Текст книги "Леха. Современная повесть о настоящем человеке"

– Теперь всё понятно… – задумчиво протянул Дмитрий, когда Малыгин закончил, – значит это Олег меня вытащил. Саня лишь баней подсуетился да на десяти машинах встретил. Ну, кино…

– Но он первое время движения-то наводил, – Леха решил капнуть немного справедливости, – что-то с ментами решал…

– Он решал, чтобы его к мокрухе не подтягивали, – чуть скривился Харламов, – мол, если молодой всё признает, отстаньте только. Галочку на патронах срубите и вот вам премия ещё от федерации самбо…

– Ну я не знаю, – Леха на самом деле не знал, что ответить, – меня же через пару месяцев слили из охраны, какой-то суровый воин пришел из армии, из горячей точки.

– Этот суровый воин торговлю наркотой в клубе организовал, – Харламов взял со спинки стула футболку, – только ко мне в хату за этот месяц два торчка заехало. И оба в «Джеме» дурь брали…

– Не понял… – Леха оторопел, в его бытность даже цыган в клуб не пускали, не то, что наркоту в чистом виде, – это как?

– А вот так…

В тюрьме новостные ленты раскатываются хоть и с опозданием, но с более обширной аналитикой. Любая, пусть и небольшая, новость с воли, зашедшая в камеру, размусоливается сидельцами на молекулы, раскладывается по вариантам, прогнозируется и запускается дальше по централу. Всё это происходит в силу скученности следственно-арестованных, иной раз сидящих из расчета три человека на одно койкоместо, ну и, естественно, по причине круглосуточного безделья. Поэтому опытные арестанты всегда стремятся себя чем-то занять. Кто-то лепит поделки из хлеба, кто-то гонит втихаря от службы режима брагу, кто-то занимается спортом или запоем читает книги. Харламов относился, судя по всему, к категории последних. Но «Радио-Централ» со своими выпусками всё же звучало фоном.

Обычно, в камерах на четыре человека сидело в среднем десять – двенадцать. Были особо опасные рецидивисты, по пять ходок и более, деревенские дурачки, упершие мешок картошки, разного рода блатные и гангстеры нового типа – спортсмены и остальные, к ним приравненные. Выполнять физические упражнения в переполненной и прокуренной камере означало бы стопроцентную вероятность подхваченного туберкулеза, поэтому Харламов в «хате» преимущественно читал, а на прогулках выкладывался по полной. То есть ровно настолько, насколько позволяли размеры прогулочного дворика. К слову, такого же, что и камерное помещение, только с металлической сеткой вместо крыши.

Версии по поводу убийства Косаря гуляли по СИЗО самые разные: от ментовской «белой стрелы» до роковой женщины. Все эти измышления, естественно, было глупыми и неуместными. Авторитетом Косарь был лишь для мелкой «паклинской» шелупони, а все роковые женщины рецидивиста подрабатывали «сосущими головами» на трассе Вологда – Москва. Со слов Харламова, один из «особиков», особо опасных рецидивистов, рассказывал о зарождающемся конфликте Косаря и Макара. Якобы, Косарь в очередном пьяном угаре обещал изнасиловать смотрящего за отступление от воровских традиций. В частности, за поддержку наркоиндустрии, что последнему, как классическому алкоголику, было очень неприятно. Или в силу того, что деньги там крутились, по меркам Вологды, немаленькие, а заслуженный человек оставался в стороне от дележки прибыли. Однако проспавшийся Косарь принес соответствующие извинения и дезавуировал все свои пьяные лозунги.

Сиделось Дмитрию, особенно первые пару месяцев, непросто. С первых дней его определили в спецблок – корпус для содержания особо опасных, ВИЧ-инфицированных и склонных к побегу. Небольшое здание, построенное ещё при Екатерине Второй, практически не отапливалось, а содержание отличалось особой строгостью. В октябре, заболевшего бронхитом Харламова перевели в медчасть. После курса краткой терапии, он оказался в карцере («кича» в народе) на десять суток за оплеуху сокамернику, арестованному по делу о групповом изнасиловании и купившему койкоместо «на больничке». «Авторитета исполнять стал, обмудок помойный», – к оротко пояснил Дмитрий.

