Текст книги "Белая масаи. Когда любовь сильнее разума"

Тем временем появляются вспотевшие Джелли и Эрик. «Ты готовишь на полу?» – удивляется Джелли. «А вы думаете, у нас здесь есть кухня?» – отвечаю я. Когда мы вылавливаем спагетти вилками, Присцилла и Лкетинга совершенно сбиты с толку. Присцилла даже приводит свою соседку. Та тоже смотрит на белые спагетти, потом на кастрюлю с красным соусом и, указывая на макароны, спрашивает: «Черви?» И корчит гримасу. Теперь мы можем вдоволь посмеяться. Эти трое думают, что мы питаемся червями с кровью, и не прикасаются к блюду. Я даже где-то их понимаю, так как чем дольше смотрю в миску, тем больше теряю аппетит при мысли о крови и червях.

Во время мытья посуды я сталкиваюсь с рядом проблем. Нет ни жидкости для мытья посуды, ни губки, ни щетки. Присцилла решает эту задачу просто – скребет посуду ногтями. Мой брат резонно заявляет: «Сестренка, надеюсь, я не буду видеть тебя слишком часто за мытьем посуды. В любом случае, пилочка для твоих красивых длинных ногтей точно больше не понадобится». В чем-то он прав.

У них еще два дня отпуска, после чего я останусь наедине с Лкетингой. Вечером перед их отъездом в отеле устраивают еще одну танцевальную программу в стиле масаи. В отличие от меня, Джелли и Эрик никогда еще этого не видели. К нам присоединяется Лкетинга, и мы втроем с нетерпением ждем начала. Масаи собираются перед отелем и оставляют там копья, украшения, расшитые бисером пояса и ткани для продажи.

Около двадцати пяти воинов выходят и начинают петь. Я чувствую связь с этими людьми и так горжусь этим народом, будто они мои братья. Как изящно они двигаются, какую ауру излучают! Слезы наворачиваются на глаза от неведомого ранее чувства принадлежности к ним. Мне кажется, я обрела семью, свой народ. Обескураженная таким количеством дико разрисованных и разукрашенных масаи, Джелли шепчет мне: «Коринна, ты уверена, что это твое будущее?» – «Да». Это все, что я могу сказать.

Шоу заканчивается около полуночи, масаи уходят. Появляется Лкетинга и с гордостью показывает деньги, вырученные от продажи украшений. Нам это кажется пустяком, а для него это достаточная сумма, чтобы спокойно прожить несколько дней. Мы тепло прощаемся, так как больше не увидим Эрика и Джелли, ведь они покидают отель рано утром. Брат вынужден пообещать Лкетинге вернуться, потому что мой воин сказал: «Теперь вы мои друзья!» Джелли крепко меня обнимает и, плача, говорит, что я должна позаботиться о себе, хорошенько все обдумать и через десять дней появиться в Швейцарии. Видимо, она мне не очень-то доверяет.

Мы отправляемся домой. На безлунном небе мириады звезд. Но Лкетинга прекрасно ориентируется. Мне приходится держать его за руку, чтобы не потеряться. Деревня встречает нас темнотой и собачьим лаем. Лкетинга издает короткие резкие звуки, и дворняга убегает. В маленьком домике я нашариваю фонарик. Затем начинаю искать спички, чтобы зажечь керосиновую лампу. На мгновение задумываюсь, как все просто в Швейцарии. Уличные фонари, электролампы, и все работает как бы само по себе. Я устала, хочу спать. Лкетинга же, придя домой, чувствует голод и говорит, что я еще должна приготовить ему чай. Раньше это делала Присцилла! Несмотря на полумрак, мне нужно сначала заправить спиртовку. Глядя на заварку, спрашиваю: «Сколько?» Лкетинга смеется и высыпает треть пачки в кипяток. Потом добавляет сахар. Но не две-три ложки, а полную чашку. Я поражена и думаю, что этот чай нельзя теперь пить. И все же он почти такой же вкусный, как у Присциллы. Теперь я понимаю, что чай может заменить еду.

