Текст книги "Младший брат"

Глава 8

Не я один пал жертвой гистограмм частотности. В городе оказалось множество народу, которые продемонстрировали нетипичный характер поездок, нетипичный характер поведения. Нетипичность – явление настолько распространенное, что вполне может считаться типичным.

Икснет был переполнен подобными историями, выплескивались они и на страницы газет, и в выпуски теленовостей. Среди выловленных попадались мужья, обманывавшие жен, жены, обманывавшие мужей, подростки, тайком от родителей встречающиеся с подружками или приятелями. Одного парнишку, скрывавшего от родителей, что он болен СПИДом, перехватили, когда он ехал в клинику за лекарствами.

Всем этим людям было что скрывать. Нет, они ни в чем не провинились, просто у них имелись свои личные секреты. А еще больше было людей, которым и скрывать-то было нечего, однако действия полиции их все равно возмущали. Представьте себе, что вас схватили на улице, заперли в полицейской машине и требуют доказать, что вы не террорист. Понравится ли вам это?

Под удар попал не только общественный транспорт. Почти у всех водителей в районе Залива есть пропуск-транспондер. Это карточка с радиочипом, прикрепленная к ветровому стеклу. Когда вы проезжаете по мостам, с нее списывается плата, и это избавляет вас от многочасовых очередей в пунктах оплаты наличными. Правда, плата за проезд при этом увеличивается втрое, однако этот факт не афишируют, уверяя вас, что транспондеры обходятся дешевле, то есть попросту врут. Многие пытались сопротивляться новой технологии, однако число пунктов, где можно заплатить наличными, было уменьшено до одного на каждый въезд, очереди стали еще длиннее, и последние сторонники анонимной налички быстро исчезли.

У каждого городского жителя, ездящего хоть на своей машине, хоть на арендованной у местного агентства, есть такой транспондер. И, как выяснилось, пункты оплаты у въездов на мост – не единственные места, где ваши транспондеры проявляют себя. ДВБ установила считыватели по всему городу. Когда вы проезжаете мимо них, они регистрируют время проезда и номер вашего удостоверения личности, создавая полнейшую базу данных о том, кто, куда и когда проехал. Эта база дополняется радарами контроля скорости, камерами, регистрирующими проезд на красный свет, и множеством других датчиков, способных считывать номер машины. В последние годы эти устройства разрастаются по всему городу как грибы после дождя.

Никто над этим сильно не задумывается. А теперь люди наконец стали обращать внимание на подобные детали и подметили, например, что транспондеры невозможно отключить – это не предусмотрено их конструкцией.

Так что, если вы сидите за рулем, будьте готовы к тому, что вас остановит полиция и начнет допытываться, почему вы в последнее время так часто заглядываете в магазин стройматериалов и для чего на прошлой неделе глубокой ночью ездили в Соному.

Мелкие демонстрации, то и дело вспыхивавшие по всему городу, в выходные стали разрастаться. Через неделю после начала слежки по Маркет-стрит промаршировало пятьдесят тысяч человек. Да что толку? Людям, захватившим мой город, нет дела до желаний туземцев. Армии завоевателей плевать на то, чего хочет и что о них думает местное население.

Однажды утром, спустившись к завтраку, я услышал, как папа рассказывает маме о том, что два самых больших таксопарка вводят специальные карты для оплаты их услуг. Тем, кто платит этими картами, будет даваться скидка. По замыслу эта мера должна обезопасить водителей, снизив объем наличных денег у них в кармане. Мне стало интересно, куда попадет информация о поездках – кто, куда и на каком такси отправился.

Так что наши идеи родились очень вовремя – как раз когда обстановка стала накаляться. Новый клиент индинета устанавливался на компьютеры в виде автоматического обновления, и, по словам Джолу, трафик, который он наблюдает в «Пигсплине», уже зашифрован на 80 процентов. Икснет был спасен.

Однако отец доводил меня до белого каления.

Однажды утром за завтраком я рассказал ему, как вчера в метро полицейские останавливали и обыскивали прохожих.

– Маркус, у тебя паранойя, – ответил мне отец.

– Пап, все, что они делают, это чистейшая глупость. Никаких террористов они не ловят. Только запугивают людей.

– Да, террористов они еще не поймали. Ну и что? Зато на улицах стало гораздо меньше подонков. Наркоторговцев, например, – говорят, с тех пор как это началось, их упаковали несколько десятков. Помнишь, как тебя ограбили наркоманы? Если не убрать тех, кто продает им дурь, с каждым днем положение будет становиться все хуже и хуже.

