Текст книги "Пушкин. Жизнь в цитатах: Лечебно-профилактическое издание"

Владимир принял крещение. Его подданные с тупым равнодушием усвоили веру, избранную их вождем.

Русские, наводившие ужас на отдаленные народы, сами постоянно подвергались нападениям соседних племен…

Эти люди никогда не скажут дружба, не прибавя: сие священное чувство, коего благородный пламень и пр. Должно бы сказать: рано поутру – а они пишут: едва первые лучи восходящего солнца озарили восточные края лазурного неба…

……

Точность и краткость – вот первые достоинства прозы. Она требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат.

1823 год. Кишинев. Перевод в Одессу

СОБЫТИЯ

Начат «Евгений Онегин» (9 мая).

В июле добивается перевода в Одессу под начальство графа М. С. Воронцова.

Письма

Ты не можешь себе представить, как приятно читать о себе суждение умного человека.

(из письма П.А. Вяземскому, 6 февраля 1823 года)

* * *

Сделай милость, напиши мне обстоятельнее о тяжбе своей с цензурою… Твое предложение собраться нам всем и жаловаться… может иметь худые последствия. На основании военного устава, если более двух офицеров в одно время подают рапорт, таковой поступок приемлется за бунт. Не знаю, подвержены ли писатели военному суду, но общая жалоба с нашей стороны может навлечь на нас ужасные подозрения и причинить большие беспокойства… Соединиться тайно – но явно действовать в одиночку, кажется, вернее.

(из письма П.А. Вяземскому, март 1823 года)

* * *

Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу. Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался…

… мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию, хоть письма его очень любезны. Это напоминает мне Петербург – когда, больной, в осеннюю грязь или в трескучие морозы я брал извозчика от Аничкова моста, он вечно бранился за 80 копеек.

(из письма брату Льву, 25 августа 1823 года)

* * *

… скучно, моя радость! вот припев моей жизни.

(из письма А.А. Дельвигу, 16 ноября 1823 года)

* * *

… я закаялся и написал на днях подражание басне умеренного демократа Иисуса Христа (Изыде сеятель сеяти семена своя).

 
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
 

(из письма А.И. Тургеневу, 1 декабря 1823 года)

* * *

… я желал бы оставить русскому языку некоторую библейскую похабность. Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали. Проповедую из внутреннего убеждения, но по привычке пишу иначе.

Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны.

(из письма П. А. Вяземскому, 1–8 декабря 1823 года)

* * *

Я бы хотел знать, нельзя ли в переписке нашей избегнуть как-нибудь почты – я бы тебе переслал кой-что слишком для нее тяжелое. Сходнее нам в Азии писать по оказии.

(из письма П.А. Вяземскому, 20 декабря 1823 года)

Поэтические произведения

Сюжет:

Грозный крымский хан Гирей влюбляется в захваченную в Польше княжну Марию.

Прежняя фаворитка хана грузинка Зарема умоляет Марию вернуть ей сердце Гирея. Печальная Мария молит небо о смерти.

Желание Марии сбылось. По приказу безутешного хана Зарему казнят, а во дворце сооружают «Фонтан слез».

Татарская песня

 
"Дарует небо человеку
Замену слез и частых бед:
Блажен факир, узревший Мекку
На старости печальных лет".
……
Твои пленительные очи
Яснее дня, чернее ночи…
……
Чтоб и минутные печали
Ее души не помрачали…
……
Отец в могиле, дочь в плену,
Скупой наследник в замке правит
И тягостным ярмом бесславит
Опустошенную страну.
……
(Зарема)
Но я для страсти рождена,
Но ты любить, как я, не можешь;
Зачем же хладной красотой
Ты сердце слабое тревожишь?
Оставь Гирея мне: он мой…
……
Что делать ей в пустыне мира?
……
Стареют жены. Между ними
Давно грузинки нет; она
Гарема стражами немыми
В пучину вод опущена.
В ту ночь, как умерла княжна,
Свершилось и ее страданье.
Какая б ни была вина,
Ужасно было наказанье! —
……
Опустошив огнем войны
Кавказу близкие страны
И села мирные России,
В Тавриду возвратился хан
И в память горестной Марии
Воздвигнул мраморный фонтан…
……
Всё изменилось… но не тем
В то время сердце полно было:
Дыханье роз, фонтанов шум
Влекли к невольному забвенью,
Невольно предавался ум
Неизъяснимому волненью…
 

Воспоминания

(из письма А.А. Дельвигу, написанного в конце 1824 года)

В Бахчисарай приехал я больной… Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан; из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большой досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. NN почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище.

