Текст книги "Леха. Современная повесть о настоящем человеке"

– Вы что вытворяете!? Шары опять залили, звезды микрорайона?! Ствол убери, дебил!

Наконец булыжник колена окончательно ушёл с лехиной грудной клетки, позволив сделать полноценный вздох и повернуть голову в сторону потока света. Прямо перед лежащим навзничь Малыгиным стоял, судя по сутулой фигуре, Грека. Сквозь арку его широко расставленных ног он увидел, что лежит между машин по диагонали, уперев одну ногу в колесо «Форда». Держась за капот девятки, чуть согнутый Ермаков сплевывает тягучую слюну, а свет щедро расходится от широких лопат «мерседесовской» оптики.

– Сергеич… – растерянно кто-то протянул на другой стороне поля боя.

– Я, Ермак, мажор ты сраный, мало тебя от мусарни отмазывал?! – голос Краснова (а это был именно он) загремел уже совсем рядом, – волыну сюда!

Грека, смещенный могучей дланью, провалился в сторону и монолит кряжистой фигуры в расстёгнутой дубленке почти полностью перекрыл поток сияния. На фоне светящихся фар было отчетливо видно, как «тэтэшник» провалился в глубокий карман верхней одежды.

– Поднимите его! – скомандовал главный тренер области, – д а, аккуратно… Придурки…

Кто-то услужливо кинулся к Лехе, но тот и сам уже вставал на ноги. Без поддержки всё же не обошлось – его качнуло, но подставленные сзади руки упасть не дали.

– Как ты, живой? – чуть снизу заглянул в опущенное лицо Малыгина Андрей Сергеевич, – сам до машины дойдешь?

Леха кивнул. Его наконец начало бить мелкой дрожью. Холод, отходняк от полученных побоев и пережитого стресса сетью затягивал все тело. Двое ермаковских «молотобойцев» сопроводили его до заднего сиденья красновского мерседеса. И в теплом салоне, на подогреве кожаных сидений Леха отключился.

Он не увидел, что на переднем пассажирском сиденье расположилась Таня, нервно и пугливо кусавшая губы. В то же время она, быстрым движением перегнувшись, вытерла кровь и грязь с его лица своим носовым платком. Не видел Малыгин и того, что происходило на парковке.

– Вы чего до парня дое…лись!? – обычно очень сдержанный Краснов, гвоздил матом не хуже грузчика ликероводочного завода, – дерзкое новогоднее настроение?!

– Сергеич, он в западло Юрца, с локтя рубанул… – длинный Рома робко ответил за всех.

Удивительная картина разворачивалась на задней площадке «Универбыта». Плотная невысокая фигура главного вологодского боксёра, казалось, мозжила сознание четырех дерзких и агрессивных парней. Словно радиация, его слова и интонации сутулили их широкие спины, делали ниже ростом и заставляли опускать глаза в истоптанное снежное покрытие.

– Где рубанул?! – Краснов резко развернулся в сторону осмелившегося вякнуть, – в подъезде? С десятком быков? Или может он вертухаем работал и, Ермака, когда тот на сутках, дубьем отбуцкал а!? Он студент! Студент, сука, первокурсник!

Бойцы молчали. Даже скрипучий и жестокий Грека еле заметно жался, отступая в темноту. Краснов переводил десятипудовый чугунный взгляд с одного на другого, наконец, уткнув в перебитую переносицу, отхрипевшегося, Ермакова.

– Андрей Сергеевич, – севшим голосом пробормотал тот, – мы не хотели ничего такого, просто поговорить, а он…

– А он не зассал, да!? Ни стволов ваших, ни ксив мастерских!? – Краснов подтянул за ворот кожаной куртки пандуЕрмакова, – Юра, я этого пацана хотел в сборную области взять, на первенство страны готовить, а вы, уроды, на инвалидность его чуть не перевели! Вы бы такие смелые с фаридовскими были или у Макара таксистов отжали вокзальных! И Таньку Владимирову ты на хера в этот блуд втащил! Я же тебе говорил, кто её отец! Идиот! Он из вас всех фарш сделает и у себя на даче собакам скормит!

