Текст книги "В дни революции"

Само собою разумеется, что при расчёте начальник мастерской объявил рабочим вычет за прогульный день. Они остались недовольны и пришли ко мне.

Разрешив, в конце концов, после долгих переговоров понизить вычет до 10 %, я ни за что не согласился на возврат платы за прогульный день.

– Вы знаете, что Совет рабочих депутатов, ваш выборный орган, постановил не бастовать в этот день. Вы же решили забастовать, вопреки ясному и категорическому решению ваших же представителей. Если вы не уважаете своего представительного органа, то я, как представитель революционной власти, должен поддерживать его авторитет. Хотите поступим так. Идите в совет рабочих депутатов и заявите, что за прогульный день 12 августа, в который вы бастовали, вопреки решению Совета, с вас удерживают плату. Если Совет рабочих депутатов скажет, что вы поступили правильно, и что вам следует заплатить, я немедленно отдам приказ уплатить вам полностью.

Переминаются с ноги на ногу.

– Нет, мы не пойдём, – нерешительно заявляют они.

– Да, почему же? – спрашиваю я их.

– Мы уже там были.

– Ну, и что же?

– Да, нам отказали, – говорят они, потупя взор.

Я тоже отказал им.

Не знаю, как дело обстоит теперь. Я уехал, но уверен, что они не оставят своих домогательств и, быть может добьются своего.

Я рассказал здесь только один эпизод; но такими картинками из действительной жизни этого периода я мог бы заполнить целые тома.

Коснусь своих скитаний по войскам округа.

Я видел войсковые части, представлявшиеся мне в полном порядке, напоминавшие хорошо обученные части времён нормальной жизни армии, но, в большинстве случаев, надо к стыду констатировать общее понижение воинской подготовки всех частей.

Не будем доискиваться причин этого: их много. Остановлюсь только на факте. Фронт жаловался, что тыл не даёт ему достаточных подкреплений, да и те, что приходят на фронт, в огромном большинстве, являются слабо обученными, не подготовленными к бою.

И мне, как Командующему Войсками Округа ближайшего тыла, было особенно тяжело, ибо я не мог выполнить той именно задачи, которую я поставил себе первой по вступлении в должность: давать хорошие и надёжные подкрепления на фронт.

Было бы очень долго рассказывать о всех поездках по округу, хотя в них много интересного. Расскажу только один эпизод.

Это было в Полтаве.

Я приехал туда вечером и отдал распоряжение, что завтра в 9 часов утра мною будет произведён смотр, для чего войска гарнизона должны быть собраны на указанном месте.

Привыкнув быть аккуратным, я отправился из гостиницы с таким расчётом, чтобы ровно в 9 часов быть на месте.

Приезжаю на автомобиле – никого.

Только с разных сторон начинают подходить отдельные партии солдат, часто без офицеров к месту сбора.

Я поехал прокатиться по Полтаве. Был на Шведской могиле. Был у памятника, воздвигнутого на том месте, где Пётр I отдыхал после полтавской битвы, на горном берегу Ворсклы, откуда раскрывается величественный вид на широкую долину.

Думал ли я тогда, что о Шведской могиле мне придётся вспоминать всего через три месяца в самом сердце Швеции? Нет. Этого у меня не было и в мыслях.

Так или иначе, я провёл время, и только около 10 часов войска полтавского гарнизона были готовы к смотру Командующего Войсками, назначенному на девять.

Обошёл ряды. Выправка оставляет желать многого.

Произвёл учение отдельным частям. Пёстро. Местами ладно, местами нет.

По окончании смотра, собрал весь гарнизон тесной толпой вокруг себя и обратился к ним с речью, как делал это обыкновенно при объезде частей.

– Товарищи-воины-граждане! Вы помните, конечно, то время, когда при царском правительстве приезжали командующие войсками на смотр. И если они назначали смотр на 9 часов утра, уже с семи часов все были в сборе и ждали приезда его. Почему же теперь, когда в первый раз к вам приехал Командующий Войсками, поставленный новой революционной властью, вы не были готовы в назначенное время?

Мне пришлось долго говорить о долге, об обязанностях гражданина, наделённого всей суммой прав.

– На нас смотрит фронт. С тревогой оглядывается он назад и ждёт от вас поддержки. Вы должны её дать, ибо только тогда вы исполните свой долг перед родиной и докажете свою действительную любовь к свободе и молодой России.

