Текст книги "Выборг. Рай"

– Ты бывал там недавно? Ни один дом не уцелел.

– Да уж.

– Вот здание бывшей фабрики «Маяк». В самом начале Крепостной улицы, на углу Соборной площади стоит уже лет десять. Я уже и инвесторов нашел, и владельца отыскал. Убили владельца. Теперь опять не понятно, где документы.

– Ну времена.

– Спасибо, часть дорожного покрытия уцелела. То ли выдохлись, то ли дорого гранит выковыривать.

– Наверное, дорого.

– Зато вот Кнутссона отыскали, водрузили. А стыдоба-то какая, Крепостную улицу перегородили и пост поставили, чтобы финская делегация не пошла туда. Позорище. Будто они и так не знают.

– Знают, конечно.

– Слышал, в Новгороде стена упала, замковая?

– Во Пскове.

– А точно, во Пскове. Да какая разница. Там быстро восстановят. Там ребята из «Памяти» такой вой подымут.

– Эти могут.

– А наш город – такое ощущение, что он как посторонний предмет в лавке старьевщика. Или непереваренная пища, которую нужно отрыгнуть этому безумному змею имперскому.

– Ну, чужой, конечно.

– Посмотри, нигде в России таких городов нет. Калининград – но там не уцелела так городская архитектура. Это же чисто западноевропейское чудо.

– Чудо, точно.

– И всем наплевать и перед европейцами не стыдно. Я был на последнем совещании городском. Они мне в лицо кричали: «Нам пох…» – «Это газета „Хельсинки Саномат!“» – «Нам пох…»

– Им действительно пох…

– Говорят, Выборг в какое-то утраченное наследие европейское занесли.

– Ну а толку?

– Юра, помоги.

– Ну, артисты, предположим, согласятся подработать. Но где деньги на интерьеры взять?

– Ну ты же на театр нашел.

– Андрей, ну ты же вроде умный человек.

– Ну представь. Сколько туристических автобусов. Как только мы создадим этот театр ужасов, они же все потянутся туда. И деньги потекут рекой. В Гамбурге очередь нужно с утра занимать. Я вот на немецком ни черта не понимаю, а и то так увлекся, что чувство времени потерял. Вышел, думал час. А нет, представление длилось три часа.

– Андрей, не будь наивным. Негде мне денег взять. Этот мой театр я через минкульт протягивал, там хитрожопые фонды и одноклассники по театральному училищу. А здесь что? Ты хоть понимаешь, что денег на одну постановку столько нужно, на весь этот свет, костюмы. Ты что, думаешь, этими билетиками все покрывается? Ха-ха-ха. Да у меня столько театральных премий международных, и все равно, если бы не этот дотационный насос, давно бы все по миру. Красивая идея. Театр ужасов в средневековом Замке. Постановочное действие, городская история злодейств. Трупы, встающие из гроба, наводнения, туристы мокрые. Да, наверное, само-то представление и окупилось бы. Но где взять начальный капитал? Ты к местным-то обращался нуворишам?

– Да, обращался. Они вот ресторан напротив Замка решили построить на месте бывших пороховых. Тоже идея неплохая. Еле уговорил двух манекенов посадить у входа. Русского солдата и шведского, с кружками пива. Не хотели. «Дорого», – говорят. Еле уговорил. Теперь это культурно притягательный объект. Автобусы с финнами постоянно. Оттуда хороший вид на выборгский Замок. Пусть любуются на ржавую кровлю с дырой.

– Говорят, на следующей неделе президент приедет, будет там ужинать.

– Да, я тоже слышал. Даже знаю, что корюшку заказал.

– А вот ты к президенту-то и подойди: «Господин президент, вон на ресторане какая кровля, с пластиком, вечная, а на Замке крыша провалилась. Вам же, наверное, стыдно?» Послушаешь, что ответит.

– Да кто меня-то подпустит к нему? Вон местный депутат, владелец этого заведения, вторую неделю кандидатуру согласовывает, чтобы поприветствовать.

– Ладно, Андрей, давай-ка ты посмотри мой моноспектакль. Думаю, тебе понравится.

– Когда?

– А прямо сейчас.

