Текст книги "Выборг. Рай"

Он очнулся от тишины и тяжелых глухих ударов сердца. Легкий плеск воды. И понимание: все кончилось. Они у причала. Судно ошвартовалось у причала порта. Теперь опять ждать. Ждать, когда запищит пейджер на поясе. И значит, можно выбираться из трюма. Подальше от этого ада, от этого испытания, которое он заранее себе представлял и которое было таким, каким он и думал. «Все идет по плану», – сказал он сам себе. Все хорошо. И сердце, успокоенное простой мыслью, начало снижать свой темп. Все идет по плану. Он за границей. Он смог. План удался. Теперь набраться мужества еще на время. А потом. Потом выполнить все, что он задумал. Все, о чем они решили с Котом. Выполнить инструкции. Действовать как агент из шпионских фильмов. И главное – сохранить силу воли. Не сорваться, не впасть в истерику. Действовать по плану, по инструкции. Неожиданно он мгновенно уснул. Теперь уже без сновидений. Провалился в черноту.

Сон привел сознание в относительный порядок. В узкую щель между люком и корпусом баржи проник острый луч закатного солнца, рыжего, почти красного. Он выдернул из-под головы пластиковый мешок с новой одеждой, опустился на колени и стал сдирать с себя одежду, которая останется здесь, внутри баржи, навсегда – одежду бомжа или заключенного: тренировочные брюки, грязный с дырками свитер. Новая, хоть и мятая, куртка была сознательно куплена у фарцовщика. Для пущей маскировки он нацепил солнцезащитные очки – странное для этого время суток приспособление. Люк почти не лязгнул. Вахтенный матрос наверняка в кают-компании смотрит телевизор. Теперь ногой на борт, рукой за швартовый канат, коленом на причал, рукой за береговой кнехт – и он уже на берегу, берегу чужой страны, чужого мира, если хотите, в другой вселенной. Правда, это еще не все.

Эта продажная страна за выдачу перебежчиков получает дешевую нефть и древесину. Собственно, ее и притащил сюда этот буксир – несколько сотен кубометров родных русскому сердцу сакральных березок, из которых трудолюбивые финны изготовят бумагу и, торгуя ею со всем миром, будут поддерживать в своем «приюте убогого чухонца» весьма приличный европейский образ жизни.

– Главное, не реагируй по-русски. Если окликнут на проходной, просто приветливо махни рукой. Не беги и не разговаривай. Охранник подумает с минуту и забудет. Шпионов здесь никто не ждет. Перебежчики обычно пробираются через болота. Финны хоть и любят стучать, но специально в полицию звонить не будут, не любят внимание к себе привлекать, а если поймут, то пожалеют советских, знают, что у нас за жизнь. Это своего доброго соседа застучать у них в радость, а русский вызывает сочувствие, словно тяжелобольной, а финны добросердечны, – так его инструктировал друг, финский лоцман, с которым они пропили всю ночь, после того как он продал ему коллекцию монет. Говорили на русском. У финского лоцмана бабушка оказалась русской, сохранившей язык, который достался от ее же бабушки по наследству и который она активно внедряла в свое семейство, точнее во внуков.

С лоцманом познакомил Кот. Зачем эта авантюра лоцману нужна была – осталось тайной, на объяснение которой лоцман ответил так: «Поживи с мое в этой Чухляндии, издохнешь со скуки». Сразу видно: русскую кровь финской не перешибешь. Впрочем, прагматичный момент тоже имелся. Лоцман был коллекционером со связями. Ходили слухи о тихом разграблении музея «Эрмитаж» уже тогда. Кто-то наладил устойчивые поставки из подвальных музейных залежей. Ручеек был слабым, но якобы нужен был канал попросторнее. Нужна была прочная связь с обеих сторон. Все это лоцман поведал в ночной многочасовой беседе. Было много водки и много энтузиазма, обращенного в будущее. А будущим была переправка в ЮАР. Обретение свободы, новой жизни, перелом в судьбе.

Он долго бродил по пустому городу, удивляясь одновременно чистоте и пустоте. Пустоте, потому что на родине обязательно кто-то встретится в самый неурочный час, ну хоть любители собак, например. А тут как после взрыва нейтринной бомбы. Никого. Люди!!!