Да, в прошлом году мне обчистили карманы. Вообще-то обошлись со мной вполне цивилизованно. Их было двое. Один, тощий и вонючий, сказал, что у него пушка, а другой вежливо попросил отдать ему мой кошелек. Мне даже оставили удостоверение личности, однако забрали дебетовую карту и проездной. Я перепугался до чертиков и потом еще много недель ходил по городу с оглядкой.

– Пап, но ведь почти все, кого они задержали, не сделали ничего плохого, – доказывал я. И кому – родному отцу! Это начинало меня доставать. – Это безумие. За каждого задержанного правонарушителя страдают тысячи ни в чем не повинных людей. Так не должно быть.

– Ни в чем не повинные? Мужья, которые обманывают своих жен? Наркоторговцы? Ты их защищаешь? А как же быть с теми, кто погиб? Если тебе нечего скрывать…

– Значит, если завтра остановят и обыщут тебя, ты не станешь возражать? – Папина гистограмма на данный момент выглядела удручающе нормальной.

– Сочту это своим долгом, – сказал он. – И буду гордиться. Благодаря этим мерам я чувствую себя в большей безопасности.

Легко ему говорить.

* * *

Разговоры об этом Ванессе не нравились, однако мы с ней вместе пережили слишком многое, поэтому мне не удавалось долго вести беседу на отвлеченные темы. Всякий раз при встречах мы начинали болтать о школе, о погоде и тому подобной ерунде, но потом я все равно возвращался к наболевшему. В таких случаях Ванесса хранила спокойствие, больше не наезжала, как тогда в кафе, но я видел, что она сердится.

И все равно не мог удержаться.

– Нет, ты представляешь? Батя сказал: «Сочту это своим долгом». Черт возьми, язык чесался рассказать ему, как меня держали в тюрьме, и спросить: это тоже он сочтет нашим долгом?

Уроки закончились, мы сидели на траве в Долорес-парке и смотрели, как хозяева играют с собаками, бросая им тарелки фрисби.

Ван успела забежать домой и переодеться в старую футболку со своей любимой бразильской группой, работающей в жанре техно-брега. Группа называлась Carioca Proibidao – «Запретный парень из Рио». Она раздобыла ее пару лет назад на большом концерте в Кау-Паласе, куда мы все вместе смылись с уроков. С тех пор Ван подросла на пару дюймов, футболка стала тесновата и открывала живот с маленьким плоским пупком.

Она лежала под неярким солнышком, закрыв глаза под темными очками, и пошевеливала ногами в шлепанцах. Я знаю Ван с раннего детства, и при мысли о ней перед глазами всегда возникает привычный образ: озорная девчонка с десятками звонких браслетов, вырезанных из банок из-под газировки. Она уже тогда хорошо играла на пианино и решительно не умела танцевать. А сейчас, в Долорес-парке, я вдруг взглянул на Ванессу новыми глазами и увидел, какой она стала.

Она была хороша. Чертовски хороша. Примерно так же бывает, когда смотришь на картинку с вазой и вдруг различаешь на ней два профиля. Передо мной была Ван, прежняя Ван, но при этом я вдруг увидел, до чего же она привлекательна. А ведь я этого никогда раньше не замечал.

А еще я понял, что Дэррил всегда видел ее именно такой, и эта догадка ошарашила меня еще сильнее.

– Нельзя рассказывать об этом отцу, сам знаешь, – сказала она. – Иначе подставишь под удар нас всех.

Ее глаза были закрыты, грудь плавно вздымалась в ритме дыхания. Я не мог отвести взгляда, и это сильно сбивало с мысли.

– Да, – мрачно ответил я. – Но знаешь, в чем беда? Я вижу, что ему самому все эти шпионские страсти надоели до чертиков. Представляешь, что будет, если его вдруг затащат в машину и потребуют доказать, что он не совратитель малолетних, не наркоторговец и не террорист. Да он с катушек слетит. Лопнет от злости. Он бесится, даже когда при звонках в банк приходится ждать на линии. А если его запрут в машине и будут целый час допрашивать, его вообще кондратий хватит.

– Им это сходит с рук только потому, что нормальные люди сравнивают себя с ненормальными и ощущают свое превосходство. Считают, что уж им-то ничего не грозит. А если хватать начнут всех и каждого, начнется катастрофа. Никто никуда не сможет поехать, все только и будут ждать своей очереди на допрос. Полный коллапс.

Ого.

– Ван, да ты гений!

– Сама знаю, – ухмыльнулась она и с ленивой улыбкой медленно, чуть ли не обольстительно покосилась на меня из-под ресниц.

