Текст книги "Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя"

С обвинениями Ягоды выступили: начальник управления по Московской области Реден, начальник контрразведывательного отдела Миронов, нарком здравоохранения Каминский, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома Евдокимов и секретарь ЦИК Акулов. Работу правоохранительных органов критиковал и Генеральный прокурор СССР Вышинский. Он признал:

«– Качество следственного производства у нас недостаточно, не только в органах НКВД, но и в органах прокуратуры. Наши следственные материалы страдают тем, что мы называем в своем кругу «обвинительным уклоном».

Он согласился с мнением Ежова, указав: «Это тоже своего рода «честь мундира» – если уж попал, зацепили, потащили обвиняемого, нужно доказать во что бы то ни стало, что он виноват. Если обвинение приходит к иным результатам, то это считается просто неудобным. Считается неловко прекратить дело за недоказанностью, как будто это компрометирует работу». Вышинский пояснял, что «обвинительный уклон» нарушает инструкцию ЦК от 8 мая 1933 года, направленную на то, «чтобы предостеречь против огульного, необоснованного привлечения людей к ответственности».

В принципе эти сумбурные перепалки «генералов» НКВД не дают конкретной информации о работе «чекистов». Но как очевидно из всего изложенного, окружение Сталина на Пленуме не призывало к огульному поиску врагов. Наоборот, доклады Молотова, Кагановича и выступление Вышинского требовали повышения уровня профессионализма во всех сферах управления и отраслях народного хозяйства. Тогда на каком основании антисталинисты тиражировали миф о «февральско-мартовском» Пленуме как о событии, якобы открывшем шлюзы для начала «необоснованных репрессий»? Но, может быть, к огульным репрессиям призвал сам вождь?

Глава 15
Дело об «ОШИБОЧНОМ ТЕЗИСЕ» СТАЛИНА

На XX съезде КПСС Хрущев огласил фразу, подготовленную его клевретом Поспеловым, которая утверждала: «В докладе Сталина на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» была сделана попытка теоретически обосновать политику массовых репрессий под тем предлогом, что по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна якобы все более и более обостряться. При этом Сталин утверждал, что так учит история, так учит Ленин».

Негодяй Никита лгал. В сталинском выступлении на этом Пленуме нет даже намека на теоретическое обоснование массовых репрессий. И уж тем более Сталин не говорил и том, что «по мере нашего продвижения вперед к социализму классовая борьба должна обостряться».

Причем «историки» даже не заметили, что Хрущев и Поспелов передергивали мысль Сталина, высказанную им со ссылкой на Ленина в 1924 году, по поводу тезиса Бухарина об «уничтожении самих классов» как носителей разновидности физического и умственного труда. Но это совершенно разные вещи, как «божий дар и яичница…». Однако эта глупость, оглашенная полуграмотным Никитой, войдет во все учебники истории, ее тупо будут тиражировать высоколобые интеллектуалы на лекциях в университетах и учителя в школах, повторять на диссидентских кухнях и с экрана телевизора.

Доклад Сталина был посвящен вопросу улучшения деятельности партийных комитетов, но, конечно, он не мог обойти стороной волновавшую зал тему, связанную с разоблачением и осуждением группы Пятакова. Его доклад состоялся 3 марта. Он начал с констатации того, что «вредительская и диверсионно-шпионская работа агентов иностранных государств, в числе которых довольно активную роль играли троцкисты, задела в той или иной степени все или почти все наши организации – как хозяйственные, так и административные и партийные». Они «проникли не только в низовые организации, но и на некоторые ответственные посты».

Однако, говоря о бдительности, Сталин тоже не призывал к началу «охоты на ведьм». Его позиция состояла в ином. Аргументированно и осмысленно он доказывал, что действия оппозиции больше не представляют собой идейного мировоззрения, способного привлечь широкие массы. Он констатировал, «что троцкизм из политического течения в рабочем классе, каким он был 7–8 лет тому назад, – превратился в оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств».

Конечно, такой тезис, позволяющий рассматривать оппозицию не в качестве идеологических противников, а именно – как террористов, осуществляющих диверсии в интересах третьей стороны, был своеобразным политическим приемом. Но Сталин имел полное право перевести проблему оппозиции в такую плоскость. Ему противостоял не клуб благородных девиц, а прожженные авантюристы, подрывающие основы советского строя; и он был обязан объяснить действительное существо их замыслов.

