом кораблей, учился искусству вождения судна под парусами, а у таких опытных моряков, как голландцы и англичане, учиться было чему; тем более что Петр впервые оказался на настоящем корабле, впервые увидел море. Он так увлекся путешествием, что ушел за триста миль от Архангельска и вернулся в город лишь на пятый день.

Сухим путем московские нарочные доставили Петру письма от матери, Наталии Кирилловны, от супруги Евдокии Федоровны и от наследника Алексея, которому было тогда три с половиной года.

Все письма были писаны одним почерком, под диктовку, кем-то из придворных грамотеев.

Наталия Кирилловна, беспокоясь за сына, продиктовала: «Свету моему, радости моей, паче живота моего возлюбленному, драгому моему. Здравствуй, радость моя, царь Петр Алексеевич, на множество лет! А мы, радость наша, живы. О том, свет мой, радость моя, сокрушаюсь, что тебя, света моего, не вижу… Прошу у тебя, света своего, помилуй родшую тя, как тебе, радость моя, возможно, приезжай к нам не мешкав. Ей, свет мой, несносная мне печаль, что ты, радость, в дальнем таком пути. Буди над тобою, свет мой, милость божия…»

В таком же духе, по подсказу бабушки, писано тем же почерком письмо от царевича:

«Превеликому Государю моему, батюшке. Здравствуй, радость мой батюшка, царь Петр Алексеевич, на множество лет! Сынишка твой, Алешка, благословения от тебя, света своего радости, прошу. А я, радость мой государь, при милости государыни своей бабушки царицы Наталии Кирилловны в добром здравии. Пожалуй, радость наша, к нам, государь, не замешкав; ради того радость мой государь, у тебя милости прошу, что вижу государыню свою бабушку в печали. Не покручинься, радость мой государь, что худо письмишко: еще, государь, не выучился. За сим, государь мой радость батюшка, благословения прошу».

Супруга Евдокия Федоровна прислала два письма в Архангельск, оба схожие, и ни в котором из них не обмолвилась о Петровой матушке, Наталии Кирилловне, так же как и матушка обошла молчанием невестку. Две царицы, чувствовалось, жили не в ладах. Мать любила, жалела Петра, а супруга, под влиянием своего отца, Федора Лопухина, и боярства, таила неприязнь к мужу за его непоседливость, за стремление преобразовать Россию.

Матери своей Петр писал неоднократно ласковые сыновьи слова. Супруге не благоволил. Это заметно из следующего письма Евдокии Федоровны:

«Предражайшему моему государю, свету радости, царю Петру Алексеевичу. Здравствуй, мой батюшка, на множество лет! Прошу у тебя, свет мой, милости, обрадуй меня, батюшка, отпиши, свет мой, о здоровье своем, чтоб мне, бедной, в печалях своих порадоваться. Как ты, свет мой, изволил пойтить и ко мне не пожаловать, не отписал о здоровье ни единой строчки. Только я, бедная, на свете бессчастная, что не пожалуешь не пишешь о здоровье своем. Не презри, свет мой, моего прошения… Отпиши, радость моя, ко мне, как ко мне изволишь быть. А спросить изволишь милостью своею обо мне, и я с Алешенькою жива». Письмо подписано – «Ж. т. Ду», что не трудно понять – «жена твоя Дуня».

Подобные письма, поступавшие от родных из Москвы, не разжалобили Петра. После выхода в море он задержался в Архангельске еще на шесть недель.

И это было вполне естественно: царь приехал не на мимолетную прогулку, не ради прохлаждения и собственного удовольствия. Он изучал торговлю с иноземцами и приходил к выводу – надо без промедления начинать, и давно было надо строить свой торговый флот. Столько кораблей в Архангельске, и ни одного под русским флагом. Удивлялся Петр, как и почему его «тишайший» батюшка Алексей Михайлович не догадался своим торговым флотом и строгими указами оградить русских купцов от притеснения иноземными коммерсантами. А ведь и тогда уже были жалобы, да еще какие.

