Текст книги "Отрицательная субстанция"

03:40

Девушка больше активности проявлять не стала, снова впав в некое состояние схожее с оцепенением. Инфекционист ещё раз попрощался и вышел из салона автомобиля. Мы едем в токсикологию, там обязаны принять нашего пациента, дома её всё равно не ждут. Я остался сидеть там же, где сидел до этого, стараясь не терять связь с реальностью, продолжая бороться со сном.

Довольно скоро меня разбудил водитель, сделав рацию громче. Весьма примечательное происшествие стряслось на этой смене – одному из докторов нашей подстанции стало плохо прямо в машине во время осмотра пациента. Его заикающийся водитель срочно попросил прислать к нему специализированную бригаду, поскольку доктор, похоже, теряет сознание. Надо будет позже узнать на подстанции все обстоятельства данного дела. Ведь именно этот доктор во время моего ужина рассказывал те самые любопытные случаи из сегодняшней практики, и он же был улыбчив до ушей, и ему же было свойственно постоянное хорошее настроение. Что с ним могло случиться? Остаётся только гадать.

Больше эфир рации никто не тревожил, будто город заснул. На помощь могла выехать бригада, которая работает на другой волне, поэтому мы с водителем остались без новых подробностей. Я снова погрузился в сон, потом моментально проснулся, бросив взгляд на девушку, чьё аморфное пребывание в автомобиле было практически незаметным.

Печка работает из рук вон плохо. Носом я уткнулся в застёгнутый воротник куртки, согревая его своим дыханием. Руки прижал к подмышкам, втянув кисти в рукава. Пальцами на ногах изредка шевелил, стараясь уловить хоть какую-то их чувствительность. Ничего приятного в этом нет, тут самому бы здоровым быть, что же говорить о других людях, которым часто бывает плохо.

Токсикологическое отделение располагается в старом-старом здании, которое больше напоминает вампирскую обитель с готическими элементами в архитектуре. Такое здание проще снести, нежели пытаться ремонтировать. Только сносить жаль – культурная ценность в его облике всё равно сохраняется. Ещё эта больница отличается самым крутым подъездом к дверям приёмного покоя, причём крутость составляет порядка сорока пяти градусов, так что с наскока не залететь, ведь заезжать нужно после поворота в узком пространстве. Не каждому автомобилю скорой помощи это удаётся, но наш и тут может себя хорошо проявить, прокрутив колёсами по льду, найдя нужную точку для опоры, толчком рванув вверх, аккуратно подвозя к самому входу.

Внутри, вполне ожидаемо, стоит запах перегара, а вдоль коридорных стен всё так же отдыхают люди, нагруженные изрядной долей алкоголя. Рядом с ними на скамейке кумарит охранник, опьяневший из-за исходящих от окружения паров. В этом помещении нет нужды устанавливать отопление, тут и так будет тепло, если не трогать живые батареи, способные отдавать его даром лучше любого старого доброго чугуна. С батареями же получается слишком жарко, но сон от этого будет ещё крепче. И сон охранника тоже. Он, похоже, не охраняет, а спит в сидячем положении, поскольку не обратил на вошедших ни малейшего внимания.

Девушка идёт за мной следом, никак не реагируя на окружающую обстановку. Дверь в приёмный покой открыта, там сидят две женщины в белых халатах, одна из которых встречает нас весьма громким голосом, в котором тёплых ноток уловить не получилось, скорее, стало сразу ясно, что нам тут не рады.

К женщине справа больше всего подошло бы определение халда. Таких наглых и оскорбляющих вопросов ещё стоит поискать. Ладно бы она всё это говорила мне, но она больше обращалась к моей пациентке, угрюмо присевшей на край кушетки. Начав с собирания всяких глупостей о внешнем виде и заканчивая сомнениями насчёт моей собственной адекватности, коли вожу к ним наркоманов, когда им работы и так хватает, достаточно взглянуть на заполненный коридор.