«Ура» молодой свободной России было подхвачено дружно, и казалось, что предо мной стояли воины-граждане.

Но когда на трибуну взошёл ими же сами выбранный военный комиссар и начал говорить им о долге, с задних рядов раздались громкие крики:

– Не будем воевать! Требуйте скорее заключения мира!

Недолго оставались после этого мы здесь, среди войск.

Несколько слов сказал опять я. Несколько – приехавший вместе со мной правительственный военный комиссар Кириенко, социал-демократ, член государственной думы второго созыва, годами каторги доказавший свою любовь к народу, и мы ушли, огорчённые всем пережитым.

Гарнизон был уже сильно обольшевичен. Это была, правда, середина сентября.

Что этот город и гарнизон находились во власти большевиков, мы знали и мы получили этому новые доказательства.

Я говорил выше, в одной из первых глав, об арестных устремлениях революционной демократии, проявившихся во многих местах.

В первые дни революции в Полтаве были арестованы жандармские офицеры. Арестованы они были по постановлению местного Исполнительного Комитета.

Образованная распоряжением Временного Правительства губернская комиссия в начале августа освободила их, не найдя состава преступления. Но как только они вышли на свободу с тем, чтобы уехать в Киев по месту назначения в резерв, как в ту же ночь, по постановлению Совета рабочих и солдатских депутатов города Полтавы, они были вновь арестованы.

Губернские власти мне немедленно телеграфировали об этом, и я послал в ответ телеграмму и властям и Совету о необходимости немедленного освобождения их и отмены незаконного ареста.

Никаких результатов, и, когда в сентябре мы приехали в Полтаву, несчастные офицеры ещё сидели в заключении только потому, что они были жандармами.

После смотра, мы с Кириенко отдали распоряжение, подписанными нами обоими, об освобождении всех арестованных и отправлении их в Киев.

Каково же было наше удивление, когда они всё-таки не доехали до Киева. Оказалось, что хотя их и выпустили, но до Киева не довезли.

Начальник гарнизона, зная настроение Совета, решил, освободив их, доставить в Киев под конвоем, и для сопровождения их назначил наряд солдат под командой надёжного офицера.

Но на одной из промежуточных станций в вагон, в котором они ехали, ворвалась боевая рабочая дружина и потребовала возвращения их, согласно постановлению полтавского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Офицер сначала предполагал сопротивляться; но потом решил, что это бесполезно. Вывел их всех и с обратным поездом отправился назад, сохранив таким образом, по крайней мере, жизнь этим офицерам.

Он хотел послать мне телеграмму о происшедшем, но от него не приняли телеграммы и ему пришлось командировать одного из солдат с донесением мне.

Несмотря ни на мои телеграммы, ни на телеграммы Военного Комиссара Кириенко, полтавский Совет не освободил захваченных им офицеров.

Таково было уважение органов революционной демократии к представителям Временного Революционного Правительства! И такова была полнота власти Командующего Войсками!

Грустно это констатировать, но это было так.

Национализация войск. – В частности украинизация таковых

Я подхожу к самым трагическим переживаниям моим за восемь месяцев работы в революционный период, работы интенсивной и полной самых разнообразных впечатлений.

Трагизм положения заключается в том, что как социалист-революционер я являюсь сторонником самоопределения народностей, самой широкой автономии и федеративного строя будущей России.

Как человек с раннего детства живущий в Киеве и всеми фибрами души моей связанный с Украйной и имеющий там среди лучших общественных деятелей Украины личных друзей, я, конечно, являюсь сторонником самостоятельного развития Украины и вхождения её в федерацию свободных народов России, как равного члена.

И при таких условиях мне пришлось выслушивать упрёки, как гасителя украинского духа, противника национального развития Украины!

И всё произошло от того, что я считал и продолжаю считать и до настоящего времени вредным для общего дела свободы немедленную в то время национализацию армии, украинизацию войска.

Как-то в первые дни революции ко мне, как военному комиссару, приходят три офицера и на украинском языке говорят приблизительно следующее:

– Мы составили организационный комитет по формировании украинского войска. Мы просим вас быть почётным членом нашего комитета и содействовать этому делу.

Так вкрадчивым тоном говорил от имени делегации подпоручик Михновский.