– Так это… Она ж в клубе… – растерянно оглянулся на своих Ермаков.

– Это она мне на пейджер скинула, что вы обеими ногами опять в жир залезли! Я только с Москвы в город заехал, хотел в баньке посидеть с братом, а тут…

Краснов устало, но уже без агрессивной экспрессии, махнул рукой.

– Короче, пацана этого не трогаете и забываете на хер. Ты, Греков, завтра игрушку свою у Вошкадера выкупишь, он тебе и сумму скажет. Это ваш штраф за то, что коллективной собственностью как своей распоряжаетесь. Хочешь, сам плати, хочешь, вон, на мажора повесь или на всех раскиньте… А сейчас ведра забирайте, телок подотрите и по ха-вирам… Да, Таню я сам увезу. Всё.

Широкая морда «Мерседеса, вплыв на освещенную парковку из уличного сумрака, внесла в алкогольно-клубную монотонность заметное оживление. Одно из отличий небольшого города – все знают принадлежность крутых машин. Поэтому красновский «мерс» срисовали сразу же. Легкий, почти видимый, шелест прокатился по кучкам курящих и тусующихся и, вполне осязаемо, юркнул в тоннель входной группы. Краснов не был частым гостем ночных клубов, предпочитая русскую баню, поэтому появление его автомобиля перед увеселительным заведением можно было назвать событием городского масштаба.

Малыгин, пришедший в себя, удивленно, изредка морщась от болезненных ощущений, осматривался в, бликующем кожей, салоне немецкого автомобиля. Девушку он не видел за широченной спинкой переднего сиденья и, лишь когда в салоне на секунду вспыхнул свет – Краснов, открыв дверцу, сел за руль – Леха понял, что в машине он не один.

– Как себя чувствуешь, боксёр? – грузно повернулся в его сторону Андрей Сергеевич, – ч то, где болит?

– Везде, – улыбнулся Малыгин, – но не смертельно…

– Это хорошо, – удовлетворенно хмыкнул Краснов, – сам понимаешь, в больничку не поедем… Ты где обитаешь?

– В общаге, на Горького…

– Сам из Ярославля, вроде бы? – под этот вопрос машина зарулила ко входу в клуб.

Да… На истфаке учусь… – превозмогая астеническое состояние, Леха чуть подался к передним сиденьям.

И замер. Тот самый – сандаловое – фруктовый запах, которым он бредил, сидя на стуле в вонючей кухонной подсобке «Джема», едва уловимой кистью прошелестел по обонянию.

– А здесь чего забыл? – Краснов кивнул через лобовое стекло на появившийся в зоне видимости клуб, – потанцевать?

– А он здесь в охране работает, – Таня, развернувшись, наконец показала себя Малыгину, – но только в непутевой какой-то… Ни украсть, ни покараулить.

Она весело, явно скрывая испуг, посмотрела Лехе прямо в глаза. Смешинка её взгляда подействовала как обезболивающее – потерпевший просиял ответной улыбкой, но тут же схватился за ссадину от пистолетного ствола, пробороздившую шею.

– Ты с Травой, что ли, шагаешь? – несколько озадаченно спросил Краснов, – к огда успел-то под него нырнуть?

– Нет, я первый день, – Леха не отрывал взгляда от спинки и подголовника, за которыми вновь скрылась Татьяна, – сосед по общаге попросил подменить кого-то…

– Харлам? – скорее с утвердительной, нежели вопросительной интонацией произнес Краснов.

– Да, а вы откуда…

– Понятно… – протянул, чуть отпуская напор диалога, Андрей Сергеевич, – Харлам давно мог бы уже нормальные бабки зарабатывать, а всё билетики на входе проверяет… Чего ж ты его с пацанами не позвал, когда тебя Ермаков на рамс поволок?

– Не успел, да и я ж без претензий…

– Он не захотел, я просила уйти, а он уперся, – снова вмешалась девушка в мужской разговор.

– Третий раз за сегодня ты меня удивил, пацан… Вон, кстати, и Харли собственной персоной.

Краснов кивнул на лобовое стекло. По ступенькам, без верхней одежды спускался Харламов. Леха удивился – никакой озабоченности на лице товарища не было. Он был спокоен, некоторым образом даже доброжелателен. Лехин взгляд упал на приборную панель, и он увидел время на циферблате.