Слышал Петр от архангельских купцов, как когда-то иностранцы пресекали первые попытки русских проникнуть со своими товарами за границу. Ему показывали горестную грамоту о неудачной попытке одного ярославского купца, отважившегося завести за морем торговлю пушниной. А в той жалобе было подробно сказано:

«И проехав он Онтон их Немецкие три земли, и они немцы, сговоряся о том за одно, у него Онтона ничего не купили ни на один рубль, и он Онтон из Немецкие земли поехал на их Немецких кораблях, с ними немцы вместе, к Архангельскому городу; и как он Онтон приехал из-за моря к Архангельскому городу; и у него Онтона те же немцы его товары, соболи и лисицы купили у него большою ценою. И московского государства торговые люди, которые в то время были на ярманке, немцам начали говорить: какая то правда, что Государя нашего торговый человек заехал с товары в ваше Государство, и вы у него сговорясь товару не купили, и его мало с голоду не поморили, и торговали у него в своей земле соболи и лисицы самою дешевою ценою, и здеся купили большою ценою. И немцы, Государь, говорили: для того у Онтона Лаптева товару не купили, чтоб иным русским торговым людем ездить в наши Государства не повадно; а только в наших Государствах русские люди учнуть торговать, так же как мы у вас, и мы все станем без промыслов, так же оскудеем, как и вы торговые люди».

Петр слушал купцов, читал их жалобы, а купцы, отнюдь не преувеличивая, говорили:

– Не изволь, царское величество, нас в обиду давать иноземцам, раскуси немецкий умысел. Они хотят нас заставить только лаптями торговать на нашей земле, а мы и поболе можем… и промыслишко, и корабли свои надобны. Вон Баженины начали, а на их глядя другие тоже начнут. Мы твоя опора, царь-государь, а ты наша милость. Мужики выносливы, безобидны. Твой царский разум, наши деньги в обороте да мужицкие руки при деле, и мы – горы свернем…

Царь верил купцам. Он загостился в Архангельске и свое платье сержанта Преображенского полка нередко менял то на купеческий кафтан, то на матросскую куртку.

Сопровождаемый помощниками, он появлялся на иностранных кораблях, пришедших с промышленными товарами – сукном, шелковыми тканями и всякой галантереей.

Петр заключал кондиции на доставку русских товаров к будущему лету, заказывал англичанам и голландцам то, что потребно Москве. Чаще всего он посещал в Архангельске Большой гостиный двор. Это каменное здание на берегу Двины строилось шестнадцать лет. Архитектура не слишком хитрая, если за проект двум зодчим было уплачено при царе Алексее Михайловиче двадцать четыре алтына, или семьдесят две копейки! И поныне служит это здание, не нуждаясь в ремонте и переустройстве. Два этажа. Стены толщиной в два аршина. В окружности оно когда-то занимало более версты. В свое время, с шестью башнями, с бойницами, валом и оградой, это торговое и складское строение было надежной крепостью. Здесь производились купчие сделки между русскими купцами и приезжими из-за моря.

Кроме этого, международного гостиного торга, в городе был обычный, ярмарочный базар. Сюда местные жители, пинежане, онежане, мезенцы и приезжие из более дальних мест, свозили дешевые товары – предметы своего изделия: меховую одежду и обувь, деревянную, берестяную и глиняную посуду. Продавали скот, рыбу. Черносошные, с государевой земли люди отдавали себя в наем на всякие нелегкие поморские промыслы – соль вываривать, зверя бить, рыбу ловить, лес валить и пилить – одним словом, на любое трудное дело, к чему испокон веков привык русский человек.

Между прочих важных дел, Петр бывал и на этом рынке. Одно из преданий повествует о том, как Петр зашел на карбас к холмогорскому гончару и нечаянно с мостков грохнулся на горшки и перебил их немало. Мужик ахнул, почесал затылок и загоревал:

– Вот те и выручка!

– А много ли было выручки? – спросил царь.