Сталин подчеркивал, что если раньше Зиновьев и Каменев «решительно отрицали наличие у них какой-либо политической платформы», то на судебном процессе в 1937 году Пятаков, Радек и Сокольников «признали наличие у них политической платформы». Признали и развернули ее в своих показаниях: «Реставрация капитализма, ликвидация колхозов и совхозов, восстановление системы эксплуатации, союз с силами Германии и Японии для приближения войны с Советским Союзом».

Вождь обоснованно заострял вопрос на этой теме. Сегодня даже людям далеким от политики известно, что любая мало-мальская группировка, претендующая на участие в политической жизни, прежде всего «пишет» свою программу. Однако особенностью антисталинской оппозиции тех лет являлось как раз то, что они не афишировали открыто свои конечные цели. Поэтому Сталин был вправе сделать вывод, что позицию политических деятелей, прячущих свои взгляды даже от своих сторонников, «нельзя уже называть политическим течением».

Его выводы не были праздными умозрительными упражнениями. Из сказанного им вытекала главная мысль, которая сводилась к необходимости осознания обострившейся угрозы войны. Он говорил, что члены партии «забыли о том, что Советская власть победила только на одной шестой части света… что Советский Союз находится в обстановке капиталистического окружения». И это было более чем своевременным предупреждением. Оценивая взаимоотношения буржуазных государств, Сталин пояснял:

«Только наивные люди могут подумать, что между ними существуют исключительно добрые отношения, как между государствами однотипными… Буржуазные государства засылают друг к другу в тыл шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда и убийц, дают задания внедряться в учреждения и предприятия этих государств, создать там свою сеть и «в случае необходимости» взорвать их тылы, чтобы ослабить и подорвать их мощь.

…Так было в прошлом, 130 лет тому назад. Так обстоит дело теперь, спустя 130 лет после Наполеона I. Сейчас Франция и Англия кишат немецкими шпионами и диверсантами и, наоборот, в Германии в свою очередь подвизаются англо-французские шпионы и диверсанты. Америка кишит японскими шпионами и диверсантами, а Япония – американскими».

Подчеркивая эту мысль, А.Б. Мартиросян пишет, что французская разведка только в абвере Канариса имела не менее 10 агентов. Контрразведка Франции «пачками арестовывала нацистскую агентуру в стране: в 1935 г. – 35 агентов, в 1937 г. – 150, впоследствии, в 1938 г. – 274, а за первые полгода 1939 г. – 300 агентов!» Конечно, спецслужбы любой страны не афишируют свою контрразведывательную деятельность. Однако во второй половине XX века тема иностранного шпионажа против СССР до войны замалчивалась не из профессиональных соображений. Доступ к архивам позволял легко опровергнуть мифы о якобы существовавшей в 30-е годы в СССР некой «шпионофобии», а это противоречило антисталинской пропаганде. И только в новом веке ФСБ «осторожно» приоткрыло свои секретные папки, но даже знакомство лишь с отдельными документами свидетельствует, что Сталин имел все основания для приведенных выше заключений. Так, среди материалов, поступавших в Кремль, было сообщение:

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б) тов. Сталину.

ОГПУ Секретариат коллегии.

23 ноября 1933 г. № 50822.

13 октября с. г. на заводе «Электроприбор» в г. Ленинграде была обнаружена пропажа секретного чертежа – схемы управления артиллерийским огнем береговой обороны (Здесь и далее курсивы мои. – К.Р.).

Негласным исследованием этого факта ОГПУ было установлено, что чертеж присвоен заводским инженером Зильбербергом Львом Яковлевичем. 1 ноября последний был арестован и на квартире у него обнаружены 3 секретных чертежа военных заказов, находящихся в производстве на заводе «Электроприбор».

Следствием установлено: инж. Зильберберг, проживая в 1921–1923 гг. в г. Аккермане (Бессарабия), был завербован Румынской разведкой (Сигуранцей) в лице сотрудника разведки Керлера, при содействии некоего гр. Капелюшника, также тайного агента разведки. В 1923 г. Зильберберг был нелегально переброшен на территорию СССР для ведения, по заданию разведки, шпионской работы, где выдал себя за политэмигранта.