Следующий день я провожу с Присциллой. Мы хотим заняться стиркой, а Лкетинга решает поехать на северное побережье, чтобы узнать, в каких отелях проходят танцевальные представления. Он даже не спрашивает, хочу ли я поехать с ним.

Мы с Присциллой идем к колодцу – мне предстоит дотащить до хижины двадцатилитровую бутыль воды, что оказывается не так просто. Чтобы наполнить ее, нужно опустить трехлитровое ведро в пятиметровый колодец, затем вытащить. Далее следует зачерпывать воду консервной банкой и наливать в узкое отверстие канистры, пока та не наполнится. Ни одна капля драгоценной жидкости не должна быть потеряна.

Когда моя канистра наполнена, я пытаюсь отбуксировать ее на 200 метров в сторону хижины. Я всегда считала себя достаточно крепкой, но тут выясняется, что мне это не по силам. Присцилла, наоборот, в два-три приема закидывает канистру на голову и легкой походкой идет к хижине. На полпути она встречает меня, подхватывает мою канистру и так же легко несет домой. У меня уже болят пальцы. Стирка в холодной воде со швейцарской тщательностью вскоре дает о себе знать: костяшки пальцев стерты. Ногтям конец. Когда у меня начинает болеть спина, я сдаюсь. Присцилла доделывает работу за меня.

Уже вторая половина дня, а мы еще ничего не ели. Да и что есть? Запасов мы не держим, иначе дом станет пристанищем жуков и мышей. Приходится каждый день закупаться в магазине. Несмотря на сильную жару, мы отправляемся в путь. Это полчаса ходьбы, если только Присцилла не будет останавливаться поболтать с каждым встречным. Здесь принято всем говорить: «Jambo!»[3]3
  Привет! (суахили)


[Закрыть], а затем рассказывать о житье-бытье.

Наконец мы на месте. Покупаем рис, мясо, помидоры, молоко и даже мягкий хлеб. Теперь нужно проделать долгий обратный путь и приготовить еду. К вечеру Лкетинга так и не объявляется. Когда я спрашиваю Присциллу, знает ли она, когда он вернется, она смеется и говорит: «Я не могу спросить об этом у масаи!» Измученная непривычной работой на жаре, я прилегла в прохладной маленькой хижине. Присцилла не спеша начинает готовить. Наверное, я так устала, потому что ничего не ела весь день.

Я скучаю по своему масаи, без него мир интересен лишь наполовину. Наконец незадолго до наступления темноты он грациозно подходит к хижине, и я слышу уже знакомое: «Привет, как дела?» Отвечаю с ноткой обиды: «Не особенно!» Он удивлен: «Почему?» У него такое лицо, что я решаю не начинать разговор о его долгом отсутствии – это приведет только к непониманию и возможным недоразумениям, учитывая наш уровень английского. «Живот болит!» – говорю я. Он улыбается: «Может, это малыш?» Смеясь, отвечаю, что нет. Вряд ли масаи знает о существовании противозачаточных таблеток.

Бюрократические препоны

Мы ищем отель, где, как говорят, остановился масаи со своей белой женой. Не могу себе этого представить, но мне было бы очень любопытно кое о чем расспросить эту женщину. Но когда мы встречаемся с ними, я разочаровываюсь. Этот масаи выглядит как обыкновенный чернокожий мужчина, без украшений и традиционной одежды, в дорогом, сшитом на заказ костюме. Он на несколько лет старше Лкетинги. Женщине тоже сильно за сорок. Все говорят одновременно, и Урсула, немка, спрашивает: «Вы хотите переехать сюда и жить с этим масаи?» Я отвечаю утвердительно и робко интересуюсь, какие могут быть аргументы против. «Знаете, – говорит она, – мы с мужем вместе уже пятнадцать лет. Он юрист, но немецкий менталитет ему все еще достаточно трудно понять. А теперь взгляните на Лкетингу: он никогда не ходил в школу, не умеет читать и писать и почти не говорит по-английски. У него нет ни малейшего представления о нравах и обычаях Европы и в особенности об идеальной Швейцарии. Все это с самого начала обречено на провал!» Она добавляет, что здесь у женщин нет никаких прав, поэтому о жизни в Кении не может быть и речи, хотя провести здесь отпуск – это здорово. Я должна немедленно купить Лкетинге другую одежду, в конце концов, я не могу больше так ходить рядом с ним.

