Текст книги "Чудо. Свидетельства и опыт современных священников"

Где найти «волшебную палочку», или О потребительском отношении к чуду

Беседа с протоиереем Алексеем Емельяновым, проректором Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета

«Приближалась же Пасха, праздник Иудейский.

Иисус, возведя очи и увидев, что множество народа идет к Нему, говорит Филиппу: где нам купить хлебов, чтобы их накормить? Говорил же это, испытывая его; ибо Сам знал, что хотел сделать. Филипп отвечал Ему: им на двести динариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому из них досталось хотя понемногу. Один из учеников Его, Андрей, брат Симона Петра, говорит Ему: здесь есть у одного мальчика пять хлебов ячменных и две рыбки; но что это для такого множества? Иисус сказал: велите им возлечь. Было же на том месте много травы. Итак возлегло людей числом около пяти тысяч. Иисус, взяв хлебы и воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежавшим, также и рыбы, сколько кто хотел. И когда насытились, то сказал ученикам Своим: соберите оставшиеся куски, чтобы ничего не пропало. И собрали, и наполнили двенадцать коробов кусками от пяти ячменных хлебов, оставшимися у тех, которые ели. Тогда люди, видевшие чудо, сотворенное Иисусом, сказали: это истинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир. Иисус же, узнав, что хотят придти, нечаянно взять Его и сделать царем, опять удалился на гору один. Когда же настал вечер, то ученики Его сошли к морю и, войдя в лодку, отправились на ту сторону моря, в Капернаум. Становилось темно, а Иисус не приходил к ним. Дул сильный ветер, и море волновалось. Проплыв около двадцати пяти или тридцати стадий, они увидели Иисуса, идущего по морю и приближающегося к лодке, и испугались. Но Он сказал им: это Я; не бойтесь. Они хотели принять Его в лодку; и тотчас лодка пристала к берегу, куда плыли. На другой день народ, стоявший по ту сторону моря, видел, что там, кроме одной лодки, в которую вошли ученики Его, иной не было, и что Иисус не входил в лодку с учениками Своими, а отплыли одни ученики Его. Между тем пришли из Тивериады другие лодки близко к тому месту, где ели хлеб по благословении Господнем. Итак, когда народ увидел, что тут нет Иисуса, ни учеников Его, то вошли в лодки и приплыли в Капернаум, ища Иисуса. И, найдя Его на той стороне моря, сказали Ему: Равви! когда Ты сюда пришел? Иисус сказал им в ответ: истинно, истинно говорю вам: вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились. Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий, ибо на Нем положил печать Свою Отец, Бог. Итак сказали Ему: что нам делать, чтобы творить дела Божии? Иисус сказал им в ответ: вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал. На это сказали Ему: какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? что Ты делаешь? Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть. Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру. На это сказали Ему: Господи! подавай нам всегда такой хлеб».

Евангелие от Иоанна, 6: 4–34

Когда в Москву привозят известную на весь мир святыню – например, Пояс Богородицы или Дары Волхвов, – в очередь к ней выстраиваются тысячи людей. Они стоят много часов, федеральные каналы показывают их в новостях, а в интернете в это время разгораются словесные баталии: дескать, люди пришли не поклониться Богу, а просить у Него исполнения желаний – что за потребительское отношение к святыне!

Помню, читал на просторах Сети подобную дискуссию. Один добрый человек сетовал: «Вы думаете, хоть кто-то в этой гигантской очереди собирается каяться и просить Бога избавить его от грехов и страстей? Нет, их волнует, чтобы дочка удачно вышла замуж…» Другой добрый человек отвечал: «Вы так говорите, потому что у вас нет дочерей. У меня их четыре, и, поверьте, когда я вижу, что две трети прихожан – дамы, а из десяти юношей, молящихся на службе, от силы двое пригодны для употребления в брак, вопрос о будущем женихе для дочки не кажется мне таким уж неважным».

Столь же двойственная ситуация описана, как мне кажется, в евангельском эпизоде о насыщении пяти тысяч человек. Христос, с одной стороны, обличает тех, кто пошел за Ним ради бесплатного хлеба, но, с другой, обличая, Он не прогоняет людей. И в целом в Евангелии Христос никогда не отказывает даже в самых «земных» просьбах тому, кто с верой к Нему обращается. Рыбакам, среди которых апостол Петр, Христос посылает такой небывалый улов, что сети рвутся; а в молитве «Отче наш» Спаситель и вовсе заповедует молиться о «хлебе насущном».