……

Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?

 
В чужбине свято наблюдаю
Родной обычай старины:
На волю птичку выпускаю
При светлом празднике весны.
 
 
Я стал доступен утешенью;
За что на бога мне роптать,
Когда хоть одному творенью
Я мог свободу даровать!
 

* * *

И долго жить хочу, чтоб долго образ милый

Таился и пылал в душе моей унылой.

 
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья, —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, —
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел —
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
 

 
Хоть тяжело подчас в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.
 
 
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел!… мать!
 
 
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!
 
 
Катит по-прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И, дремля, едем до ночлега —
А время гонит лошадей.
 

 
Люблю толпу, лохмотья, шум —
И жадной черни лай свободный.
 

1824 год. Одесса. Ссылка в село Михайловское

СОБЫТИЯ

Выход первого издания «Бахчисарайского фонтана» (1200 экземпляров). Гонорар 3000 рублей.

Планы бегства в Стамбул при содействии графини Воронцовой и княгини Вяземской.

Письмо к П.А. Вяземскому с упоминанием об атеизме вскрыто полицией. Пушкин отстранен от службы и отправлен на жительство в село Михайловское Псковской губернии под надзор родителей и местного начальства.

Крупная ссора с отцом в октябре и письмо к псковскому губернатору с просьбой о заключении в крепость «для спокойствия отца и своего собственного». Письмо не отправлено.

Планы бегства за границу через Дерпт (ныне – город Тарту в Эстонии).

Письма

Душа моя, меня тошнит с досады – на что ни взгляну, все такая гадость, такая подлость, такая глупость – долго ли этому быть?

……

Может быть, я пришлю ему отрывки из "Онегина"; это лучшее мое произведение.

(из письма брату Льву, конец января 1824 года)

* * *

… беру уроки чистого атеизма… Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная.

(из письма Кюхельбекеру, апрель 1824 года)

* * *

Семь лет я службою не занимался, не написал ни одной бумаги, не был в сношении ни с одним начальником. Эти семь лет, как вам известно, вовсе для меня потеряны…

Мне скажут, что я, получая 700 рублей, обязан служить… Правительству угодно вознаграждать некоторым образом мои утраты, я принимаю эти 700 рублей не так, как жалование чиновника, но как паек ссылочного невольника. Я готов от них отказаться, если не могу быть властен в моем времени и занятиях.

……

Еще одно слово: Вы, может быть, не знаете, что у меня аневризм. Вот уж 8 лет, как я ношу с собою смерть. Могу представить свидетельство которого угодно доктора. Ужели нельзя оставить меня в покое на остаток жизни, которая, верно, не продлится.

Свидетельствую вам глубокое почтение и сердечную преданность.

(из письма А.И. Казначееву, 22 мая 1824 года)

* * *

Всепресветлейший, державнейший, великий государь император Александр Павлович, самодержец всероссийский, государь всемилостивейший!

… по слабости здоровья, не имея возможности продолжать моего служения, всеподданнейше прошу, дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое прошение принять и меня вышеименованного от службы уволить.

……

Сие прошение сочинял и писал коллежский секретарь Александр Сергеев сын Пушкин.

(из письма в Коллегию иностранных дел, 2 июня 1824 года)

* * *

Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника, мне наскучило, что в моем отечестве ко мне относятся с меньшим уважением, чем к любому юнцу англичанину, явившемуся щеголять среди нас своей тупостью и своей тарабарщиной.

Единственное, чего я жажду, это независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это, – самый трудный шаг сделан. Если я еще пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они – эти мои друзья).