На «киче» раза три его избивал тюремный спецназ, в рамках проводимого досмотра карцера – шмона. Один раз видимо очень сильно. «Кровью мочился дня четыре потом». Ну и еженедельные посещения оперативников УБОПа на тему «не желаете ли признаться в заказном убийстве?». Где-то ещё через месяц интерес к его персоне угас и Харламов оказался в большой сборной камере на сорок человек. Там Дмитрий узнавал последние городские новости, общался с торчками, заряжавшимися в родном ночнике, следил за бизнес-успехами своего круга общения. «Ну и, в целом, жить стало проще». Финишировал он своё краткое изложение.

Леха молчал. Ему казалось, что произошедшее с ними, в совокупности, тянет на хороший сюжет какого-нибудь детектива с обязательным хэппи-эндом, если бы не полыхнувшие злобой и ненавистью глаза старшего товарища. И реальность происходящего.

– Я всю эту шушеру блатную ещё больше презирать стал, – застегнул молнию олимпийки Харламов, – до тюрьмы старался не цепляться, потом, на нарах наслушался всех этих песен, про любовь – зону – маму, противно стало. А после того, что ты рассказал, вообще… А!

Харламов махнул рукой.

– Пойдем в комнату? – Лехе показалось, что он поймал настроение друга, – по полтинничку и спать?

– Нет, братан, – Дмитрий приобнял Малыгина за плечи, – по полтинничку и гулять. Дай башку разрядить, завтра новую жизнь начну…

В комнате Бобиков, завернувшийся в простыню словно римский патриций, восседал за столом в гордом одиночестве.

– А где девчули? – удивленно спросил Леха.

– А им гражданин реабилитированный пообещал культпоход в ночной клуб «Джем», – быстро разливая портвейн по стаканам, сообщил Артемий, – а затем водные процедуры, так, товарищ Шаламов?

– Так, – усмехнулся Харламов, принимая стакан с пойлом, – на боевой выход снаряжаться ушли?

– Ага, – махом глотнул Бобиков, – усталые, но довольные, гы-гы…

– Понятно, – Харламов налил ещё по одной, – мы, Темыч, с Малыгой пораньше выйдем, прямо сейчас, чтобы место подготовить. Столик и прочую красоту… А ты телок дождись и туда подтягивайтесь, понял?

– Понял… – пожал голым плечом Бобиков, – а можете мне скотч – виски заказать?

* * *

Охранники, из числа старослужащих, облепили бывшего командира, как дети любимую воспитательницу. Искренняя радость сквозила в мощных похлопываниях, выкриках «Босс!» и оставленных, ради встречи с Харламовым, постах охраны. Чуть позже на крыльцо вышел рыжий Миша с парой новых сотрудников за спиной. Их ранее Малыгин не видел. «Харламовские», чуть виноватясь, разбрелись по местам.

– Здорово, Харлам, – протянул руку Михаил, – наслышан о тебе…

– Я тоже, – усмехнулся Дмитрий отвечая на рукопожатие.

Леха кожей почувствовал, как искра негатива скользнула между этими двумя, вроде бы со схожим прошлым, но столь разным настоящим, крепкими парнями.

– За вход сколько? – Харламов демонстративно сунул руку в карман.

– Для тебя всё за счет заведения, – осклабился рыжий, и добавил, – Трава предупреждал, что ты зайдешь освобождение отметить.

– Ну, спасибо ему, – похлопал по плечу Мишу Харламов, проходя в клуб, – Леха за мной… Отдохнуть зека желает.

Первые пару часов друзья просидели в атмосфере условного спокойствия, накрываясь волнами повторного опьянения. Расположились они за самым дальним столом, где не так сильно пробивала музыка и можно было, перекидываясь фразами, рассматривать ломающихся под музыку девушек. Чуть позже подтянулся Бобиков с женским выводком и пьяным Ваней Еремеевым, который, опрокинув стопарик, тут же повалился в угол дивана. Харламов отмахнулся от охранника, предложившего разбудить сопящего юмориста электрошокером – верный бобиковский Санчо продолжил мирно посвистывать. «Проспится – в сауну с собой возьмем», – пообещал Харламов. Марина Беркович и компания после пары рюмок рванули на танцпол, прихватив с собой разгоряченного Артемия.

