Текст книги "Белая масаи. Когда любовь сильнее разума"

Прощание и отъезд

В Швейцарии я сразу начинаю искать покупателя на свой бизнес. Интересующихся много, но я ни с кем не могу сойтись в цене. Конечно, я хочу получить от сделки как можно больше, поскольку не знаю, когда снова смогу зарабатывать. На десять франков я могу прожить в Кении целых два дня. Так что я становлюсь довольно скупой и откладываю каждый франк на будущее в Африке.

Пролетел месяц, а от Лкетинги так ничего и не слышно. Я уже отправила ему три письма. Поэтому пишу Присцилле, слегка волнуясь. Через две недели получаю от нее ответ, усиливший мое беспокойство. Она не видела Лкетингу уже две недели после моего отъезда. Наверное, он снова живет на северном побережье. С паспортом дела не очень, и в конце концов она рекомендует мне остаться в Швейцарии. Я в полной растерянности и сразу же пишу следующее письмо на адрес на северном берегу, куда были отправлены мои первые письма Лкетинге.

Спустя почти два месяца одна моя подруга сказала, что купит мой бизнес к началу октября. Я очень рада, что самая главная проблема наконец-то решена и теоретически я смогу уехать в октябре. Но, к сожалению, я до сих пор ничего не слышала от Лкетинги. Ему больше не нужно приезжать в Швейцарию, потому что скоро я вернусь в Момбасу. Так, по крайней мере, думаю я и верю в продолжение нашей большой любви. Получаю еще два туманных письма от Присциллы, но с непоколебимой верой отправляюсь в турагентство и бронирую рейс в Момбасу на 5 октября.

У меня в запасе еще две недели, чтобы избавиться от квартиры и машины. Квартира не проблема. Я продаю ее молодому студенту – полностью меблированную и по смешной цене. Так я смогу, по крайней мере, оставаться в ней до последней минуты. Мои друзья, коллеги по бизнесу, все, кто меня знает, не понимают, зачем я делаю это. Особенно тяжело моей маме, но у меня такое чувство, что как раз она понимает меня лучше остальных. Она надеется и молится за меня, чтобы я нашла то, что ищу, и была счастлива.

Я продаю свой кабриолет в день отъезда, и покупатель машины отвозит меня на ней на вокзал. Покупая билет на поезд Цюрих – Клотен, я очень волнуюсь. С небольшой ручной кладью и большой дорожной сумкой, в которой несколько футболок, нижнее белье, простые хлопчатобумажные юбки и несколько подарков для Лкетинги и Присциллы, сажусь в поезд и жду отправления.

Когда поезд трогается с места, я готова прыгать от радости. Я свечусь, как лампа, и смеюсь про себя. Волшебное чувство свободы охватывает меня. Я могу кричать и рассказывать всем в поезде о своем состоянии и намерениях. Я свободна, свободна, свободна! В Швейцарии у меня нет никаких обязательств, нет почтового ящика со счетами, и я лечу прочь от унылой, мрачной зимы. Не знаю, что меня ждет в Кении, получил ли Лкетинга мои письма. Если да – правильно ли они были ему переведены? Я ничего не знаю, просто наслаждаюсь волнующим ощущением легкости.

У меня будет три месяца для благоустройства, прежде чем возникнет необходимость обращения за новой визой. Боже мой, три месяца… Этого достаточно, чтобы во всем разобраться и получше узнать Лкетингу. Подучу английский, у меня с собой хорошие учебники с картинками. Я буду в своем новом доме уже через 15 часов. С этими мыслями сажусь в самолет, откидываюсь в кресле и, глядя в иллюминатор, впитываю последние швейцарские впечатления. Когда я вернусь, неизвестно. Я пью шампанское, прощаясь со старой и приветствуя новую жизнь. Не знаю, что мне вскоре предстоит: смеяться или плакать.