В декабре того же года Зильберберг по заданию разведки вступил добровольно в РККА и был зачислен в 6-й полк связи в г. Киеве. Затем, будучи демобилизованным, пробрался во СТУЗ и по окончании его в 1931 г. переехал в г. Ленинград, где и поступил на завод «Электроприбор» в качестве инженера. В конце 1931 г. Зильберберг установил связь с упомянутым тайным агентом Румынской разведки Капелюшником, также перебравшимся в СССР и устроившимся инженером на военный радиозавод им. Коминтерна в Ленинграде.

Для проведения разведывательной работы по военным заказам на заводе «Электроприбор» Зильбербергом был завербован инж. Военно-морской части завода Дмитриев В.М., который в течение свыше года снабжал Зильберберга секретными чертежами, схемами и подробными сведениями о количестве и назначении заказов военно-морской части завода «Электроприбор».

Шпионские сведения и материалы Зильбербергом передавались Капелюшнику, который за это платил деньги. Инж. Капелюшник Ю.И. – Зав. Спец. Конструкторск. Бюро радиозавода им. Коминтерна и инж. Дмитриев Б.М – сотрудник Военно-морской части завода «Электроприбор» – арестованы.

Следствие по делу продолжается.

Зам. Председателя ОГПУ Ягода.

Нач. ЭКУ ОГПУ Миронов[64]64
  АП РФ. Ф.3. Оп. 58. Д. 243. Л.201–202.


[Закрыть].

На документе сохранилась резолюция Сталина: «Результаты сообщить». И реагируя на это указание, 29 ноября 1933 г. Ягода и Миронов переслали Сталину телеграмму № 888, поступившую из Ленинграда. В «Спецсообщении № 237» говорилось:

«В процессе следствия по делу ликвидированной Экономическим Отделом ПП ОГПУ в ЛВО польско-румынской шпионской агентуры на Ленинградских военных заводах, в дополнение к ранее посланным в ЭКУ ОГПУ показаниям инженера Зильберберга, переброшенного для разведывательных целей румынской Сигуранцей и действовавшего в Ленинграде по указаниям инженера Особого Конструкторского бюро завода им. Коминтерна – Капелюшника, на 27 ноября с. г. добыт ряд новых показаний, устанавливающих, что шпионской сеткой, кроме Военно-морской части завода «Электроприбор», были охвачены: совершенно секретное производство завода им. Коминтерна и «Электроморстрой» (производящий монтаж подводных лодок).

Зильбербергом для разведывательной работы в пользу Польши был завербован инженер-практик Военно-морской части завода «Электроприбор» – Дмитриев. Который показал, что он, в свою очередь, извлек для разведывательной работы Зав. архивом Военно-морской части Аксенова. Дмитриев показал: «Начиная с октября 1932 г. до последнего времени я систематически получал от Аксенова И.И. материалы по военным заказам Военно-морской части и передавал их Зильбербергу Л.Я.

Всего за этот период я передал Л.Я. Зильбербергу сведения и чертеж (синьки) по следующим объектам:

1) Приборы управления огнем зенитной артиллерии, 2) Гиропилот, 3) Гирокомпас, 4) Гирогоризонт, 5) Прибор управления артиллерийским огнем береговой обороны, с указанием назначения их по отдельным заказам и 6) комплект чертежей по заказу «Вышка». За все эти материалы я получил от Зильберберга 6000 рублей в разное время, из которых 3000 рублей передал Аксенову И.И., а остальные оставил для себя».

Дмитриевым, кроме Аксенова, для сбора сведений о военных заказах были завербованы: механик 2-го сборочного цеха – Бодний, исключенный из партии за принадлежность к троцкистской оппозиции, давший сведения о состоянии и количестве заказа особо секретного прибора, и техник Планово-распределительного отдела Военно-морской части – Константинов, по освещению особо секретных заказов «Вышка».

Таким образом, на Военно-морской части завода «Электроприбор» имелась шпионская сетка в количестве 4-х человек, располагавшая сведениями о состоянии всех военных заказов, возглавляемая и оплачиваемая Зильбербергом.

Показаниями Дмитриева устанавливается, что в июле месяце 1933 г. к нему обратился инженер «Электроморстроя» Тимофеев с просьбой дать ему сведения о количестве и состоянии заказов Военно-морской части «Электроприбор».

По этому вопросу Дмитриев в своих показаниях пишет: «…В конце июля – начале августа, приготовив в письменном виде сведения о состоянии заказов по Военно-морской части и их количестве, я свез их на службу к Тимофееву Е.С. (пр. 25 октября – недалеко от улицы Герцена), где и передал ему. Здесь получил от него 2500 рублей».