Где-то к середине ночного апогея за стол к Малыгину и Харламову вдруг подсел невысокий пухловатый парень с бутылкой коньяка.

– Здорово, Харлам, – он поставил «Хенесси» на стол, – нагнали?

– Типа того… – Харламов скинул руки со спинки дивана и наклонился к визитеру, – а ты чего, давно на свободе-то?

– Я пока на подписке, с лесников бабки соберем и закроем делюгу на хер, – парень взял коньяк и жестом предложил налить хозяевам столика. Малыгин покачал головой, указав на полную рюмку. Харламов с нехорошим прищуром смотрел на профиль заглянувшего на огонек. Тот, посчитав молчание согласием, отыскал чистый стакан на столе и набулькал половину. Затем также деловито налил себе.

– Давай, Димон, за свободу-матушку выпьем, – он поднял стакан, – да все непонятки между нами забудем…

– А чего тебя на подписку-то отпустили, а, Колобан? – Харламов не притрагивался к стакану, – с каких пирогов-то? Ты проясни, статья-то у тебя стремная была…

– А хрена, – Колобан, не дожидаясь тостуемого, коротко выпил половину дозы, – кобыла-то сокольская, которая заяву написала, всю доказуху проглотила дура, хе-хе-хе… А потом ещё, перед тем как к мусорам ломануться, в бане остатки смыла. Трусы ейные Митяй в парашу выкинул.

Поросячьи глазки Колобанова превратились в щелочки от натужного смеха.

Харламов молча взял бутылку принесенного коньяка и со всего размаха опустил её на стриженую голову. Брызги стекла, вперемешку с золотистой жидкостью разлетелись по всей площади ВИП-столика. Незваный гость кулем вывалился из диванного пространства, лицо накрылось, поползшей от разбитого темени, кровью.

– Димон, ты чего!? – Леха ещё никогда не видел своего друга в таком молчаливом бешенстве, – зачем?

Малыгин хотел встать из-за стола и помочь пострадавшему, но Саня Бульдог с напарником, подскочив к столу, подняли харламовского антагониста.

– Дим, ты б поаккуратнее, – укоризненно буркнул Бульдог, – на улице хотя бы… Зачем нас подставляешь-то? Этот хер комбинатовский, завтра его отморозки с разборкой приедут…

– Он знает за что, – бросил Харламов, – а приедут – ко мне отправишь. Умойте его и, вот, деньги ему за конину отдайте.

Он протянул охраннику купюры.

– Я, Дим, правда не понял чего ты наехал-то на него, – заплетающимся языком спросил Малыгин, когда охранники увели пришедшего в себя Колобанова.

Он и саму ситуацию, и качели бывших арестантов, и удар бутылкой видел словно в рапиде. Пьян Леха был уже очень близко к финальной стадии.

– Это животное, – заливая угли агрессии, не спеша отпил вина из бокала Беркович Харламов, – изнасиловало официантку. У себя где-то, в пригороде… Кафе около комбината, закрывалось, девка была одна. Она и закрывала вроде, а он и кореша его бухали там. Их трое, оттрахали её толпой, поглумились попутно бутылкой, ублюдки. Парню её насвистели, что та бухая попросилась в групповухе поучаствовать. Пацан, с элеватора сбросился, откачали. А девка пошла заяву писать, но видишь, как…

– Это с ним у тебя рамс был на больничке, – в тумане пьяной памяти всплыл эпизод из рассказанного сегодня, – ну, который авторитета корчил?

– Ага… – кивнул Дмитрий и закусил выпитое вино яблочной долькой, – с ним. Пацан-то инвалидом стал, девка сиделкой при нем осталась, любовь… А этот чмошник бандерлогам в хате рассказывал про то что он волк, а терпилы овцы. Типа, закон жизни… Ну я ему оплеух надавал и спросил, кто он после этого? Волк или овца? Короче, воспитал малость.

– Слышь, Харлам, – к их столу подошел начальник охраны, – ты пацан, конечно, заслуженный, но в заведении не надо гладиаторские бои устраивать. Сам же здесь работал, всё понимаешь…

– Да понимаю я всё, Миша… – Харламов поднялся из-за стола, – вместо гладиаторских боев лучше с барыг долю получать, да?