На новой родине

Из аэропорта Момбасы я направляюсь в отель Africa Sea Lodge, правда, я не бронировала номер. Присцилла и Лкетинга должны знать, когда я прибуду. Я нервничаю. А вдруг никто не придет? По приезде в отель мне уже некогда об этом думать. Я оглядываюсь и никого не вижу. Я стою с тяжелой сумкой, напряжение медленно ослабевает, уступая место разочарованию. Но вдруг слышу свое имя и вижу спешащую ко мне Присциллу. Слезы радости наворачиваются на глаза.

Мы обнимаемся, и, конечно, я спрашиваю, где Лкетинга. Ее лицо темнеет, она отводит глаза: «Коринна, пожалуйста… Я не знаю, где он!» Она не видела его уже больше двух месяцев. Люди говорят разное, и она не знает, что из этого правда. Я хочу знать все, но Присцилла считает, что сначала нам нужно отправиться в деревню. Я ставлю тяжелую сумку ей на голову и беру свою ручную кладь. Мы отправляемся.

Боже мой, что станет с моими мечтами о большом счастье и любви! Где Лкетинга? Не могу поверить, что он мог обо всем забыть. В деревне встречаю женщину-мусульманку. Присцилла представляет ее как подругу и объясняет, что пока мы втроем поживем у нее, потому что эта женщина больше не хочет возвращаться к мужу. Домик небольшой, но места хватит.

Мы пьем чай, однако вопросы, оставшиеся без ответа, не дают мне покоя. Я снова спрашиваю о моем масаи. Присцилла неохотно рассказывает, что слышала. Один из его знакомых сказал, что Лкетинга отправился домой. Так как он слишком долго не получал от меня писем, он заболел. «Что? – восклицаю я. – Я писала по меньшей мере пять раз». Присцилла выглядит немного удивленной. «На какой адрес?» – спрашивает она. Я показываю ей адрес почтового ящика на северном побережье. Тогда, говорит она, неудивительно, что Лкетинга не получал эти письма. Этот ящик принадлежит всем масаи северного берега, и каждый может взять из него что хочет. Поскольку Лкетинга не умеет читать, письма, вероятно, от него скрывали.

Я с трудом могу поверить в то, что слышу: «Я думала, все масаи друзья, почти братья. Кто мог так поступить?»

Именно тогда я впервые узнаю о недовольстве среди воинов здесь, на побережье. Когда я уезжала три месяца назад, некоторые из мужчин, давно живущие на побережье, подкалывали Лкетингу: мол, такая молодая и красивая, с кучей денег уж точно не вернется в Кению за чернокожим парнем, у которого ничего нет. «Он, видно, поверил им, потому что не получил писем», – заключает Присцилла.

Я спрашиваю Присциллу, где его дом. Она точно не знает, но где-то в районе Самбуру, это около трех дней пути отсюда. Мне не о чем волноваться, я ведь уже благополучно прибыла сюда, а она попытается найти кого-нибудь, кто сможет отправиться туда в обозримом будущем и доставить сообщение. «Со временем мы узнаем, что происходит. «Pole, pole,[4]4
  Не спеши (суахили).


[Закрыть] – говорит она. – Ты в Кении. Тебе нужно много времени и терпения».

Две женщины заботятся обо мне, как о ребенке. Мы много разговариваем, и Эстер (так зовут мусульманку) рассказывает о своих испытаниях с мужем. Они предупреждают меня о браке с африканцем. Они неверны и плохо относятся к женщинам. Мой Лкетинга другой, думаю я и помалкиваю.

Проснувшись утром, мы решаем купить кровать. Ночью я не могла сомкнуть глаз: мы с Присциллой делили узкую кровать, а Эстер спала на второй кровати. Поскольку Присцилла – дама довольно крупная, для меня практически не осталось места и мне приходилось держаться за край, чтобы не соскольз– нуть.