Но он вспомнил инструкции лоцмана и насчет полицейских патрульных машин вспомнил, пошел в парк, посреди которого громадой строгих лютеранских линий возвышалась церковь. Нашел скамейку, едва уселся, как словно прорвало. Первая машина, за ней вторая, какой-то заспанный финн с собакой размером с ладонь. И тут же светофоры вспомнили свое предназначение.

– Пойдем по чашке кофе, тут одно самое раннее кафе имеется.

Он не вздрогнул, а испытал волну, прокатившуюся по телу, мягкую и теплую.

– Здравствуй, Эрки.

– Прывет-прывет. Ага. Доброе утро, хороший советский друг, – он барабанил слова на финский манер.

Сергей улыбнулся ответной улыбкой.

– Хотел спросить: родители не знают и не хотели знать русский?

– Почему? У меня сестра тоже говорит, лучше меня, хуже, не думаю, что хуже. Ну, потому что в Сибири много нефти. Что смотришь? Вот через десять лет скажешь, сидя в своей Африке: был дурак. Нужно было в нефтяное училище поступать. Ладно, залезай и пристегнись. У нас ремень стоит четыреста евро.

Внезапно пришла тошнота. И совершенно нереальный приступ страха. Куда он едет? Зачем? Что он будет делать в этой ЮАР? Он косо взглянул на жизнерадостного финна рядом с ним. Этот человек у себя на родине, а он, что он здесь делает? Куда его везут? Вот именно: везут. Ведь то, что случилось, – это просто какая-то игра, нелепость, в которую он влип, как насекомое в хищный цветок. Нет, это не он. Это не он все придумал. Это просто глупая шутка, которая трансформировалась в какой-то ужас, как тот человек в жука в рассказе Кафки. Какая Африка? Что он там будет делать?! Горло сдавила ледяная рука, и он очнулся. Да. Все это нелепый сон, и его нужно немедленно прекратить. Он ничего не умеет, кроме как рисовать нелепые плакаты с профилем Ленина. Ленина вечно с непропорциональной головой. То больше, то меньше. Напарник всегда рисовал туловище, а он голову. И часто не попадали в соответствие масштаба, так как всегда были пьяны.

Внутренне он увидел свою мастерскую, коморку, заваленную кусками ватмана, пустыми банками из-под краски, каким-то тряпьем, и тут же нестерпимо захотелось туда, сейчас же. И увидеть жену. Он идиот, как он мог все это затеять, что за бред, что за морок. И Кот – как он смог поддаться на этот его припадок. Дома ждет преданная женщина, что она думает все это время и когда еще он смог бы ей все объяснить? Какой рок-н-ролл? Какая свобода? Разве ему было так плохо?

Да, деньги, никому не нужен ни Ленин, ни Карл Маркс, но можно было продержаться какое-то время. Сумел же он продать гараж, а потом, может быть, и завод бы нефтяной заработал, где он трудился годы художником-оформителем наглядной агитации. И не беда, что Ленин никому не нужен больше, придумал бы что-нибудь, он умеет чертить. Что наделал-то? Но остановиться есть время.

– Эрки, останови.

– Здесь нельзя, чуть позднее будет кафе.

Финн как будто без удивления подрулил к тротуару. В его глазах читалось спокойное насмешливое понимание, он молча вопросительно смотрел на сумасшедшего русского на пассажирском сиденье.

Сергей судорожно вытащил из-за пазухи тонкую, плотно сжатую трубочку холста ценою в отцовский гараж.

– Держи своего Айвазовского. Я возвращаюсь.

– Можно только тем же путем. Иначе тебя арестуют. Выдадут потом, конечно. И оштрафуют, наверное, на те же деньги.

– Тем же – так тем же.

Мансарда

– Добрый день. Проходите, пожалуйста. Стул. Кофе?

– Спасибо, я кофе не пью.

– Да? Ну, позже помощница придет, будет вам чай. Та-а-ак…

Шуршание бумаг. Стук ложечки о чашку.

– Представляете, чем определена наша встреча?

– Никоим образом.

– А я так и предполагал. Ха. Все неожиданно, конечно. Неожиданно он умер.

– Позвольте узнать кто и при чем здесь я?

– Сейчас-сейчас…

Шуршание бумаг.

– А вот. Вот хорошая фотография. Это вы?

– Я…

– А рядом с вами кто?