– Нет, я серьезно. Это можно проделать. Перемешать профили разных людей. И тогда начнут хватать всех и каждого.

Она села, откинула волосы с лица, посмотрела на меня. При мысли о том, что мне удалось-таки ее поразить, внутри приятно екнуло.

– Для этого надо, чтобы все перемещались по городу с чужими карточками, – пояснил я. – Это сделать очень легко. Существуют устройства для клонирования радиомаячков. Соорудить их проще простого. Всего-то купить приемопередатчик долларов за десять и перепрошить. А потом ходить с этой штукой по улицам и менять карточки всем встречным. Перезаписывать данные проездных и транспондеров от одного человека к другому. И тогда получится, что все жители города перемещаются хаотичным образом, всех до единого надо брать и допрашивать. Вот тебе и коллапс.

Ван поджала губы, опустила темные очки, и я понял, что она от злости потеряла дар речи.

– Прощай, Маркус. – Она вскочила на ноги и, не успел я и рта раскрыть, зашагала прочь, чуть ли не переходя на бег.

– Ван! – окликнул я и помчался следом. – Ван, погоди!

Она набирала скорость, и я припустил бегом.

– Ван, ты чего? – Я наконец догнал ее и схватил под руку. Она вывернулась так резко, что я по инерции заехал сам себе кулаком в лицо.

– Маркус, ты рехнулся. Хочешь навлечь угрозу – смертельную угрозу – на всех, кто тебе поверил и потянулся в этот твой икснет, а заодно превратить всех жителей города в подозреваемых в терроризме. Тебе не жалко всех этих людей? Может, пора остановиться?

Я лишь беспомощно разевал рот.

– Ван, это не я начал, а они. Это не я арестовываю людей, бросаю в тюрьму, где они исчезают. Это творит Департамент внутренней безопасности. А я пытаюсь с ними бороться.

– Как? Делая всем только хуже?

– Может быть, сначала надо сделать хуже, чтобы потом стало лучше. Разве ты не об этом говорила? Если начнут хватать всех и каждого…

– Я говорила не об этом. Не хватало только, чтобы ты своими художествами подставил всех под арест. Если хочешь протестовать, вступи в протестное движение. Сделай что-нибудь полезное. Разве судьба Дэррила тебя ничему не научила? Ничему?

– Еще как научила! – взорвался я. – Научила, что безопасникам нельзя доверять. Что если не борешься с ними, значит, ты им помогаешь. Что, если дать им волю, они всю страну превратят в тюрьму. А ты, Ван, чему научилась? Сжаться в комочек, не высовываться, не поднимать головы и надеяться, что беда пройдет стороной? Думаешь, от этого станет лучше? Не станет. Если сидеть сложа руки, с каждым днем будет становиться только хуже и хуже. Хочешь помочь Дэррилу? Помоги мне одолеть ДВБ!

Вот я опять и заговорил об этом. О своей клятве. Не просто освободить Дэррила, но и разделаться со всем ДВБ. Да, затея безумная, я и сам это понимал. Но я твердо вознамерился сделать это. И не собирался отступать.

Ван с силой оттолкнула меня обеими руками. А силенка у нее имелась – в школе их постоянно гоняли по всяким девчоночьим видам спорта: фехтованию, хоккею на траве и тому подобному. В общем, я плюхнулся задом на мерзкий тротуар Сан-Франциско. А она развернулась и зашагала прочь. Я не стал догонять.

* * *

> Самое важное в системах безопасности – не то, как они работают, а где дают отказ.

Такой строчкой начинался мой первый пост на икснетовском сайте «Открытый мятеж». Этими словами M1k3y объявлял войну.

> Они говорят, что все это автоматическое просеивание задумано, чтобы ловить террористов. Может быть, им даже удастся поймать одного-двоих. Но беда в том, что при этом в сети попадаемся и мы с вами, даже если не сделали ничего плохого.

> Чем больше народу попадает в их сеть, тем сильнее она изнашивается. Если будет поймано слишком много, сеть порвется.

> Поняли мою мысль?

Я выложил на сайт инструкцию о том, как сделать клонер радиомаячков, дал советы о том, как подходить к людям поближе, чтобы копировать и перезаписывать их маячки. Сунул свой клонер в карман винтажной кожаной куртки с армированными карманами и отправился в школу. По дороге успел взломать маячки шестерых человек.

Кто к нам с мечом пришел, от меча и погибнет.

* * *

Если вам когда-нибудь по глупости взбредет в голову соорудить автоматический детектор террористов, сначала выучите простой математический урок. Эта потрясающая штука называется «парадоксом ложноположительных результатов».