Итак, мы едем в Укунду и ходим от одного продавца к другому по сорокаградусной жаре. У первого нет двуспальной кровати, но ее можно изготовить на заказ за три дня. У другого мы находим красивую резную кровать примерно за восемьдесят франков. Я хочу купить ее прямо сейчас, но Присцилла возмущенно говорит: «Слишком дорого!» Кажется, я ослышалась. За эти деньги – великолепная двуспальная кровать ручной работы! Но Присцилла непреклонна: «Ну же, Коринна! Слишком дорого!» Так продолжается полдня, и я наконец покупаю кровать за шестьдесят франков. Мастер разбирает ее, и мы тащим все это дело на главную дорогу. Присцилла покупает еще матрас, и после часа ожидания на изнуряющей жаре на пыльной дороге мы на матату добираемся до отеля, где все выгружаем. И вот мы стоим с разобранной на части кроватью, которая, конечно, весьма тяжелая, так как сделана из массива дерева.

Мы беспомощно оглядываемся по сторонам. В это время с пляжа спускаются трое масаи. Присцилла договаривается с ними, и слегка застенчивые воины тут же помогают нам отнести мою новую двуспальную кровать в деревню. Я стараюсь не смеяться, потому что все это выглядит очень забавно. Когда мы наконец добираемся до дома, я хочу немедленно приступить к сборке, но мне не позволяют: каждый масаи хочет сделать это за меня. Уже шестеро мужчин возятся с моей кроватью.

Поздно вечером мы все в изнеможении сидим на моем новом ложе. Для помощников заварен чай, и все снова говорят на масайском языке, которого я не понимаю. Воины по очереди смотрят на меня, и время от времени я слышу имя Лкетинги. Примерно через час все расходятся, и мы, женщины, собираемся спать. Это значит, что нужно немедленно помыться за хижиной, сейчас это сделать очень удобно, потому что там кромешная тьма, и нас точно никто не заметит. В туалет тоже придется идти за хижину, потому что по «куриной доске» в такой темноте уже не забраться.

Изможденная, я в новой постели погружаюсь в чудесный сон. На этот раз Присцилла мне не мешает: кровать достаточно широкая. Однако места в хижине почти не осталось, так что, если вдруг появляются гости, всем приходится сидеть на краю кровати.

Дни летят. Присцилла и Эстер балуют меня. Одна готовит, другая носит воду и даже стирает одежду. Когда я протестую, они говорят, что на улице слишком жарко для того, чтобы я могла работать. Так что большую часть времени я провожу на пляже, все еще ожидая знака от Лкетинги. По вечерам к нам часто приходят воины масаи, мы играем в карты или пытаемся рассказывать истории. Со временем я замечаю, что то один, то другой проявляют ко мне интерес, но мне не хочется даже думать об этом, потому что мне нужен только один мужчина. Никто из них не был так прекрасен и строен, как мой полубог, ради которого я пожертвовала всем. Воины замечают мою незаинтересованность, я узнаю про новые слухи о Лкетинге. Видимо, все знают, что я все еще жду его.

Когда я в очередной раз вежливо, но твердо отклоняю предложение масаи о дружбе, то есть о любовной связи, он говорит: «Зачем ты ждешь этого масаи? Все знают, что с деньгами, которые ты ему дала на паспорт, он ездил в Малинди-Ватаму и спустил их там с африканскими девушками». Затем он встает и говорит, что мне следует еще раз подумать о его предложении. Я прошу, чтобы он больше не появлялся. Тем не менее чувствую, что меня бросили и предали. А что, если это правда? В голове крутится множество мыслей, и единственное, в чем я уверена в конце дня, так это в том, что не хочу верить в услышанное. Я могла бы поехать в Момбасу к индийцу, но у меня почему-то не хватает на это духу – чувствую, что не вынесу позора. Каждый день я встречаю воинов на пляже, и историям нет конца. Один даже рассказал, что Лкетинга сошел с ума и его силой увезли домой. Там он якобы женился на молодой девушке и больше не приезжает в Момбасу. Если мне нужно утешение, то рассказчик всегда к моим услугам. Боже мой, когда они оставят меня в покое? Я начинаю чувствовать себя ланью среди львов. Все хотят меня съесть!