Внезапно свет погас, и Андрей оказался в полной темноте. И длилась темнота долго. Он уже стал дремать под тоскливые размышления о бесполезности своих усилий, когда в темноте появилась точка света. Она стала расти, набухать, как в замедленной съемке про растущий бутон цветка. Андрей увидел белое лицо человека, на которое падала тень от черной широкополой шляпы. Потом проступила из темноты вся фигура человека, одетого в забытую одежду – смокинг. Только рубашка на человеке была не белая, а черная. Двумя руками фигура опиралась на белую палку, с которой обычно ходят слепые, только ручка у палки была из желтого металла, скорее всего из золота. Человек, не поднимая головы, произнес:

– Вот и встретились.

– Кто вы? – неожиданно хриплым голосом выдохнул Андрей.

Он хоть и не видел лица полностью, но что-то неуловимо говорило ему, что лицо знакомо.

– Юра, ты, что ли?

Человек поднял голову, и они встретились глазами. Это был артист из клипа «Короля и Шута», известный артист, много играет в кино.

– Нет, это не я, – произнес человек.

Резкий свет белой лампы делал лицо его пронзительно белым, и оно как-то медленно, тягуче менялось. И Андрей понял: это не он, не тот носатый актер. Человек смотрел ему прямо в глаза и опять повторил:

– Вот и встретились.

– Да кто же вы? – почти спокойно произнес Андрей.

Он помнил, что находится в театре и смотрит моноспектакль, но лицо человека, артиста, было как-то удивительно и почему-то болезненно ему знакомо. Хотелось немедленно это понять.

– А ты помнишь то раннее летнее утро? Родители не разрешали тебе кататься на велосипеде далеко от дома, а ты укатился. Нарушил запрет. И укатился прямо по набережной и прямо к мосту, где и увидел меня. Помнишь?

– Да кто же вы?

– А сейчас поймешь. Помнишь эту отметину, эту дыру в крыше Замка, ты меня еще пожалел тогда.

– Помню, – срывающимся голосом ответил Андрей. – Помню.

Воспоминания шестилетнего ребенка властно вторглись в него. Боль от увиденного. Жалость к Замку как к раненому живому существу. Он весь задрожал и покрылся испариной. В голове пульсировала одна мысль: «Этого не может быть». Удар сердца, и опять: «Этого не может быть». И удар сердца. Это бред. Это может помнить только он, Андрей Новотерский, и никто другой. Это его воспоминания. Его, и никого другого.

– Кто вы?

– Кто? Известно кто.

Человек медленно стащил с головы шляпу, и на голове его обнажилась рана: в обрамлении темно-коричневой засохшей крови зияла черная дыра.

– Кто? – повторил человек с ужасной раной на голове. – Замок, кто же еще.

Андрей закричал и вскочил, роняя стул. Он бросился бежать, спотыкаясь о какие-то предметы, путаясь в кулисах или занавесках. Он чудом отыскал входную дверь и выскочил в белый свет. Он не помнил, как добрался до Крепостной улицы, как шел по ее центру, не опасаясь машин, которые давно уже здесь не ездили. Остановился он только у памятника Кнутссону и только здесь смог перевести дух и привести мысли в порядок.

Он купил чашку кофе в небольшом кафе нового типа – щель в доме. Сел на одинокий незанятый стул и произнес вслух, ни к кому не обращаясь:

– Я сделаю это.

Потом его мысли ушли куда-то вбок. Он вспомнил историю, точнее историческую байку. Как меняли друг друга памятники. Пришли русские в первую финскую войну и убрали Кнутссона, но водрузили Петра. Потом вернулись финны, убрали Петра и водрузили Кнутссона. Затем опять советские пришли, убрали рыцаря, первого правителя города, и вернули русского царя, победителя и захватчика города. И наконец, наступило время и они оба с расстояния в километр смотрят друг на друга, два памятника, которые чудом, и ведь точно чудом, уцелели, которые не переплавили. Новые времена, они наступили.

– Крепче закрепи. Человеку с километр лететь. И ты, Андрей, в полете не шевелись. Лишнее все из карманов. Даже ключи. И пусть в туалет сходит, и жрать ему не давайте.

– Но курить-то можно?