При производстве обыска на квартире Капелюшника был обнаружен ряд чертежей, в том числе детали заказов «Электроморстоя». Кроме того, в день ареста Зильберберга у него обнаружены три чертежа приборов электрического управления артиллерийским огнем. Обнаруженные при обыске чертежи приобщены к делу, как вещественное доказательство. По делу арестовано 4 человека. Намечены дальнейшие аресты.

ПП ОГПУ в ЛВО Медведь. Нач. ЭКО ПП Зверев»[65]65
  АП РФ. Ф.3. Оп. 58. Д. 243. Л. 204–206.


[Закрыть].

Подобные сообщения на стол Сталина ложились регулярно; но, конечно, он не мог оглашать получаемые секретные материалы, в которых называлось множество фактов и фамилий, в публичном выступлении. Поэтому, говоря о «троцкистах» и «шпионах», он имел в виду более широкие слои врагов Советской власти, чем относительно немногочисленные группировки участников оппозиции, представших на состоявшихся процессах. Он пояснял: «Они состоят, прежде всего, из остатков разбитых эксплуататорских классов в СССР. Они состоят из целого ряда групп и организаций за пределами СССР, враждебных Советскому Союзу».

Речь шла не только о затаивших злобу «бывших людях». Он имел в виду и ненавидевших советский строй и осевших за границей белоэмигрантов, и «националистов» и тех, кого позже в СССР стали называть «диссидентами». В целом эти люди могли составить слой коллаборационистов, появившихся с началом войны во всех европейских странах в виде «пятой колонны». Он пояснял свою мысль:

«У нас принято болтать о капиталистическом окружении, но не хотят вдуматься, что это за штука… Капиталистическое окружение – это не пустая фраза, это очень реальное и неприятное явление…Это значит, что имеется одна страна… которая установила у себя социалистические порядки, и много – буржуазных стран… Которые окружают Советский Союз, выжидая случая для того, чтобы напасть на него, разбить его или, во всяком случае, подорвать его мощь и ослабить его».

Одновременно он предостерегал и от другой опасности. Говоря об успехах государства, он подчеркивал, «что у людей мало искушенных в политике» это «порождает настроения беспечности и самодовольства. Создает атмосферу парадных торжеств и взаимных приветствий, убивающих чувство меры… В этой одуряющей атмосфере зазнайства, атмосфере народных манифестаций и шумливых самовосхвалений – люди забывают о некоторых существенных фактах, имеющих первостепенное значение для судеб… страны».

Он не просто предостерегал от настроений шапкозакидательства, к которому склонны недалекие люди; фактически это был призыв к ответственности перед страной и ее народом. Призыв к коренному улучшению практической работы руководящего аппарата, всех систем государственного и общественного механизмов. Впрочем, суть такой продуктивной деятельности еще в начале индустриализации была уложена им в краткий и понятный всем лозунг: «Кадры – решают все!». Именно проблеме подбора деловых и ответственных работников он посвятил основную часть своего доклада.

Сталин указывал партийным функционерам хрущевского, постышевского, косиоровского типа на то, что они «искусственно плодят количество недовольных и озлобленных людей и создают, таким образом, троцкистам резервы». Он требовал прекращения «революционного» экстремизма. Говоря о подборе кадров и выдвижении на руководящие должности, он объяснял, казалось бы, очевидные истины:

«Как надо работников проверять, нужна ли вообще проверка? Бесспорно нужна. Без проверки людей по результатам их работы нельзя ни одного работника узнать, распознать, чем он дышит и что он из себя представляет. Нельзя на основании речей, деклараций, словесных заявлений делать вывод о природе, так сказать, данного работника. Нельзя никак, это опасно, это наивно. Чтобы распознать работников, надо их проверять на работе, по результатам их работы, изо дня в день надо проверять».

Он был вынужден говорить о вещах, которых многие не понимали, и указывал на местнические и деляческие нравы, царившие в среде партийной номенклатуры. Когда «чаще всего подбирают работников не по объективным признакам, а по признакам случайным, субъективным, обывательски-мещанским. Подбирают чаще всего так называемых знакомых, приятелей, земляков, лично преданных людей, мастеров по восхвалению своих шефов».