Она говорит и говорит, и мое сердце сжимается все сильнее. Муж Урсулы, как и его супруга, полагает, что будет правильно, если Лкетинга побывает в Швейцарии. Они готовы помочь нам оформить документы. Я вообще не могу себе этого представить, все во мне сопротивляется этому. Тем не менее мы решаем последовать совету и на следующий день отправляемся в Момбасу оформлять паспорт для Лкетинги. Когда я делюсь с ним сомнениями, он спрашивает, есть ли у меня муж в Швейцарии и могу ли я без проблем пригласить его в гости. Десять минут назад он сказал, что вообще не хочет уезжать из Кении, потому что не знает, где находится Швейцария и какая у меня семья.

По дороге в паспортный стол у меня возникает нехорошее чувство, которое позже подтверждается. С этого момента тихие дни в Кении заканчиваются, начинается беготня по кабинетам. Мы вчетвером целый час стоим в очереди, затем нас направляют в нужную комнату. Специалист за большим столом из красного дерева обрабатывает наши заявления. Между ним и мужем Урсулы завязывается дискуссия, которую мы с Лкетингой совершенно не понимаем. Я только вижу, как они поглядывают на Лкетингу и на его экзотический наряд. Через пять минут звучит: «Окей!» и мы выходим из офиса в растерянности. Я не понимаю, зачем мы прождали час ради пятиминутной процедуры.

Но это только начало. Муж Урсулы считает, что нужно еще кое-что уладить. Лкетинга ни в коем случае не может лететь со мной сразу – лишь через месяц, да и то если все получится. Сначала нужно сделать фотографии, а затем вернуться и заполнить формы, которые сейчас закончились и будут снова в продаже примерно через пять дней. «Неужели в таком большом городе нет анкет на получение паспорта?» – говорю я, стараясь держать себя в руках.

Когда после долгих поисков мы наконец находим фотографа, то узнаем, что нам нужно подождать несколько дней, прежде чем мы сможем забрать фотографии. Измученные жарой и нескончаемым ожиданием, решаем вернуться на побережье. Наши спутники отправляются в свой роскошный отель и говорят, что теперь мы знаем, где офис, и если возникнут проблемы, они к нашим услугам.

Поскольку у нас мало времени, мы отвозим фотографии в офис уже через три дня. Опять приходится ждать, причем дольше, чем в первый раз. Чем ближе наша очередь, тем сильнее я нервничаю. Лкетинга чувствует себя не в своей тарелке, а я паникую из-за своего английского. Наконец обстоятельно излагаю нашу просьбу жирному сотруднику. С трудом подняв глаза от газеты, он спрашивает, что я собираюсь делать в Швейцарии с этим масаи. «Каникулы», – отвечаю я. Он смеется и говорит, что пока этот масаи не оденется по-человечески, паспорта ему не видать как своих ушей. А поскольку у него нет образования и даже общего представления о Европе, я должна внести залог 1000 франков и заодно сразу купить обратный билет. Только после этого я получу бланк заявления.

Обескураженная высокомерием этого толстяка, я спрашиваю, сколько нам еще ждать. «Около двух недель», – отвечает он, затем указывает нам на дверь и со скучным выражением лица снова берется за свою газету.

Такая бесцеремонность лишает меня дара речи. Нет, я этого так не оставлю. Победа будет за нами. Прежде всего я не хочу, чтобы Лкетинга чувствовал себя белой вороной. Я собираюсь в ближайшее время познакомить его с моей мамой.

Эта идея постепенно становится навязчивой, и я решаю пойти с Лкетингой, который теперь выглядит нетерпеливым и одновременно разочарованным, в ближайшее турагентство и позаботиться обо всем необходимом. Нас встретил дружелюбный индиец, который отнесся к нам с пониманием. Он призвал меня быть осторожнее, так как многие белые женщины потеряли деньги подобным образом. Я договариваюсь с ним о выдаче нам брони на авиабилет и вношу нужную сумму. Он дает квитанцию и обещает вернуть деньги, если не получится с паспортом.