– Кури. Хотя в твоем «Норде» смолы с килограмм.

– Нормальные сигареты.

Молодые парни суетились вокруг него, как муравьи над добычей, упавшей в муравейник с неба. Они обвязывали его тугими пластмассовыми веревками, легкими, но очень прочными. Нужно было так обвязать тело архитектора Андрея, чтобы по прибытии на место он смог быстро освободиться от этой чудо-машины. Дрон с грузоподъемностью в шестьдесят килограмм – это было то, что составляло основной капитал компании молодых блогеров-журналистов. С недавних пор дела пошли в гору. Кто же знал еще год назад, что так можно неплохо зарабатывать. Рекламодатели стали слетаться как мухи на говно. Эта брутальная фраза почти точно отображала то, что стало твориться в пространстве Интернета, в новой реальности, созданной людьми. А еще сомневались, есть ли параллельные вселенные.

Они провели первые испытания дрона, купленного в соседней стране Эстонии. В журналистике расследований это был прорыв. Репортаж о коттеджах на берегу озера, из которого люди города Выборга получали воду, имел ошеломляющий успех. Пришлось ставить охрану не из бывших тюремщиков, а из действующих ментов. А кому хочется пить воду, в которую поступают сточные воды из бань и бассейнов местных нуворишей. Ну и что, что у них локальные канализационные очистные, кто видел эти результаты очистки?

Тысячи, десятки тысяч подписчиков, почти миллион посещений и, конечно, реклама мыла, презервативов и отдыха на острове Родос.

Но теперь это будет сенсация. Архитектор города Выборга прилетит на дроне прямо на ужин к президенту и расскажет ему без посредников, как медленно и неумолимо разрушается средневековая жемчужина – город Выборг. Город, где жили финны и шведы, немцы и норвежцы, и прибалты, и, конечно, русские. Город, который торговал и строил, создавал архитектурные шедевры, воевал, переходил из одной империи в другую и который сейчас умирает. Все это скажет ему Андрей, все это он расскажет и потом повторит этому человеку с незаживающей раной.

Врачи отшатнулись от кровати, опутанной шлангами и трубками, как по команде, одновременно.

– Все, можно отключать. Больше ничего нельзя сделать.

– Ну, зови этих сероглазых. Что-то он на террориста-то не похож?

– Да говорят это местный, какой-то архитектор. Пошутить решил. С президентом. Ну, снайпер его и снял. А дрон с трупом так и приземлился.

– Да, прикрышевался.

– Как это?

– Ну, опустился на крышу Замка. Мост перекрыли. Час снимали с крыши. Прямо в дыру угодил.

– Да уж, как себя помню. Как была эта дыра в Замке, так и лет пятьдесят прошло.

Гангстер

Матушка назвала меня Сашей. А люди – Александром Казанским. Я гангстер. По-русски – бандит. Бригадир одной очень влиятельной, могущественной криминальной структуры. Был. Потому что я убит. Я лежу, и мои остановившиеся глаза направлены в небо, серое ленинградское небо, туда, куда я скоро отправлюсь.

Я не испытываю жалости к себе. Не испытываю раскаяния. Точно знаю, что так и должно было произойти. Кто-то давно уже начертал это небо, меня с дыркой в груди, мое расстегнутое пальто, откатившуюся в сторону черную шляпу, струйку крови, выползающую из-за спины, словно маленькая красная змейка. Так и должно было случиться, я всегда это знал, а сейчас знаю точно как, в мелких деталях. И ничего другого.

Сейчас меня занимает лишь мысль о том, долго ли я буду так лежать и думать. Впрочем, слово «занимает» не подходит. Меня вообще ничего не занимает и не интересует, что происходит сейчас. Не волнует и неинтересно, кто и почему меня заказал. Почему-то совершенно не тревожит мысль о домашних. Куда-то испарились все страхи, что были со мной с детства, совершенно не занимает главный страх. Страх одиночества. Его больше нет. Немножко грустно и как-то печально, но с примесью улыбки что ли. Трудно описать. Я лежу неподвижный, а люди двигаются быстро, тенями проскальзывают мимо, тенями, как от птиц в яркий день. И я знаю, что время для меня течет по-другому, чем для них. Наверное, скоро кто-то обратит на меня внимание и с моим телом будет суета, меня понесут, будут везти то ли в морг, то ли в больницу. Но сейчас я могу лежать, ни о чем не беспокоясь, вспоминать то, что было недавно. Только что ушедший день. Вот слышал, умирающие видят всю прошлую жизнь. У кого-то, может быть, и так, а мне почему-то вся прошлая жизнь неинтересна, словно никогда ко мне отношения не имела, а вот интересны ближние воспоминания, то, что случалось недавно.