00.28. А выходил он подышать свежим воздухом в начале первого. То есть все эти, пожалуй, на сегодня самые драматичные, события в его жизни случились в отрезке минут пятнадцатидвадцати. Естественно, неведение Харламова было абсолютно объяснимо.

– Посидите, – коротко бросил Краснов и вышел из машины.

Пока Харламов почтительно здоровался с Андреем Сергеевичем, перекидываясь фразами обязательной программы приветствия, Леха засмотрелся на профиль Татьяны. Та, почувствовав его взгляд, обернулась.

– Я не знаю, зачем я это сделала.

– Что? – не понял Малыгин, начинавший терять нить мыслей, когда девушка обращалась к нему столь непосредственно.

– Зачем в раздевалке спрятала, зачем Андрею Сергеевичу на пейджер скинула, что Юра тебя избить хочет, зачем платок свой испачкала…, – рассмеявшись, уже на выдохе, она бросила бежевый комочек Малыгину на колени.

Леха автоматически поймал подачу, но ответить ничего не успел.

– Малыга, е!.. – резко распахнувший заднюю дверцу, Харламов осек, вылетевшую было, матерную тираду, при виде девушки и истерзанного состояния младшего товарища.

– Нормально всё, – пробурчал, вновь выбираясь на холод, Малыгин, – отогреться надо бы…

Видóк у него был ещё тот. Оторванный рукав олимпийки, пятна от растаявшего грязного снега на джинсах, ссадина в пол-лица и распухшие губы с запекшейся кровью.

– Ты за каким хером поперся с ними!? – зашипел в ухо Харламов, стараясь, чтобы его не услышали находившиеся рядом посетители клуба, – меня не мог позвать?

– Не мог, – вписался Краснов и похлопал Малыгина по спине, – забирай его быстрее. Водки полтинник внутрь и сотку снаружи, а то простынет. Всё, пока, после Нового года увидимся…

Леха проводил взглядом тяжелую корму «Мерседеса», выбравшегося на проезжую часть и прощально моргнувшего стоп-сигналами. Харламов тянул его в здание, пьяные зеваки бурно обсуждали визит авторитетного предпринимателя, где-то вдалеке бахнул предновогодний фейерверк.

Харламов, наконец, сдернул Малыгина со стоп-крана и тот, понуро пошагал по ступеням входа. И только поднявшись к дверям, он увидел, что в кулаке зажат кусок бежевой ткани. Платок Тани Владимировой.

* * *

Купание в снегу, многочисленные телесные повреждения и нервное истощение всё же подорвали лехино здоровье. Воспаление легких, как следствие самого насыщенного в жизни дня, почти на месяц выключило Малыгина из активной фазы существования. Утром следующего дня боль в груди, изначально списываемая на полученные удары, сплелась с тяжелым кашлем и перетекла в горячечное состояние. Уже к вечеру стало совсем нехорошо, и Харламов вызвал «скорую».

Врач «скорой помощи» быстро поставил диагноз. От госпитализации Малыгин отказался и, в связи с тем, что в праздничную неделю он остался в комнате один, соответственно заразить никого не мог, доктор прописал постельный режим и амбулаторное лечение. Всё это время по-новогоднему полупьяный Бобиков, как он сам выражался «в предоргазменном состоянии», пытался поддержать, лежавшего пластом, Малыгина. Отпускал шутки из разряда «черного КВН», выдавал миниатюры и порывался привести сиделку. «Лет восемнадцати, с наличием вагинальной короны», – юморил Артемий. В связи с миновавшей угрозой, Леха хворал уже в своей комнате, а Бобиков, по просьбе Харламова, контролировал течение болезни. При этом принципиально маску не надевал, поясняя, что уже принял дезинфицирующее средство, и шутя, не к месту, о том, что «во рту всегда на два микроба больше, чем в жопе».