Предположим, ученые открыли некую новую болезнь, назовем ее суперСПИД. Ею болеет только один человек из миллиона. Вы разработали тест на суперСПИД, имеющий точность 99 процентов. То есть 99 раз из каждых 100 он дает правильный результат – «да», если пациент болен, и «нет», если здоров. Вы подвергли этому тесту миллион человек.

Из этого миллиона суперСПИД есть только у одного человека. И одному из каждой сотни будет выставлен ложноположительный результат – тест скажет «да», хотя человек совершенно здоров. Вот что означает точность 99 процентов – один процент неверных результатов.

Один процент от миллиона – это сколько?

1 000 000: 100 = 10 000

СуперСПИД есть у одного человека из миллиона. Проверив миллион случайно выбранных человек, вы, вероятно, выявите этого единственного реального больного. Но ваш тест обнаружит суперСПИД не только у этого больного. Он поставит страшный диагноз десяти тысячам совершенно здоровых людей.

Ваш тест, точный на 99 процентов, дает неточность в 99,99 процента.

Вот он, парадокс ложноположительных результатов. Если вы пытаетесь выявить что-нибудь очень редкое, точность вашего теста должна соответствовать редкости искомого явления. Чтобы показать на экране один-единственный пиксель, нужен остро заточенный карандаш: ширина карандашного острия будет меньше размера пикселя. Но таким карандашом невозможно указать на один атом. Для этого нужен «карандаш», то есть тест, шириной в один атом или даже меньше.

А вот как парадокс ложноположительных результатов применим к терроризму.

Террористы – явление очень редкое. В городе, таком как Нью-Йорк, с населением миллионов двадцать, может быть один или два террориста. Ну, возможно, десяток, не больше. 10: 20 000 000 = 0,00005 процента. Одна двадцатитысячная доля процента. В общем, террористы – явление очень редкое.

Теперь представьте себе, что у вас есть компьютерные программы, которые могут просеивать все отчеты по банковским операциям, все данные с автомобильных транспондеров или проездных билетов на общественный транспорт, и в 99 процентах случаев эти программы отлавливают террористов.

В городе с населением двадцать миллионов человек тест, имеющий точность 99 процентов, найдет признаки террористических действий у двухсот тысяч человек. Но всего десять из них – настоящие террористы. Чтобы выявить десятерых преступников, надо арестовать, допросить и проверить двести тысяч ни в чем не повинных граждан.

И знаете, что самое неприятное? Тесты на терроризм даже на шаг не приближаются к точности 99 процентов. Они скорее точны процентов на шестьдесят. Или даже на сорок.

Из этих выкладок следует, что Департамент внутренней безопасности изначально быстрым шагом идет к крупному провалу. Они пытаются выявить чрезвычайно редкое явление – человека, являющегося террористом, – при помощи неточных систем.

Неудивительно, что в городе все идет кувырком.

* * *

Во вторник, через неделю после начала операции «Ложный позитив», я спозаранку вышел из дома. В наушниках гремела свежая музыка, скачанная вчера из икснета. Такими небольшими цифровыми подарками многие пользователи старались отблагодарить M1k3y за то, что он дарит им надежду.

Я свернул на Двадцать третью улицу, стал осторожно спускаться по узкой каменной лесенке, вырубленной в склоне холма. По дороге мне встретился мистер Таксовод. Я не знаю, как его зовут, однако встречаю тут чуть ли не каждый день – он выводит гулять в соседний скверик трех такс, которые, пыхтя, карабкаются вверх по ступенькам. Разминуться с ними на узкой лестнице практически невозможно, и я всякий раз то запутываюсь в поводках, то вжимаюсь в чей-нибудь палисадник, то взгромождаюсь на бампер одной из машин, припаркованных у обочины.

Мистер Таксовод, судя по всему, важная шишка, потому что щеголяет роскошными часами и всегда одет в дорогой костюм. Вероятно, работает внизу, в финансовом квартале, подумалось мне.

Сегодня, опять протискиваясь мимо него, я незаметно включил клонер, лежавший в кармане кожаной куртки. Прибор мгновенно втянул в свою память номера его кредитных карточек, ключей от машины, паспорта и стодолларовых купюр у него в кошельке.

И не только втянул; при этом он заменил некоторые из этих номеров новыми, взятыми у других людей, мимо которых я проходил. Примерно как будто меняешь местами номера у нескольких машин, но делаешь это незаметно и молниеносно. Я виновато улыбнулся мистеру Таксоводу и продолжил спуск по лестнице. На пару секунд остановился возле трех машин и сменил номера их транспондеров на те, что скопировал вчера с других машин в округе.