Я опишу свой последний день на этой Земле, в этом мире, который уже скоро покину. Для кого опишу? Не знаю. Но я этого хочу. Это почему-то нужно. Последний день жизни вспомнить в мельчайших деталях. Это чрезвычайно важно. Может быть, это как пропуск, по которому Там делают оценку или выводы обо мне. Наверно, скоро узнаю.

Утро было обычным, за исключением того, что умер Мазагоев. Умер как гопник, в больнице, от множества повреждений и переломов. Разбился на машине. При этом и водитель не пострадал, и ребята на заднем сиденье новенького «мерседеса». Все были пристегнуты, а он нет, в дождь, в темноте осеннего вечера. Кто-то на встречке ослепил фарами. Нужно еще найти и разобраться. Мы с Мазагоем близки не были. Но коттеджи строили в одном поселке. Это я решил, чтобы мы с ближней братвой строились вместе. Удобно и безопасно. Никто не сунется, если что. Многие родителей перевезли, пусть старики потешатся, проживут на финише в тепле и уюте. Заслужили за годы страданий в совке. За годы страданий и служения красному змею. Все соки из них высосал, сами как сушеные листья, даже похожи друг на друга. А результат? Ни тебе пенсии, ни уважения. Повезло, у которых дети есть. Такие, как мы. Теперь наше время пришло. Я его называю время смелых. И служим мы не идеям, а самой жизни, и даже не служим, а берем по праву сильных.

Мазагоев – чеченец, скоро родня приедет, скорее всего, привезут кого-то из родственников вместо него. Кто же оставит дела в большом городе. Это в их природе. Один зацепился, и вся родня по протоптанной тропинке. Везде на Кавказе так. И на всем юге. Ну и правильно. Так лучше. Мне такое правило по душе. Там, где преемственность и родственные чувства, там нет почвы для предательства.

Вон в гражданской войне вся армия Буденного на этом строилась. Рубили вот только друг друга за чужие интересы, за интересы евреев в основном. Я много читаю про революцию, люблю. Сейчас похожее время. Кто был ничем, тот станет всем.

Утром, как обычно, на стройку. Никому доверия нет. Все нужно контролировать. Потому как русский народ смел и отважен. Вот архитектора нанял, руководить строительством. Очкарик, интеллигент, с высшим образованием. Все, как положено. Думаешь: чего волноваться, такой не подведет за такие-то деньги – в сорок раз больше, чем в своей конторке занюханной получал. И что? Пристрастился играть в карты.

Начали копать траншею под кабель, ну и вскрыли канаву, где дренажные трубы должны лежать. Архитектор этот проект разрабатывал и сам подрядчиком выступал. Я эти трубы видел. В мелких дырках, как положено, для отвода грунтовых вод. Только в земле их не оказалось. В смете есть, а в земле нет. Вот повели сейчас болезного. Каждый день как на работу, под охраной. Описывать, что, где и сколько украл. Мертвец. Надо же думать, кого ты решил кинуть. Ладно бы чинушу бывшего совкового – не страшно, там вор на воре. Но не братву же. Это лютый поступок, никто не простит. На деньгах, которые берешь своими белыми лапками, кровь человеческая. Мы за эти деньги сражаемся как на войне, нужно это понимать и иметь совесть, а если забыл, что это такое, тогда страх вместо нее. Ну, а если и страха нет – твой билет на пребывание в этом мире аннулирован.