Я, конечно, понимаю, что это рискованно, но полагаюсь на свое хорошее знание человеческой природы. Важно, что Лкетинга знает, куда идти, когда у него есть паспорт, чтобы сообщить о дате отъезда. «Еще один шаг сделан!» – победоносно думаю я.

На рынке по соседству мы покупаем для Лкетинги брюки, рубашку и туфли. Это нелегко, ибо наши вкусы не совпадают. Он хочет красные или белые брюки. Белый, полагаю я, не годится для хижины, а красный – не совсем мужской цвет в западном мире. Все штаны моему шестифутовому мужчине коротки, но судьба приходит на помощь, и после долгих поисков мы наконец-то находим подходящие джинсы. При покупке обуви все начинается снова – до сих пор мой парень носил только сандалии из старых автомобильных покрышек. В итоге сошлись на кроссовках. Через два часа у Лкетинги уже новая одежда, но я все еще не удовлетворена. Его походка уже не плавающая, а какая-то вялая. Он же горд тем, что впервые в жизни на нем длинные брюки, рубашка и кроссовки.

Возвращаться в офис уже поздно, поэтому Лкетинга предлагает отправиться на северное побережье. Он хочет познакомить меня с друзьями и показать, где он жил до того, как поселился у Присциллы. Я сомневаюсь, стоит ли это делать, потому что уже четыре часа и нам нужно вернуться на южное побережье до наступления ночи. Он снова говорит: «Нет проблем, Коринна!» И вот мы уже ждем матату на север. Крошечное свободное место нашлось только в третьей маршрутке. Через несколько минут я уже вся мокрая.

К счастью, вскоре мы добираемся до большой деревни масаи. Там я впервые встречаю украшенных женщин, которые радостно меня приветствуют. Они вместе с кучей детей высыпают из хижин и окружают нас. Не знаю, что их больше поражает – я или новый наряд Лкетинги. Они ощупывают его светлую рубашку, брюки и даже туфли. Рубашка медленно, но верно темнеет. Со мной одновременно пытаются заговорить несколько женщин, но я молчу, улыбаюсь и ничего не понимаю.

Между тем многие дети возвращаются в хижины. Глядя на меня, они либо смеются, либо выражают сильное удивление. Все они очень грязны. Внезапно Лкетинга говорит: «Подожди здесь». И уходит. Мне как-то не по себе. Одна из женщин предлагает мне молоко, от которого я отказываюсь из-за плавающих в нем мух. Другая протягивает мне браслет масаи. Его я с радостью надеваю. Видимо, все они делают украшения.

Вскоре возвращается Лкетинга и спрашивает: «Ты голодна?» На этот раз я честно признаюсь, что да. Мы идем в ближайший ресторан, похожий на тот, что в Укунде, но побольше. Здесь есть залы для женщин и для мужчин. Я отправляюсь к женщинам, Лкетинга – к другим воинам. Мне все это не нравится, лучше бы я сейчас была в своей хижине на южном побережье. Мне приносят тарелку с мясом и помидорами, плавающими в жиже, похожей на соус. На второй тарелке лежит какая-то лепешка. Я смотрю, как одна из женщин ставит перед собой такое же блюдо. Правой рукой она разламывает лепешку, обмакивает в соус, берет кусочек мяса и рукой запихивает все это в рот. Я следую ее примеру, но для этого мне нужны обе руки. На мгновение становится тихо. Все смотрят, как я ем. Мне неловко, тем более что вокруг меня столпились десять или больше детей, которые смотрят на меня во все глаза. Затем все снова принимаются болтать, но меня не покидает ощущение, что за мной наблюдают. Я спешу проглотить еду в надежде, что скоро появится Лкетинга. Когда от мяса остаются кости, я иду к бочке, из которой все зачерпывают воду, чтобы смыть жир с рук, что, конечно же, весьма условно.

