Текст книги "Младший брат"

Глава 7

Меня вывели на улицу. За углом стояла полицейская машина. Никакой символики на ней не было, однако любой местный житель мгновенно понял бы, что эта тачка полицейская. Ибо кто же еще может ездить на огромной «краун-виктории» в наше время, когда цена на бензин взлетела до семи долларов за галлон. Мало того, только полиция может позволить себе припарковаться вторым рядом на перегруженной улице Ван-Несс в нарушение всех хитроумных городских правил парковки, не опасаясь, что ее заберут хищные эвакуаторы, которые стаями кружат по улицам, утаскивают машины нарушителей и потом требуют с владельцев умопомрачительную мзду.

Сопливый высморкался. Я сидел сзади, он рядом со мной. Его напарник уселся впереди и стал тыкать пальцем в древний ноутбук, такой потрепанный, словно его первыми владельцами была семейка Флинтстоунов из каменного века.

Сопливый снова внимательно изучил мои водительские права.

– Мы хотим задать вам несколько рутинных вопросов.

– Можно мне взглянуть на ваши значки?

Эти типы явно полицейские, однако не помешает дать им понять, что я знаю свои права.

Сопливый сверкнул бляхой так быстро, что я ничего не успел разглядеть, однако прыщавый с переднего сиденья дал мне хорошенько всмотреться в свою. Я прочитал номер подразделения и запомнил четырехзначный личный номер. Это было легко: 1337 у хакеров означало leet, или язык элиты, – способ записывать слова, заменяя некоторые буквы цифрами.

Оба были очень вежливы, не пытались меня запугать, как делали в ДВБ, когда я томился у них в плену.

– Я арестован?

– Вы временно задержаны ради обеспечения вашей собственной и общественной безопасности, – ответил сопливый.

Он передал мои права прыщавому, и тот медленно ввел их номер в компьютер. Я заметил опечатку и сгоряча чуть было не поправил его, потом решил, что лучше не соваться попусту.

– Вы хотите что-нибудь сообщить нам, Маркус? Или предпочитаете, чтобы вас называли Марк?

– Сойдет и Маркус, – отозвался я. Прыщавый вроде бы казался неплохим парнем. Если, конечно, не считать, что они меня силой усадили в машину.

– Маркус, вы хотите что-нибудь сообщить нам?

– О чем? Я арестован?

– В настоящий момент вы еще не арестованы, – ответил прыщавый. – А хотели бы?

– Нет, – признался я.

– Вот и хорошо. Мы следим за вами с тех пор, как вы вышли из метро. Судя по данным вашего проездного билета, вы в разное время побывали во множестве необычных мест.

У меня отлегло от сердца. Значит, дело не в икснете. Они следят за моими перемещениями в метро и задались вопросом, почему я в последнее время разъезжаю такими странными маршрутами. Глупость какая.

– Значит, вы следите за каждым, кто в метро отклоняется от своих привычных маршрутов? Много же у вас работы.

– Нет, Маркус, не за каждым. Мы получаем тревожный сигнал всякий раз, когда кто-нибудь начинает ездить не так, как обычно, и оцениваем, требуется тут дополнительное расследование или нет. В твоем случае нам захотелось узнать, почему такой смышленый на вид подросток вдруг стал бывать в совершенно непредсказуемых местах.

Когда я понял, что меня не швырнут за решетку, во мне закипела злость. Да какого черта они за мной шпионят – у них что, других забот нет? И с какой стати метро поставляет им сведения обо мне? Пусть занимается своим делом и возит пассажиров! И где, интересно, засветился мой проездной, давая повод обвинить меня в «нестандартном характере поездок»?

– Кажется, я предпочел бы, чтобы меня арестовали, – заявил я.

Сопливый откинулся на спинку сиденья и выгнул бровь.

– Правда? По какому же обвинению?

– А разве это не преступление – ездить в общественном транспорте неизвестно куда и неизвестно зачем?

Прыщавый зажмурился и устало потер глаза.