Когда мы подъезжаем на своих черных внедорожниках, работяги уже стоят как на параде. Не я придумал. Как-то само так вышло, смешно, но напоминает армейский смотр. Армейское это правило, даже в Афгане во время боев всегда построение, чистые подворотнички, оружие почищено, форма без грязи. Положено, дисциплина. Не будет ее, смерть быстрее найдет. Ну, тут мирное время, но дисциплина нужна, а то каждый второй, как бесстрашный архитектор, будет вместо труб сыпать битые кирпичи и мусор, называя это дренажом.

Я еще издалека увидел: что-то не то. У меня взгляд памятливый, помогает в работе. Вижу: ну чего-то нет, что было вчера. А когда понял, внутри словно лопнула струна.

– Кто это сделал? Кто спилил березу?

Молчать долго не будут. Все равно сдадут. «Зачем ты это сделал?» – это хотел спросить, но не стал. Какая мне разница зачем. Я люблю деревья. Деревья никому ничего плохого не делают, медленно и упорно цепляются за эту жизнь. Выживают, борются без суеты, уважаю.

Достал ТТ. Он сразу бросился бежать, глупый электрик. И петлять начал. Насмотрелся фильмов, видать. Ну а что. Правильно. По бегущему человеку попасть трудно, а тут еще как заяц. Я раз пять выстрелил. Ну не целился, конечно, так, для порядка. Зачем совершать необдуманные поступки, на которые тебя никто не уполномочивал? Мало ли что в твоей голове. Тут не ты решаешь, ненужная глупая инициатива – первый шаг на тот свет.

Смотрю, люди белые стоят, строители, только бы не обоссался никто. Не люблю я эти проявления слабости. Но поверили, что за дерево, спиленное по дурости, могу убить. Полезный урок. Пошли в дом. По пути остановились, посмотрели, как бетонируют бассейн во дворе. Люблю с раннего утра в воду, и отец любит. Скоро будет нырять по утрам.

– Здесь нужно гидроизоляцию не наклеивать, а наплавлять.

Обернулся. Новенький. Сантехник. Тоже из бывших ученых. Все, кто руками хоть что-то умеет, в строители подались. Новая власть, за которую они годами на кухнях митинговали, почему-то перестала платить самым умным и образованным. Не всем, конечно. Те, кто эту власть устанавливали, они же ее и сосут, как телки мамку. А на всех сосков не хватает. Закон жизни. Иногда постигается только через жестокие страдания. Ну да ладно, вечером будем философствовать за рюмкой коньяка, а пока нужно дело делать.

У меня для таких кукушек из часов фраза есть. Сам изобрел. Работает безотказно.

– Вот ты и сделаешь.

Дружный смешок прокатился. Эти-то ветераны-строители уже научены, будут теперь наблюдать за страданиями сантехника-ученого. А то советы давать – дурная и безответственная привычка, родовое пятно совка. Страна Советов.

В мире денег, в котором мы теперь живем, совет грамотный денег и стоит. А так языком мести – это как дрочить в присутствии женщины. Глупо и отвратительно и должно быстро и примерно наказываться. Что и происходит у меня. Смотрю, ребята мои быстро запомнили, хозяева коттеджей. И как результат – и косяков меньше, и работа быстрее пошла, и вообще как-то все организованней стало. Я это вижу без особого напряга. У меня на это глаз наметан. Стройка идет нормально. Не то что поначалу. Когда нужно было иметь дело с осколками контор совковых, всех этих СМУ, ремстройгрупп, контор, погрязших в пьянстве и технологической отсталости. Как вспомню, что они мне водонапорную башню предлагали для водоснабжения вместо скважины, смех разбирает. Грибы конторские поганые. Разбежались куда-то все теперь со своими кульманами-ватманами, сплошь еврейское племя. Нет, я не антисемит. У меня даже в приятелях ходит Гоша-еврей. Очень грамотный и хороший пацан. Но почему-то во всех этих совковых дырах, где можно было годами бить баклуши, всегда сидели представители иудейского племени. Загадка.