Я уже устала ждать, но вот наконец появляется мой мужчина. Я хочу обнять его, но он смотрит на меня с какой-то недоброй ухмылкой. Не понимаю, что я сделала не так. Судя по его рубашке, он тоже хорошо поел. Он говорит: «Пойдем, пойдем!» Выходим. Я спрашиваю: «Лкетинга, что не так?» Его лицо меня пугает. Я понимаю, что причина его раздражения во мне, когда он берет мою левую руку и говорит: «Эта рука не годится для еды! Не ешь ей!» Я понимаю, что он говорит, но не понимаю, почему у него такое лицо. Я спрашиваю, в чем причина, но не получаю ответа.

Вымотанная и расстроенная этой новой загадкой я чувствую, что меня опять неправильно поняли. Я хочу домой, в наш домик на южном побережье. Я говорю: «Пойдем домой!» Лкетинга смотрит так, что я вижу лишь белки его глаз и блестящую перламутровую пуговицу. «Нет, – говорит он, – сегодня вечером все масаи едут в Малинди». Если я правильно его поняла, он хочет сегодня потанцевать в Малинди. «В Малинди хороший бизнес», – слышу я. Заметив, что я не очень воодушевлена, он обеспокоенно спрашивает: «Ты устала?» Да, я устала. И я не знаю, где именно находится Малинди. И мне не во что переодеться. Он говорит, что нет проблем, я могу переночевать в комнате для женщин масаи, а он вернется утром. Он меня ободрил. Остаться без него и не иметь возможности произнести ни слова? Одна лишь мысль об этом вгоняет меня в панику. «Нет уж, поедем в Малинди вместе», – решаю я. Лкетинга смеется, и звучит знакомое: «Нет проблем!» В компании еще одного масаи мы садимся в автобус, намного более удобный, чем эти матату, в которых меня вечно укачивает. Когда я просыпаюсь, мы уже на месте.

Первым делом мы ищем, где остановиться, потому что после шоу-программы все места, скорее всего, будут заняты. Выбор невелик. Находим домик, где уже разместили других масаи. Нам досталась последняя свободная комната, не больше трех квадратов. Железная кровать с тонкими провисшими матрацами и двумя шерстяными одеялами. С потолка свисает лампочка без абажура, потерянно стоят два стула. Такой ночлег почти ничего не стоит – четыре франка за ночь. У нас осталось всего полчаса до начала выступления танцоров масаи. Я спешу за колой.

Вернувшись вскоре в нашу комнату, останавливаюсь, пораженная. Лкетинга сидит на одной из провисших кроватей, его джинсы спущены до колен, и он сердито дергает их. Очевидно, хочет снять, потому что ему скоро уже выходить, и, разумеется, он не может выступать в европейской одежде. Я едва сдерживаю смех при виде этого зрелища. На нем кроссовки, вот он и не может снять штаны. Теперь они болтаются на ногах, и ни туда, ни сюда. Смеясь, я опускаюсь на колени и пытаюсь вытащить обувь из брюк. Он кричит: «Нет, Коринна, снять это!» И указывает на штаны. «Да, да», – отвечаю я и пытаюсь объяснить, что сначала нужно вернуть все в прежний вид, затем разуться, и только тогда он сможет избавиться от брюк.

Полчаса давно уже прошли, мы спешим в отель. В своем привычном наряде он нравится мне в тысячу раз больше. Новыми кроссовками он уже натер хорошие мозоли на пятках, так как носил их без носков. Мы успеваем на шоу. Я сажусь рядом с белыми зрителями, некоторые пристально и оценивающе смотрят на меня, потому что я в той же одежде, что и утром, а она, естественно, не стала ни лучше, ни чище. И пахну я не так, как белые люди, которые только что приняли душ. Про мои спутанные волосы я вообще молчу. Тем не менее я, наверное, самая гордая женщина в этом помещении. Когда я вижу танцующих мужчин, испытываю уже знакомое чувство единения.