Кроме этого, слухи о драматичном спарринге и последующей разборке за «Джемом» распространились практически во всех молодежных кругах города. Фигура Малыгина начала обрастать романтическим ореолом, а трубадуры Бобикова усиливали скорость и эффект распространения внесением пазлов несуществующих подробностей. В частности, одной из былин было повествование о дуэли Ермакова и Малыгина на пистолетах. Имел место сказ об «одним махом троих побивахом». Сабельный бой в перекрестье прожекторов… Ну, а самой раскрученной версией событий был эпизод с появлением великого Артемия с автоматической винтовкой М‐16 под конец разборки. «Очередь над бритыми головами и боксёры разбежались…» – тараща глаза вещали в народе бобиковские тролли.

Все эти нелепицы, посмеиваясь, рассказывал Харламов, забегая проведать больного, в перерывах между тренировками и работой. Леха натянуто улыбался, борясь с искушением узнать что-нибудь о Татьяне. Появляется ли она в клубе?.. Что с Ермаковым?.. Вместе ли они?.. И прочие вопросы рефлексирующего поклонника. Но молчал. Из последних новостей, уже близкой для Лехи бандитской темы, стало официальное назначение «смотрящим» по городу Макара, до этого имевшего статус и. о., и, соответственно, увеличившееся число присягнувших сторонников воровского хода. Что, в первую очередь, вылилось в резко скакнувший показатель ресторанных дебошей.

– Щеглы лет по семнадцать-восемнадцать на прорыв идут, прикинь, – рассказывал Харламов во время одного из посещений, – прямо в толпу сбиваются, херню какую-то орут про порядочных арестантов и ломятся сквозь охрану… Без оплаты, чисто по-баклански. А нас трое на входе, кого смогли выкинули… Бульдог челюсть кому-то сломал… Короче, веселого мало. Человек пять в зал прорвалось, изловили их потом…

– И что, в детскую комнату милиции сдали? – с мокрым кашлем перебил Леха.

– Да нет, вытащили на задний двор, ноги ментовскими палками отсушили, – мрачно ответил Харламов, – у них глаза стеклянные, верещат, мол, им смотряга разрешил с барыг получать. Типа, наш город и всё такое… Самое херовое, в этой толпе я пару малолеток из «Труда» опознал. По ходу, подсадили на блатную романтику…

– А раньше, как было? – Леха удивился смене настроения товарища.

– А раньше, в основном, из колоний воспитательных молодежь была… Или уже нормальные сидельцы, – хмыкнул Дмитрий, – им на дискотеки наплевать. Чифирят, на рынке пятаки сшибают, да шмар колхозных по притонам трепят. Тут какой-то непонятный замес начинается. В «Севере» такая же была буча, в «Планете обезъян», на Пакле…

Харламов задумчиво покачал головой.

Леха молчал. Болезнь постепенно отпускала, очаг воспаления миновал за пару дней, сейчас оставалась лишь слабость, повышенная температура и мокрый отходняк в кашле. Да и до Нового года оставался один день.

– Домой-то поедешь? – заполнил паузу Харламов.

– Нет, наверное, – пожал плечами Леха, – вчера батя звонил на вахту, я сказал, что пара хвостов есть, надо готовиться, на каникулы лучше в феврале сразу приеду…

– Ну, значит, вместе отметим, – Харламов, вставая, похлопал по плечу больного, – я часов в одиннадцать вечера приду, клуб всё равно на спецобслуживание закроют. Боссы с женами и детьми будут, без головняков всё пройдет. Вот первого января… Ну, лады, выздоравливай.

* * *

Новый год, первый вне домашнего периметра, прошел для Лехи довольно буднично. На 2 января назначили зачет по археологии, поэтому ослабленному организму необходимо было восстановится, чтобы, по типичному студенческому стандарту, выучить триста экзаменационных вопросов за ночь перед испытанием. Да и общага опустела. Все студенты из близлежащих городков разъехались по домам, а дальние иногородцы сбились в небольшие кучки по комнатам, не создавая бурных очагов винопития и разврата.

В комнату к Малыгину затесался Рома Кабанов, также исключивший поездку в родной Сыктывкар из-за экзамена, дороговизны билетов и дальности расстояния. Он приволок с собой маленький черно-белый телевизор и после череды дружеских похлопываний по его стенкам и манипуляций с антенной пятнадцатиметровая комната озарилась светом и звуком «Новогоднего огонька на ОРТ».