Сопливый обреченно вздохнул.

– Послушай, Маркус, мы на твоей стороне. Эта система помогает нам ловить злоумышленников. Террористов и наркоторговцев. Может быть, ты и сам торгуешь наркотиками. А проездной билет дает тебе отличную возможность незаметно перемещаться по городу. Кто ты, откуда – никому не известно.

– А чем плохо оставаться неизвестным? Томаса Джефферсона, помнится, вполне устраивало, что лишь немногие догадывались о его авторстве текста Декларации независимости. И кстати, я уже арестован?

– Давай отвезем его домой, – предложил прыщавый. – Побеседуем с родителями.

– Отличная мысль, – подхватил я. – Родителям наверняка будет интересно узнать, на что расходуются деньги, которые они уплатили в виде налогов…

Кажется, я все-таки перегнул палку. Сопливый потянулся было к дверной ручке, но тут вдруг развернулся ко мне, весь перекошенный от злости, с набухшими жилами на шее.

– Да заткнись же, пока не поздно! После всего, что произошло за последние две недели, не помрешь, если будешь посговорчивее. А может, и правда, давай лучше мы тебя арестуем, а? Посидишь денек-другой на нарах, пока твой адвокат бегает, тебя ищет. А за это время многое может случиться. Поверь, очень многое. Ну что, готов?

Я заткнулся. До этого я лишь дерзил да злился. А теперь у меня от страха душа ушла в пятки.

– Простите меня, – выдавил я, чувствуя знакомую ненависть к самому себе за эти слова.

Сопливый пересел на переднее сиденье, прыщавый завел мотор, и мы покатили по Двадцать четвертой к Потреро-Хилл. Мой адрес они узнали из водительских прав.

На звонок открыла мама. Дверь она оставила на цепочке. Выглянула, увидела меня и воскликнула:

– Маркус! А это кто такие?

– Полиция. – Прыщавый показал ей свой полицейский значок – не махнул перед носом, как у меня, а дал разглядеть. – Можно войти?

Мама закрыла дверь, сняла цепочку и впустила их. Они втолкнули меня в дом. Мама окинула нас всех троих своим суровым взглядом – это у нее неплохо получается.

– Что все это означает?

Прыщавый ткнул пальцем в мою сторону.

– Мы хотели задать вашему сыну рутинные вопросы о его перемещениях по городу, но он не желает отвечать. Мы сочли за лучшее привезти его сюда.

– Он находится под арестом? – В голосе мамы явственно зазвучал британский акцент. Молодец она у меня.

– Мэм, являетесь ли вы гражданкой Соединенных Штатов? – поинтересовался прыщавый.

Мама прожгла его взглядом, от которого посыпалась бы штукатурка.

– А что, не видно? – ответила она с протяжным южным акцентом. – Я что, тоже арестована?

Копы переглянулись.

Прыщавый снова ринулся в бой.

– Послушайте, кажется, наш разговор начался не с того, с чего надо. Действуя в рамках новой превентивной системы охраны общественного порядка, мы установили, что ваш сын пользуется общественным транспортом в нестандартной манере, отличающейся от общепринятых. Обнаружив людей, чьи перемещения носят необычный или подозрительный характер, мы проводим подробное расследование…

– Погодите, – перебила мама. – Откуда вам известно, как мой сын пользуется общественным транспортом?

– Из его проездного билета, – ответил он. – Там отмечаются все поездки.

– Понятно. – Мама скрестила руки на груди. Этот ее жест не предвещал копам ничего хорошего. Мало того что она не предложила им чаю – в понятиях маминой родины это крайне недружественный жест, все равно что общаться с ними через замочную скважину. Но если уж она скрещивает руки на груди, значит, добром это не кончится. Мне захотелось пойти купить ей огромный букет цветов.

– Ваш сын отказывается объяснить нам, почему его перемещения носят такой странный характер.

– Значит, вы обвиняете моего сына в терроризме на том основании, что он ездит на автобусе как-то не так?