(из письма А.И. Казначееву, июнь 1824 года)

* * *

… тебе грустно по Байроне, а я так рад его смерти, как высокому предмету для поэзии. Гений Байрона бледнел с его молодостью…

(из письма П.А. Вяземскому, 24 – 25 июня 1824 года)

* * *

… то, что я предвидел, сбылось. Пребывание среди семьи только усугубило мои огорчения, и без того достаточно жестокие. Меня попрекают моей ссылкой; считают себя вовлеченными в мое несчастье; утверждают, будто я проповедую атеизм сестре – небесному созданию – и брату – потешному юнцу, который восторгался моими стихами, но которому со мной явно скучно… вследствие этого все то время, что я не в постели, я провожу верхом в полях.

Все, что напоминает мне море, наводит на меня грусть – журчанье ручья причиняет мне боль в буквальном смысле слова – думаю, что голубое небо заставило бы меня плакать от бешенства, но, слава богу, небо у нас сивое, а луна точная репка…

В качестве единственного развлечения я часто вижусь с одной милой старушкой соседкой – я слушаю ее патриархальные разговоры. Ее дочери, довольно непривлекательные во всех отношениях, играют мне Россини…

(из письма В.Ф. Вяземской, октябрь 1824 года)

* * *

Государь император высочайше соизволил меня послать в поместье моих родителей… обвинения правительства сильно подействовали на сердце моего отца и раздражили мнительность, простительную старости и нежной любви его к прочим детям.

Решился для его спокойствия и своего собственного просить его императорское величество, да соизволит меня перевести в одну из своих крепостей. Ожидаю сей последней милости от ходатайства вашего превосходительства.

(из письма губернатору Б.А. Адеркасу, октябрь 1824 года)

* * *

Милый, прибегаю к тебе. Посуди о моем положении. Приехав сюда, был я всеми встречен как нельзя лучше, но скоро все переменилось: отец, испуганный моей ссылкою, беспрестанно твердил, что и его ожидает та же участь…

Голова моя закипела. Иду к отцу, нахожу его с матерью и высказываю все, что имел на сердце целых три месяца… Отец мой, воспользуясь отсутствием свидетелей, выбегает и всему дому объявляет, что я его бил, хотел бить, замахнулся, мог прибить…

Перед тобою не оправдываюсь. Но чего же он хочет для меня с уголовным своим обвинением? рудников сибирских и лишения чести? спаси меня хоть крепостию, хоть Соловецким монастырем. Не говорю тебе о том, что терпят за меня брат и сестра – еще раз спаси меня.

……

Мать согласна была с отцом, теперь она говорит: да он осмелился, говоря с отцом, непристойно размахивать руками – дело – да он убил его словами…

Стыжусь, что доселе не имею духа исполнить пророческую весть, которая разнеслась недавно обо мне, и еще не застрелился. Глупо час от часу далее вязнуть в жизненной грязи.

(из письма В.А. Жуковскому, 31 октября 1824 года)

* * *

 
… книг, ради бога книг!..
Стихов, стихов, стихов!..
 

Знаешь мои занятия? до обеда пишу «Записки», обедаю поздно; после обеда езжу верхом, вечером слушаю сказки – и вознаграждаю тем недостатки проклятого своего воспитания. Что за прелесть эти сказки! каждая есть поэма!

…сухое известие о Сеньке Разине, единственном поэтическом лице русской истории.

(из письма брату Льву, ноябрь 1824 года)

* * *

Мне жаль, милый, почтенный друг, что наделал эту всю тревогу; но что мне было делать? я сослан за строчку глупого письма, что было бы, если правительство узнало бы обвинение отца? это пахнет палачом и каторгою.

(из письма В.А. Жуковскому, 29 ноября 1824 года)

* * *

Вот уже 4 месяца, как нахожусь я в глухой деревне – скучно, да нечего делать; здесь нет ни моря, ни неба полудня, ни итальянской оперы. Но зато нет – ни саранчи, ни милордов Уоронцовых. Уединение мое совершенно – праздность торжественна.

… вечером слушаю сказки моей няни… она единственная моя подруга – и с нею только мне не скучно.