На часах почти полночь, когда заканчиваются ярмарка и шоу. Я просто хочу спать. Придя в домик, собираюсь помыться, но тут входит Лкетинга, а за ним еще один масаи. Лкетинга заявляет, что его друг будет спать на второй кровати. Мне не очень нравится идея делить эти три на три метра с незнакомым мужчиной, но я молчу, чтобы не показаться грубой. Так что, не снимая одежды, я вместе с Лкетингой протискиваюсь на узкую продавленную кровать и засыпаю.

Утром я наконец-то могу принять душ, хотя и не особенно роскошный – с тонкой струйкой ледяной воды. Несмотря на грязную одежду, на обратном пути на южное побережье я чувствую себя немного лучше.

В Момбасе покупаю простое платье, потому что мы собираемся зайти в офис за паспортом и формами. Сегодня все получается. Изучив забронированный билет и справку о внесении денежного залога, нам наконец выдают бланк заявления. Когда я пытаюсь ответить на кучу вопросов, мне становится ясно, что я с трудом понимаю большую их часть, поэтому решаю прибегнуть к помощи Урсулы и ее мужа.

Через пять часов езды мы наконец дома. Присцилла уже начала волноваться, потому что не знала, где мы провели ночь. Лкетинга попытался объяснить ей, почему он одет по-европейски. Я ложусь на кровать, так как на улице очень жарко и я устала. В то же время я чувствую голод и уверена, что стала на пару килограммов легче.

До вылета домой еще есть шесть дней, и я еще не разговаривала с Лкетингой о совместном будущем в Кении. Все дело в этом дурацком паспорте. Поэтому я занята мыслями о том, с чего я могла бы здесь начать. Чтобы жить так, как живем мы, много денег не потребуется, и все же мне нужны и работа, и дополнительный доход. Вот тогда мне и пришла в голову идея поискать магазин в одном из многочисленных отелей. Я могла бы нанять пару швей, привезти из Швейцарии выкройки платьев и открыть ателье. Красивых тканей здесь в избытке, и уж тем более нет недостатка в хороших швеях, которые работают примерно за 300 франков в месяц. Да и продажи – мой конек.

Воодушевленная этой идеей, я зову Лкетингу в домик и пытаюсь все это ему растолковать, однако вскоре осознаю, что он меня не понимает. Поскольку сейчас его понимание очень важно, зову на помощь Присциллу. Она переводит, а Лкетинга лишь время от времени кивает. Присцилла объясняет мне, что без разрешения на работу или замужества я не смогу реализовать свой проект. Тем не менее идея хороша, так как она знает здесь нескольких человек, хорошо зарабатывающих на пошиве одежды. Я спрашиваю Лкетингу, не хочет ли он жениться. Вопреки моим ожиданиям, он реагирует на это предложение осторожно. По его мнению, раз уж у меня такой процветающий бизнес в Швейцарии, я не должна его продавать. Вместо этого я могла бы приезжать на «каникулы» два-три раза в год, а он всегда будет меня ждать!

Я немного злюсь. Ради него я готова бросить все, а он предлагает мне приезжать на «каникулы»! Я обескуражена. Он сразу это замечает и говорит (что, конечно, верно), что он толком не знает ни меня, ни мою семью. Ему нужно время подумать. Мне тоже следует подумать, а кроме того, он ведь тоже может приехать в Швейцарию. Я просто говорю: «Лкетинга, когда я что-то делаю, я делаю это на сто процентов, а не наполовину». Либо он хочет, чтобы я приехала, и он чувствует то же, что и я, либо я пытаюсь забыть все, что произошло между нами.

На следующий день мы едем в отель к Урсуле и ее мужу, чтобы заполнить форму. Но их нет на месте: они отправились в многодневное сафари. В очередной раз я проклинаю свой скудный английский. Приходится искать переводчика. Лкетинга хочет прибегнуть к помощи одного масаи, никому другому он не доверяет.