– Таким способом мы ловим не только террористов, – стал объяснять прыщавый. – Но и наркоторговцев, и гангстеров. Даже магазинных воришек, которым хватает ума не совершать два набега в одном квартале.

– Вы подозреваете моего сына в торговле наркотиками?

– Нет, мы не утверждаем… – начал было прыщавый. Мама хлопнула на него в ладоши, чтобы он заткнулся.

– Маркус, дай-ка мне свой рюкзак.

Я послушался.

Мама расстегнула его, повернулась к нам спиной и покопалась внутри.

– Господа полицейские, заверяю вас, что в рюкзаке моего сына нет ни наркотиков, ни взрывчатки, ни украденных из магазина товаров. Полагаю, на этом можно закончить разговор. Но прежде чем вы покинете мой дом, я бы хотела записать номера ваших значков.

Сопливый осклабился.

– Мадам, Союз гражданских свобод уже подал в суд на три сотни полицейских Сан-Франциско, так что вам придется встать в длинную очередь.

* * *

Мама налила мне чашку чая, а потом отчитала за то, что я пришел поужинавший, хотя знал, что она приготовила фалафель. Пока мы еще сидели за столом, вернулся папа, и мы с мамой наперебой рассказали ему о случившемся. Он покачал головой.

– Лилиан, они всего лишь выполняют свою работу. – Он еще не успел переодеться, на нем были синий пиджак и брюки цвета хаки – так он одевался в те дни, когда давал консультации в Силиконовой долине. – С прошлой недели весь мир изменился до неузнаваемости.

Мама отставила чашку.

– Дрю, что за нелепость! Твой сын не террорист. И полиция не должна совать нос в то, как он ездит на общественном транспорте.

Папа снял пиджак.

– Именно этим мы постоянно занимаемся на работе. С помощью компьютеров выявляем всевозможные ошибки, искажения и отклонения. Сначала даем компьютеру задание составить профиль среднестатистической записи из базы данных, потом ищем в этой базе записи, которые дальше всего отстоят от среднего значения. Так работает байесовская система анализа, и она существует уже много столетий. Не будь этого метода, мы бы не смогли отфильтровывать спам…

– Ты хочешь сказать, что полиция, как спам-фильтр, должна просеивать всех без разбора? – спросил я.

До сих пор папа никогда не сердился, если я начинал с ним спорить, но сегодня в нем словно натянулась какая-то пружина. Я все равно не мог удержаться. Ну как же, мой родной папа встает на сторону полиции!

– Я хочу сказать, что полиция действует совершенно разумно: начинает расследование с анализа данных, а уже после этого приступает к полевой работе, направляя людей выяснить, почему возникло то или иное отклонение. Вряд ли компьютер назовет полиции имя человека, которого следует арестовать, он просто помогает им найти иголку в стоге сена.

– Но ведь они сами создают этот стог сена! – возразил я. – Сгребают в кучу гигантские массивы данных из транспортной системы. И во всей этой горе мусора нет почти ничего, что стоило бы внимания полиции. Бесполезная трата сил и ресурсов.

– Понимаю, Маркус, что эта система тебе не нравится, потому что причиняет неудобства. Но ты-то как раз лучше всех должен понимать всю тяжесть ситуации. Тебе ведь не сделали ничего плохого? Наоборот, подвезли домой.

«Ага, ничего плохого, всего лишь грозили швырнуть в тюрьму», – подумал я, но вслух ничего не сказал. Понимал, что бессмысленно.

– Кроме того, ты так и не рассказал, где тебя черти носили и как ты умудрился накрутить такие необычные перемещения.

Тут уж я взвился.

– Помнится, ты говорил, что доверяешь мне и не хочешь шпионить. – Он часто повторял это. – Ты и правда хочешь, чтобы я отчитывался за каждую поездку?