– Да теперь не много, а было бы алтын на сорок.

Петр, к удивлению мужика, подал ему золотой червонец и сказал:

– Торгуй и разживайся, да меня лихом не поминай…

В те времена против Гостиного двора Северная Двина была не столь широка, как в наши дни. Кегостровский левый берег находился в треть версты от правого, городского берега. На левом берегу стояла тогда деревянная церковь Ильи Пророка. Петр заходил к обедне в эту церковь и пел на клиросе. Теперь тем самым местом, где находилась церковь, проходят морские корабли. Так за четверть тысячелетия расширилась река…

В этот свой первый приезд в Архангельск Петр приказал воеводе Апраксину начать строить верфь в Соломбале и заложить первый торговый корабль. Второй корабль – фрегат и сорок к нему пушек – Петр повелел приобрести за границей. За это дело взялся амстердамский бургомистр Николай Витсен, известный путешественник-исследователь.

Витсен в 1687 году, за шесть лет до приезда Петра в Архангельск, объехав Северную часть Сибири, составил ее описание и карту азиатского Севера. Свои труды он посвятил российским государям, чем и снискал доверие Петра.

Поездка на север оказалась весьма полезной.

Петр был доволен и предвидел в недалеком будущем большие торговые и строительные дела в Архангельске. Гражданская власть, возглавленная воеводой Апраксиным, и духовная власть во главе с архиепископом Афанасием казались Петру в надежных руках деловых и преданных ему людей.

В этом он не ошибся.

Афанасию Петр подарил карбас, в котором прибыл из Вологды, и рессорную карету «Берлин».

В старину на Руси новый год начинался не 1 января, а 1 сентября, годы исчислялись якобы от сотворения мира.

Впоследствии Петр заменил календарь, и новый год с тех пор в России стали считать с 1 января.

Быть может, из непочтения к «действу Нового лета», то есть к новогоднему празднику, отмечавшемуся 1 сентября, в Архангельске Петр не пошел к обедне, где справлял службу сам архиепископ Афанасий. Однако это архиепископа ничуть не смутило. Отслужив обедню, Афанасий поехал разыскивать Петра, дабы поздравить его с Новым годом. Знал владыка, где надо было искать молодого государя, предпочитавшего в тот день веселие церковной службе. И как повествует один из летописцев: «Архиепископ застал государя… в доме у вдовы иноземки Володимеровой. Великий государь преосвященного архиепископа милостивым своим словом любительно жаловал и из своих государских рук жаловал преосвященного водкою. Сего 1 числа день был благополучный».

За несколько дней до отъезда Петра и его свиты из Архангельска одно за другим в вечернюю пору устраивались пиршества. Петр не возбранял ни себе, ни своим спутникам пить сколько заблагорассудится. Угощал каждый раз водкой и архиепископа. Тот, к удовольствию государя, пил, но плясать отказывался, говоря:

– Пусть карлы да скоморохи пляшут, а сказано есть: скоморох попу не товарищ…

Несколько раз, к удивлению горожан, в Архангельске, по царевой выдумке, над Двиной и городом вспыхивали огненные потехи – иллюминации и инсценировки взрыва кораблей.

В последний вечер, переезжая от Кегострова Двину вместе с архиепископом, Петр заметил огромную белуху и с острогой в руках, стоя на носу карбаса, охотился за ней, но удачи не было.

Отпустив большую часть своей свиты и попа с певчими сухим путем, через Шенкурск и Вологду, в Москву, Петр с малым числом приближенных отправился в Холмогоры. Здесь, нагрузив карбас съестными припасами и гостинцами, закупленными у иностранцев, он отправился в село Вавчугу, в гости к братьям Бажениным – купцам и лесопромышленникам.

С братьями Бажениными, Осипом и Федором, Петр неоднократно встречался во время своего пребывания в Архангельске, беседовал с ними о корабельном строении, о торговле пиленым лесом с заграницей. Понравились ему братья деловитыми рассуждениями и благими намерениями.