Я поблагодарил за оказанную мне честь приглашением в почётные члены, но отказался от принятия такого звания, находя, что в демократической стране, каковой вот уже несколько дней является Россия, не может и не должно быть места почётным должностям. Но я согласен вступить в комитет рядовым членом, тем более, что основной мысли его я сочувствую.

Я обещал оказать всяческое содействие организации украинского войска, но при одном только условии, чтобы войско это было добровольческое, и чтобы в формируемые украинские части не поступали солдаты, уже находящиеся в рядах армии, кроме, конечно, необходимых кадров.

Делегаты вполне согласились со мной, сказали, что именно такова была и их мысль, и мы расстались.

Долгое время я ничего не слышал об этом комитете и его деятельности; но я не придавал этому никакого значения, так как в это время ко мне приходили делегаты от различных национальностей с такими же предложениями, но ничего из этого не выходило.

В начале апреля, всю первую половину его я был на фронте. Только 18 апреля (1 мая) я возвратился домой и сидел в родной семье, отдыхая от поездки и делясь впечатлениями.

Вдруг, вечером раздаётся звонок по телефону. Член Исполнительного Комитета Совета солдатских депутатов звонит и говорит, что моё присутствие необходимо, и что он немедленно в автомобиле едет за мной.

– Хорошо, буду ждать! – отвечаю я.

Через несколько минут приезжает он взволнованный и рассказывает, что сегодня группа дезертиров из распределительного пункта, – тысячи четыре человек, – вышла на улицу и, во главе с избранным ими командиром полка, штабс-капитаном Путником-Гребнюком, направились ко дворцу (В это время Исполнительные Комитеты помещались уже в освободившемся дворце), и они заявили требование признать их «Первым Украинским имени Гетмана Богдана Хмельницкого полком».

Совет солдатских депутатов занял в этом отношении совершенно непримиримую позицию и находил невозможным такой способ организации украинского войска. Тогда «полк» вызвал генерала Ходоровича, и тот, чтобы выйти как нибудь из положения, предложил собравшимся выбрать делегатов и вместе с ними и Исполнительным Комитетом обсудить вопрос.

Вот на это импровизированное собрание меня и вызвали так экстренно.

Когда я вошёл в зал, он был полон народа. Главным образом, были делегаты-украинцы из импровизированного полка.

Добрую половину мест занимали люди, украшенные жёлто-голубыми лентами с лица недоброжелательными, но далеко не все с ярко выраженными украинскими национальными чертами. И если бы не жёлто-голубые ленты, я не считал бы, что я присутствую на собрании украинцев.

Дебатировался вопрос о признании собравшихся случайно в Киеве четырёх тысяч солдат, по преимуществу дезертиров, полком.

Само собою разумеется, что этого допустить никоим образом было нельзя.

Ведь, это создавало прецедент. И волна дезертирства пошла бы большая под предлогом формирования национальных полков.

Центральная украинская рада (о ней ниже), – сконструировавшийся уже орган в крае, – вынесла следующую резолюцию.

Она признавала несвоевременным формирование теперь же особого украинского войска, однако считала необходимым данную группу солдат признать полком и считаться с этим, как с фактом.

На настоящем собрании мнения разделились. Большинство, – все заинтересованные в этом признании делегаты «полка» считали необходимым признать полк сформированным; меньшинство – не находило этого возможным.

Чтобы выйти из положения, я взял слово.

Я напомнил присутствовавшим здесь членам организационного комитета, настаивавшим на признании, о тех условиях, которые были нами приняты при первом их посещении меня по вопросу о формировании. И я предложил им следующее.

– Завтра же я поеду к генералу Брусилову и попрошу его утвердить формирование полка на следующих основаниях. Из солдат и офицеров набирается необходимый кадр, и полк пополняется волонтёрами, не обязанными военной службе; все же остальные немедленно отправляются на фронт. Вместе со мною поедут как представители организационного комитета, так и представители «полка» вместе с полковым командиром.

На этом, по-видимому, согласились, и мирно все разошлись.

Но это только, по-видимому.

Когда я на следующий день пришёл к отходу поезда в Каменец, ни членов организационного комитета, ни делегатов не было.

И я поехал один.

Как я ожидал, генерал Брусилов немедленно согласился на моё предложение и разрешил не только формирование «1-го украинского имени гетмана Богдана Хмельницкого полка», но и на формирование запасного полка на тех же основаниях.