Как же совместить это в своем сознании: естественное побуждение просить Бога обо всех земных благах, в том числе о чуде, – и память об обличении Христом такого «потребительского отношения»?

– Отец Алексей, можно ли, с христианской точки зрения, дать одно-единственное определение того, что такое чудо?

– Чудо – это личная встреча человека с Богом.

Позволю себе привести пример из моей священнической практики. Два случая – очень разных, но одинаково остро мной пережитых – произошли в Первой градской больнице, где я служил больничным священником.

Несколько месяцев в травматологическом отделении лежал очень старенький и очень больной дедушка по имени Всеволод. Родственники его бросили, никто его не забирал. Находился он уже в отчаянном положении, надеяться было не на что, выздороветь он не мог, мучился – но все никак не умирал. К нему приходили сестры милосердия, пытались хоть как-то облегчить его страдания, но по-настоящему помочь ему было невозможно. Все еще осложнялось тем, что Всеволод был яростным атеистом. В больницу регулярно приходили священники, кого-то причащали, с кем-то беседовали, но дедушка каждый раз реагировал на них резко и недружелюбно. И вдруг, неожиданно для всех, что-то изменилось: Господь коснулся его сердца, он позвал священника, покаялся, причастился – и на следующий день мирно скончался. Господь наконец принял его душу.

А другая история – противоположна первой, ее удивительное и таинственное отражение. Однажды я шел со Святыми Дарами по территории больницы в один из корпусов – и вдруг ко мне подбегает дама и просит срочно, вот прямо сейчас, зайти с ней в другой корпус, чтобы причастить ее маму, которую только что привезли в тяжелом состоянии. Мы заворачиваем в соседнюю дверь, поднимаемся на нужный этаж, подходим к постели – и видим, что за те минуты, пока дочь вышла за мной во двор и вернулась, ее мама… скончалась. У меня нет ответа, почему этот человек не успел перед смертью приобщиться Святых Христовых Таин, хотя для этого были все условия. Иной раз, когда зовут священника к умирающему, приходится ждать часами, а то и сутки. Здесь же не хватило нескольких минут…

Дедушка Всеволод чуть ли не год лежал в больнице, и Господь все ждал, когда же он к Нему обратится. А ту больную – не допустил. Первый эпизод – несомненно счастливый. Второй – оставшийся под покровом Божьей тайны.

Два эти случая для меня напрямую связаны с тем, о чем вы спросили: главное чудо – это встреча с Богом. И чудо это настолько великое, что мы в рамках своей человеческой логики не можем понять его закономерностей. Мы не можем установить регламент: поступай так – и оно произойдет. Но оба случая совершенно ясно показывают и еще одно: чудо встречи с Богом таинственным образом зависит и от самого человека. Оно всегда нацелено на его спасение. Но иногда оказывается, что по какой-то причине оно не свершается здесь – на земле.

– Там, где появляется тема чуда как встречи с Богом, сразу же возникает и проблема потребительского отношения к чуду. Например, когда в город прибывает известная на весь мир святыня – скажем, Пояс Богородицы, – и сотни тысяч людей выстраиваются к ней в очередь, то и дело в СМИ звучат голоса: «Эти люди пришли сюда не ради Бога, а ради чудес». В смысле, ради исполнения своих желаний…

– Это не новая проблема, она описана еще в Евангелии: вспомните эпизод о насыщении пяти тысяч человек. Поразительно, но это единственное из сотворенных Христом чудес, описанное во всех четырех Евангелиях. Мы ведь знаем, что четыре Евангелия, хотя и говорят в целом об одном и том же, не копируют друг друга полностью, а четвертое Евангелие по своему содержанию существенным образом отличается от первых трех. И тот факт, что насыщение пяти тысяч описано всеми четырьмя священнописателями, уже сам по себе свидетельствует, что авторы придавали этому событию исключительное значение.