Раньше, еще до приезда в Архангельск, Петр знал о них, заочно: десять лет назад – в 1683 году – от имени его и брата Ивана Алексеевича была отправлена Бажениным большая грамота в защиту их от монастырских притязателей, намеревавшихся оттягать принадлежавшие Бажениным земли.

Пытался также один иноземец – переводчик Посольского приказа Крафт – урвать себе баженинские земли и леса около Вавчуги. Крафт имел от царя привилегию на устройство пильных и мукомольных ветряных и водяных мельниц и намеревался стать монополистом по этой части на всей Руси. Но тяжбу против Бажениных не выиграл. Петр предпочел иноземцу своих русских купцов.

Было бы несправедливо считать, что Баженины – первые кораблестроители русского торгового флота на Севере. Кораблестроение на Севере началось еще задолго до них.

Напомним, что в первый приезд в Архангельск Петру был двадцать один год, а назначенному им новому архангелогородскому воеводе Федору Апраксину – двадцать два. Многое из того, что они услышали в гостях у Бажениных, было для них диковинным открытием. В застольных и душевных беседах они узнали от Бажениных, что род этих богатых купцов происходит от новгородцев – засельников беломорского Севера. И что в былые времена новгородцы и вологодцы, ставшие поморами, артельно строили суда, которые уже тогда ходили до Груманта. Длиной те суда были в одиннадцать саженей, груза могли брать двенадцать тысяч пудов, назывались они лодьями и ходили в поветерь и супротив ветра быстрей иноземных.

По типу лодьи строились еще меньшие суда – кочи и раньшины. А корпуса у них яйцевидной формы, способные избегать крушений во льдах. Узнал Петр из разговора с Федором и Осипом Бажениными о многих смекалках выносливых поморов, что они карты мореплавания сами составляют, по звездам с пути не сбиваются, а по луне точно определяют время и размеры приливов и отливов.

А что касается иноземцев, приходящих на своих кораблях на Север, то они «открывают» уже давным-давно открытые и освоенные поморами острова и проливы и называют по-своему то ли из невежества, то ли захватить хотят. Так, Вайгач голландцы нарекли Новой Голландией, Югорский Шар наименовали Насаусским проливом. Услышав от Осипа Баженина о том, что шведский дипломат по легкомысленной милости князя Воротынского скопировал карту Сибири и ее северных окраин, Петр воспрянул.

– Когда же сие было? – спросил он Баженина.

– Давно, еще при вашем покойном батюшке, в году шестьдесят девятом.

– Ну, я за то не ответчик. За содейство всяким «шпигам» у меня не будет потачки!.. Голова долой!..

Наутро после похмелки, с остатком свиты, Петр отправился по Двине до селения Копачева, а дальше сухим путем через Шенкурск на Вологду.

Второй приезд Петра в Архангельск

Быть может, дословно так и сказал при рождении Петра Симеон Полоцкий: «Не будет в летах его подобных ему. Ублажат его народы похвалами, и славу к славе стяжает он. Будет он чудный победоносец, смирит враждующих соседей, падут многие от меча его, увидят его дальние страны и страх от него будет на многих». А может быть, задним числом напечатано пророчество такое. Не будем придирчивы и строги, судя о том, как, когда и почему менялись, приспосабливаясь, тексты.

Вполне возможно, что умный политик Полоцкий угадал в Петре того деятеля-преобразователя, в котором остро нуждалась земля Российская.

Стечение благоприятных обстоятельств спасало и сохраняло Петра в самые опасные дни начала его жизни. Дважды укрывала Петра Троицкая лавра от разнузданных бунтовщиков-стрельцов и от алчной до власти царевны Софьи. Пока не возмужали и не окрепли потешные полки, спасаться будущему императору приходилось только бегством.

С юных лет Петр познал, чем изобилует Россия и в чем она нуждается.