Мы возвращаемся в Укунду и долго сидим в кафе, пока наконец не появляется масаи, умеющий читать, писать и говорить по-английски. Мне не нравится его заносчивость, но вместе с Лкетингой он заполняет все бумаги, замечая при этом, что без взяток не обойтись. Поскольку он показывает мне свой паспорт, свидетельствующий, что он дважды был в Германии, я ему верю. Он добавляет, что из-за цвета моей кожи взятка увеличивается пятикратно. На следующий день он отправится в Момбасу с Лкетингой и за небольшую плату обо всем позаботится. Я со скрипом соглашаюсь, потому что у меня нет желания снова иметь дело с тем жирным и высокомерным госслужащим. Он берется все устроить всего за 50 франков и даже проводить Лкетингу в аэропорт. Я даю деньги на взятку, и они вдвоем отправляются в Момбасу.

Наконец я снова иду на пляж и балую себя солнцем и хорошей гостиничной едой, которая, конечно, стоит в десять раз дороже, чем в местных ресторанах. К вечеру возвращаюсь в наш домик, где меня уже ждет Лкетинга. Он мрачнее тучи. Взволнованно спрашиваю, как все прошло в Момбасе. Но он хочет знать, где я была. Я смеюсь и отвечаю: «На пляже. А поесть ходила в отель!» Он также хочет знать, с кем я там общалась. Я упоминаю об Эди и двух других масаи, с которыми перекинулась парой слов на пляже. Выражение его лица становится более дружелюбным, и он небрежно сообщает, что на паспорт уйдет недели три-четыре.

Я счастлива и стараюсь рассказать ему как можно больше о Швейцарии и моей семье. Он с нетерпением ждет встречи с Эриком, но говорит, что не знает, чего ожидать от остальных людей. Меня тоже тревожит мысль о том, как люди в Биле отреагируют на него. Оживленное движение на улицах, модные рестораны, вся эта роскошь… Возможно, это смутит его.

Последние дни в Кении проходят спокойно. Время от времени мы прогуливаемся возле отеля, по пляжу или проводим день в деревне с разными людьми, пьем чай и готовим. Утром в день отъезда я чувствую грусть и одновременно пытаюсь сохранять самообладание. Лкетинга тоже неспокоен. Многие дарят мне подарки, в основном это украшения масаи. В итоге мои руки увешаны почти до локтей.

Лкетинга снова моет мне волосы, помогает собраться и то и дело спрашивает: «Коринна, ты правда вернешься?» Видимо, он думает, что не вернусь. Он думает, что белые женщины только так говорят, но больше не возвращаются, а если и возвращаются, то проводят время уже с другим мужчиной. «Лкетинга, мне больше никого не надо! Мне нужен только ты!» – не устаю я повторять. Я буду писать, присылать фотографии и обязательно дам ему знать, когда закончу со всем делами. В конце концов я должна найти покупателя на свой бизнес, и кроме того, продать квартиру вместе со всей обстановкой.

Если он получит паспорт, то должен сообщить мне через Присциллу о своем приезде. «Если это не сработает или тебе вдруг не захочется ехать в Швейцарию, не стесняйся, дай мне знать», – говорю я. И добавляю, что мне потребуется около трех месяцев, чтобы закончить дела. Он спрашивает, сколько длятся три месяца. «Три полнолуния», – смеясь, отвечаю я.

В этот день мы не расстаемся. Мы решаем пойти в Bush Baby Bar и посидеть там до четырех утра, чтобы не проспать и максимально насладиться временем. Мы говорим, жестикулируем, интерпретируем наши жесты всю ночь и всю ночь повторяется один и тот же вопрос: действительно ли я вернусь? Обещаю в сто двадцатый раз и понимаю, как нелегко сейчас Лкетинге.

Мы прибываем в отель за полчаса до отъезда в сопровождении двух других масаи. Сонные, чего-то ожидающие белые люди смотрят на нас с раздражением. Я с дорожной сумкой и трое обвешанных украшениями масаи – наверное, это зрелище выбивает их из колеи. Но вот мне уже пора. Мы с Лкетингой обнимаемся, и он говорит: «Нет проблем, Коринна! Я жду здесь или приеду к тебе!» Затем он целует меня в губы. Я тронута. Я сажусь в автобус и машу ему, остающемуся в темноте.