– Ну, кто? Василий Иванович. Для кого-то просто Вася.

– А вы как к нему обращались?

– Обычно Вася, если так, на бегу. А по телефону там или в присутствии других людей – Василий Иванович. Погодите, а кто умер-то?

– А вы не знали?

– Что знали?

– Вот знаете что, все ж таки как изменилось время. Вот иногда слышишь: режим-режим. Вот смотрю на вас. Спокоен. Ни страха, ни раскаяния.

– Раскаяния?

– Да ладно, я пошутил. Утверждаете ли вы, что были знакомы с Василием Ивановичем Бородиным?

– Да, я его знаю. Что значит был? Это он умер, что ли?

– Да, представьте себе, умер. Умер и тем нагло сломал нам всю многолетнюю работу. Да шучу я. Привыкайте. У меня манера такая, театральная. Я, знаете ли, мечтал поступить в театральный. Но как-то духу не хватило. Струсил как-то и от страха подался на государеву службу. Я инициативник, если что, как наш верховный. Но ничего, уже майор, хотя и моложе вас. И пенсия у меня будет побольше вашей. Вы-то, наверное, зарплату всю мимо кассы. Вот лет через десять наступит горькое раскаяние.

– Почему мимо? Часть проводил как положено.

– Да не суетитесь. Мы ж не в налоговой. Мы на допросе в отделении местного КГБ. Тьфу. Бред сказал. Во-первых, не на допросе. Во вторых, не КГБ. Точно. Следите за нами, как и весь многострадальный русский народ. Так у вас говорят. А как Василий вам платил?

– За подряды? Рублями. А как еще? Хотя у нас есть валютный счет. Мог бы и марками. Но это ведь не принципиально.

– Хорошо. Мы к этому еще вернемся. То есть то, что Василий отбыл в мир иной, вы не знали?

– Нет, не знал. Да. А что, в его смерти какой-то криминал?

– Еще какой. Еще какой. Самый что ни на есть криминал. Высший, так сказать. И вы не знали?

– Послушайте. Вася другом мне не был. Но мы были очень хорошо знакомы. Мы работали вместе. И сейчас я, конечно, в шоке. Кто-то мог бы и сообщить. Попрощаться хотя бы.

– Хм. Смотрю вы искренне так. Да нет. В самой смерти ничего нет. Никто не убивал его. Он умер от скоропостижного рака.

– Вот как. Мы не общались почти год. Как карточка «Выборг» приказала долго жить и подряды закончились. Последнее – мы квартиру его сыну ремонтировали. Тогда встречались, да. В Выборге. А с тех пор я его не видел.

– Курите, если хотите.

– Да нет, спасибо. Бросил давно.

– А вот и Люба. Принеси молодому человеку чаю.

– Спасибо за молодого человека. А можно сразу два пакетика?

– Вы вообще выпиваете?

– Да, регулярно.

– А Василий пил?

– Ну, выпивали пару раз вместе, если вы об этом. Довольно сильно. С ним пить было не очень-то интересно.

– Вот как? Поясните.

– Ну что тут? Он хоть и многого в жизни добился, но был, в общем-то, не лишен страстей.

– Так интересно…

– Ну, понты там. Страна понтов, и он был грешен. Любил машинами своими хвастать. Однажды даже зачем-то часы «Ролекс» золотые стал показывать. Как подросток какой-то.

– Так. А еще чем-нибудь хвастал? Ну, например, знакомствами какими-нибудь.

– Я уже и не помню точно. Кажется, Чубайса дураком называл, типа они учились вместе и тот был балбесом.

– Хо-хо. Ну, теперь таких много. Есть даже организация, скорее секта. Это я по секрету вам. Они собираются после смерти выкрасть его тело и сделать чучело. Сорванцы. Га-га-га. Ладно, смотрю я, вы с Василием Ивановичем были довольно хорошо знакомы, поэтому перейдем-ка мы к следующей стадии нашего разговора. Знали ли вы, а может быть догадывались, что Василий был шпионом? Да-да. Резидентом иностранной разведки. Мы долго его вели. Но его кончина спутала карты. Я по известным причинам не могу рассказать. Но что бы вы все ж таки верили. Вот смотрите.

– Что это?