В общем, никаких глобальных потрясений первый Новый год вне домашних стен не принёс. Оттусовавшийся на закрытом мероприятии, Харламов присоединился к своим соседям ближе к часу ночи и безалкогольный праздник тихо закончился отбоем после двух часов ночи.

* * *

Тренироваться Малыгин смог начать только в начале февраля. Когда, нагостившись у родителей на каникулах, после без «троек» сданной сессии, вернулся на учебу. При этом, Краснов перевёл его в группу так называемых, «сборников». То есть спортсменов, официально входящих в состав сборной области. Как правило, туда попадали боксёры, занимавшие только первые места на местных турнирах, но для Лехи было сделано исключение. Однако пневмония настолько сильно подкосила силы Алексея, что даже молодой и здоровый организм с трудом вытягивал, в целом, не очень большую нагрузку. Рома Ушаков несколько досадливо поглядывал на неуспехи красновского протеже, но возражать права не имел. По причине отставания Малыгину давались, в основном, индивидуальные задания. Сильная сторона ярославского парня – нокаутирующий правый прямой, требовал филигранной обработки. К такой коронке необходима была идеальная техника подводки. Поэтому основной акцент при подготовке давался в работе «на лапах», а «физуху» Лёха тащил самостоятельно. При этом, впервые за свою спортивную карьеру, Малыгин начал бегать кроссы на местном стадионе «Динамо», как только первое весеннее солнце принялось чернить прошлогодний снег. В сочетании с персональным подходом со стороны тренерского штаба, беговые тренировки очень быстро позволили восстановить прежнюю физическую форму и вернули полноценные легкие. Работа над техникой сделала боксёрский прогресс очевидным. Новогодний лехин оппонент в «Труде» после исторической схватки за «Универбытом» не появлялся. Сначала Малыгин это относил к каким-то санкциям Краснова, однако чуть позже прошёл слух, что Ермаков переехал в Питер. Якобы, отец его получил должность руководителя на одном из заводов Ленинградской области и перевёл сына на юрфак СанктПетербургского университета. Ходили ещё слухи о том, что Юре засветила перспектива удачной женитьбы… Малыгин, как только об этом заходила речь в раздевалке «Труда» либо на общажной кухне, старался ретироваться до того, как могло прозвучать имя удачной партии.

Пару раз на тренировку приходил двухметровый Ромыч, тот самый, который был в ночном клубе, но демонстративно не замечал Малыгина. Отработав разминку, вытаскивал кого-нибудь из молодых в своей весовой категории на ринг и спарринговался.

Несколько раз тренировки сборников проводил Краснов. Выдав короткую разминку, он сразу же переходил к практической части, гоняя боксёров по круговым боям с отработкой различных оборонительно-наступательных тактик. Однажды он подержал для Малыгина «лапы» и, по окончании, одобрительно покивал, дав несколько полезных рекомендаций.

Приближался май, время такое же традиционное, как и новогодняя линия, для различного рода соревнований. Кто-то из бывших воспитанников «Труда», а ныне «авторитетный» предприниматель выделил федерации бокса немалые деньги для выездов за пределы Вологодской области. Поэтому приятные хлопоты руководства клуба по распределению воспитанников по сетке состязаний выразились в несколько суматошной череде бесед и рокировок. Первенство СевероЗапада в Пскове, Кубок страны в Подольске, турнир «Белые ночи» в Питере, матчевые встречи в Боровичах – это были лишь основные старты мая-июня 1995 года. Тут требовалась шахматная стратегия, инсайдерская информация о составе соперников и понимание уровня подготовки собственных спортсменов.

– Малыгин, после тренировки зайди в тренерскую, – бросил Ушаков Алексею, когда тот, закончив разминку, отошёл к перекладинам «шведской стенки» бинтоваться перед тренировочными «пятнашками».

Полтора часа вариативных схваток по кругу, работа по снарядам и «заминка» на турнике как обычно отлились стаканами пота и несколькими кровоподтеками на плечах.

– Рома, звал? – Леха просунул голову в дверной проем. К демократичному Ушакову в тренерскую можно было заглядывать без стука.