Здесь показательна как раз реакция очевидцев:

она взрывная. Люди с изумлением почувствовали, что через Иисуса из Назарета приобщаются к какой-то совершенно иной реальности – почувствовали, что перед ними истинно Тот Пророк, Которому должно придти в мир, и более того, они тут же захотели нечаянно взять Его и сделать царем. В богоизбранном иудейском народе все знали Писание. Даже те, кто не умел читать, с младых ногтей постоянно слышали, как его читали и толковали другие, – этот исключительный текст был у всех на слуху, если не в уме и в сердце. И для тех пяти тысяч было очевидно, что на их глазах свершилось возвещенное через Моисея:

Пророка из среды тебя, из братьев твоих, как меня, воздвигнет тебе Господь Бог твой, – Его слушайте (Втор. 18: 15).

И без всяких дополнительных указаний и проповедей люди, окружавшие в тот момент Христа, прореагировали на него именно как на Мессию, обещанного национального вождя, духовного и политического, который принесет израильскому народу Божье избавление от порабощения.

Что же делает Христос, увидев, что пять тысяч человек пребывают в состоянии такого прозрения, шока, ажиотажа? Он уходит. Митрополит Антоний (Храповицкий)[6]6
  Антоний (Храповицкий, 1863–1936) – богослов, философ, с 1918 г. митрополит Киевский и Галицкий, с 1920 г. первый председатель Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей.


[Закрыть] предположил, каким образом с эпизодом чудесного насыщения хлебами связан другой близко стоящий чудесный случай – хождение Христа по воде. Спаситель «чудотворством» никогда не занимался – то есть не творил чудеса с целью просто поразить окружающих. Всякое чудотворение обязательно имело духовную подоплеку. Зачем же понадобилось пугать своих учеников ночью посреди озера? По мысли митрополита Антония, Христос увидел, что в атмосфере эйфории от встречи с Мессией, национальным вождем, иудейский народ готов вот-вот начать восстание против римской власти. И Христос ушел по воде, чтобы в прямом и переносном смысле слова скрыть свои следы и погасить назревающую еврейскую революцию, которая через сорок лет все-таки вспыхнула в Иудее и принесла неисчислимые беды.

Но когда возбуждение улеглось, люди все-таки нашли Христа – на другом берегу озера, в Капернауме. Произошла вторая встреча – и то, что говорит народ на этот раз, спустя совсем немного времени после чудесного насыщения, может поставить читателя в тупик: Отцы наши ели манну в пустыне, как написано: хлеб с неба дал им есть. Они фактически признались, что следуют за Христом, чтобы есть даровой хлеб, наподобие того, как во время Исхода израильтянам подавался небесный хлеб – манна – в течение сорокалетнего странствия по пустыне. Но тогда обстоятельства были иными: на пути взять хлеб было негде, и манна небесная служила зримым признаком Божьего попечения. Но сейчас-то никакой крайне нужды у людей не было…

Меня поражает такой запрос толпы – мол, сделай так же, как Моисей в пустыне, – дай нам бесплатное питание. Какая разница между поведением народа при первой встрече со Христом на берегу озера и при второй в Капернауме! В первый раз люди прореагировали, говоря современным языком, адекватно: они увидели в Иисусе из Назарета мессианское достоинство, ощутили, что переживают соприкосновение с неземной реальностью, вспомнили о Боге. И вдруг будто наступила полная слепота. Только что явился момент истины – и тут же вернулась обычная повседневная нечуткость.

Что за этим стоит? Атеизм? Нет. В ту эпоху атеистов в нынешнем понимании слова просто не существовало. Безграмотность? Тоже нет. В иудейском народе, повторюсь, Писание так или иначе знал каждый. Что же произошло? В тексте Евангелия формального ответа нет. Но есть слова Христа: Истинно говорю вам: вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились, – обличение в обмирщении, в зависимости от материального. Люди было узнали в нем Мессию, но тут же отступились от своего прозрения. В соседних евангельских эпизодах Христос спрашивает апостолов:

…За кого почитает Меня народ? Они сказали в ответ: за Иоанна Крестителя, а иные за Илию; другие же говорят, что один из древних пророков воскрес (Лк. 9: 18–19).

Как видно, Его принимают в лучшем случае за пророка, но не за Помазанника, через которого все должно измениться.

– Но неужели с христианской точки зрения просить Бога обо всем – в том числе и о материальных благах, о хлебе насущном – это неправильно?