Подошли к причалу. Отсюда хорошо виден Выборг, бывший город финский. Замок знатный, купола церквей и заводские трубы. Трубы – лишнее. Надо бы посносить, когда городок этот приберем к рукам. Этот человек грамотный, Василий, говорил на сходняке, что перспективы хорошие: город и окрестности могут в дальнейшем стать особой экономической зоной, а это серьезные перспективы, в Европу можно как к себе домой приезжать. И бизнес, и отдых. Правда, бизнес нужно еще придумать. Вокруг нефтепродуктов такая пляска идет, что в круг танцующих и не протиснешься. Шеф вон целую компанию топливную организовал, и то говорит, за горло схватили мертвой хваткой. Понятное дело, генералы жрать хотят пуще прежнего. Раньше в совке получат на народные деньги хижину дяди Тыквы, и то ближе к пенсии, а теперь меньше трех этажей не строят. Дураки. Это потаскайся-ка вверх на третий, вниз на первый, и так весь вечер. Ну откуда у лампасов мозги? Он вот в той же Финляндии, в Швеции посмотрел бы. Одноэтажные в основном. Потому как не в Японии, земли много, чего лепить этажи как у цыган. Ну а с отдыхом лучше дома. Побежали поначалу совки в Турцию, к арабам, все включено. Наберут тарелку – колбаса по бокам тарелки свисает, не сожрать, так и оставляют, сидят с выпученными глазами. И противно, и стыдно. Все включено – говно включено для людей из Рашки. Пиво говно, виски говно. Теперь вот успокоились, кто побогаче. Мальдивы, Канары. А ему здесь нормально. Грибы в лесу, рыба в заливе, фрукты в саду, овощи в теплице. Все свое, привычное и родное. Тошнит уже от креветок и мидий.

Яхту, конечно, поприличней нужно. Совсем облупилась. Теперь в нормальных кругах люди не машинами, а яхтами меряются. Хотя в круги эти еще попасть нужно. И уцелеть там. Вот где жрут-то друг друга. Пора, пора уже эти войны сворачивать, пора научиться разговаривать. Людям для того и язык дан, чтобы друг друга слушать и понимать интерес другого человека. Сложно это. Когда он сказал вот так вот о своих мыслях, шеф как-то странно на него посмотрел. Понятное дело. Куда легче братков послать на взаимный убой.

Только времена меняются, шеф. И кто раньше поймет, что грамотный еврей адвокат посильнее будет гранатомета, тот правильную позицию в этой жизни и займет. А кто по старинке будет рассуждать, для тех гранита полированного в стране хватает. Недаром эти подмосковные к нему стали подкатывать: поговорим да поговорим. Да только риск таких переговоров за спиной известен. Это от шефа должно исходить, лучше в таких делах инициативу не проявлять.

Вернулись в дом. И сразу настроение ушло. То, что мебели в стране не купишь за любые деньги, – это факт, но вот ведь появились рукоделы. Ему ребята эти с Выборга понравились. Слушают внимательно. Делают толково. Вот стол дубовый с табуретками. Солидно, нормально. Пацаны засмеялись. Такой табуреткой уэбешь, мало не покажется. А вот мебель в прихожей – ему цвет не понравился. Он просил кардинально красный цвет. Видел в одном журнале, захотел такой же оттенок. Вы разберитесь и делайте, как просили.

Вот этот, в очечках телепузик, тычет ему бланк колерный с его подписью. Покуй подпись. Мало ли что он подписал. Это же не протокол ментовской. Отвернулся, бросил коротко:

– Я такой цвет не заказывал.

Что делать будут? Да не знаю. Это их, лепил мебельных, дело. Не исправят – мастерскую сожгу, хоть и понимаю: ребята старались, сами все по дощечке, по винтику. Не то что эти прихватизаторы, комсомольцы хитрожопые. Но иначе нельзя. В таком вот лесу живем. Джунгли называется.

Теперь пойдем баню смотреть. Вот с баней он, конечно, перемудрил. А может быть, и нет. Сейчас не понять. Увидел на выставке строительной и не мог сдержать себя. Во-первых, это туя, канадский клен, запах – такого нет ни у одного дерева, во-вторых, конечно, сделано классно. Как такое можно из дерева. Гнутые доски, все в орнаментах – не описать, как янтарная комната, только в дереве. Пришлось из Финляндии тащить, и баня – ценой в средней тяжести коттедж по деньгам. Шеф в последний раз приезжал в гости смотреть, как у них тут поселок растет. Увидел его баню и без улыбки так сказал:

– У тебя баня покруче, чем у директора Киришского завода.