Быстро прошло время потешных военных игр. И не успели еще преображенцы и семеновцы стать в ряды войск, как Петр уже замыслил создание регулярных полков и терзался думами о строительстве своего морского флота. Первая поездка на Север вдохновила его. Увидев иноземные корабли в Архангельске, как было не пожелать иметь свой флот, как было не пожелать расширения торговли с иноземцами.

Огромная страна с населением в четырнадцать миллионов человек, имела выход в мир только в Архангельске. Да и это пока не выход, а только вход к нам со стороны иноземцев, поскольку своего флота не создано. Петр нетерпеливо ждал весны, чтобы снова поехать на Север. В январе умерла его мать Наталия Кирилловна. Известив о своем горе архангельского воеводу Апраксина, в том же письме Петр сообщал ему о направлении в Архангельск корабельных мастеров и заказывал изготовить шапки и обувь для солдат. Санным путем по зимнику Петр отправил из Москвы в Архангельск тысячу самопалов и две тысячи пудов пороха. Двадцать четыре корабельных пушки привезли в Вологду и оставили до весеннего приезда царя, располагая отправить их водным путем.

В эту зиму, извещенный заблаговременно, вологодский воевода, князь Петр Львов, следил за поспешной постройкой двадцати двух карбасов для поездки государя в Архангельск. Первого мая с большой свитой Петр выбыл из Москвы. Приготовленные на пути перекладные подводы на четвертые сутки доставили царскую экспедицию в Вологду.

Пахнущие свежерубленной сосной и смолой карбасы стояли наготове. Петр осмотрел суда, проверил оснастку, сам закреплял паруса и хвалил работу. Пробыв в Вологде четыре дня, провожаемый вологжанами пушечной пальбой, застилавшей пороховым дымом реку, Петр отправился в путь.

Первый карбас возглавил князь Троекуров, на одиннадцатом находился за главного шкипера сам Петр. После карбаса Ромодановского тянулись суда, груженные пушками и всем необходимым провиантом.

Весь путь от Вологды до Архангельска по течению Сухоны и Двины занял десять дней. Как того требовал заведенный порядок, в Архангельске состоялась торжественная встреча.

Пушечная и ружейная пальба, колокольный звон, раскатистое «ура» и приветственные выкрики неслись с берега Двины навстречу царскому каравану.

Воевода Апраксин доложил Петру о том, что в Соломбале подготовлен к спуску корабль «Святой Павел», а ожидаемый из Голландии корабль «Святое пророчество» еще где-то в пути.

Петр поблагодарил воеводу, а князя Федора Ромодановского провозгласил адмиралом будущего флота.

Местом пребывания царя в городе были скромные бревенчатые светлицы на Мосеевом острове. Однако малое время в них Петр находился. Встреча с архиепископом Афанасием, благодарственный молебен не отняли больше часа. Сразу же государь устремился в Соломбалу посмотреть до спуска корабль на стапелях. Доброе корабельное начало вызвало довольную улыбку государя.

– Зело отлично сработано! – похвалил он главных мастеров Яна и Никласа, – иного от вас и не ожидал. Хочу, чтоб и наши плотники тому же обучились. Доделывайте, быть послезавтра «Апостолу Павлу» на воде.

Вечером, с приближенными, Петр был в доме голландского купца Иоагана Лёпса. И, будучи сам в звании купца, русский царь торговал, назначая цену на ворвань, смолу, на хлеб и корабельный лес. Взамен «первостатейному купчине» Петру требовались самые необходимые товары: солдатское, грубой шерсти сукно, свинец, горючая сера, вино, медь, оловянная посуда, табак и ружья. В этих и прочих товарах в тот год в Архангельске недостатка не было. За лето пришло на Двину с полсотни судов.

В добром, полухмельном настроении Петр был общителен с иноземцами, не стесняясь напрашивался осматривать их корабли, а облюбовав одного из голландских шкиперов, некоего Клааса Месшу, стал его просить:

– Обучи меня всему вашему распорядку морскому от самого последнего матроса до шкипера.

– Шутить изволите, ваше царские величество!