– Здесь важен сам порядок слов в предложении:

«Просить Бога обо всем». Сначала – «Бога», и только потом – «обо всем». Ведь в логике вопроса народа о хлебе («Сделай нам, как Моисей!») Сам Бог оказывается как бы не нужен. Он здесь вроде бы номинально присутствует, но не в центре. А когда Бог не в центре, все нарушается. И смысл любой просьбы, обращенной к Богу, – именно в направленности человека лично к Нему. Что мне важно: угодить Богу и исполнить Его волю или, наоборот, ублажить себя – и тогда Бог выступает в роли безличной волшебной палочки? Когда Бог оказывается средоточием всего, то остальное прилагается. В том числе и чудеса, о которых мы просим.

– Но ведь это очень трудно – провести в сознании такую психологическую операцию и на ходу перестроить иерархию приоритетов в ситуации, когда тебе что-то по-настоящему нужно. Именно «тебе» и «по-настоящему нужно»…

– Это трудно, но не невозможно. Могу снова привести пример из своей священнической практики в больницах. Там с проблемой потребительского отношения к чуду – то есть к Богу – сталкиваешься постоянно. Подчас для нецерковных людей происходящее в Церкви – тайна: что-то мистическое, неведомое. Но им при этом понятно, что это мистическое и неведомое может оказаться полезным для здоровья. Поэтому часто в больницах люди либо вспоминают о причастии, либо хотят прямо в больнице креститься или крестить своего ребенка… В критической ситуации мы крестим прямо в палате. В более благополучных случаях часто ограничиваемся беседами и предлагаем Таинство Крещения совершить в храме после выписки. И когда приходят в храм или зовут в палату, я, конечно же, не провожу опрос на тему мотивации – дескать, у вас к Богу духовный запрос или материальный, – хотя, само собой, спрашиваю, верит ли человек в Бога, крещен ли, ходит ли в храм… И если ходит редко, не могу не сказать, что наша встреча будет по-настоящему осмысленной, если человек после выписки обещает свое отделение от Церкви преодолевать. Я стараюсь объяснить, что Таинство Причащения совершается во исцеление души и тела. И тут снова важен порядок слов в предложении – иерархия налицо: да, тело исцеляется, но сначала все же – душа.

Мне памятен случай, когда через чудесное исцеление своего ребенка человек по-настоящему пришел к Богу. Его сына врачи спасли от смерти, буквально вытащили с того света. А затем мальчику предстояла тяжелейшая реабилитация, чтобы вернуться к полноценной жизни. И весь этот путь – долгие месяцы – ребенок прошел благодаря усилиям папы. Я общался с ним, и для меня было очевидно: все, что произошло с его сыном, он воспринял как чудо Божественного посещения, прямого участия Бога в своей судьбе. Он не мог об этом говорить без слез… При этом он понимал, что и врачи сотворили свое «профессиональное чудо» – сделали все от них зависящее, и для самой больницы случай этого мальчика стал своего рода показательным – «вот на что способна медицина!». Несомненно, что пока ребенок проходил реабилитацию, папа в первую очередь думал о жизни и здоровье сына, а потом уже – о Боге. Но когда ситуация более или менее нормализовалась, для него неожиданным образом стало главным не само чудо, а Тот, Кто это чудо для него сотворил.

– Понятно, что потребительское отношение к чуду воспринимается как что-то негативное. Но все же можем ли мы считать неправыми людей – то есть нас, – которые притекают к Богу как к исполнителю желаний? Сначала «к Богу», а потом «как к исполнителю желаний»…

– Мы уже обсуждали евангельский эпизод насыщения пяти тысяч пятью хлебами. Примечательно, что это событие не было никем инспирировано.

Народ и ученики не могли предугадать подобного. Христос проявил инициативу: сотворил чудо – и еды хватило на всех. И не случайно здесь участвует хлеб: это прообраз будущего Таинства Евхаристии, причащения Плоти и Крови Христа под видом хлеба и вина. С одной стороны, Господь проявил милосердие и напитал голодных, а с другой – прообразовал установление Таинства, в котором малое количества вещества также способно насытить весь мир, – что до сих пор каждый день происходит во всех уголках Земли при совершении Божественной литургии.

Хотел бы снова обратить внимание на реакцию людей на чудо насыщения. Народ почувствовал, что после такого ошеломляющего события общаться с этим Человеком как прежде уже нельзя.

– То есть это созвучно афоризму о том, что после встречи со Христом человек, может быть, сразу и не придет в Церковь, но впредь уже не сможет жить так, как будто этой встречи не было?