Немедленно было мною сообщено об этом в Киев, и были отобраны кадры.

Но напрасно вы стали бы искать на фронте всех оставшихся вне кадров этих украшенных национальными эмблемами защитников Украины, которой, к слову сказать, угрожал сильный враг. Их не было там, они туда не пошли, а разбежались по деревням, кто без билетов, а кто с билетом новоявленного командира.

Кстати о командире полка Путнике-Гребенюке.

Когда вопрос о формировании полка был поставлен серьёзно, то кадровые чины, отобранные для формирования полка, сами арестовали его и привели его ко мне для отправки на фронт.

И я отправил его в сопровождении офицера.

А он не сумел красиво уйти. Он, уходя, сказал мне, что вполне согласен со мной по вопросу о ненужности таких формирований.

А полк продолжал формироваться; но к сожалению в него вливались вместо добровольцев, не обязанных службой, всё те же самовольно отлучившиеся с фронта и тыла, которые были при первых попытках самочинного формирования.

Сколько раз новый командир этого полка приходил ко мне жаловаться, что он не может ничего поделать, и что он не знает, как выпутаться из этого трудного положения, в которое он попал.

Полк был укомплектован, но так как я настаивал на выполнении организационным комитетом своих обязательств, я не мог дать согласия на признание именно этого состава полка полком.

Наступила половина мая. Приехал военный и морской министр Керенский, и мы поехали с ним в ставку Брусилова. С нами вместе выехали представители Центральной Украинской Рады, Организационного Комитета и вновь избранного на войсковом украинском съезде Украинского Войскового Генерального Комитета. Они выехали, чтобы вместе с Керенским выяснить вопрос об этом полку и о дальнейших формированиях.

Довольно долго шла наша беседа.

Я настаивал на том, что нужно оставаться на той формуле формирования украинских войск, которая была уже принята, т. е. добровольческих комплектований. И, поэтому, полк, сформированный не так, не должен быть признан полком. Керенский признал возможным считаться с фактом и утвердить этот полк. Что же касается до дальнейших формирований, то таковых до окончания войны и решения Учредительного собрания быть не должно.

Членом Генерального Комитета было внесено предложение, чтобы украинцы из тыловых частей направлялись в определённые, наперёд назначенные для «украинизации» корпуса. Я поддержал это предложение и оно было принято. Сделано только ограничение, чтобы не трогать для этого частей ближайшего тыла, т. е. Киевского и Минского округов.

На этом и согласились.

Кажется, всё ясно и просто. Но не тут-то было.

Наступало очень тяжёлое время. В начале июня Керенский в поездке по Юго-Западному фронту сделал героические усилия, чтобы двинуть войска вперёд. Ему это удалось, несмотря на усиленную в это время пропаганду большевиков.

Но он действовал со всей горячностью, потому что он верил, что этим натиском он приближал народы к миру.

Ведь, именно в это время были сконцентрированы на севере Франции французские и английские войска, и начались удачные действия.

И если бы в это время удался натиск на русском фронте, то близость конца войны была бы неминуема.

Силы сопротивления имеют свои пределы, и удачный натиск на всех фронтах привёл бы тому, что Центральные державы вынуждены были бы принять протянутую руку. И если, конечно, их нельзя было довести до того, чтобы им диктовать условия мира, – да это и не нужно, и не к этому стремится демократия, – то можно было заставить приступить к переговорам для заключения действительно демократического мира без победителей и побеждённых.

Началось наступление 18 июня (1 июля). Началось сильно и красиво, и натиск был велик. Нужно было давать подкрепления. И вот в это время, когда решались вопросы мира, когда делались последние героические усилия для того, чтобы сломить упорство долго готовившегося к этой войне противника, в это время я не мог послать ни одного солдата на подкрепление действующей и так нуждавшейся в подкреплениях армии. И в ряду причин, лишивших меня возможности выполнить свой долг гражданина в это ответственное перед народом и историей время, была «украинизация» войск, проводившаяся в это время явочным порядком и большою настойчивостью.

Чуть только я посылал в какой-либо запасный полк приказ о высылке маршевых рот на фронт в подкрепление тающих полков, как в жившем до того времени мирною жизнью и не думавшем об украинизации полку созывался митинг, поднималось украинское жёлто-голубое знамя и раздавался клич:

«Підем під украінським прапором» (пойдём под украинским знаменем).