– Нет, так надобно. Вот спустим «Апостола Павла», и, пока у причала будут его доделывать да оснащать, прошу– поучи меня…

– Воля ваша, государь, только того не знаю, – умея распоряжаться, сумеете ли вы на моем корабле мне подчиняться?

– А иначе не мыслю, – ответил Петр.

20 мая 1694 года в Соломбале было торжество. При великом стечении архангелогородцев Петр взял топор и собственноручно подрубил опоры. По скату, густо смазанному салом, «Святой Павел», при криках «ура», медленно сполз со стапелей в Двину.

Петр, откинув топор, вытер с лица пот и тряхнул за плечо стоявшего рядом с ним Апраксина:

– Добро, Федор Матвеевич! Что давно желалось, ныне содеялось!..

– Не велик был тот соломбальский первенец: – длина 86 футов, ширина – 22, глубина 9 футов.

В тот же час на корабле Петр устроил угощение всей своей компании, пригласив кое-кого и из иностранцев.

Петр чокался с Осипом Бажениным и наказывал:

– Гляди, Баженин, не дремли. Белое море ждет, что пойдут в Европу баженинские суда. Не подведи, друже, сам Нептун океанский желает того. Ну, пей да дело разумей. И не смотри на меня лихо. Царь, он тоже человек.

– Истинно так, ваше царское величество…

– Не возвеличивай. Я здесь шкипер, и не более того. «Святой Петр» не ахти что, на таком судне только в Соловки молиться ездить, а «Павел» – этот посильней будет, Эх, кабы все двенадцать апостолов были здесь, у пристани. А пока нет своего флота, придется некие конфузии в торговых делах терпеть. Смекай, Баженин, что тебе говорю!.. – Петр выпил бокал рейнского, закусил засахаренным лимоном, уставился взглядом в Ромодановского:

– Ты что, адмирал? Невесело, что ль? Держи голову выше! Угощайся. Федор Юрьевич, будет у нас флот – не хуже заморских. Ничего того ради не пожалею, будет…

С недостроенного «Святого Павла» Петр отправился в палаты к воеводе Апраксину, и там продолжалось питие и веселие. Будучи богатырского телосложения, государь на пиршествах не терял ни рассудка, ни памяти. Иных же, особенно пожилых, бывало выносили из-под столов замертво.

На другой день, освежась после похмелья, Петр распорядился готовить яхту к поездке на Соловецкие острова, а «Святого Павла» скорей достраивать и оснащать, пока он, государь, будет занят другими делами и поездкой в Соловки.

Надо полагать, что не больше трех – пяти дней он потратил на изучение корабельного распорядка на корабле у голландского шкипера Клааса Месши. Переодетый в матросское платье, долговязый и плечистый, Петр никак не походил на юнгу. Сначала орудовал на верхней и нижней палубе шваброй, раздувал и подносил огонь и табачную конфорку шкиперу. Потом перевелся на следующую ступень, стал каютным сторожем, оберегал продовольственные запасы и по мерке наливал и выдавал матросам водку. Выполнять обязанности младшего матроса было трудней. Шкипер боялся, как бы чего не случилось с Петром в этой должности. Но русский царь резво брался и за это дело: крепил снасти, распускал паруса, по веревочным вестницам поднимался на мачту и, к удовольствию Клааса, ни разу не оборвался. Учение кончилось тем, что Петру понравился голландский шкипер и он уговорил его за добрую плату перейти служить на русском корабле. Клаас Месша согласился. (Не прошло двух лет службы, как он умер. Петр в знак соболезнования послал его вдове пятьсот гульденов.)

В минувшем девяносто третьем году Петр, будучи в Архангельске, учредил регулярную почтовую связь с Москвой.

В этот второй приезд он глубже проник в коммерческие хитрости торговли с иноземцами и, для порядка и ограждения интересов русского купечества, создал здесь Коммерц-коллегию. В качестве торговых представителей направил в Амстердам, Гамбург, Копенгаген и Любек своих агентов, в должности обер-комиссаров.