– Да. Народ понял, что привычный ход вещей нарушен. Перед ними – особый Человек. И пусть суждения людей о Нем пока смутные и грубые, националистические и политические – это тот царь и пророк, которому должно прийти, – все равно: какая-то внутренняя перемена в этих людях произошла. Какая? В Евангелии ответа нет. Но эти строки свидетельствуют о милости, с которой Господь творит чудеса, даже когда наши представления о Нем неадекватны. Христос предлагает Свою трапезу, и на ней утолить духовный голод могут все.

И вдруг роза закачалась, или Как сотворить чудо для другого?

Беседа с протоиереем Игорем Фоминым, настоятелем храма во имя святого Александра Невского при МГИМО

«И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали».

Евангелие от Марка, 2: 3–12

Читаю этот евангельский эпизод, представляю себя на месте одного из четырех друзей – и понимаю: не сдюжил бы… Это же какая смелость нужна! Дом, где Спаситель, вокруг толпа, не пробиться, на руках изнемогающий товарищ… «А давай через крышу?» – говорит кто-то. Как через крышу, как мы залезем-то туда?! А если начнем карабкаться – что люди подумают? А вдруг кто-то завопит: «Что еще за хулиганы?!» Или: «Вам что, больше всех надо?! В очередь!» Или – что хуже – начнут смеяться. И выбежит хозяин дома: «Люди, смотрите, что они сделали с моей крышей!» И в этой суматохе мы будем стараться плавно спустить постель с лежащим человеком в дом – но что нам там скажут? А вдруг и тут грянет: «Куда без очереди?!» – «Да вы не понимаете – у нас больной…» – «Много вас тут таких!»

Вероятно, четверо друзей из Евангелия ни о чем подобном не думали. Чувство неловкости – переживание о себе любимом, а они переживали о близком человеке, о себе беспокоиться было некогда… И если такой эпизод зафиксирован евангелистами, значит, это образец для подражания. По усилиям и дерзновению друзей Господь послал исцеление их товарищу. Получается, и я могу сотворить чудо для другого? Могу или… должен?

– Способен ли обычный грешный человек сотворить чудо для другого?

– Не только способен, но и призван. Говоря о чудесах, я в первую очередь вспоминаю евангельский рассказ о том, как Христос выходит на общественную проповедь, и о том, какой беспроигрышный маркетинговый ход предлагает Ему сатана:

Потом берет Его диавол в святой город и поставляет Его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: не искушай Господа Бога твоего (Мф. 4: 5–6).

Господь это отвергает именно потому, что это было бы стопроцентное чудо. Вообразите: внизу у Иерусалимского храма множество народа, и вдруг Христос спрыгивает, тормозит у самой земли, начинает идти по воздуху – и все вокруг в трепетном ужасе падают ниц и признают Иисуса из Назарета Богом. Но Спаситель этого не делает. Почему? Потому что Богу нужны не пораженные чудом, а способные сами творить чудеса.

Вера зиждется не на чудесах, а на Жертве Христа, а для нас это значит – на труде, на лишениях, на ущемлении себя. В этом смысле главное чудо, которое один человек может сотворить для другого, – это и есть любовь к ближнему. Любовь не в смысле вздохов под луной, а в том смысле, в каком ее рассматривает Церковь, – радость, благодарность и жертвенность. То есть труд. Ведь эти три момента требуют очень большой работы над собой. Эта работа и выливается в чудеса.

Что такое чудо для ближнего? Это то, что мы безвозмездно ему отдаем. Мы подметаем, кроим, шьем, лепим, пишем, учим – да все что угодно – и дарим это другому. Такое чудо – самое серьезное и самое великое.

Замечательный пример здесь – это история четверых друзей, которые принесли к Спасителю своего больного товарища. Из-за многолюдности ко Христу было не подойти, и друзья пошли на то, чтобы разобрать крышу дома, где находился Спаситель, и спустили своего друга на простынях. И тогда Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои (Мк. 2: 5). Так в результате труда и жертвенности одних людей Господь исцеляет другого.

– Но если чудо для ближнего требует того, чтобы просто хорошенько потрудиться, может быть – и Бог тогда не нужен?