Теперь уже весь ночной клуб понимал, что за столом искрит электричеством. Сквозь всполохи цветомузыки, через рваный ритм «Мумий Тролля» из меблированного уголка расходились волны вражды и озлобления. Официантка, шедшая к столу прибраться, испуганно вернулась к стойке бара.

К Михаилу, демонстративно быстро, приблизились двое бойцов из новой команды. Малыгин тяжело поднялся и встал за плечом Харламова. Музыка словно стала тише. Оба, понюхавших пороха и прошедших горячие точки, мужчины уперлись друг в друга неприязненными взглядами.

– Ладно, Харлам, – расслабленно махнул рукой бывший спецназовец, – я всё понимаю, эмоции… Завтра поговорим, ты б в сауну ехал, остывает…

– Без тебя разберусь… – Харламов опустился на диван, когда Михаил со стражей отошел от столика.

– Не верь ему, Димон, – Леха решил трезветь и принялся жевать кружки лимона, – это его тактика такая, наверняка подлянку какую-то замутит.

– Завтра с Травой перетру, – Харламов всё ещё смотрел вслед ушедшему, – есть что предъявить, Саня всегда против дури был…

Однако Леха, даже находясь в алкогольном дурмане, уцепился за частичку рационального, потянулся к четкости картинки. Ударная доза витамина С или адреналин, вброшенный скоротечным противостоянием, подействовал. Он решил выбраться, наконец, из-за стола и осмотреться. Чуть пошатывающее дефиле по залу закончилось у небольшой лестницы, ведущей к зоне туалетных комнат. Как говорится, мальчики налево – д евочки направо.

– Подожди немного, братан, – Леху на входе в уборную притормозил один из охранников, новый, из незнакомых.

– Уборка, что ли? – удивился Малыгин, обычно туалеты не закрывали.

Веселая тетя Вера, гремя ведрами, никогда не стеснялась, справляющих любую нужду мужчин.

– Ну типа этого, ага, – ухмыльнулся бычок, нагло глядя в затуманенные глаза Малыгина.

Дверь в уборную отворилась и оттуда вышмыгнул невысокий чернявый паренек, с капюшоном на голове. За ним с улыбкой от уха до уха выполз Бобиков.

Леха всё понял. Судя по бегающим глазкам кавээнщика, по инстинктивному придерживанию пиджачного кармана, тот только что отоварился чем-то не совсем законным.

– Артем, ты чего? – Леха втолкнул товарища обратно в сортирную глубь, – дури купил?

– Слышь, ты чего борогозишь? – следом ввалился охранник, – ч его до пацана докопался!?

– Всё нормально, – Бобиков примиряюще воздел ладони, – это мой друг, со мной он…

Леха, в силу опьянения, чуть притормаживая, обернулся, но «бычок» уже выходил из помещения.

– Леха, всё нормально, – заулыбался Артемий, – я травушки-муравушки чуть-чуть купил, чтоб завтра похмелье пережить. Ночь-то у нас долгая будет, бухательная… Успокойся, тут кораблик всего. Харламу не говори, не надо, он дерганый по этому поводу…

Леха подошел к крану и, открыв холодную воду, умыл лицо. Уборная наполнилась какими-то людьми и Бобиков незаметно выскользнул из поля зрения.

Надо было срочно трезветь. Вылезающие обстоятельства, создавая одну за другой неприятные ситуации, могли привести к необратимым последствиям.

Малыгин прошел в кабинку, закрылся и, памятуя старый дедовский способ, загнал два пальца в горло. Опорожнив желудок, он почувствовал себя лучше и, умывшись еще раз, вышел из туалета.

Харламова за столом не было. Леха глазами нашел Беркович, вылезшую на барную стойку и исполняющую новомодную «Макарену». Поняв, что дело не в продолжении романтико-эротической саги, пошел искать Дмитрия по залу. Стоящий «на воротах» Бульдог подсказал, что Харламов вышел на улицу, но «так, налегке, продышаться по ходу».

Леха вспомнил события годовой давности, когда Ермаков с компанией пытались его отпрессовать где-то за трансформаторной будкой и ускорился.

Харламов стоял на парковке и разговаривал с таксистом. Леха смутно помнил его, тот больше всех топил за блатные идеи и за общее. Чаще других прикрывался знакомством с Макаром.