Не сразу она позвонила в отделение, откуда позвала доктора. В отдалении послышался лязг механизмов, приводящих лифт в движение. Я продолжал сносить поношения женщины, пока в приёмный покой не зашёл доктор. Халда и при его появлении не сбавила темп потока уничижающих выражений. Доктор на неё даже смотреть не стал, наверное, привык к невозможности приструнить подобное проявление агрессии. Он сразу приступил к осмотру пациента, внимательно вчитываясь в мой сопроводительный лист.

Каким-то образом он исключил отравление наркотическими препаратами, ещё при мне отказав девушке в госпитализации. Оставлять ее у себя более пяти минут он не собирался, никаких анализов делать тоже. В карточке у меня он всё равно расписался. Надеясь на его благоразумие, я пошёл к автомобилю. Практически сразу за мной следом вышла и девушка. Тот доктор ей не поверил, хотя пыталась ли она сама что-то толком ему рассказать? Может, и рассказала, из-за этого и была сразу отправлена из приёмного покоя в сторону дверей.

Девушка стала более разговорчивой. Про инфекцию ей доктор не поверил. Наоборот, указал на отсутствие каких-либо отметок об осмотре инфекционистом в моём сопроводительном листе. Он ей предложил вернуть меня обратно да переправить в инфекционное отделение, чтобы у него не было никаких сомнений. Кто во всей этой ситуации оказался виноватым? Скорее всего, я. Не позвонил старшему врачу тогда, не сделал этого и сейчас. Впрочем, я понимаю, что девушку всё равно нигде не примут, и куда её сейчас девать, не имею никакого представления.

Проехать мимо дома родителей? Девушка отказалась. У неё есть хороший знакомый, что живёт недалеко от больницы, который ей точно не откажет в ночлеге. Я всё-таки не зверь, чтобы оставить человека на морозе без всяких перспектив, поэтому согласился довезти.

Снова я переместился в салон. Теперь уже не из-за боязни неадекватных реакций, а сугубо из прозаических соображений – как бы у меня из салона ничего с собой в качестве полезной для перепродажи вещи не прихватили. Может, и нет у неё никакого друга. Всего лишь лапшу на уши вешает. Я решил в очередной раз помочь нуждающемуся человеку. Совсем неважно, что она будет делать дальше, главное – достойно проводить за двери, да со спокойной душой.

Её друг живёт практически по пути на подстанцию. Буду надеяться, вызов нам за это время не дадут. Отзвонившись диспетчеру, мы тронулись в обратный путь. Я уже не засыпал – всё как-то улетучилось. Всё-таки я на ногах двадцать четыре часа, значит, пора заново вставать – организм всегда подстраивается под режим. Хорошо ты себя чувствуешь или плохо – всё регулируется за тебя. Вне сна осталось следить за девушкой. Она уже не была тем аморфным созданием, теперь её взгляд ожил, а тело изредка вздрагивало от пробирающего холода. Значит, в жизни у неё появилась новая цель.

В голову лезут мысли о бесперспективности жизни вообще и о тщетности бытия: от праха до праха, оставляя после себя свободное место. Каждый может жизнь прожить на своё усмотрение. Я стараюсь приносить пользу людям, девушка передо мной не задумывается о следующем дне – разный подход, а итог всё равно один. Будет это раньше, будет это позже – не такая уж и великая разница. Человек может лишь оставить после себя воспоминания, но и они не будут жить вечно, сгинув в бездне миллиарда новых лиц. Всё – суета, всё – тлен, всё – краткий миг на отрезке мироздания. Остаются при тебе только моральные установки и этические принципы, навязанные обществом. Трудно истребить внутри себя чувство фатализма, но это лучшее средство от любых проявлений депрессии. Завтра не наступит никогда – такой девиз для каждого отдельного человека; верить в счастливое будущее – для общества в целом.