В качестве примера он привел первых секретарей: Казахстана – Мирзояна и Ярославской области – Вайнова. «Первый, – говорит Сталин, – перетащил с собой в Казахстан с Азербайджана и Урала, где он раньше работал, 30–40 «своих» людей и расставил их на ответственные посты в Казахстане. Второй перетащил с собой в Ярославль из Донбасса, где он раньше работал, свыше десятка тоже «своих» людей и расставил тоже на ответственные посты. Есть, стало быть, своя артель у товарища Мирзояна. Есть она и у товарища Вайнова».

При этом Сталин обращал внимание на то, что часто работники «подбираются не по политическому и деловому принципу, а с точки зрения личного знакомства, личной преданности, приятельских отношений, вообще по признакам обывательского характера, по признакам, которым не должно быть места в нашей практике.

Взять т. Мирзояна. Работает он в Казахстане, работал он раньше в Азербайджане долго, а после Азербайджана работал на Урале. Я его несколько раз предупреждал: не таскай за собой своих приятелей ни из Азербайджана, ни с Урала, а выдвигай людей в Казахстане, не отгораживайся от местных людей в Казахстане… Что значит таскать за собой целую группу приятелей, которые коренным образом не связаны с Казахстаном?

Это значит, что ты получил некоторую независимость от местных организаций и, если хотите, некоторую независимость от ЦК. У него своя группа, у меня своя группа, они мне лично преданы.

Вот, глядите: заведующим ОРПО Южно-Казахстанского обкома у него сидит т. Бадабашьян, взятый из Азербайджана, секретарем Кустанайского обкома сидит т. Саакян… из Азербайджана, секретарем Джата-Горийского райкома у него Саркисян… секретарем Сайсанского райкома сидит у него т. Поузбикян, взятый из Азербайджана, секретарем Ленинского райкома… Айрапетян, взятый из Грузии. Я читаю справку аппарата ЦК.

Секретарем Карсакпайского районного комитета сидит у него т. Ширазян… из Азербайджана, заведующим ОРПО крайкома… Асриян, взятый из Баку, председателем Горсовета в Алма-Ата – т. Саумов. Секретарем Сталинского районного комитета г. Алма-Ата… Саркисова, секретарем горкома Алма-Аты… Юсупов – все это люди из Баку. Секретарем Карагандинского обкома сидит Пинхасик, взят из Свердловска, где он раньше работал.

Некто Свердлов, ныне секретарь Восточно-Казахского обкома, взят также из Баку… Секретарем Алма-Атинского обкома сидит Киселев – взят с Урала. Председателем Северо-Казахского обкома сидит Степанов из Азово-Черноморья. Секретарем Чимкентского обкома сидит Кулиев – взят из Азербайджана. Заместителем заведующего Сельхозотделом Казкрайкома сидит Камакидзе…Заместитель Наркомхоза Рзаев… Тоже. Зам. Пред. Совнаркома в Казахстане Алиев Теймур взят из Азербайджана. Зам. Пред. Госплана Баранов – взят из Азербайджана. <…>

Ну, на что это похоже? Разве можно так подбирать людей! Я ведь предупреждал т. Мирзояна, что нельзя так вести себя, что надо из местных людей подбирать кадры».

В качества другого примера политики клановости и групповщины Сталин назвал секретаря Вайнова, взявшего 23 работника из других областей, занявших важнейшие посты. Он вопрошал: «Для чего это понадобилось Вайнову? Каково должно быть отношение к этим людям, прибывшим со стороны, отношение местных кадров? Конечно, настороженное. Что это значит – брать к себе людей, составлять себе группу лично преданных людей – со стороны? Это значит выражать недоверие к местным кадрам».

Реальным содержанием этой части выступления явилось то, что Сталин начинал войну с ведомственным и партийным бюрократизмом, создающим групповщину и интриги в верхних эшелонах руководства. Он указывал: «Вместо ответственных работников получается семейка близких людей, артель, члены которой стараются жить в мире, не собираясь обижать друг друга, не выносить сора из избы. Восхвалять друг друга и время от времени посылать в центр пустопорожние и тошнотворные рапорта об успехах».

Эта фактическая узурпация власти на местах и в звеньях государственного аппарата групповыми кланами из «своих людей» привела к образованию на местах своеобразных полуфеодальных княжеств, с царствующей знатью и преданной челядью. В таких условиях центр утрачивал контроль и терял способность воздействия на партию, что приводило к крупным ошибкам в политике.