– …ну вот и тебя это коснулось, Харли, – услышал с половины фразу хамоватого бомбилы Леха, – тоже присел. От общего, наверное, кормился, да положенца добрым словом поминал?

– Чем кормился-то? – хмыкнул Харламов, – «Примой» и чаем грузинским? Так я не курю и не чифирю, а как блат-комитет колбасу общаковую жрал мимо бродяг обычных это я лично видел. И хрена мне твои смотрящие-глядящие?

– Второй раз заедешь, на подольше, поймешь, – бросил таксист, садясь в свою «шоху», – а мне ехать надо, вон, клиент вышел…

К машине быстрым шагом, почти бегом, перемещался тот самый барыга, осчастлививший Бобикова коробком анаши. Он протиснулся между Харламовым и Малыгиным и хотел, было, открыв дверцу, сесть на заднее сиденье. Не успел.

Леха, не отдавая себе отчета, схватил «пушера» сзади за капюшон и с силой дернул. Тот, потеряв равновесие, смачно шлепнулся на задницу.

– Вставай, дилер сраный! – Леха поддернул на себя упавшего, – расскажи, кто ты, чей ты и с какого хера наркотой банчишь?

Харламов, сначала не понявший элементов хулиганства в действиях всегда спокойного Малыгина, услышав про наркотики, дернул паренька за шею с такой силой, что тот подлетел словно гимнаст на батуте.

Таксист, выскочив из автомобиля заблажил:

– Харлам, вы чего беспределите!? Опять за старое взялся?!

– Завали хлебало! – рявкнул Харламов, – пока головой в асфальт не воткнул!

Попытавшийся вписаться, водила резко тормознул, беспомощно оглянулся на замерших коллег по бизнесу и потрусил в сторону входа в клуб.

– Ты от кого здесь, псина? – Харламов прижал задержанного к машине, – чего-то полгода назад я твоего хлебальника тусклого не видел. Малыга, знаешь его?

– Сегодня первый раз срисовал, – Леха внимательно вгляделся в угольки глаз, – цыган что ли?

– Я Паша… Молдован… Парни, вы чего буровите-то? – паренек, скорее всего, ожидал расправы и, поняв, что прямо сейчас она не случится, попытался вступить в переговоры, – вы ж не мусора, правильно? А с остальными у меня всё ровно…

– С кем у тебя ровно?! – рыкнул Харламов, – с Минздравом?

– Со всеми. Макар добро дал, на общее нормально уделяем, людей правильных греем и, вон, с вашими, – он кивнул куда-то за спины парней, – б ез геморроя…

Друзья обернулись. Миша Шулимов, а с ним и целая группа поддержки, причём не из числа охраны, решительно приближались к парковке. Таксист семенил сзади.

– Харлам, ты достал реально уже! – раздраженно воткнул Миша, – выпил лишнего после тюряги и на подвиги потянуло?!

– А тебя на бизнес? – всем корпусом развернулся Дмитрий, – н ормально поднимаешь?

Он дернул за ворот Пашу Молдвана. Тот сжался словно резиновая лодчонка между Сциллой и Харибдой. «Быки» встали по бокам, не решаясь без команды на активные действия.

– А чего ты всё чужие деньги-то считаешь? – чуть сбавил обороты Михаил, – бомбилы отстёгивают за аренду, всё по понятиям…

– Я не про бомбил, – Харламов тоже сбавил тон, – я про этого травокура сраного. Прямо в клубе дурь толкает!

Миша подошел вплотную к Молдовану, вперился в него глазами. Знакомый Малыгину холодный взгляд словно ома-зал лицо нацмена колким краем ледяной глыбы.

– Давай его сюда, – взял он за рукав, прижавшегося к кузову торговца, – мы растележим с ним…

– Давай, – Харламов придержал за второй рукав, – но сначала пусть он Макару своему сраному наберет и сюда вызовет, чтобы этот арестант порядочный за барыжью тему вписался, если долю с неё получает.

– Ты бы такими словами аккуратнее бросался… – вдруг осмелел Молдован, – за такое и спросить могут…

– Тебе вафельник открывать не разрешали! – Харламов сжал предплечье оппоненту так, что тот взвыл, – это для вас, шестерок, он авторитет, а для меня чмо! Я с него ещё за своё спрошу, мразь!