* * *

Поднявшись к себе, я сразу снял с полки иксбокс. Не так давно я привинтил проектор к потолку, чтобы он направлял картинку на стену над моей кроватью. Для этого пришлось даже убрать мой роскошный настенный коллаж, собранный из афиш панк-концертов, которые я поснимал с уличных столбов и наклеил на большие листы белой бумаги.

Я включил иксбокс и стал смотреть, как на экране проявляется изображение. Хотел было написать Ванессе и Джолу, рассказать о своей стычке с полицией, но, едва коснувшись пальцами клавиатуры, вдруг остановился.

Меня охватило странное чувство – примерно такое же, как в тот день, когда я понял, что мой бедный «винегрет» завербовали шпионить против меня. На этот раз мне почудилось, что мой обожаемый икснет может докладывать в ДВБ о местонахождении каждого пользователя.

Вспомнились папины слова: «Сначала даем компьютеру задание составить профиль среднестатистической записи из базы данных, потом ищем в этой базе записи, которые дальше всего отстоят от среднего значения».

Икснет прекрасно защищен, потому что его пользователи не соединены с интернетом напрямую. Они перескакивают с одного иксбокса на другой, пока не найдут тот, что соединен с интернетом, потом вбрасывают в него свои данные в нечитабельном, зашифрованном виде. И нельзя понять, какие из гуляющих по сети пакетов относятся к икснету, а какие представляют собой старую банковскую или коммерческую отчетность и прочие криптованные материалы. Нет никаких намеков, соотносящих интернетовский трафик с икснетом и уж тем более – с его пользователями.

Но как же папина байесовская статистика? Когда-то я уже вникал в эту тему. Однажды мы с Дэррилом решили написать хороший спам-фильтр, а для этого используется байесовская методика. Томас Байес, британский математик, жил в восемнадцатом веке, и вспомнили о нем лишь через пару столетий после смерти, когда ученые-программисты поняли, что его система статистического анализа огромных массивов данных отлично применима в современных информационных Гималаях.

Байесовский метод работает примерно так. Предположим, у вас есть большая груда спама. Вы переписываете все слова, которые используются в спам-письмах, и подсчитываете, сколько раз встречается каждое из них. Полученный график называется гистограммой частотности слов, и из него можно понять, какова вероятность того, что некий набор слов представляет собой спам. Теперь возьмите партию электронных писем, которые не являются спамом (на профессиональном языке они называются «хэм», то есть «ветчина», в отличие от «спама», мясных консервов, реклама которых и породила название навязчивой информации, засоряющей почтовые ящики), и проделайте то же самое.

Дождитесь нового электронного письма и сосчитайте входящие в него слова. Потом сверьте полученное сообщение с гистограммой частотности слов – и сможете рассчитать, к чему, вероятнее всего, относится новое сообщение: к «спаму» или к «хэму». Если оно оказывается спамом, вы подправляете частотную гистограмму спама. Эту методику можно совершенствовать и дальше – выискивать пары слов, отсеивать устаревшие данные, – однако принцип остается неизменным. Эта идея, как и все гениальное, кажется простой и очевидной, когда ее тебе объяснят.

Ей можно найти множество разных применений. Например, прикажите компьютеру сосчитать линии на картинке и определить, какой гистограмме частотности линии она больше соответствует – варианту «собака» или варианту «кошка». Программа сможет выявлять порнографию, банковские махинации, жаркие споры не по делу на онлайн-форумах. В общем, полезная штука.

А для икснета – очень даже вредная. Предположим, вы поставили на прослушку весь интернет – не сомневаюсь, что ДВБ именно этим и занимается. Благодаря криптографии вы, глядя на содержание проходящих через икснет пакетов данных, не можете понять, кто их туда запустил.

Зато вам под силу установить, кто именно посылает очень много зашифрованного трафика – гораздо больше, чем другие пользователи. У обычного интернет-серфера средняя сессия процентов на девяносто пять состоит из открытого трафика и на пять процентов – из зашифрованного. А если кто-то отсылает девяносто пять процентов шифрованного текста, то самое время послать к нему компьютерных надсмотрщиков вроде прыщавого и сопливого – пусть порасспрашивают таинственного пользователя, кто он такой: террорист, наркоторговец или пользователь икснета.