– Имплант, дорогой товарищ. Имплант. Приятный на ощупь, да? Только вчера при вскрытии вытащили из Василия. Да не роняйте вы. Ну что вы в самом деле? Вещь хоть и не хрупкая, но мы еще не полностью все исследовали. Какая-то информация может еще быть. Да. Это радиопередатчик с микропроцессором для накопления информации. Был помещен в тело Василия Ивановича Бородина с целью передачи данных на большие расстояния, что совершенно однозначно указывает на шпионскую направленность в деятельности этого деятеля. О, как я фразеологизьму запустил.

– И на какую разведку трудился Иванович?

– Вот это, дорогой собеседник… гм… мы и должны установить. Хотя, конечно, у нас есть представление. А вот что касается вас. Вы что, думаете, я вам вот тут сказочки рассказываю, чаи распиваю с вами? Я, майор госбезопасности, трачу свое время, сидя в этой душной норе, для удовольствия собственного, что ли? Нет, господин Громов, вы отсель пойдете или в камеру, или, как выпотрошенная рыба, будете выброшены на съедение своей совести и своим воспоминаниям. Что в этом случае для вас идеальный вариант?

– Что-то я не совсем… Да, я был знаком с Василием Ивановичем Бородиным. Да, мы вместе работали, осуществляли проекты городские, финансировалось это, насколько мне известно, городской администрацией с помощью финансового инструмента под названием «Карточка Выборг». Больше мне неизвестно ничего.

За окном наступила осень. Лучшее время поэтов и родителей повзрослевших детей. Вот они, украшенные бантами и букетами, идут по улице города. Слегка гордые. Чуть возбужденные. Немного растерянные. И где-то счастливые. Впереди запах новых учебников, повзрослевшие лица одноклассников, неповторимый, недомашний вкус еды из школьного буфета. Как быстро летит жизнь. Неужели так было для всех и всегда? Или это наш мир, как космическая ракета, движется с ускорением, чтобы оторваться от земли и полететь. Куда? Зачем? Вася умер. Вчера еще говорил. Раз министерство подписало продление, значит, навсегда. У них временное всегда вечное. А значит, и я буду всегда. И вот умер. Он-то имел в виду, что будет всегда нужен и важен как человек, который может поделиться не своими деньгами. Такие всегда важны и нужны, причем почти всем. А раз, и умер.

– Ну что? Вспомнили что-нибудь важное?

– Да нет. Так. Неожиданно это все. И я, собственно, не знаю, чем я могу быть полезен.

– Вот смотрю я на вас, господин Громов, и все больше овладевают мною смутные сомнения, что вы шпион. Никакой вы не шпион, и даже потенциально. Но что-то вы скрываете?

– Скрываю? Вы о чем? Что мне скрывать-то. Мне заказывали работу, я ее делал. Ну да, с налогами там. Но вы сами сказали, и вообще понятно, что к вашей конторе это не имеет отношения. Так ведь?

Молчание. Долгое. Слышен звон мухи под потолком. Веселые детские крики за окном, шум машин, какие-то далекие гудки. Музыкальный мусор города.

– А давайте-ка вы расскажите какую-нибудь историю про Василия Ивановича. Личность его была неординарная. Со многими контактировал. Нами зафиксированы контакты и с криминалом, и с чиновниками администрации, и даже со священнослужителями, хотя сейчас это какая-то редкость. Короче, вспомните что-нибудь веселое.

– Ну, не знаю. Если с церковью, то было одно дело, но это скорее не про него.

– Ну, расскажите.

– Ну, мы ремонтировали церковь нашу, тоже, кстати, за деньги с карточки «Выборг». Суммы были выделены незначительные, поэтому ругались с настоятелем, ну там за то, что не полностью убирали штукатурку бывшую со стен. А там храм наш исторически неправильно был поставлен. На плавуне его поставили, при Екатерине строили. Там, в то время, как сейчас, всяких жуликов было навалом, ну и он не держал штукатурку, трещины неизбежно появлялись, только если стены металлом обшить. Помню, с колерным бланком пришел к настоятелю, а это местные архитекторы колерный бланк сделали. А он говорит, поп то есть: «Что ты мне храм хочешь раскрасить в цвет женских трусов?»

– Константин, мы, кажется, отвлеклись.