Совсем ребёнок – крохотное создание, запутавшееся в своих мыслях. О себе ли я думаю или думаю о других? Погружаясь в ночные размышления, стараешься в уставшем от работы мозге найти немного мудрости для поддержки себя лично, а не кого-то рядом. Отчего я пытаюсь оправдываться, когда передо мной сидит яркий пример эпикурейца, поставившего себя выше общественной морали, наплевав на жизнь вообще, подпав под власть химической формулы. Его образ не является целью подражания – он при любом раскладе будет отрицательным примером для отражения событий текущего момента.

Человек всегда берёт на себя слишком большую ответственность, стараясь обвинить себя во всех грехах, тогда как он всего лишь животное, пользующееся единственным средством защиты, которое дала ему природа, а именно сообразительностью. Борьба за существование идёт по всем фронтам и будет идти бесконечно долго. Нельзя помирить всех людей, когда даже звери в дикой природе в смертельных схватках отстаивают границы своих владений. Обществу такое поведение не требуется, оно всё больше старается сделать каждого человека мирным созданием – покуда разработанные законы становятся стоп-сигналами для выбросов агрессии, мы всё более будем походить на безропотных овец, мирно жующих траву, пока их охраняет пастух с собакой от голодных хищников. Во многом сейчас такое уже наблюдается. Достаточно немного открыть сознание, отключив средства массовой информации, засоряющих мозг ростками внутренней агрессии. Перелом наступит тогда, когда вся информация будет вычищена от черноты и станет подобна радужным облакам – тогда действительно зазвонит колокол, а мост для отступления будет варварски разрушен.

Сидящая передо мной девушка когда-то была членом общества, выполняя все возложенные на неё функции: посещала школу, возможно, работала, а позже сорвалась. Для неё мост разрушен, и она по другую его сторону, доступ к которой когда-нибудь будет закрыт для всех. Но если задуматься, то лучше быть с одной из сторон уже сейчас, а не находиться на самом мосту, как поступает большинство, медленно продвигаясь по прямым рельсам, изредка откатываясь назад. Бесконечно длинный мост несёт в себе угрозу в любой отрезок времени. Утрировано: с одной стороны чёрт, с другой – ангел. Антиутопия и утопия… Только вечная жизнь сможет дать ответы на все мои вопросы. Но зачем жить вечно? Чтобы во время одного из космических перелётов, сбегая с планеты, рассыпаться в пыль. Опять прах.

Все мои мысли привели только к одному для меня очевидному выводу – прожигатель жизни не поймёт фаталиста, хоть их взгляд на мир практически идентичен. Только один берёт всё, что ему доступно, а другой – всё отвергает. Получается бег в разные стороны иллюзорного моста, который отчего-то плотно засел в моей голове, создавая в воображении паровоз. Было бы теплее, да не шёл бы пар у меня изо рта, и не было бы сейчас ни паровоза, ни моста, ни всего этого вообще.

Девушка встрепенулась, говоря о повороте на следующем перекрёстке. Я сразу вступил в роль посредника, передавая всю нужную для движения информацию водителю. Ехать тут недалеко – так продолжала убеждать меня девушка. И действительно, через три минуты на её лице заиграла улыбка, и она в первый раз посмотрела мне в глаза, отчего я даже ямочки на её щеках увидел. Такой радужный, приятный, жизнерадостный человек сейчас был напротив меня. Мне даже стало тепло внутри, видя такое проявление простого человеческого счастья в том человеке, о котором я совсем недавно не мог предположить ничего хорошего. Забитое дома создание теперь преобразилось в пышущую цветом розу, спрятавшую острые шипы за прозрачной нежностью лепестков.

Детское наивное лицо быстро потеряло радостное выражение, когда дом оказался не тем, который ей нужен. Но оптимизм в ней не пропадал, она жадно выхватывала глазами каждое последующее здание, стараясь соскрести лёд со стекла ногтями, грея ладони и прикладывая их на затягивающие морозом места. Ещё пять минут мы продолжали неторопливое движение, теряя всякую надежду, а девушка всё чаще озиралась по сторонам, пытаясь хоть где-нибудь увидеть нужный ей дом. Наконец-то она попросила остановиться, затем поблагодарила и, уверив нас в том, что нашла нужный дом, вышла, аккуратно закрыв дверь. Мы немного постояли, наблюдая, как она перебирается по сугробам, прокладывая путь к одной из высоток, где, видимо, и ждёт её тот самый лучший в мире друг. Я вышел из салона и сел в кабину. Теперь можно ехать на подстанцию.