– Помните, как в геометрии определяется понятие луча? Это то, что имеет начало, но не имеет конца. Из человека исходит такой «луч труда», а куда он будет направлен, зависит от того, ориентируется человек на Бога или нет. Ведь каждый из нас – образ Божий, наследник Творца, и значит – способен творить. Господь творил видимый мир – и трудился. И человек призван творить и трудиться в своей жизни. Другой вопрос – сочетается ли этот труд с Божьим благом. Господь должен в полной мере присутствовать в творческом труде. Только тогда творение человека может получиться нормальным.

– Есть и другой аспект проблемы. Если я хочу сотворить чудо для ближнего и готов для этого трудиться, то вдруг я потом все успехи припишу себе любимому, а не Богу? Вдруг Бог мне в этом смысле окажется не нужен?

– Да, эта проблема лежит на поверхности. Если все плохо, мы говорим: «Господи, за что?» Если все хорошо, мы говорим: «Почему меня никто не благодарит?» Что нужно, чтобы такой проблемы избежать и внутренне ее решить? В этом, наверное, и состоит святость человека. Для всего остального есть нравственность, а для этого нужна святость.

– То есть это доступно только святым?

– Нет, это доступно всем. Святость – это когда в человеке появляется смирение. А смирение – это не рабская покорность. Это состояние, когда человек не видит своей значительности, а видит только величие Бога и значительность ближнего. И мыслит о себе не как о духовном центре мироздания, а как о шурупчике в большом Божьем механизме. И осознает, что быть таким шурупчиком – уже очень почетно.

– Вы сначала говорили о необходимости трудиться, а теперь говорите о смирении. Но смирение обычно ассоциируется с пассивностью, с опусканием рук, с отказом от попытки что-либо менять. Для вас здесь нет противоречия?

– Труд – необходимое условие смирения. В духе всем известного выражения: «Делай что должен, и будь что будет». Смирение не значит ничего не делать, а как раз наоборот – значит делать все-все-все, но именно в составе «команды», где руководитель – Бог. Ты делаешь свое дело по совести, а за результат отвечает Господь. И подхватывает твой труд в нужный момент Господь. И награду потом получает Господь. В каком-то смысле мы можем назвать верующим человеком того, кто не только признает Бога и доверяет Ему, но и еще проявляет соработничество – трудится вместе с Ним.

Очень удачно это внутреннее состояние человека охарактеризовал апостол Павел:

Для меня очень мало значит, как судите обо мне вы или как судят другие люди; я и сам не сужу о себе. Ибо хотя я ничего не знаю за собою, но тем не оправдываюсь; судия же мне Господь (1 Кор. 4: 3–4).

Ведь действительно труженику не до «размышлизмов», ему просто некогда. У него есть заповеди и совесть – те ориентиры, по которым можно видеть направление своей жизни. И если человек идет по этим ориентирам христианской нравственности, он становится делателем Христовым. А значит, чудотворцем.

– А как это может выглядеть на практике? Мы привыкли ассоциировать любовь к ближнему с помощью обездоленным – больным, старикам, сиротам.

Есть ли менее очевидные примеры чудес, которые один человек может сделать для другого?

– В день памяти святителя Василия Великого (14 января) Церковь чтит еще и память его матери – святой Эмилии. У нее было, по разным источникам, девять или десять детей, пять из которых причислены к лику святых. Вдумайтесь: это на самом деле очень серьезное достижение – воспитать детей так, чтобы они достигли святости. Я считаю, что родители, которые нормально по-христиански воспитывают своих детей, – это пример соработничества Богу. Ведь порой православные родители занимаются по большей части своим воспитанием: ходят в храм, молятся, постятся, читают, а дети их в это время катаются с горок и сидят в каких-то секциях. Горки и секции – само по себе это, конечно же, неплохо, если не отменяет, а дополняет духовное воспитание детей. Ведь тебе вверен самый драгоценный в этой жизни бриллиант – ребенок. И ты должен его не просто сохранить, а нанести на него такие грани, которые излучали бы в этот мир отблеск Божественной славы. Вот за что мы имеем право ждать благодарности.

А помогать больным и обездоленным – это не подвиг. Это норма, на которую мы стали смотреть как на подвиг. Помогать ближнему – то очевидное, что мы должны делать и не получать в ответ «спасибо».

– Если мы ставим знак равенства между любовью к ближнему и чудом, получается, что чудо – это норма?

– Да, творить чудо для человека должно быть нормой. Это, повторюсь, то, к чему мы призваны. Любить – это норма, которая в современном мире стала чудом.