И все-таки основная часть доклада Сталина была посвящена задачам партийного аппарата. Он указал на необходимость «разъяснять, что сами хозяйственные успехи… зависят от успехов партийно-организационной и партийно-политической работы». В предчувствии надвигавшейся войны, характеризуя структуру партийной иерархии, он даже использовал воинскую терминологию: «генералитет нашей партии», «наше партийное офицерство, партийно-командный состав», «унтер-офицерство». Он предложил создать деловую систему обучения; «партийные курсы» для секретарей: от первичных организаций до «центральных комитетов национальных коммунистических партий».

Но основной выход Сталин видел в притоке свежих, молодых, грамотных людей. Он предлагал партийным секретарям: «прежде всего надо суметь, товарищи… подготовить каждому из нас себе двух замов… свежие силы, ждущие своего выдвижения». Он говорил о необходимости «расширять таким образом состав руководящих кадров… Людей способных, талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не перестаивали на старом месте и не начинали гнить. Ищите да обрящете».

Антисталинисты усматривают в этом призыве вождя некий скрытый смысл: замысел «подготовки будущих репрессий», но, конечно, – это логика кретинов. Если бы это было так, разве он сообщал бы об этом вслух? Он недвусмысленно объявлял: «Эти товарищи должны дать не одну, а несколько смен, могущих заменить руководителей Центрального комитета нашей партии». При этом он высказал простую мысль: «Мы, старики, члены Политбюро, скоро отойдем, сойдем со сцены. Это закон природы. И мы хотели бы, чтобы у нас было несколько смен». Испытывая острый недостаток в грамотных работниках, по существу, Сталин выдвинул программу переобучения и привлечения к управлению свежих сил.

Однако его призыв «натолкнулся на глухую стену непонимания», на нежелание обсуждать то, что он предлагал обсуждать. Из двадцати четырех членов ЦК, выступивших в прениях по его докладу, пятнадцать снова свели все партийные проблемы к необходимости поиска врагов. Признав с готовностью свои ошибки и сложив ответственность за недостатки на своего предшественника Шеболдаева, 1-й секретарь Азово-Черноморского крайкома Евдокимов сразу же заговорил о засилии врагов. «Везде, – утверждал он, – в руководстве (края) сидели враги партии, и первые и вторые секретари… Подавляющее большинство членов партийных комитетов тоже оказались врагами. Взять в Ростове, в Таганроге, в Шахтах, в Новочеркасске – во всех горкомах и райкомах здесь подавляющее большинство членов комитетов оказались врагами.

Я уже не говорю о городских советах и вообще о советских организациях. Почти все звенья затронуты начиная с Наркомзема, Наркомсовхозов, крайвнуторга и т. д. Крепко, оказалось, засели и в краевой прокуратуре. Даже председатель Спецколлегии оказался врагом… Две организации чекистов возглавлялись врагами партии. Великая была засоренность троцкистскими фашистскими элементами и состав крайкома, райкомов – городских и сельских».

1-й секретарь Саратовского крайкома Криницкий сообщал: «Мы вскрыли за 1936 г. троцкистов и зиновьевцев, это была большая группа. Сюда входили секретарь Паласовского канткома Лепешов, секретарь Франкского канткома Федотов, правда, освобожденный от работы, секретарь Энгельсского канткома Трушин, второй секретарь Мариентальского канткома Иванов. Это работники, работавшие в политотделах и перешедшие на партийную работу в канткомы».

Симптоматично, что Сталин не поддержал ретивого партфункционера, разгонявшего «троцкистов и зиновьевцев». Он прервал его репликой: «Оставьте их в русских районах, пусть они там работают». В то же время вождь обратил внимание на другую проблему:

«– У вас имеются немецкие районы с большинством немецкого населения в 70, 80 и 90 %, а секретари у вас русские. Они плохо владеют немецким языком, не умеют хорошо говорить по-немецки…».

И Криницкий поспешил оправдаться: «Тов. Сталин совершенно правильно говорит, что среди основных партийных работников, первых секретарей канткомов из 22 человек 3 немца, плюс двое говорят на немецком языке, из остальных 17 человек 11 чисто русских».

Оправдывался и Постышев, еще 1 февраля 1937 года освобожденный за произвол от обязанностей секретаря Киевского обкома партии, в связи с письмом Николаенко. Правда, он нашел единственное оправдание своим ошибкам, указав: «Мы ведь на Украине все-таки одиннадцать тысяч всяких врагов исключили из партии, очень многих из них посадили».