– А, да. Ну, во время ремонта вдруг Василий появляется и говорит: «Будем купол золотой делать». Я удивился: денег на замену дверей нет, а купол вдруг золотой. А мне Вася говорит: «Был у мэра. Передал просьбу настоятеля о золочении купола. А мэр и отвечает, бывший коммунист, кстати, и замполит дивизии: „Вася, нахрена мы живем на этом свете, если даже купол золотым сделать не можем, если в то же время деньги на это есть. Так что ищи, как решить проблему“. Ну, я и нашел в Челябинске сплавы эти под золото».

– Константин, мы, кажется, отвлеклись.

– А, ну, конкретно про Васю? Ну, есть одна смешная история. Мне знакомый бандюган рассказал. Мы с ним в институте учились вместе, он потом подался в гангстеры. Встретились случайно. Слово за слово. Нашли общих знакомых. История такая. Питерская братва искала новые рынки. Ну, места приложения сил и специфических умений. Каким-то путем на Василия вышли. Он вообще был, как вы знаете, довольно общительным человеком с разносторонними связями. Да что я вам. Вы же и сами все про него знаете. Пригласили его в Зеленогорск на встречу с лидерами ОПГ питерскими, у них интерес к Выборгу проклюнулся. Пригласили прочитать лекцию о перспективах развития приграничного города Выборга. Тогда, конечно, деловая активность была не чета сегодняшней. Сейчас московский капитал все оккупировал, а раньше и с таможней было проще, и вообще все развивалось, все росло, как в джунглях после дождей. Все уже собрались в ресторане «Олень». И вот подруливает Василий. Там в ряд черные блестящие признаки процветания новой жизни. А Василий на желтом запорожце. У самого в то время уже парк был целый. И «мерседес» последней модели, и БМВ, и даже раритеты с конца 1950-х, которые денег стоят, что десятка шестисотых. А он на «запоре». Охрана, конечно, подбегает. Слышь, мужик, заблудился, да? А он им открытку-приглашение под нос. Ну, и мне мой приятель-бандюк рассказывает: «Охранники, обалдевшие, тогда ведут такой диалог: „Это ж надо, какой крутизны мужик подъехал, все на „мерсах“, а он на „запоре“. Видно, главный“. Вот такая история.

– Забавно, конечно. Но не то, что бы я хотел.

– Ну, извините, но шпионской деятельности Василия я не наблюдал.

– А вот я вам сейчас фотографию покажу, а вы мне расскажите, что да как.

– Что это?

– Это мансарда, которую вы, Константин, в лице вашей фирмы возводили на чердаке дома по улице… Э-э-э… Карла Маркса. Вот. Будете отрицать, что возводили?

– Возводил. Хорошо помню. Был мороз тогда. Трубы несколько раз замерзали водяные. Приходилось разбирать.

– А троса тоже вы заводили?

– Какие троса?

– Вы видите, эта комната, которую вы не отрицаете, что возводили, висит на тросах.

– Я не имею к этому никакого отношения. Вот на фото, да, внутренний интерьер, это мы. А как она на тросах? Немыслимо. Надо Сергея спросить. Это мой друг и компаньон, если что. Но, думаю, он тоже будет в шоке. Дайте-ка еще посмотреть… Вообще не понимаю. А зачем? Ну да, понимаю, кажется. Вибрации голоса. Чтобы не прослушали. Вася – шпион. Немыслимо.

– То есть вы подобную конструкцию не возводили?

– Разумеется, нет.

– Совсем не разумеется. Документы сохранились? Чертежи?

– Да какие документы? Какие чертежи на строительство частной мансарды? Вот у Василия да, разрешение было на строительство. Тогда многие кинулись чердаки застраивать, но разрешение получить было трудно. Но не Васе.

– Вот как.

– Ну да. Он же распорядителем этого фонда был. Карточка «Выборг». Финские туристы могли без визы заплатить небольшой сбор и посетить их бывший город. Бензин там. Водка, проститутки. Некоторые и в Питер ездили, кто покультурней. Никто их из дорожной полиции не трогал. Суммы набегали немалые. Ясно, что к Василию всегда была очередь просителей разного рода, из чиновников в основном, хотя решение о выделении денег не он принимал, а мэр и его заместитель. Но я скажу так. Вот распоряжались деньгами с этой карты три человека. И я так понимаю, могли присвоить эти деньги, ни перед кем шапку не ломая. А мы с помощью этой карточки десяток больниц и школ отремонтировали, и купола золоченого на соборе отродясь не было, с екатерининских времен. А это все бывшие коммунисты.