Но мы почему-то любим людей выборочно и по каким-то своим критериям. «Она красивая». «Он накачанный». «Он разбирается в компьютерах». «Он знает стихи». Один мой прихожанин рассказывал мне, как нечаянно услышал разговор в студенческой столовой – две девушки обсуждали кого-то третьего: «Какой у него телефон?» – «„Самсунг“». – «Ужасный телефон!» – «А какая у него машина?» – «Корейская „Kиа“». – «Ужасная машина!» Этот прихожанин как раз пользовался «Самсунгом» и ездил на «Киа» – и понял, что он именно такой, каким, по мнению этих девушек, не должен быть молодой человек.

Но христиане призваны рассуждать иначе. Не просто любить всех, но – скажу страшную вещь – к каждому человеку относиться как к средству… достижения Бога. А путь к Богу неминуемо проходит через любовь к ближнему – через попытку сотворить чудо для другого.

– Получается, если творишь чудо для другого, приобретаешь что-то и для себя?

– Конечно! Христианин вообще должен быть жадным, со знаком «плюс». Жадным до всего христианского. Не до денег, но до благотворительности и добрых дел, например.

Знаете, чем отличается логика мира от логики Бога? В мире чем больше тратишь, тем меньше остается. А в духовном плане наоборот: чем больше расточаешь, тем больше тебя Господь одаривает. Надо все-все-все раздать – силы, возможности, социальное положение, собственный комфорт – и тогда можно что-то для себя приобрести.

– Мы много говорим о смирении. Но если вспомнить евангельскую историю о четырех друзьях, спустивших ко Христу своего больного товарища через крышу дома, в них поражает как раз качество, вроде бы противоположное смирению по знаку – дерзновение. Где же в христианстве грань между смирением и дерзновением?

– Грани нет, это две стороны одного и того же явления – попытки следовать Христу. Богу угодить можно, только преследуя выгоду ближнего, то есть творя для него чудо – для этого нужно дерзновение, как у четырех евангельских друзей. Но преследуя выгоду ближнего, ты неминуемо должен ущемлять себя, и в этом смирение. И тебя обязательно осудят: «Что вы сделали с моей крышей?! Как вы посмели?!» Да не волнуйся, отремонтируем мы тебе эту крышу, нам сейчас друга надо исцелить!

Помните, святой Иоанн Кронштадтский[7]7
  Святой праведный Иоанн Кронштадтский (1829–1908) —


[Закрыть] становился на молитву перед кроваткой больной девочки выдающийся проповедник, духовной писатель, церковный и общественный деятель, митрофорный протоиерей, настоятель Андреевского собора в Кронштадте. Причислен к лику святых в 1990 г.

и говорил: «Господи, я не встану, пока ты ее не исцелишь»? Вот пример того, как дерзновение со смирением идут рука об руку, потому что польза для другого обретается в твоем самоуничижении и в том, что ты должен будешь ради ближнего претерпеть.

Тут не нужно искать грани. Нужно просто четко для себя понять: если ты не будешь дерзновенным – ты не будешь и смиренным.

– Вы привели пример из жизни святого Иоанна Кронштадтского. Но ведь мы обычные люди. Как в жизни простого человека может сочетаться смирение с дерзновением?

– Могу привести пример из собственной священнической практики. У меня была прихожанка по имени Виталия – маленькая хрупкая женщина. Преподаватель вуза. Всю жизнь – в том числе и в советские годы – она ходила в храм. Муж ее, тоже преподаватель, всю жизнь был неверующим коммунистом, но, скажем так, лояльным. Знал, что жена православная, и вроде бы не возражал. Но перестройка на него подействовала странным образом: из атеиста лояльного он почему-то превратился в атеиста воинствующего. И стал жену бить – за то, что та ходит в храм. Причем ни по каким другим поводам он на нее руку не поднимал и вообще, по рассказам самой Виталии, был замечательным и услужливым мужем. А вот за храм – бил. Но без храма бедная Виталия жизни не мыслила и появлялась на службе то с синяком под глазом, то с распухшей рукой. Приходила всегда почти к самому концу, к Причастию – и тут же убегала, чтобы не смущать мужа своим отсутствием. Было это всегда только в будние дни, потому что каждые выходные они уезжали за город: брали термос и еду, приезжали на любой вокзал, садились на любой поезд, сходили на любой станции и устраивали себе маленький пикничок. Такая замечательная семейная традиция.