В Китае такое происходит сплошь и рядом. Всю страну там огораживает Великий китайский файрвол, держащий под контролем все интернет-соединения каждого жителя. Предположим, некий продвинутый диссидент нашел способ обойти систему, соединяясь по шифрованному каналу с компьютером в какой-нибудь другой стране. Теперь Коммунистическая партия не может определить, что делает в сети этот диссидент: то ли смотрит порнуху, то ли изучает инструкцию по изготовлению бомбы, то ли ведет скабрезную переписку со своей подружкой на Филиппинах, то ли читает политические статьи или благую весть от сайентологов. А им это и неинтересно. Главное – они видят, что этот малый генерирует зашифрованный трафик в гораздо бóльших объемах, чем его соседи. Тогда его хватают и отправляют в исправительно-трудовой лагерь в назидание другим несогласным – смотрите, мол, что случается с такими умниками.

До сих пор я был уверен, что икснет недосягаем для всевидящего ока ДВБ, но сейчас сильно засомневался в этом. А после сегодняшних событий понял, что положение мое не лучше, чем у китайского диссидента. Мало того, я поставил под угрозу всех тех, кто присоединился к икснету. Блюстителям закона неважно, совершаешь ли ты на самом деле какие-нибудь противоправные поступки. К тебе придут и будут изучать под микроскопом всего лишь за то, что ты отличаешься от среднестатистических параметров. А я не мог даже помешать этому – икснет, запущенный в действие, живет самостоятельной жизнью и его не остановить.

Надо найти какой-то другой способ исправить это.

Мне хотелось обсудить эту тему с Джолу. Он с двенадцати лет работал в интернет-провайдерской компании «Пигсплин-Нет» и знал о сети и о том, как она работает, гораздо больше меня. Если кто и придумает, как нам не угодить за решетку, так только он.

К счастью, мы договорились с Джолу и Ван, что завтра вечером после школы встретимся в нашей любимой кофейне в Мишен-Дистрикте. Формально считалось, что наша команда в «Харадзюку Фан Мэднесс» еженедельно встречается там, чтобы обсудить ход игры. Но теперь, когда игра прекратилась, а Дэррил исчез, эти встречи больше походили на поминальные посиделки, в остальные дни дополняемые телефонными звонками и короткой перепиской на одну и ту же тему: «Ты как? Неужели это все было всерьез? Даже не верится». Хорошо, когда есть с кем словом перемолвиться.

* * *

– У тебя крыша съехала, – сказала Ван. – Ты окончательно и бесповоротно рехнулся.

Она пришла в своей школьной форме, потому что не успела переодеться – для этого пришлось бы ехать домой через мост Сан-Матео, потом возвращаться в город на школьном автобусе. Ван мучительно стеснялась своей формы: жакетик, плиссированная юбочка, гольфы, ни дать ни взять Сейлор Мун из мультика. А тут еще в кафе рядом с нами сидели эмо печального образа – студенты художественного колледжа, они казались взрослее и круче нас и при ее появлении спрятали ухмылки за чашками с латте. У Ванессы с самого начала испортилось настроение.

– Ван, а что мне, по-твоему, делать?

Во мне закипало раздражение. С окончанием игры и исчезновением Дэррила торчать в школе стало просто невыносимо. Целыми днями на уроках я находил утешение в том, что скоро увижусь со своей командой, с теми, кто от нее остался. И вот теперь между нами вспыхнула ссора.

– Для начала, M1k3y, перестань подвергать себя опасности.

У меня волосы зашевелились. Конечно, на встречах с командой мы часто называем друг друга игровыми никами, но сейчас этот мой ник был также привязан к икснету, и, когда она произнесла его во всеуслышание, мне стало страшно.

– Никогда не называй меня так в общественном месте! – оборвал ее я.

Ван сокрушенно покачала головой.