Знаю, что нельзя никогда делать добро – оно всегда обернётся злом. Каждая смена служит тому подтверждением, но как перебороть себя, если изначально являешься таким человеком, что не может никогда поступить плохо, даже из чувства мести и при любых обстоятельствах, портящих настроение. Могу лишь хлопнуть дверью, ударить стол кулаком, слегка повысить голос – вот и все мои способы выброса эмоций. Могу ронять слёзы… но от этого хуже будет только мне. Как бы вся эта история боком не вышла. Надеюсь, не обвинят меня ни в чём. Знаю – когда придёт пора, то спросят за всё, забыв о хорошем. Говорят, после смерти человека ждёт суд, где взвесят все хорошие и плохие дела, чтобы определиться с раем или адом. Не стоит верить таким словам – для весов будет заготовлен только негатив, ведь о добре быстро забывают.

Диспетчер по-прежнему сохраняет молчание – может, всё-таки доедем до подстанции, где ляжем на кушетку, вытянем ноги, укроемся с головой да забудемся до утра. Осталось совсем немного времени до конца смены, и это время хочется провести в абсолютном спокойствии без происшествий. Хватит терзать душу, она и так продолжает метаться. Все пациенты этой смены забыты, осталась в памяти лишь радостная девушка-наркоманка, ушедшая по сугробам в сторону чернеющих дворов. Да и она в памяти не задержится, когда настанет пора идти домой.

…из провала меня вытряхнул водитель, хлопая рукой по плечу. Диспетчер не дал осуществиться мечте.

04:20

Только этого мне не хватало – повод «судороги или инсульт». Если пациент окажется молодым, то, конечно, судороги, а вот у пожилых людей, скорее всего, инсульт, но и тут я до последнего верю в обыкновенные проявления артериальной гипертонии. Сам по себе вызов не является сложным. Возникает много суматохи вокруг всего сразу, ведь надо не только прокапать человека, но и организовать его доставку до автомобиля. Не всё так просто, когда ты на таком вызове только один, а перед тобой парализованный да его супруг, чьих сил не хватит ножной конец придерживать. Будить соседей в четыре утра – это практически преступление против личности. Если они среди белого дня не помогают, то ночью тем более помогать не станут.

Постоянно обновляющиеся стандарты лечения только усугубляют общее положение дел. Одни препараты запрещают применять, другие – заставляют, после чего новомодное средство заканчивается, а мы остаёмся со старыми препаратами, которые ставить запрещено. Поступаешь на свой страх и риск, проявляя изрядную долю фантазии при написании карты вызова, отталкиваясь от диагноза, а не от самого пациента, которому помогаешь в меру своих сил, да в некоторой степени с нарушением прописанной процедуры оказания помощи. Нельзя всех равнять под один шаблон, но так сделать проще всего. Будущее за полным обезличиванием. Медик и сейчас больше лечит свой собственный поставленный диагноз, который легко может быть опровергнут другим специалистом. Правду можно будет узнать только после смерти… на вскрытии.

Радует, что мы наконец-то покидаем этот далёкий для нас спальный район, продвигаясь ближе к подстанции, расположившейся в окружении высоток. В одну из которых и лежит наш путь.

Я попытался расслабиться, закрыв глаза. Вспомнил о наушниках и хорошем снотворном средстве в виде аудиокниги, но чтец читал экспрессивно, чем мешал обрести спокойствие, отчего сон никак не шёл. Подремать так и не получилось. Пришлось взирать больными глазами на луч света перед автомобилем, пока каждый глаз в отдельности трескался по частям, и от попыток прикрыть или помассировать их становилось только хуже. Глаза словно высохли, отдав всю влагу вездесущему морозу.