– Меня, вообще-то, политические взгляды ваши не очень тревожат. Я по другому ведомству. Меня интересует, кто конструкцию эту на крыше создал. С какой целью – вы и сами догадались, а вот кто монтировал – жгуче хочется знать. И если вы врете, то это срок, Константин. Немалый. Пособничество врагам государства называется. Срок для вас и для вашего Сергея.

– Могу только повторить, что сам пребываю в удивлении, граничащем с недоумением. Как вообще это возможно было сделать?

– На этой прекрасной ноте и расстанемся на сегодня, но не навсегда. И хотя я почти верю, что вы ни при чем, однако что-то вы скрываете. Нас все ж таки учат в системе, не все еще разложилось. А вот что вы скрываете, мне бы хотелось знать.

А скрывал он вот такую же осень. Только в Хельсинки, в чудесном парке, с запахом прелой листвы и первого льда в темных лужах. Да, многие моряки знают, что лед пахнет. И он на всю жизнь запомнил свою первую навигацию, ожидание ее на судне у причала и острый запах тающего льда перед первым рейсом в эту тихую и чудную страну Финляндию. Со спокойными улыбчивыми людьми, с правильным размеренным городским движением транспорта, с ароматом тонких духов в частных магазинах и сытным, аппетитным запахом неведомой на его родине пиццы.

А теперь они сидели на террасе деревянного ресторанчика, то ли уцелевшего, то ли стилизованного под довоенную архитектуру городов Финляндии. Он знал, что Василий позвал его не просто так. Общих дел уже давно не было. Президент на бегу, на коленке ликвидировал фонд «Карточка Выборг», и теперь они были просто знакомые люди, не связанные почти ничем, кроме общих воспоминаний о работе. И тогда Василий сказал. Просто, без всяких эмоций:

– Я скоро умру. Рак, знаешь ли.

Они затем молчали оба довольно долго. А она прошла рядом. Точь-в-точь как в рассказе «Снега Килиманджаро». Он даже голову повернул в сторону тени, точнее дернул шеей, но тут же остановил движение.

– Собственно, тебя я позвал по одной причине. Предупредить. Они остатки денег на счету попытаются украсть. Да украдут. Никто их не остановит. Но тебя, возможно, будут расспрашивать. Другие люди, не они. Ты не говори ничего, если сможешь. Если сможешь, конечно. Дело в том, что так может случиться, что начнут под семью мою копать, а мне этот хвост в этой жизни оставлять не хочется, не должен я что-то оставлять такое. Эта просьба ни к чему особо не обязывает. Но я, как любой нормальный мужик, стараюсь убрать за собой. Ты же помнишь, кем я был. Портфельный инвестор, это еще до карточки. Вылез, помню, из поезда Питер – Хельсинки. А в кармане сто марок. И напутствие бывших одноклассников по институту, одногруппников. Все как один майоры нашей доблестной спецслужбы, с жадными глазами и проворными руками. Но ничего. Справился. Получил портфель инвестиций для нашего русского бизнеса. А карточка – быстро как-то и неожиданно. Что-то совпадение велико. Не успел диагноз получить на руки, а через неделю карточку прикрыли. Ну да ладно. Мне сейчас Надю нужно защитить. Там же ни у кого совести нету, ну селекция такая отрицательная. Помнишь, мы о судьбах Родины говорили? Я думаю, до тебя не дойдет, но лучше вообще ничего не говори – ни о работе, вообще ничего. В нашей стране, ты знаешь, сам на себя не наговоришь – и будешь в порядке. А если сдуру откровенничать начнешь по русской привычке, тут и начнешь себя в паутину заматывать. Одно слово неосторожное, второе.

– Да я, собственно, никаких секретов не знаю.

– Это понятно. Но я все ж предупредил. Дал совет. Дурацкая привычка, Страна Советов. Помнишь, канадцы играли с нашими, и против них вышла команда «Крылья Советов»? Они чуть головы не поломали. Знаешь, Костя, почему я боюсь смерти? Надю я так люблю, что мне страшно с ней расставаться на такое долгое время.