– Вот об этом я и говорю. Маркус, за эти художества ты загремишь за решетку и других за собой потянешь. После всего, что случилось с Дэррилом…

– Ради Дэррила я это и затеял! – Студенты-эмо разом обернулись к нам, и я понизил голос. – Пусть не думают, что им все это просто так сойдет с рук.

– Думаешь, тебе удастся с ними справиться? Да ты рехнулся. За ними стоит правительство.

– И все равно это наша страна, – упрямился я. – Мы имеем право постоять за себя.

Ван наморщила лоб, опустила глаза – вот-вот заплачет. Глубоко вздохнула, справилась с собой, встала.

– Прости. Не могу. Не могу смотреть, как ты летишь к пропасти. Это все равно что наблюдать автокатастрофу в замедленной съемке. Ты себя погубишь, а я слишком люблю тебя и не выдержу этого.

Она склонилась ко мне, судорожно стиснула в объятиях, крепко поцеловала в щеку, прихватив уголок рта. Сказала:

– Береги себя, Маркус.

Там, где прижались ее губы, меня жгло, будто огнем. Она точно так же обняла Джолу, но поцеловала строго посреди щеки. И ушла.

Мы с Джолу недоуменно переглянулись.

– Вот черт, – пробормотал я и спрятал лицо в ладонях.

– Да ничего, все уладится. – Джолу похлопал меня по спине и заказал мне еще один латте.

– Уж казалось бы, кому, как не Ван, понимать, насколько это серьезно, – сказал я.

Половина родственников Ван осталась в Северной Корее. Ее родители никогда не переставали беспокоиться о людях, которые живут под властью безумного диктатора и не имеют возможности, подобно им самим, сбежать в Америку.

Джолу пожал плечами.

– Может, потому она и боится. Знает, насколько это опасно.

Я понимал, что он имеет в виду. Двое дядей Ванессы угодили в тюрьму и сгинули там навсегда.

– Ну да, – вздохнул я.

– Ты чего вчера вечером не вышел в икснет?

Я радостно ухватился за возможность сменить тему. Рассказал ему о байесовской статистике и поделился опасениями насчет того, что мы, если будем и дальше гулять по икснету, рано или поздно попадемся. Он внимательно выслушал.

– Понимаю, куда ты клонишь. Если в чьем-то интернет-соединении будет слишком много шифровки, они заметят это и придут с проверкой. А если шифровки нет, то тебя легко подслушать.

– Ага, – подтвердил я. – Целый день над этим голову ломаю. Может, стоит уменьшить скорость передачи, распределить его на большее количество интернет-соединений…

– Не поможет, – перебил он. – Если снизить интенсивность почти до уровня шума, то практически отключишь весь икснет, а это не вариант.

– Верно, – согласился я. – Что еще можно сделать? Ума не приложу…

– А что, если мы изменим параметры нормы?

Вот почему нашего Джолу еще в двенадцатилетнем возрасте пригласили работать в «Пигсплин». Дайте ему задачу, у которой два решения, и оба не самые удачные, и он найдет третье, совершенно неожиданное, построенное на иных предпосылках, не имеющих ничего общего с прежними. Я с жаром закивал.

– Ну-ка, ну-ка, рассказывай.

– Предположим, обычный интернет-пользователь из Сан-Франциско ежедневно передает в сеть еще больший объем шифрованной информации. Если мы сумеем изменить соотношение обычного текста и криптованного примерно до уровня пятьдесят на пятьдесят, то пользователи икснета будут выглядеть нормальными людьми.

– Но как этого достичь? Люди обычно не заморачиваются насчет своей секретности и не пользуются зашифрованными каналами. Их не колышет, подсматривает ли кто-нибудь за их действиями в интернете.

– Да, но веб-страницы дают очень небольшой объем трафика. Если мы добьемся того, что люди в ходе своей обычной деятельности будут каждый день загружать несколько огромных зашифрованных файлов, то это создаст больше криптованного трафика, чем тысячи веб-страниц, вместе взятые.