– Да, заходи.

Леха присел на край, увешанного олимпийками и шортами, стула.

– В общем, в Питер поедешь, – заглянув в ворох бумаг на столе, выдал Ушаков, – на «Белые ночи». С тобой пара «мухачей» и на сопровождении Анатолий Васильевич, знаешь его? Мелких тренирует.

– Угу, – Леха машинально кивнул, – а остальные куда?

– Кто куда, – Ушаков оттолкнул от себя листы, – то ни копья денег, то глаза разбегаются. Вот завтра Шайбу завалят или посадят – опять без поездок на пару лет…

Очевидно, Шайба и был бизнесменом, выделившим деньги боксёрской федерации.

– Ну хоть так, – Леху вдохновила перспектива поездки, в Питере он ещё ни разу не был.

Настроение поднялось в таком позитивном ключе, что он, даже не удосужившись спросить, когда выезд, что за уровень турнира и кто в возможных соперниках, с балетной легкостью встал со стула.

– Куда поскакал? – сострунил тренер, – выезд через неделю, в четверг. Об организационном собрании я тебе сообщу, бумагу в институт напишем… Сергеич на тебя там рассчитывает… По уровню тебе ещё рано на Северо-Западе или на кубке выступать, на матчевые встречи нет смысла разменивать. Тем более, там, в Питере, в твоей весовой, перворазрядники, в основном да пара КМСов, сомнительных… Мастера какого-то «Динамо» хотело заявить, но это вряд ли, соревнования не те. Так что, все шансы привезти первое место у тебя есть.

Рома встал, давая понять, что напутствие окончено. Леха просиял улыбкой и, пожав сухую тренерскую ладонь, покинул кубическое помещение.

* * *

В общаге, как обычно в субботний вечер, после короткой учебной программы предвыходного дня царила атмосфера бразильского карнавала. Событийным эпицентром традиционно значилась общая кухня, где проходил бенефис Вани Еремеева.

Накануне, в пятницу вечером, рыжий фронтмен команды КВН, находясь в сильной стадии алкогольного опьянения, выйдя из второсортной питейной забегаловки, не справился с прохождением маршрута и повалился без сознания под сизые ели около здания областного правительства. На его беду или счастье (в мае спать на травке было всё же опасно – температура ночью опускалась до +5) бренное тело было подобрано милиционерами из подразделения «Голубой гром». Так в Вологде называли милицейские «Газики» – мобильные экипажи медицинского вытрезвителя, в чьи полномочия входил сбор обессилевших любителей алкоголя. Название произошло от, выкрашенного в голубой цвет, автомобильного кунга [9]9
  Кузов универсальный нулевого габарита. – Прим. ред.


[Закрыть]и рычащих неустранимыми неисправностями двигателей. Как правило, в день выдачи заработной платы на подшипниковом заводе или льнокомбинате этот транспорт дежурил в пределах рабочих районов. В усиленном составе.

Таким достаточно распространённым способом Иван оказался в уютных и гостеприимных стенах городского медицинского вытрезвителя, сиречь, «трезвяка». Помимо злоупотребления алкоголем, Еремеев грешил и принятием легких наркотиков. В частности, в этом же «шайтан-кафе» он прикупил коробок марихуаны для безалкогольного времяпровождения выходных дней в компании преданных друзей. Однако, после сделки, не устояв перед гостеприимством Рафика (хозяина кафе и контрагента в наркообороте), нажрался.

Самое же необычное произошло утром в субботу. Пришедший в себя голенький, завёрнутый лишь в сырую простыню, Ваня с ужасом осознал, что лежит на панцирной сетке казённой кровати. В обществе храпящих терпигорцев. В милиции. Штаны же с заветным «корабликом» даже не в зрительном обзоре. Завернувшись в простыню, Иван, словно Юлий Цезарь, совершил решительный демарш из основного помещения в приемное. Там, позевывая, лениво растянулся за стойкой пузатый сержант. В открытой двери медицинского кабинета виднелся женский силуэт в белом халате.

– Первый пошёл, – гоготнул милиционер, – Зоя выйди на освидетельствование!