(из письма Д.М. Шварцу, 9 декабря 1824 года)

* * *

…деньги нужны… денег, ради бога, денег!

(из письма брату Льву, декабрь 1824 года)

Поэтические произведения

Сюжет:

Гордый Алеко находит в цыганском таборе убежище и любовь Земфиры, которую через два года начинает подозревать в неверности.

Старик – отец Земфиры уговаривает его смириться с непостоянством вольного женского сердца, но Алеко выслеживает и убивает Земфиру и ее молодого возлюбленного.

Табор уходит, Алеко остается один.

 
Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют.
Они сегодня над рекой
В шатрах изодранных ночуют.
……
Всё скудно, дико, всё нестройно,
Но всё так живо-неспокойно,
Так чуждо мертвых наших нег,
Так чуждо этой жизни праздной,
Как песнь рабов однообразной!
……
Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда…
……
Алеко:
 
 
О чем жалеть? Когда б ты знала…
Неволю душных городов!
 
 
Любви стыдятся, мысли гонят,
Торгуют волею своей,
Главы пред идолами клонят
И просят денег да цепей.
……
Старик (об Овидии):
 
 
Имел он песен дивный дар
И голос, шуму вод подобный…
……
Земфира:
 
 
Старый муж, грозный муж,
Режь меня, жги меня:
Я тверда; не боюсь
Ни ножа, ни огня.
 
 
Ненавижу тебя,
Презираю тебя;
Я другого люблю,
Умираю любя.
 
 
Алеко:
 
 
Молчи. Мне пенье надоело,
Я диких песен не люблю.
 
 
Земфира:
Не любишь? мне какое дело!
Я песню для себя пою.
 
 
Режь меня, жги меня;
Не скажу ничего;
Старый муж, грозный муж,
Не узнаешь его.
 
 
Он свежее весны,
Жарче летнего дня;
Как он молод и смел!
Как он любит меня!
 
 
Как ласкала его
Я в ночной тишине!
Как смеялись тогда
Мы твоей седине!
……
Земфира:
 
 
Не верь лукавым сновиденьям.
 
 
Алеко:
 
 
Ах, я не верю ничему:
Ни снам, ни сладким увереньям,
Ни даже сердцу твоему.
……
Старик:
 
 
Утешься, друг: она дитя.
Твое унынье безрассудно:
Ты любишь горестно и трудно,
А сердце женское – шутя.
……
Ах, быстро молодость моя
Звездой падучею мелькнула!
Но ты, пора любви, минула
Еще быстрее: только год
Меня любила Мариула.
……
Алеко:
 
 
Я не таков. Нет, я не споря
От прав моих не откажусь!
Или хоть мщеньем наслажусь.
……
Земфира:
Нет, полно, не боюсь тебя! —
Твои угрозы презираю,
Твое убийство проклинаю…
 
 
Алеко:
 
 
Умри ж и ты!
 
 
Земфира:
 
 
Умру любя…
……
"Оставь нас, гордый человек!
Мы дики; нет у нас законов,
Мы не терзаем, не казним —
Не нужно крови нам и стонов —
Но жить с убийцей не хотим…
Ты не рожден для дикой доли,
Ты для себя лишь хочешь воли;
Ужасен нам твой будет глас:
Мы робки и добры душою,
Ты зол и смел – оставь же нас,
Прости, да будет мир с тобою".
……
Но счастья нет и между вами,
Природы бедные сыны!..
И под издранными шатрами
Живут мучительные сны,
И ваши сени кочевые
В пустынях не спаслись от бед,
И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.
 

* * *

 
Давно ли ветхая Европа свирепела?
Надеждой новою Германия кипела,
Шаталась Австрия, Неаполь восставал…
И самовластие лишь север укрывал?
 

 
Здравствуй, Вульф, приятель мой!
Приезжай сюда зимой,
Да Языкова поэта
Затащи ко мне с собой…
Запируем уж, молчи!
Чудо – жизнь анахорета!
В Троегорском до ночи,
А в Михайловском до света:
Дни любви посвящены,
Ночью царствуют стаканы,
Мы же – то смертельно пьяны
То мертвецки влюблены.
 