Он оттолкнул Пашу в сторону Шулимова, тот передал его сопровождающим. Таксист, разинув рот, смотрел на происходящее.

– Всё, Димон, хорош, – Михаил протянул руку для прощального рукопожатия, – уезжайте уже. Малыга, забирай его, девчонок берите, а то вы точно на головняк расканителитесь… На хер это вам надо?

Он говорил вроде бы и участливо, но всё же Лехе слышалась едва уловимая фальшь в правильных фразах.

– С барыжкой мы разберемся, – продолжал увещевать Миша, – с колобановскими разрулим, за стол платить не надо. Вот, такси… Бобер, отвези парней, куда скажут!

Бомбила услужливо закивал и бросился открывать дверцу.

– Пошел ты на хер! – Харламов захлопнул дверцу обратно, – Макара своего гребаного вози! А заодно передай, что я получу с него! Здоровьем, сука, получу!

Дмитрий яростно выкрикнул всё это в лицо бомбиле и повернулся в сторону клуба. Таксист поджал губы и, с тихой злобой что-то бормотнув, сел за руль. Михаил, уже не зная, чего ожидать от проблемного посетителя, мотнул головой замершим чуть поодаль товарищам. Один остался с Молдованом, двое других пошли к ним. Леха, понимая, что самым вероятным развитием этого пьяного вечера, может стать жестокая драка, тронул Харламова за плечо:

– Может на самом деле в сауну поедем уже? Скоро четыре часа утра уже, там и отоспимся…

Харламов повернулся к другу, но внезапно перенес взгляд за его спину. Куда-то в темноту запарковочного пространства. Леха не сразу сообразил, что и Миша, и подошедшие парни смотрят в одном направлении. Он обернулся. В свете уличного фонаря увидел Ольгу Фуштейн. Без привычной дорогой укладки, «боевого раскараса», в неброском пуховике. Чуть поодаль, под другим фонарем стоял её белоснежный «Мерседес‐190». Девушка тихо плакала, обнимая себя за локти. Именно это состояние так удивило всех присутствующих на парковке, доселе знавших её исключительно в амплуа «железной леди».

Харламов, дернувшись в ту сторону, остановился, но потом, мотнув головой, пошел навстречу. Молча, обнял девушку за плечи и они, выйдя из освещенного круга, направились к «Мерседесу».

«Шестерка» Бобра с пробуксовкой сорвалась с места и резко выехала на проезжую часть. Харламов, словно очнувшись, повернул голову в сторону Лехи и махнул ему рукой, приглашая к машине.

– Доберусь сам! – ответным жестом махнул Малыгин.

«Мерс» уехал. Леха остался на парковке один на один с Михаилом.

– Завтра Харлам проспится и за базар отвечать придется, – скрипнул тот в спину, – я, конечно, с Травой поговорю, но Бобер Макару все равно всю ситуацию вломит…

– Какую ситуацию? – Леха всё ещё находился под впечатлением плачущей Фуштейн, – про торчка?

– Нет, – покачал головой Шуриков, – про то, что Харлам на всю парковку петухом и барыгой Макара назвал. Да и в клубе ещё за языком не следил…

– Но он же не говорил такого! – дернулся на возможные последствия таких раскладов Леха, – за наркоту только предъява была! Ты же сам с барыгой разобраться хотел! Твои увели его…

– Я-то разберусь… – Миша отвернулся от Малыгина и сделал пару шагов в сторону клуба, – а вот вам с Харламом надо бы хвосты поприжать. Иначе быть беде…

* * *

Утро пробуждения, а точнее уже день, был тяжелым. По-настоящему. Малыгин, конечно, выпивал до этого, но не в таких объемах и количествах. Пятничные лекции можно было прогулять, но ощущение вины, стыда и неловкости было настолько сильным, что он, превозмогая головную боль, резко сел на кровати. Рядом, торча голой грудью из-под простыни, лежала Беркович, лениво открывшая глаза, на его движение.

– О-о, Лешенька, – мурлыкнула она, потянувшись, – чего дергаешься?

– Сон плохой приснился… – Леха потер лицо, но вставать не решался.