– Ты имеешь в виду индинет, – догадался я.

– Точно.

То, о чем говорил Джолу, индинет – именно так, всегда со строчной буквы – был изобретен компанией «Пигсплин-Нет» и вывел ее в число самых успешных независимых интернет-провайдеров всего мира. Были времена, когда крупные студии звукозаписи подавали в суд на своих слушателей с требованием заплатить за загрузку музыки. Множество независимых студий пришли в ужас от этой идеи. Как это так – судиться со своими поклонниками?

Выход из положения нашла основательница «Пигсплина». Она предложила сотрудничество тем исполнителям, которые хотят не воевать со своими слушателями, а работать с ними. Продайте «Пигсплину» лицензию на право распространять вашу музыку среди клиентов, и за это вы получите долю в выручке от подписки, основанную на том, пользуется ли ваша музыка популярностью. Для независимых артистов самая большая беда не пиратство, а неизвестность. Кто станет воровать музыку, о которой никто не знает?

Идея сработала. Сотни независимых музыкантов и студий звукозаписи подписали контракты с «Пигсплином». Чем больше музыки крутилось в этой сети, тем больше пользователей переходили на интернет от «Пигсплина» и, соответственно, тем больше денег доставалось музыкантам. Меньше чем за год у этого провайдера появилось сто тысяч новых подписчиков, и сейчас их число выросло до миллиона. Компания обеспечивала более половины широкополосных соединений по всему городу.

– Я уже несколько месяцев собираюсь переработать код для индинета, да все руки не доходят, – сказал Джолу. – Первоначальные программы были написаны очень быстро, вчерне, чуть ли не на коленке. Если немного допилить, они станут гораздо эффективнее. Но мне все время было некогда. И одним из приоритетных направлений доработки должно стать шифрование соединений. Этого хочет Труди.

Труди Ду – это учредительница «Пигсплина». В давние времена она была панк-легендой Сан-Франциско, соло-вокалисткой анархо-феминистической группы «Спидхорс», и соблюдение сетевой приватности было ее любимым коньком. Искренне верю, что она хотела зашифровать весь трафик своего музыкального сервиса чисто ради принципа.

– А это будет сложно? Сколько времени понадобится?

– Ну, в свободном доступе гуляют тонны различного криптокода. – Джолу повел себя в точности так, как бывало всегда, когда перед ним вставала могучая программистская задача. Отрешенный взгляд устремился куда-то вдаль, ладони машинально забарабанили по столу, отчего кофе выплеснулся в блюдечко. Я чуть не рассмеялся – пусть вокруг все рушится и мир летит ко всем чертям, Джолу кровь из носу напишет этот чертов код.

– Могу я чем-нибудь помочь?

Он перевел взгляд на меня.

– Думаешь, сам не справлюсь?

– Ты чего?

– А ты чего? Организовал всю эту затею с икснетом, а мне даже слова не сказал. Ни единого намека. Вот я и решил, что ты в моей помощи не нуждаешься.

Я словно споткнулся на бегу. Растерянно повторил:

– Ты чего?

Джолу, кажется, разъярился не на шутку. Стало ясно, что эта тема давно уже гложет его.

– Джолу…

Он поднял глаза на меня, и в них сверкнула неподдельная горечь. Ну и болван же я! Умудрился не замечать, до чего он обижен.

– Да ладно, братан, ничего серьезного… – И по тону, каким он это сказал, было ясно: для него это очень даже серьезно. – Просто, понимаешь, ты даже ни разу не заикнулся. Я ведь не меньше твоего ненавижу ДВБ. Дэррил был не только твоим другом, но и моим. И я мог бы тебе здорово помочь.

Мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Послушай, Джолу, я поступил как последний дурак. Всю эту штуку я придумал в два часа ночи. У меня тогда совсем крышу снесло. Я…

Я ничего не мог сказать в свое оправдание. В том-то и дело, что Джолу абсолютно прав. Да, это все было придумано в два часа ночи, но наутро-то я мог бы с ним поговорить. Но не поговорил, так как знал, что он скажет: вся эта затея – полный бред, надо хорошенько все обдумать. Джолу всегда умел превращать мои безумные полуночные идеи в готовый код, но программы, выходившие из-под его пера, всегда немного отличались от того, что предлагал я. А мне хотелось, чтобы этот проект был моим и только моим. Я не желал ни с кем делиться придуманным образом M1k3y.

– Прости, друг, – выдавил я наконец. – Мне правда очень стыдно, что так вышло. Ты все правильно говоришь. Я тогда реально перетрусил и наделал глупостей. Мне очень нужна твоя помощь. Без тебя я не справлюсь.

– Ты серьезно?

– Еще как, – ответил я. – Ты лучший программист, какого я знаю. Настоящий гений. И я сочту за честь, если ты поможешь мне с этим.

Он еще побарабанил пальцами.

– Просто… Ну, сам понимаешь. Ты у нас в команде главный. Ван – самая толковая. Дэррил… Он был вроде как твой заместитель, всегда все организовывал, улаживал детали. А я был программистом, это мое, понимаешь? И, когда ты ничего не сказал, мне подумалось, что я тебе больше не нужен.

– Господи, какой же я дурень. Из всех, кого я знаю, только ты, Джолу, сможешь с этим справиться. Только у тебя хватит мозгов. Мне правда очень, очень…

– Ну ладно, хватит. Проехали. Я тебе верю. Мы все сейчас сами не свои. Так что, конечно, помогу. Возможно, контора тебе даже заплатит. Мне выделили небольшой бюджет для найма сторонних программистов.

– Серьезно? – Я еще никогда не получал денег за свои программы.

– Ага. Глядишь, еще и разбогатеешь на этом. – Он с ухмылкой похлопал меня по плечу. Обычно у Джолу характер легкий, он не умеет долго дуться, потому-то его обида и выбила меня из колеи.

Я расплатился за кофе, и мы вышли. Позвонил родителям, сообщил им, где нахожусь и чем занимаюсь. Мама Джолу приготовила нам сэндвичи. Мы заперлись у него в комнате и начали величайший программный марафон всех времен и народов. В половине двенадцатого вся семья Джолу легла спать, и тогда мы перетащили наверх кофеварку и обеспечили себе постоянную подпитку этой чудотворной жидкостью.

Если вы никогда не писали программ для компьюте– ра, непременно попробуйте. Ничто на свете с этим не срав– нится. Закладываете в компьютер свою программу, и он делает в точности то, что вы ему велели. Вы словно конструируете механизм – любой, хоть автомобиль, хоть водопроводный кран, хоть поршневой доводчик для двери, – используя математику, инструкции, чертежи. И когда ваше творение заработает, вас переполнит чувство истинного благоговения.

Компьютер – самая сложная из машин. Он состоит из миллиардов крохотных транзисторов, которым можно задать любую программу, и они будут ее выполнять. И если вы сядете за клавиатуру и напишете хоть строчку программного кода, эти транзисторы будут послушно исполнять вашу волю.

Большинство из нас никогда не построит автомобиль. Не соорудит авиационную систему. Не спроектирует здание. Не построит город. Все эти вещи слишком сложны, их устройство выходит за пределы понимания простых людей вроде нас с вами. Но компьютер еще в десять раз сложнее, однако вы сумеете заставить его плясать под вашу дудку. Научиться писать несложные программы можно за пару часов. Начните с самого простого языка, он называется Python. Его специально придумали для того, чтобы люди, далекие от программирования, могли раскрыть истинные возможности своего компьютера. И даже если ваша программа нужна вам всего на один день, на один час, все равно попробуйте. Если хотите, чтобы компьютер не помыкал вами, а, наоборот, помогал, облегчал ваш труд, если хотите стать истинным властителем своей машины, научитесь писать программы.

В ту ночь мы написали очень, очень много.