 
Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует…
 

 
Книгопродавец:
 
 
Стишки для вас одна забава,
Немножко стоит вам присесть,
Уж разгласить успела слава
Везде приятнейшую весть…
Стишки любимца муз и граций
Мы вмиг рублями заменим
И в пук наличных ассигнаций
Листочки ваши обратим…
 
 
Поэт:
Все волновало нежный ум…
……
Блажен, кто про себя таил
Души высокие созданья
И от людей, как от могил,
Не ждал за чувство воздаянья!
……
Не чисто в них воображенье:
Не понимает нас оно,
И, признак бога, вдохновенье
Для них и чуждо и смешно.
Когда на память мне невольно
Придет внушенный ими стих,
Я так и вспыхну, сердцу больно:
Мне стыдно идолов моих.
К чему, несчастный, я стремился?
Пред кем унизил гордый ум?
Кого восторгом чистых дум
Боготворить не устыдился?..
……
Где та была, которой очи,
Как небо, улыбались мне?
Вся жизнь, одна ли, две ли ночи?
……
Книгопродавец:
 
 
Прекрасно. Вот же вам совет;
Внемлите истине полезной:
Наш век – торгаш; в сей век железный
Без денег и свободы нет.
Что слава? – Яркая заплата
На ветхом рубище певца.
Нам нужно злата, злата, злата:
Копите злато до конца!
……
Позвольте просто вам сказать:
Не продается вдохновенье,
Но можно рукопись продать.
……
Кто просит пищи для сатиры,
Кто для души, кто для пера;
И признаюсь – от вашей лиры
Предвижу много я добра.
 
 
Поэт:
Вы совершенно правы.
Вот вам моя рукопись. Условимся.
 

 
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
……
Мир опустел… Теперь куда же
Меня б ты вынес, океан?
Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.
 

* * *

 
Вот взошла луна златая,
Тише… чу… гитары звон…
Вот испанка молодая
Оперлася на балкон.
……
Скинь мантилью, ангел милый,
И явись как яркий день!
Сквозь чугунные перилы
Ножку дивную продень!
 

* * *

 
Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой…
 

 
Что дружба? Легкий пыл похмелья,
Обиды вольный разговор,
Обмен тщеславия, безделья
Иль покровительства позор.
 

 
Мужайся, презирай обман,
Стезею правды бодро следуй,
Люби сирот, и мой Коран
Дрожащей твари проповедуй.
……
Но смолкла похвальба порока
От слова гнева твоего:
Подъемлю солнце я с востока;
С заката подыми его!
……
Земля недвижна – неба своды,
Творец, поддержаны тобой,
Да не падут на сушь и воды
И не подавят нас собой.
 

Примечание Пушкина:

"Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!"

 
Чадаев, помнишь ли былое?
 

* * *

 
Разводит опиум чернил
Слюною бешеной собаки.
 

* * *

 
Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла,
И умерла, садясь на судно.
С тех пор… мгла.
Россия, бедная держава,
Твоя удавленная слава
С Екатериной умерла.
 

 
Да будут ясны дни твои,
Как милый взор твой ныне ясен.
Меж лучших жребиев земли
Да будет жребий твой прекрасен.
 

Проза

Когда б я был царь, то позвал бы Александра Пушкина и сказал ему: «Александр Сергеевич, вы прекрасно сочиняете стихи».

Александр Пушкин поклонился бы мне с некоторым скромным замешательством, а я бы продолжал: "Я читал вашу оду "Свобода". Она вся писана немного сбивчиво, слегка обдумано, но тут есть три строфы очень хорошие…

"Ах, ваше величество, зачем упоминать об этой детской оде?… Ваше величество, вспомните, что всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне… От дурных стихов не отказываюсь, надеясь на добрую славу своего имени, а от хороших, признаюсь, и силы нет отказываться"…

Но тут бы Пушкин разгорячился и наговорил мне много лишнего, я бы рассердился и сослал его в Сибирь, где бы он написал поэму "Ермак" или "Кочум", разными размерами с рифмами.