И затем ни с места. Проходят недели, месяц, а роты не двигаются ни под красным, ни под жёлто-голубым знаменем.

И это в то время, когда именно на границе Украины идут бои, и самой Украине угрожает опасность быть занятой.

Так и не удалось мне двинуть подкрепления, и войска, истомлённые боем и за короткое время продвинувшиеся вперёд, но не могшие пойти дальше за недостатком сил, остановились.

Так было во второй половине июня (начало июля по н. с.), а через три недели они отступили, и началось повальное бегство с сдачей всех не только сейчас занятых позиций, но и более ранних.

Когда-нибудь история вскроет причины этого ужасного погрома. А пока любопытно указать на некоторые странные совпадения.

В ряду добивавшихся украинизирования были толпы дезертиров, объединившихся под видом формирования полка имени гетмана Полуботка.

Началось это «формирование» ещё в мае месяце. Но и к июлю не удалось их отправить на фронт.

И вот, когда в Петрограде было знаменитое июльское выступление большевиков (3–5 июля ст. ст.), в это самое время «полуботьковцы» в Киеве делают своё выступление 5 июля, тоже с целью захвата власти.

А через несколько дней начинается отступление войск под натиском сильного врага.

Соглашение Временного Правительства с Центральной Украинской Радой

В первые дни революции ко мне обратился один приятель украинец и от имени своего и своих товарищей, а также и жены высланного, с просьбой содействовать возвращению в Киев высланного ещё в начале войны в Сибирь, затем переведённого в Симбирск, и, наконец, ко времени революции оказавшегося в Москве, украинского деятеля, профессора Михаила Сергеевича Грушевского.

Я, конечно, пошёл навстречу этому желанию, и не только из любезности к моему приятелю и жене профессора, но и потому, что самую высылку в административном порядке считал незаконной и нецелесообразной. И я принял все меры к скорейшему освобождению от запрета и возвращению Грушевского в Киев.

С приездом его началась организационная работа на Украине.

Быстро сорганизовалась группа людей, составивших кружок для объединения возможно широких кругов украинцев вокруг идеи самоопределения украинского народа и для борьбы за автономию.

Эта группа лиц приняла название Центральной Украинской Рады и проявила колоссальную деятельность. Она развила широкую агитацию в народе, созывала съезды украинских работников, – то кооперативов, то крестьян, то рабочих, а то и войсковой съезды.

Отсюда черпала она силы, и представители всех украинских организаций после каждого съезда оставляли в недрах Рады след в виде многих представителей.

Работа Рады была обширна и почтенна.

Жаль только, что она как-то сумела сразу отмежеваться от всероссийской демократии, Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполнительного Комитета, представлявших в своём лице значительные массы неукраинской демократии, составляющей, пожалуй, местами даже численное большинство в городах.

Рада сразу стала на какую-то исключительно националистическую позицию и заподозрила, конечно, без достаточных оснований, российскую революционную демократию в несочувствии принципу национального самоопределения и чуть ли не в стремлении продолжат русификаторскую политику печальной памяти царского правительства.

Укреплению такого взгляда способствовало движение в направлении украинизации войск и противодействие этому в данный момент со стороны российской демократии края, а также и то, что в ответ на домогательства некоторых групп украинцев-самостийников полного отделения российская революционная демократия, и в лице местных её органов и в лице Временного Правительства, – всегда отвечала одно и то же:

«Подождите Учредительного Собрания. Этот хозяин земли русской даст свой ответ. И каково будет его решение, так и будет».

Долгое время между Радой и Исполнительным Комитетом происходили как бы споры местничества, кому правит краем. И вместо того, чтобы подойти обеим сторонам просто и прямо и договориться о методах и путях совместной работы, обе стороны молчали и только были недовольны одна другой.

Если подозрительность Рады питалась настроением российской демократии отложить решение вопроса до Учредительного Собрания, то, с другой стороны, российская демократия чувствовала, что в украинском национальном движении рядом с украинской демократией работают и узкие националисты и даже шовинисты. А косвенным подтверждением этому явились такие надписи, появлявшиеся иногда на украинских знамёнах: «Хай живе вільна Украина без жидів и ляхів». (Да здравствует Свободная Украина без евреев и поляков.)

Такое разногласие между двумя руководящими органами продолжалось довольно долго.