Не было тактильного ощущения присутствия нижнего белья на чреслах. А светить голым задом перед старшекурсницей не хотелось.

– Так, Леша… – Беркович чуть приподняла край одеяла, прикрывавшего её бедра, – внимательно изучаем… Оп, всё нормально! Я в трусах, а значит мы всё ещё друзья!

Она рассмеялась, откинувшись на подушку.

– Я вроде тоже… – Леха нащупал, наконец, резинку плавок и выпростал ноги из-под одеяла, вставая, – не помню вот только ни хрена.

– Я спать, – Марина отвернулась к стене, накрывшись одеялом с головой, – запомни меня молодой и красивой… – Пропела она уже из-под укрытия.

Умывшись и почистив зубы, Леха смел со стола остатки красивой жизни, дожевав кусочки подветренной колбасы. Утолкав весь мусор в пакет, распахнул форточки и решил сходить до мусорных контейнеров. Продышаться свежим морозным отдыхом и выкинуть источники зловония.

Возвращаясь налегке и слегка замерзнув, Леха увидел перед крыльцом общежития наглухо тонированную «восьмерку». Напрягся. И дело было не в агрессивном литье колес, не в затемненных стеклах или отсутствии номеров. Тачки с подобным тюнингом нередко стояли около студенческих общежитий. Но не в рабочий полдень, а вечером пьяной пятницы, когда женский пол, массовым исходом, покидал студенческий городок навстречу приключениям, алкоголю и красивой жизни. Тонированная «восьмерка» элементом коих и являлась.

Двери синхронно открылись и из автомобиля выбрались на улицу, щурясь от зимнего солнца двое старых знакомцев. Буча и Скоба, тот самый уголовник постарше, с кем встретился Малыгин в первый день своего приезда.

– Часик в радость, Малыга… – тягуче протянул Скоба, сплюнув через губу, – на такую погремуху сейчас откликаешься?

– Не знаю… – Леха старался контролировать дистанцию, прекрасно понимая, что похмельный тремор и раскалывающаяся голова уменьшают в разы его шансы на оборону при нападении, – Леха вроде с утра был.

Буча держал руки в карманах кожаной куртки, чуть покачиваясь вправо-влево. Скоба, вытащил четки и перебросил их между пальцами:

– А корешок твой где? Баклан недосидевший? Харлам, вроде… Да, Буча?

Буча дернул щекой.

– Я откуда знаю, – Леха пожал плечами, – он в общаге давно не живет.

– М-м-м… – Скоба опять сцедил слюну на землю, – а за базар козлиный кто отвечать будет?

– Я, парни, вас недопонимаю, – Малыгин старался не вызывать излишней агрессии, – что за проблемы-то?

– Проблемы у вас, задроты, будут! – подал наконец голос Буча, – где Харлам? Чего он там о себе возомнил, черт зафоршмаченный!

Леха внутренне сжался в ожидании атаки, но, рыкнувший, Буча вновь уступил место старшему.

– Короче, вы вчера порядочных людей на бабки выставили, – загнул прокуренный палец Скоба, – Пашу Молдова-на, босяка правильного. А Макара, смотрягу, херами крыли. За это ответить надо.

Леха молчал, понимая, что пустившись в препирательства с опытными мудотерами, явно уступит, запутается и наплетет чего-нибудь лишнего.

– Что хрюкнуть нечего? – Скоба принял молчание своего визави за согласие с предъявленными аргументами, – правильно… Но мы ж не звери фаридовские, по беспределу вас ломать не будем. Пока…

Он упер ногу в переднее колесо машины и облокотился на костистое колено.

– В общем так… Завтра в парк Мира, где площадка спортивная, пусть Харлам подъезжает. Один, толпой, с бабой своей… Нам по хер. Мы по-любому обоснуем кто он и что он.

Скоба прервал монолог и повернулся на Малыгина, хищно вцепившись взглядом в его лицо.

– На общее три штуки баксов занесет, перед людьми порядочными извинится и может жить спокойно. А не приедет… – он развернулся уже всем корпусом, – мы его сломаем, бабу его на хор поставим, а тачку спалим. И никакие спортсмены-рогометы не помогут, потому что за базар отвечать надо. Арестантский уклад един. Всё. Иди, завтра в час дня. И говно мутить не надо, хуже будет…

Скоба стек в машину, Буча, ударив кулаком в ладонь и испепелив взглядом лехину физиономию, бухнулся за руль. «Восьмерка» резко сдернула, оставив после себя свежие колеи на выпавшем снегу.