Для борьбы против тайного привоза иноземцами незаявленных товаров Петр повелел Апраксину установить пограничные заставы на Мурмане, в Коле, в Мезени и Пустозерске. Иноземных купцов и шкиперов, которые попытаются избегать Архангельской таможни, задерживать, а товары их отбирать в казну. Находились среди иностранцев тузы, которые желали прочно закабалить русский Север.

Такие разговоры вели они с молодым русским царем:

– Страна ваша большая, казна небогатая, сдайте нам в полное право рыбную ловлю на Севере на пятнадцать лет, вашему величеству будет доход, а нам прибыль…

С таким предложением обращался к Петру, в частности, некто Соломон Вернизобер, добиваясь монополии на рыбную ловлю, зверобойство и китоловство в пределах мурманского побережья. Но Петр решительно отказал:

– Покупать и увозить разрешаю, добро пожаловать, но промышлять, в ущерб поморам, не могу никому дозволить, кроме как своему купечеству и товариществам.

На тринадцатый день своего вторичного пребывания в Архангельске, царь собрался в Соловецкий монастырь Яхта «Святой Петр», приготовленная для этой поездки, была по тем временам довольно внушительна: десять саженей в длину, две в ширину, осадка – сажень. На яхте двенадцать пушек. Время замело следы ее происхождения: неизвестно, построена ли яхта еще до первого приезда Петра Бажениным или же она была подарена русскому царю голландскими или английскими купцами ради благодетельного к ним расположения.

Итак, Петр отправился в Соловки. С ним находился архиепископ Афанасий, единственно из всего высшего духовенства бритый, по той причине, что раскольник Никита Пустосвят во время «дискуссии» отодрал у него полбороды вместе с кожей и поплатился за пылкий нрав головой. Сопровождали Петра и некоторые из его московских спутников – боярин Тихон Стрешнев, боярин Нарышкин, думный дьяк Никита Зотов и несколько солдат.

В благоприятную погоду яхта сделала разворот на Двине и медленно прошла перед городом, красуясь поднятыми парусами и трехцветным государственным флагом, который недавно ввел Петр.

Государь, в зеленом кафтане, с кортиком, стоял на носу яхты, покуривал короткую трубку и, в предчувствии доброго плавания, любовался растянувшимся вдоль правого берега городом. И было на что поглядеть. В каких только русских городах не бывал Петр, но Архангельск казался ему – да таким и был – особенным, непохожим на другие города.

Отправляясь в Соловки, Петр нарочно приказал повернуть яхту и пройти перед всем городом, на виду, начиная от древних каменных стен монастыря Михаила Архангела. И город, как на параде, длинным рядом домов и разных строений предстал перед его глазами. По соседству с монастырем, словно салютуя, махали крыльями шесть ветряных мельниц. За ними стояли двухэтажные бревенчатые дома с крутоскатными крышами – купца Болотникова и начальника тюрьмы. Затем гауптвахта и казармы. Дальше, возле берега, шумела широкая торговая площадь, а около нее, впритык к деревянным обрубам, теснились мелкие и крупные суда со спущенными парусами. По соседству с рынком – большой канатный двор, армейский дом, тюрьма и широкий толстостенный каменный Гостиный двор с крепостными стенами. Башни с бойницами; на средней башне, распластав крылья, опершись на хвост, блестя позолотой, держался двуглавый державный когтистый орел…

Петр перестал курить. Ему подали немецкую складную зрительную трубу. Приставив ее к правому глазу, он продолжал дивиться полюбившимся городом. Все ему здесь уже знакомо, все исхожено вдоль и поперек. Но с палубы, с Двины, при ярком солнечном свете многое выглядело гораздо краше.