Ни представители Исполнительного Комитета не шли в педагогический музей (штаб квартира Рады), ни представители Рады не шли во дворец (штаб квартира Исполнительного Комитета и всех Советов).

Наконец решено было избрать нейтральную почву для встречи двух сторон – плёс некогда широкого Днепра. Устроилась прогулка на пароходе, общий ужин на нём и общая беседа.

Так была сделана попытка сговориться.

Многого, конечно, от такого метода общения не получилось, но всё же, по-видимому, был положен мост.

Правда, голова Рады, главная пружина её, Грушевский, почему-то не нашёл возможным принять участие в этой прогулке, несомненно носившей политический или, вернее, дипломатический характер.

Но так или иначе, местные круги, украинские и неукраинские, смогли во время этой прогулки, если не сговориться, то хоть немного познакомиться, подойти друг к другу.

Послужило ли это прочному сближению и объединению двух демократий трудно сказать. Пожалуй, скорей нет, так как, например, во время выборов в городскую думу партийные товарищи, российские и украинские социалисты-революционеры, шли по двум различным спискам. Тоже и социал-демократы.

Тем не менее, время шло.

Украинская Рада перешла от культурной объединительной работы к созданию политической власти в крае.

Надо сказать, что для культурно-организационной работы у Украинской Рады была реальная база в виде широко развитой кооперации местами построенной на национальной основе.

Я помню второй всероссийский кооперативный съезд в Киеве в 1913 году. На нём резко обозначалось украинское течение в российской кооперации, и в шутку съезд этот называли борьбой Москвы с Киевом. И здесь, во время этого съезда, выяснилось, что в украинской деревне кооперация, привитая местами совсем не прогрессивными силами, имеет большое развитие, и в кооперативных силах объединительная работа Рады сможет найти точки опоры и поддержку.

Не то в области политического строительства.

Тем не менее, Рада приступила к организации краевой власти в лице Генерального Секретариата, представлявшего кабинет министров будущей Украины, каковой было желательно Раде провести теперь же.

Учитывая момент и не желая вести борьбу с захватными стремлениями некоторых из деятелей Украины, Временное Правительство решило вступить в переговоры с Радой для того, чтобы выяснить возможные пути соглашения и разрешить вопросы мирного сожительства разных народностей, населяющих территорию Украины.

Подпочва к этому была подготовлена знаменитой прогулкой в лунную ночь, о которой я рассказывал выше, так как и во время прогулки и в дальнейших переговорах после неё выяснялся вопрос о возможности вхождения в Раду представителей национальных меньшинств.

Именно в это время Временное Правительство решило командировать трёх министров, – Керенского, Церетелли и Терещенко, – для установления начал соглашения с Радой и проведения в жизнь этого соглашения.

Если не ошибаюсь, первое и второе июля (14–15) были днями, когда в Киеве происходили переговоры и состоялось, наконец, соглашение.

Прибывшие министры вели переговоры отдельно с российской демократией и её представителями, с другой – с Радой.

Трудная эта была задача, ибо вопрос приходилось решать в атмосфере недоверия, которым в отношении российской демократии пропитаны, если не все, то многие из представителей Рады.

Очень жаль, что переговоры велись отдельно, как бы с двумя тяжущимися сторонами, а не на общем собрании делегатов той и другой сторон, или, что ещё лучше, пленумов обеих сторон.

Но тем не менее, переговоры всё же привели к желанному концу, и состоялось соглашение, по которому в состав Рады входят в определённой пропорции (кажется 30 %), представители национальных меньшинств.

Что касается Генерального Секретариата, то в состав его тоже включены были представители меньшинств, и некоторые отрасли временно, до Учредит. Собрания, изъяты из круга непосредственного ведения Секретариата; к таким отраслям относятся, например, военное дело, и в соглашении указано, что секретаря по военным делам быть не должно, так как военное дело представлен заботам исключительно центральной власти.

Так, успехом увенчалась попытка соглашения, и временно наступил в этом отношении лад и покой.

Я указал выше в предыдущей главе на выступление так называемых «полуботьковцев» для захвата власти.

Следует отметить, что вероломное и неудавшееся выступление произошло через день-два после того, как состоялось указанное соглашение.

Чья-то тёмная рука хотела скомпрометировать одновременно и общероссийское и украинское дело…