С директором этого нефтеперерабатывающего завода у шефа завязки плотные, вот и подумаешь, как теперь быть. Не дарить же шефу баню, это же не жеребец какой-то, а баня. Холопство какое-то получится, братва не поймет. Короче, выпросил у всевышнего себе проблему на голом месте. С другой стороны, если себе ничего радостного не позволять, кой черт тогда вся эта жизнь. Но шефу что-то дарить придется, это точно. Но вот что? Лучше мысль подарить толковую, а у него она есть. Не своя, конечно. Он уже не раз себе говорил. Нужно с умными ребятами общаться, таких среди еврейской молодежи много сейчас, поэтому, когда ему предложили выслушать одного такого, согласился сразу. Фамилия у него странно-смешная – Лемухлехис. Греческая, что ли, но приятный парень. Не лебезил, сразу изложил суть, правда, попросил много сразу. Вот его-то он шефу и предложит, потому как идея, на его взгляд, проста до жути, а в простоте часто и скрывается удача. Грузовики можно транзитные заправлять бензином у шефа, а бумаги делать, как будто в Финляндии заправка. Разница на топливо в цене огромная. И не подкопаешься – ни таможня, ни фирма, логистикой которая занимается. Нужно, правда, в этой фирме кое-кого уговорить. И еще нужно, чтобы не протекло, но это уже его забота. В таможне никто инициативу проявлять не будет – мерить уровень топлива там, накладные на солярку. Там ребята спешат насосаться, как клопы, и отвалить. По всему, недолго этот таможенный рай продлится. Москва, по слухам, уже усы оттопырила, да разве скроешь, какой бюджет проходит мимо их жадных морд. Это они еще не все в столице вытоптали и не все распилили. Вон ходят слухи, градоначальник лысый дорогу кольцевую вокруг Москвы заузил на пять сантиметров и стал миллиардером. А таких тем там полно, в сердце нашей Родины. Но всему есть конечная остановка. И сюда попрут полчища с портфелями денег. Портфельные инвесторы. Пидоры все как один. И не только евреи. Вася этот выборгский так точно русский или татарин. Он, когда к нему в гости заезжал вчера, то, дурачок, почему-то испугался, хотя и дел у них общих не было. Так, проезжал мимо. Заглянул по знакомству на чашку кофе. Ну, может быть, что-то интересное еще узнал бы, помимо лекции той в Сестрорецке. Вася тогда выступил забавно – на запорожце подъехал. Потом гляжу в окно этого дома правительственного, а под окнами местная братва.

Все бритоголовые, все в черных куртках. Человек пятьдесят, наверное. Посмотрел на Васю, хотел что-то сказать грубое, а потом передумал. Рассмеялся.

– Василий, ты что, меня пугать вздумал? Нет?

Попрощались уже как друзья. С людьми нужно поступать справедливо и всегда всем давать шанс. Вот электрик уже никогда просто так не погубит дерево, будет в нем как заноза сидеть мысль, что делает неправильно. И инженер этот, советчик. Не захочет советы бесплатно раздавать, тешить бесплатно свое самолюбие, а после ночных бетонных работ тысячу раз подумает, стоит ли вот так, через губу что-то советовать, когда не спрашивают. А ребята, те мебельщики, справились. Вечером уже смотрю: скручивают шкаф этот. Ярко-красный, как я и хотел. Как умудрились? Он-то хоть давно уже своими руками ничего не делал, но в юности мастерил в модельном кружке корабли. Это же надо лак смыть, дерево высушить, затем покрасить заново, потом опять высушить, да чтобы не треснуло, потом покрыть лаком на два слоя как минимум с промежуточной полировкой. Как они за ночь справились? Ума не приложу. Но зато мебель теперь сияет густым красным цветом. Как я и хотел. Как кровь. Только кровь не такая красная, как эта мебель. Она чернеет быстро, ну и мне пора заканчивать воспоминания. И так понятно, что шеф меня убил. А почему-то мне теперь без разницы. Если попы правы, что деньги у меня на купол просили золотой, то с шефом еще увидимся. Хотя мне все равно. Ведь так и должно было случиться. Так и случилось. Кто-то давно это уже все расписал.