Лехе захотелось уехать домой. Последние несколько месяцев такие мысли его не посещали – слишком плотным был круговорот событий. Но именно сейчас, на абстинентном фоне, с необъяснимым чувством вины, это желание стало как никогда актуальным. А чей-то тонкий и тихий голосок шепнул: «не твои это проблемы-то, не ты крестей налупил…»

Но Малыгин не был уже тем впечатлительным щенком, которого за шкирку выволакивал Ермак для разборок на задний двор. Студент-первокурсник, получивший по щам при заселении в общагу, остался в далеком прошлом. Время работы в охране, арестант Харламов, ментовской пресс на приемке – всё это закалило характер, правда, добавив и рассудительности. Поэтому, поднимаясь в свою комнату Леха крепко задумался.

Макаровские уголовники, так называемые «синие», в первую очередь, были известны своей решительной подлостью. Помимо того, что Леха испытал в своё время на собственной шкуре, криминальная история города изобиловала целым букетом повествований о найденных в лесополосе трупах, сожженных лесовозах и покалеченных коммерсантах. Пожалуй, самым громким случаем, хлопнувшим в бандитском медиа-пространстве, был конфликт в одной из подконтрольных Макару группировок. Старшак этой банды по кличке Якут предъявил своему соратнику обвинение в крысятничестве. Тот, покаявшись и получив травму средней степени тяжести, отдал главарю награбленное и был прощен. Но не до конца. В качестве гарантии, в рамках испытательного срока, залетчик оформил залог на свою квартиру. Так сказать, докажешь свою лояльность, получишь обратно.

Дальше, согласно официальной хронике, лежавший в травматологии «якутенок», возжелал выйти из больницы. Прогуляться до рощицы, примыкающей к берегу реки и окунуться в прорубь. Очевидно, в концепции моржевания. Вот только обратно из этой проруби он не выбрался.

Параллельная же версия гласила о том, что в больницу приехали двое близких Якута, вызывали провинившегося покурить, загрузили в машину, довезли до той самой рощи и утопили в проруби, отправив тело в подводное путешествие по речной системе вологодской области. В подтверждение этого всплыл факт быстрой реализации квартиры пропавшего без вести через агентство недвижимости, принадлежащее родственнику Макара. Менты же, подергав Якута и пристяжь и не обнаружив тела, через пару месяцев уголовное дело приостановили. До лучших времен.

Кроме этого, судя по ситуации с Харламом, блаткомитет не гнушался и иными способами воздействия на неугодных.

В общем, столкновение назревало серьёзное и поводов задуматься о собственной безопасности было немало. Леха, не обращая внимания на изгиб голой женской спины в своей постели, быстро оделся в режиме «на выход» и выскочил из общежития.

Где жила Ольга Фуштейн Леха не знал, но рассчитывал застать её на работе.

Она действительно оказалась на рабочем месте и Леха, после короткого препирательства с секретаршей, попал в кабинет.

– Дима, с утра сразу уехал к Траве, – глаза Фуштейн были опухшие, – а ты чего такой дерганый?

– Да, так, – Леха тут же повернулся на выход, – забыли обсудить кое-что..

– Стой! – Ольга подошла к нему, – у вас все в порядке? Дима всю ночь вчера зубами скрипел и куда бежать порывался…

– Да, всё нормально, – Леха взялся за ручку двери, – сам с похмелья маюсь. А Трава где? В клубе или в офисе?

– Не знаю точно, – Ольга пожала плечами, – они вчера, как я поняла сразу после димкиного выхода, в офис уехали. А сегодня Дима с ним по телефону разговаривал, говорил что-то про парк Мира.

– Про парк Мира? – Л еха вскинул брови, – в связи с чем?

– Я не знаю, – Ольга несколько потеряла интерес, отвлекшись на зазвеневший телефон, – что-то осмотреть, посмотреть… Поезжай в «Север», Трава обычно там обедает. Всё, пока, мне работать надо.