Снег больше не идет – он прекратился ещё вечером, с тех пор не упало и снежинки. В городе вовсю орудует очистительная техника, подготавливающая город к наступлению утра. Всё убрать не успеют – только магистрали. На мелких улицах машинам придётся укатывать снег самостоятельно.

Все проблемы кажутся незначительными. Я готов идти домой, чтобы упасть на кровать и наконец-то выспаться. Я буду способен пролежать тридцать лет и три года, пока бредовые галлюцинации не покинут каждую клеточку тела. Не ожидал такой тяжёлой смены, надеялся до последнего. Дальше надеяться уже не на что, ведь всё случилось.

Адрес искать не пришлось, водитель тут может всё найти с закрытыми глазами: без ошибок подъедет к нужному подъезду, если в доме более четырехсот квартир, а сам дом имеет причудливую форму и подъезды с разных сторон соединённых друг с другом под одним номером корпусов.

Входная дверь подперта кирпичом, запускает внутрь холод и всех желающих. Может, сломался домофон? Возможно. Но, скорее всего, местных жителей смущает запах с цокольного этажа, откуда поднимаются ароматные испарения из канализации. Видимо, поэтому дверь и открыта – лучше мёрзнуть, но дышать чистым воздухом.

Старожилы всегда говорят об этом с сожалением – тут близки к поверхности грунтовые воды, дома строить не рекомендовалось. Если частный дом будет плавать в воде, то построенные многоэтажки стали морокой для тех людей, кто там в итоге поселился. Комфортнее домов без лифтов, но вода в подвале да сопутствующие беды жителей первого этажа – это уже не проблема строителей и тех людей, кто сделал на людском горе деньги.

Лифт поднял меня на шестой этаж. Нужная мне квартира этажом ниже. Очередное доказательство моего неладного отношения с цифрами. В дверь пришлось стучать, поскольку звонок отсутствовал. Открыла дверь женщина, сразу пригласила внутрь. Моим пациентом оказался лежащий на кровати мужчина. Его кожные складки навели на мысли о шарпее, а раскосые глаза – о пекинесе. Голый череп – это кошка лысой породы. Одно можно сказать точно – мой мозг занимается не тем, чем ему надо заниматься. Хорошо, что он ещё функционирует без сбоев, а то также придётся скорую помощь вызывать на парализацию. Шутки шутками, но и сердце может отказать. Сейчас и у двадцатилетних фиксируют инфаркты.

Долго пришлось выспрашивать у пациента и встретившей меня женщины о причинах вызова скорой помощи. Стандартный ответ людей «А вы сами-то не видите?» меня никогда не удовлетворял. Мне хочется побольше конкретики да обоснованных жалоб. Пока я лишь вижу мужчину под одеялом, без каких-либо признаков заболеваний. Могу с кем угодно поспорить, что я сейчас выгляжу гораздо хуже. Надо будет потом в зеркало посмотреть. Наверняка мешки под глазами, полопавшиеся в глазах сосуды, взъерошенные волосы… дрожь рук я и без зеркала могу у себя наблюдать. Точно так же выглядит и мужчина.

Удалось выудить у них информацию о судорожном приступе, после которого прошло уже более часа, повторений не было, а мужчина после него заснул. Именно то, что он заснул, напугало женщину. Сам мужчина не стал скрывать связь своего заболевания с эпилепсией, а женщина только подтвердила это. Удивляться такому поведению я давно перестал. Люди, которые сталкиваются с подобного рода заболеваниями, прекрасно знают всё о судорогах и о том, как потом себя чувствует человек. Мужчина мог спокойно проспать до утра, но женщина боится повторения судорог, поэтому вызвала нас, а мой стук в дверь разбудил уже самого мужчину.