Аналогичными по смыслу стали выступления Шеболдаева, Кабакова, Гамарника, Угарова, Косарева. Таким был уровень интеллекта и логика мышления «старых большевиков», воспитанных своим временем и атмосферой постоянной борьбы. Только выступления Яковлева и Маленкова, говоривших о невнимании, казенщине, бюрократизме и равнодушии к людям, несколько изменили настроение выступающих. Но после этого участники пленума перешли к выяснению отношений друг с другом. Члены политбюро компартии Украины Кудрявцев и Любченко обрушились на Постышева. Андреев критиковал Шеболдаева, секретарь ВЦСПС Полонский – Шверника. Косноязычный Хрущев, отстаивающий свой метод чистки от врагов народа, пытался опровергнуть Яковлева. То, что вереница ораторов не осознала смысла сказанного в докладе Сталина, было очевидно. Присутствующие не поняли главной сути его выступления.

Поэтому в заключительном слове Сталин остановился на семи вопросах организационно-политической работы: «…по которым нет у нас вполне ясного понимания (курсивы мои. – К.Р.). В речах некоторых наших товарищей сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом, или кто-либо в одной общественной столовой где-то по соседству с Троцким обедал… Это не выйдет, это не годится».

Сталин прямо и недвусмысленно предупредил о недопустимости огульного обвинения всех бывших троцкистов в антисоветской деятельности: «Нельзя стричь всех под одну гребенку… Среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые уже давно отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших случая колебаться в сторону троцкизма. Было бы глупо опорочивать сейчас этих товарищей».

Чтобы предельно ясно обозначить свою позицию, он подчеркнул слабость и количественную незначительность людей с троцкистским прошлым: «Даже в 1927 году за троцкистов голосовало только 4 тысячи членов партии. Даже с учетом их тайных и явных сторонников насчитывалось лишь «около 12 тысяч членов партии, сочувствовавших так или иначе троцкизму.

Вот вам вся сила господ троцкистов. Добавьте к этому то обстоятельство, что многие из этого числа разочаровались в троцкизме и отошли от него, и вы получите представление о ничтожестве троцкистских сил».

Нет, он не призывал к активизации бездумной борьбы с «троцкистами», как клеветала «История партии» хрущевских времен; он говорил совершенно противоположное. «У нас развелись люди, – саркастически продолжал Сталин, – больших масштабов, которые мыслят тысячами и десятками тысяч. (Для них) исключить 10 тысяч членов партии – пустяки, чепуха это». Остановившись на чистках 1935–1936 годов, он отмечал: «За это время понаисключали десятки, сотни тысяч людей… Мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии… за последние два года– 300 тысяч исключили. Так что с 1922 года у нас исключенных насчитывалось полтора миллиона».

Иллюстрируя факты произвола, Сталин остановился на примере Коломенского завода: «Членов партии (там) сейчас 1400 человек, а бывших членов и выбывших с этого завода и исключенных – 2 тысячи, на одном заводе. Как видите, такое соотношение сил: 1400 членов партии – 2 тысячи бывших членов на заводе. Вот все эти безобразия, которые вы допустили, все это вода на мельницу наших врагов… Все это создает обстановку для врагов и для правых, для троцкистов и для зиновьевцев, и для кого угодно. Вот с этой бездушной политикой, товарищи, надо покончить».

То есть после смерти Сталина партийная пропаганда и прислуживавшие ей историки не просто лгали, утверждая, что на февральско-мартовском Пленуме Сталин якобы «выдвинул ошибочный тезис об обострении классовой борьбы», объясняя этим причины, по их утверждению, – «необоснованных» репрессий. Они извратили смысл сказанного вождем – до противоположного. Впрочем, именно на подобных приемах: лжи, извращении и инсинуациях – строится вся антисталинская пропаганда и сегодня. Складывается впечатление, что история «пишется» либо дураками, либо негодяями.

Нет, Сталин не призывал «к охоте на ведьм». Наоборот, осуждая подобную практику, он напомнил об извращениях периода коллективизации: «Тогда ведь как колхозы создавались? Было большое соревнование между областями, кто больший процент коллективизации выполнит. Приходила группа пропагандистов в село, собирали 500–600 домов в селе, собирали сход и ставили вопрос, кто за коллективизацию. Причем делали очень прозрачные намеки: «если ты против коллективизации, значит ты против Советской власти».