– В чем, собственно, дело? – Ваня закинул уголок простыни на плечо, – п о какому праву?

– Ещё один узник совести, – вздохнула за его спиной немолодая женщина – фельдшер, – давайте уже осмотримся и домой идите, интеллигенция херова…

После унизительной процедуры медицинского освидетельствования, легкого диспута о метафизическом месте каждого человека в жизни и выдачи квитанции «за предоставленные услуги медицинского вытрезвителя» ком одежды был возвращён законному владельцу.

– Квитанцию сразу оплотишь? – зевнул в очередной раз мент, – деньги-то есть на кармане?

– Если ваши не подчистили, – дерзко буркнул Ваня, в холодном поту ощутив замотанный изолентой параллелепипед в маленьком кармане джинсов, – в куртке были…

В итоге, с горем пополам насобирав мятой наличности (её, к слову, оказалось ровно на оплату «услуг») Ваня спешно покинул узилище.

Каково же было его удивление, когда, свернув в ближайшую подворотню, он, трясущимися руками выволочив коробок, обнаружил, что кейс с наркотиком неряшливо и наспех перемотан, а содержимое уменьшилось ровно наполовину. И всё стало на свои места. Ментовка повернулась человеческим лицом. Бойцы «Голубого грома» не сдали студента.

Подрезали часть денег, но оставили четко на оплату вытрезвителя. Отсыпали половинку «кораблика» на свои нужды. Гуманно и по-человечески.

Однако, опохмелившийся и прогулявший субботние пары, Еремеев по этому поводу очень сильно возмущался в компании собутыльников на общей кухне. «Сатрапы, подонки и жопошники», – клял он ментов, забывая при этом, что, в случае официального досмотра, мог бы вернуться в родные стены года через три.

Леха, попавший на кухню с пачкой пельменей, заинтересованно вслушался в дебаты. Обсуждение милицейского произвола уже давно закончилось, в воздухе витал сладковатый дымок марихуаны. Начинался этап азартных игр. Никаких карт или настольных развлечений. Счастливый Ваня, пройдя краем по уголовному делу о хранении наркотиков, странным способом решил ещё раз испытать свою судьбу. Будучи третьекурсником и, находясь в обществе младших товарищей, он предлагал пари. Довольно странное. От этого его оппоненты терялись в поисках подвоха и не соглашались. Кавээновский апостол, в свою очередь, давил и провоцировал. Он предлагал поспорить на бутылку водки. Предметом спора была она же, как и условиями. Ваня уверял, что готов на спор выпить, без закуски, пузырь за два-три стакана и не вырубиться. Проигравший отдаёт приз – бутылку водки. В страстных перекрестных речах так много было «бутылкаводки», что Леха запутался. Но решил всё же остаться. Во-первых, обкуренная творческая интеллигенция могла сожрать его пельмени на стадии готовки, во‐вторых, было интересно узнать, чем всё это закончится.

Наконец, один из участников протянул ладонь для заключения пари, а его сосед пошёл в комнату за краеугольным камнем спорного вопроса. Еремеев же, добив «пяточку», сполоснул горло мутной водой из-под крана.

– Щенки! Фигляры! – точечные зрачки будущего филолога обежали окружившие его физиономии, – канальи! Стакан мне!

Интонации отдавали грибоедовским «Карету мне! Карету!».

Хлоп! Первые двести грамм прошли по луженому пищеводу. Компания одобрительно загудела. Ваня уверенно, но с элементами плавной хореографии, пристроил ягодицы на подоконник. Следующая доза была чуть меньше, граммов 150. Но уже более чувствительная.

Леха, будучи выше всех на голову, четко увидел признаки нокдауна и открыл счёт.

Однако, Иван как истинный алкобоксёр, удержался на ногах, отстоял до мысленных «девяти» и протяжно выдохнул.

Какие-то средневековые выражения лиц сделались у сгрудившихся на кухне зрителей. Словно парижане вылезли на Грев-скую площадь понаблюдать, как четвертуют очередного преступника. Третьим стаканом ему должны были отрубить голову.