Дома русских купцов, построенные из толстых бревен, с узкими, низкими оконцами, отличались от домов в «немецкой слободе» прочностью и неуклюжей отделкой. По соседству с ними, за ратушей, куда веселей выглядели одноэтажные, обшитые крашеным тесом дома Бокка и Юнка, Брокена и Беккера, Бюрста, Гуньона, Бейля и десятков других иноземцев, прочно обосновавшихся на двинском берегу. Но вот начались могутные, с высокими заборами, балюстрадами и выходами вокруг стен, более крупные и веселые дома знатных архангелогородцев Бажениных, Барминых, Крыловых, Лариных и Голубиных, за домами склады и пильные ветряные мельницы.

«Эти не сдадутся, не уступят в своих делах иноземцам», – думал Петр.

Поравнявшись с кладбищенской церковью, он отставил зрительную трубу.

Яхта миновала Мосеев остров с царскими светлицами, Началась Соломбала. Батарея, скрытая за бревенчатым тыном, оглушительно рявкнула в честь царского путешествия. На иноземных кораблях взмыли красочные вымпела.

– Виват рус цар Петер!..

– Счастливого плавания!..

При выходе в море, из-за тихой погоды, ночью яхта стала на якорь. Утром погода изменилась. Яхту повел сам Петр, встав у руля. Перед ним лежала старинная голландская карта. Не доверяясь ей, Петр поставил около себя вожатых, знавших беломорские пути, и велел им наблюдать за его действиями.

На сто двадцатой от Архангельска версте, около Унской губы, поднялась непогодь. Бушующие волны накатывались и хлестали через палубу. В страхе солдаты и матросы шептали молитвы, готовясь к явной смерти. Потом запели, кто как мог, на все голоса: «Спаси, господи, плавающих и путешествующих…»

Царь Петр струхнул, и напрасно историки былых времен утверждали, что в эту ужасную бурю одно лишь лицо Петра, смотревшего на яростное море, казалось спокойным. До спокойствия ли было тогда.

Петр, легко поддавшись уговорам сумского монастырского крестьянина Антипы Тимофеева, уступил тому свое место у руля.

Лоцман Антипа Тимофеев, видавший виды на море, конечно, был не трусливого десятка, но и тот, берясь за руль, сказал:

– Дай бог проскочить между скал, что зовутся «Унскими рогами». Только за ними, может, и спасемся от урагана. Здесь такие места, что и при доброй погоде корабли о камни разбивались.

И повел Антипа яхту, круто наворачивая под ударами страшных волн. Петр с охраной стоял около него, вцепившись руками в натянутые снасти.

– Ступай, государь, вниз! Как бы тебя не смыло.

Петр пропустил мимо ушей слова Антипы. Не жить – не быть, но как ему не увидеть смертельно опасные чертовы «Унские рога». А это всего-навсего были открытые и скрытые скалы. Петр, не спуская глаз с мужика-лоцмана, следил за ловкими движениями его сильных рук.

Где-то на минуту, а может быть и того меньше, ему померещилось, что Антипа неверно направляет судно почти в притирку со скалой. Царь испуганно высказал свое опасение лоцману. Тот, вместо ответа, вмиг справясь с волной, повернул яхту, и скала оказалась с подветренной стороны.

– Самое опасное место чуть подальше, вон там, где кипят-пенятся на каменных грядах буруны. Вот тут упаси нас бог! – проговорил громко лоцман.

Стиснув зубы и зорко глядя в сумрак бурного, под нависшими облаками моря, он продолжал борьбу со стихией. У Петра появилась надежда на спасение. Он снова что-то попытался указать Антипе, чуть-чуть изменить курс яхты. Но Антипа не отвел глаз от бушующего моря, не удостоил царя даже взглядом. Он здесь главный, да еще – божья воля. Яхта с людьми и с царем – в его мужицких руках. Антипа отпустил словцо солоней морской воды и твердым голосом, требовательно, сквозь шум морской как отрубил:

– Государь, ты отдал мне руль, так не мешай, ступай отседа прочь. Здесь мое место, а не твое. Я знаю, что делаю!..

Мужицкая дерзость не раздосадовала царя. Как лоцману не доверить, когда он так смело царю говорит?