Сама по себе эпилепсия – не такое страшное заболевание. Она, конечно, вносит коррективы в жизнь, накладывает ограничения, связанные с работой, служит источником множества других проблем, но если придерживаться лечения, то количество возможных приступов можно сократить в разы, а то и забыть о заболевании на несколько десятилетий, до последующего нарушения приёма препаратов.

Мужчина потому и плохо соображает, что он ещё не полностью пришёл в себя. Бывает, нас вызовут в общественное место, где у человека произошёл приступ. Главное в это время, обезопасить голову от ударов да конечности – другая помощь не требуется. После приступа человек забывает самого себя, долго приходя в сознание, – госпитализация тут ему не требуется. Некоторые пациенты начинают осознавать окружающую действительность через пять минут, а иногда и раньше. Только окружающие его люди этого не понимают, когда вызывают скорую помощь, а если скорая помощь при этом отказывается увозить такого пациента в больницу, то начинаются угрозы, вплоть до расправы и банальных – «Я сейчас на камеру всё запишу, пусть люди узнают о ваших методах работы». К сожалению, эпилептик приходит в себя уже на пути в больницу. И если у него нет денег на обратный проезд, то тех людей это не интересовало. Они показали всю свою способность к гуманности самым негуманным образом.

Делать противосудорожный укол тоже не требуется, ведь прошёл час. Если женщина продолжит настаивать, то придётся поставить такой легендарный препарат, как магнезия. Этот чудесный раствор творит чудеса, но его всё чаще стали запрещать использовать. На данный момент его применение допускается только для первичной помощи при инсультах, хотя эффективность так и не была никем доказана. Раньше магнезию очень любили бабушки – тогда вся тактика лечения гипертонии сводилась к магнезии внутримышечно. Давление снижалось постепенно, и пациент себя чувствовал отлично. Теперь же скорую помощь обязывают снижать давление агрессивными препаратами, мгновенно доводящими цифры до рабочих, отчего организм испытывает лишний стресс, от этого и жизнь может сократиться.

Есть ли смысл снова говорить о культуре отношения к самому себе? Я этим занимаюсь каждую смену, вновь и вновь размышляя над бесполезностью всех методик, покуда человек чуть ли не с младых лет становится энцефалопатом без каких-либо надежд на исцеление. Вот и вызвавшая женщина желает переложить ответственность со своих плеч на мои. Может, действительно её муж – если это её муж – умрёт после очередного приступа судорог, когда язык перекроет ему горло, отчего эпилептик благополучно задохнётся. Всё это можно исправить самостоятельно, но зачем…

Женщина категорически настаивает на инъекции. Мужчина не возражает. Желание клиента – закон. Попросил тарелку под стекло, обработал руки, набрал лекарство, дал указание пациенту лечь на живот, сделал укол. Теперь они спокойны, я тоже спокоен. Собрал отработанный материал в специальный контейнер, иголка булькнула в отдельную ёмкость, чуть погодя попросил у мужчины ватку обратно – нельзя оставлять ничего после себя, кроме сигнального листа. Для кого и для чего было такое придумано – никто толком объяснить не может. Раньше всё оставалось у пациента дома, перекочёвывая с тарелки в мусорное ведро. Теперь же лишний раз рискуешь уколоться об иглу, пытаясь её снять с помощью мудрёных насечек на ёмкости, да иной раз на руки может брызнуть жидкость, в которой болтается большое количество иголок, оставленных здесь до тебя предыдущими сменами. Хорошо, когда ты первый начинаешь пользоваться, плохо – когда последним. А ещё эта ёмкость не отличается герметичностью, порой протекая и заливая добрую часть ящика. Где тут не заболеешь какой-нибудь неблагоприятной болячкой – ищи потом ветер в поле.

Я не удивился, когда начинал набирать лекарство, увидев оттаявшие ампулы. Всё-таки наличие мотора в кабине имеет свои положительные стороны. Если замёрзнешь сам, то достаточно приложить к нему руку, и тепло мгновенно начинает разливаться по телу. Так и оттаял ящик, позволил избежать скандала из-за заледеневших препаратов.