Вы, наверно, скажете, что я немного перегибаю палку. Но, поверьте, по сравнению с тем, что вытворяли другие пользователи икснета, я просто невинный ягненок. Две девчонки с химико-технологического отделения университета Беркли сумели синтезировать из обычных продуктов, которые есть на каждой кухне, совершенно безвредное вещество, которое любыми детекторами воспринимается как взрывчатка. Они изрядно повеселились – обрызгивали этой дрянью портфели и пиджаки своих преподавателей, а потом, спрятавшись, с наслаждением любовались, как эти преподы безуспешно пытаются проникнуть в аудитории или библиотеки, однако новые охранные бригады, расставленные на каждом углу, не желают их пропускать.

Другие энтузиасты упрямо выясняли, существует ли такой порошок, который при тестировании определялся бы как споры сибирской язвы. Они намеревались запечатывать его в конверты и рассылать. Но все остальные сказали им: ребята, вы рехнулись. К счастью, они, кажется, так и не сумели отыскать такой порошок.

Проходя мимо Центральной больницы Сан-Франциско, я с удовлетворением увидел у дверей длиннющую очередь. Там, разумеется, полиция тоже поставила контрольно-пропускной пункт. А в больнице на всяких низовых должностях – интерны, официанты в кафетерии и тому подобное – работало немало икснеттеров. Они, естественно, записали и перепутали бейджи всех тамошних сотрудников. Я где-то прочитал, что ежедневные проверки перед началом рабочего дня затягивались не меньше чем на час, и профсоюзы грозились начать акции протеста, если больница не сможет как-то исправить ситуацию.

В нескольких кварталах оттуда, перед станцией метро, очередь выстроилась еще длиннее. Полицейские ходили взад и вперед вдоль людской вереницы, выхватывали то одного, то другого, отводили в сторону, допрашивали, обыскивали сумки, обхлопывали карманы. Потерпевшие снова и снова подавали на них в суд, однако стражей порядка это, кажется, ничуть не волновало.

Я пришел в школу немного раньше положенного и решил прогуляться по Двадцать второй улице, выпить кофе. По дороге мне опять попался полицейский пропускной пункт, на котором останавливали и досматривали все проезжавшие машины.

В школе также творился сумасшедший дом. Охранники с металлодетекторами проверяли наши школьные пропуска и отводили в сторону для допроса учеников, совершавших странные, на их взгляд, движения. Естественно, в те дни каждый старался двигаться самым странным образом. И естественно, уроки начинались на час-полтора позже положенного.

Сами уроки тоже проходили черт знает как. Вряд ли у кого-нибудь хватало сил сосредоточиться. Я краем уха услышал разговор двух учителей. Они жаловались, как долго вчера добирались с работы домой, и договаривались сегодня улизнуть пораньше.

Я едва не расхохотался в голос. Парадокс ложноположительных результатов наносит ответный удар!

Разумеется, нас отпустили с уроков пораньше, и я направился домой самым длинным путем, нарезая круги по Мишен-Дистрикту и любуясь картинами хаоса. Длинные вереницы машин. Очереди к станциям метро опоясывают целые кварталы. Люди, чертыхаясь, пытаются выбить свои деньги из банкоматов, а те ничего не выдают, потому что счета этих бедолаг заблокированы из-за каких-то якобы подозрительных действий (никогда не привязывайте свой банковский счет к транспондерам или проездным билетам!).

Я вернулся домой, сделал себе сэндвич, залогинился в икснете. День прошел на славу. Ребята со всего города наперебой рассказывали о своих успехах. Нам удалось парализовать весь город Сан-Франциско. Это подтверждалось в выпусках новостей. Репортеры винили во всем ДВБ, говорили, что служба безопасности пошла вразнос, не справляется со своей работой, устанавливает драконовские меры вместо того, чтобы реально защищать нас от терроризма. В деловом разделе «Сан-Франциско Кроникл» всю первую страницу отвели под анализ экономических потерь от введенных мер безопасности. Оценки основывались на нерациональном использовании рабочего времени, сорванных встречах и тому подобном. По расчетам специалистов «Кроникл», неделя такого бардака обойдется городу дороже, чем взорванный Бэй-Бридж.

Три ха-ха.

И самое главное: в тот вечер папа вернулся домой поздно. Очень поздно. На три часа позже обычного. Почему? Да потому что его останавливали, обыскивали, допрашивали. И не один раз. А дважды.

Дважды!