– Вань, – Леха решил немного облегчить задачу лучшему ученику Артемия Бобикова, – может, пельмешкой закусишь? Скоро подойдут…

– Это лишнее, – булькнул в ответ растопыренной жменей Еремеев, – н о спасибо за поддержку, друг.

Остатки сорокаградусной жидкости перетекли в треснутый стакан. Чуть более половины.

– Вот и здесь недолив, – заплетающимся языком констатировал спорщик, – эту страну погубит коррупция!

Третья доза пошла совсем сложно. Через тернии. Но школу Бобикова Иван не опозорил. С видимым усилием, сопровождая процесс каким-то унитазным вслипом, солдат алкогольного фронта сглотал последнюю дозу спиртного.

Придав лицу выражение римской статуи, он заполнил создавшуюся паузу неопределённым жестом руки. Который, очевидно, нужно было понимать, как «приз в студию».

Леха, еле сдерживая смех, скомандовал:

– Где заслуженная награда? Несите уже, Ваня отметить победу хочет!

Двое проигравших, о чем-то бурча меж собой, отправились в сторону своей комнаты, ещё двое откровенно пялились на Ваню, ожидая логической развязки.

– Я пописать в туалет схожу и вернусь, – Еремеев каким-то непостижимым образом стек с подоконника, – здесь ждите, плебеи…

Понимая, что сейчас может произойти и, в душе поддерживая бойцовский дух товарища, пусть и в таком неспортивном мероприятии, Леха, прихватив кастрюлю, пошёл вслед за ним.

Туалет находился в самом конце коридора. Победитель брёл туда с неумолимостью подбитого Б‐29 [10]10
  Американский самолет-бомбардировщик дальнего действия.


[Закрыть], цепляя стены и меняя режим захода на посадку. К этому времени в воздухе уже витало ощущение праздника, и продольная коридорная тропа была весьма оживлённой. Но Ваня никого не видел, кроме покосившейся двери общественного туалета. Это его и сгубило. Малыгин, притормозив в дверях своей комнаты, увидел, как достигший заветной цели водочный гедонист, толкнув загаженные врата, плашмя повалился в темноту заблёванного сортира.

– Ушёл непобежденным, – вслух самому себе сказал Леха и в отличном расположении духа отправился в свою комнату для уничтожения «Богатырских».

* * *

К апрелю Алексей уже переехал в комнату к Харламову. Делалось это в условиях общежития достаточно несложно, какие-либо бюрократические процедуры отсутствовали. Бобиков, клятвенно заверивший профильного декана в собственном исправлении, вернулся на этаж ниже, поближе к музпедагогиням. Харламов, будучи вызван к руководству учебного заведения, положительные результаты полугодовой превенции подтвердил. Честно говоря, перегруженный учебой, работой и тренировками, взрослый мужик устал от шебутного соседа. Дмитрий жил в четком режиме и понимании того, что нужно от жизни, поэтому творческое раздолбайство Бобикова его раздражало. Зарабатываемых в ночном клубе денег ему бы хватило и на съемную квартиру, но, появившийся в его жизни друг – Леха Малыгин, такой возможности не имел. Выселив Бобикова, Дмитрий убил трёх зайцев – заимел соседа с общими интересами, сэкономил и смог нормально соблюдать спортивный режим. Эта пара месяцев и сыграла важную роль в его борцовской карьере.

Травников договорился об участии Харламова в кубке губернатора Нижегородской области. Уехавший на три дня, пограничник вернулся с переломом лучевой кости левой руки и кубком в своей весовой категории. Что позволило обменять квалификационную книжку спортсмена на удостоверение мастера спорта. Таких успехов вологодские самбисты давно не достигали и Травников организовал телевизионную съемку тренировки чемпиона. В закадровом тексте спортивной передачи областного телевидения, впервые для многих, в том числе и для Малыгина, стала откровением информация о том, что Дмитрий Харламов участник локального военного конфликта в Таджикистане, награждённый медалью «За отвагу».

Тут, готовивший себя к изучению военной истории России, Малыгин насел на очевидца исторических событий всерьёз. Вопросов было много. Как, где и за что получил государственную награду сосед по комнате? Где служил и почему до сих пор не рассказал? И, наконец, можно ли вживую посмотреть на награду?