Выходить из квартиры я не торопился. Аккуратно отодвинул стул, достал карту из папки, в которую занёс всю полагающуюся информацию, тщательно заполнив все поля, после чего медленно писал сигнальный лист, выводя каждую букву, едва не украшая их вензелями. Крыша потихоньку начала заваливаться на бок, но я всё равно гну свою линию, оставаясь при своём. Мужчина к тому моменту благополучно заснул, слегка посапывая. Женщина присела ближе к нему, поглаживая его по голове. Поставив последнюю точку, протянул сигнальный лист женщине, после чего попрощался, покинув место лечения с чувством полностью выполненного долга.

От отработанных карт распирает папку с документами, их обязательно надо сдать диспетчеру. Только успеет ли он перенести всю информацию в компьютер? Это вызывает большие сомнения. Работа ляжет на плечи следующей смены – другого выхода из ситуации нет. Водитель предложил отзваниться сразу. Я не стал противиться, да и будильник на двадцать минут тоже решил не ставить. Спать в машине сейчас нельзя – нет гарантий, что потом получится проснуться.

Спокойно доехали до подстанции, где водитель упал на руль, обхватив его руками, и заснул. Диспетчер на подстанции тоже спит, заперев входную дверь, приоткрыв окошко для приёма карт. Я его не стал будить – он спит, облокотившись руками на стол, а голова вот-вот готова сорваться с рук и удариться о клавиатуру. В гараже, кроме нашей машины, стоит еще одна – значит, кому-то уже повезло прилечь отдохнуть. Я не стал терять драгоценное время. Моё тело упало без чувств на кушетку, и я провалился в сон.

Проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Оказывается, пришёл вызов, а телефонный звонок меня не мог разбудить, поэтому диспетчеру пришлось дойти до моей комнаты, чтобы узнать, почему я не отвечаю. Голова раскалывается на части, во рту вновь появилось ощущение помойного ведра, щека мокрая от слюны – ехать куда-либо нет никакого желания. Немного повеселел, когда оказалось, что пациент сам пришёл на подстанцию.

Мало кто знает, но на подстанции пациентов могут смотреть только медики выездных бригад и старший фельдшер. В обязанности остальных это не входит. Заведующему работы хватает и без этого, работник службы обеспечения выполняет далёкие от контакта с людьми дела, а вот диспетчер у нас в этом плане – самый эксплуатируемый человек. Меня всегда удивляло, почему он, принимающий вызовы на подстанции, не может работать с населением – в должностной инструкции говорится только о работе с компьютером. Все сразу вспоминают про медицинский диплом и угрожают статьёй за неоказание помощи, при этом медицинский стаж для диспетчера не идёт, а сам он медиком как бы не считается – просто технический работник. Но если бы меня на подстанции не было, то ему всё равно пришлось бы смотреть пациента в нарушение всех кодексов страны и внутренних уставов. Когда уже к ним станут относится как к другим медицинским работникам? Наверное, никогда, если об этом не говорить открыто.

Пациента пригласил пройти в комнату для осмотра, а сам помчался в туалет, поскольку мочевой пузырь только сейчас понял степень своего наполнения. Над унитазом я чуть было не заснул, ловя себя на клевании головой. На всякий случай взялся рукой за выпирающую трубу. Тщательно вымыл руки, смывая с них накопившуюся грязь. В машине водитель продолжает спать на руле. Аккуратно забрал ящик с мотора. На всякий случай прихватил электрокардиограф. Теперь можно смотреть пациента… главное, не заснуть.

Дедушка терпеливо меня ждёт, с удобством расположившись на кушетке. Его беспокоит головная боль, от которой он не может заснуть. Зачем же на подстанцию в такой мороз и такой поздний час было идти, если можно вызвать на дом? Оказывается, у него не получилось дозвониться. Это и немудрено, ночью на приёме вызовов сидит меньше людей – всё пытаются экономить. Да нас пугают сокращением количества бригад на ночь… куда уж больше, и так практически не заезжаем.