По вечерам я рассказываю Присцилле о последних слухах и ухаживаниях. С ее точки зрения, это нормально. Я здесь три недели одна, без мужчины, а эти люди привыкли считать, что белая женщина никогда не остается одна надолго. Затем Присцилла рассказывает мне о двух белых женщинах, которые давно живут в Кении и не пропускают ни одного масаи. С одной стороны, я в шоке, а с другой, поражена, что здесь есть другие белые женщины, которые даже говорят по-немецки. Я расспрашиваю Присциллу о них. Она указывает на небольшой коттедж в деревне и сообщает: «Этот домик принадлежит Ютте, немке. Она сейчас работает в туристическом лагере где-то в районе Самбуру, но в ближайшие две-три недели хочет ненадолго заехать сюда». Меня заинтересовала эта загадочная Ютта. Между тем ухаживания продолжаются, и от этого мне в самом деле становится нехорошо. Одинокая женщина для них славная добыча, а Присцилла либо не может, либо не хочет заступиться за меня. Когда я говорю ей об этом, она порой смеется как ребенок, и я не могу понять почему.

Мое путешествие с Присциллой

Однажды Присцилла предлагает съездить с ней на пару недель в ее деревню, чтобы навестить мать и пятерых детей. Я удивлена: «У тебя пятеро детей? Где они живут?» – «С мамой или иногда с братом», – отвечает она. Присцилла обитает на побережье, где зарабатывает продажей украшений, которые дважды в год привозит домой. С мужем она давно рассталась. Я не устаю удивляться здешним нравам.

Я думаю, что к тому времени, как мы вернемся, Ютта, может быть, уже будет здесь. Я соглашаюсь. Поездка спасет меня от ухаживаний масаи. Присцилла очень волнуется, потому что никогда не приводила домой людей с белой кожей.

Не мудрствуя лукаво, мы отправляемся на следующий день. Эстер остается присматривать за хижиной. В Момбасе Присцилла покупает детям школьную форму. У меня с собой только небольшой рюкзак, в котором нижнее белье, свитер, три футболки и сменные джинсы. Мы берем билеты, и у нас еще достаточно времени до отправления вечернего автобуса, поэтому я иду в парикмахерскую и заплетаю волосы в африканские косички. Эта процедура занимает почти три часа и очень болезненна. Но такая прическа кажется более практичной для путешествий.

Задолго до отъезда у автобуса уже толпятся десятки людей. Сначала на крышу укладывается багаж. Когда мы отправляемся, вокруг уже царит кромешная тьма, и Присцилла предлагает поспать. До Найроби девять часов езды, потом нам предстоит пересесть на поезд и выдержать еще четыре с половиной часа до Нарока.

Во время этой долгой поездки я вся измучилась и чувствую облегчение, когда мы наконец прибываем. Далее нужно идти почти два часа чуть в гору по полям, лугам и даже сосновым лесам. Местный ландшафт напоминает мне Швейцарию: вокруг только зелень и ни одного человека.

Наконец далеко вверху я замечаю дым и какие-то ветхие деревянные бараки. «Мы почти на месте», – говорит Присцилла и объясняет, что ей нужно принести отцу ящик пива, это подарок для него. Я поражена, видя, как она тащит его на голове. Мне любопытно, как живут эти масаи. Присцилла сказала, что они богаче самбуру, из племени которых происходит Лкетинга.

Когда мы добираемся до вершины, все спешат поприветствовать Присциллу, затем останавливаются и молча смотрят на меня. Присцилла, судя по всему, объясняет, что мы друзья. Сначала мы идем в дом ее брата, немного говорящего по-английски. Жилище по своим размерам больше нашего деревенского домика и состоит из трех комнат. Оно грязное и закопченное, потому что пищу готовят на дровах. Повсюду куры, собаки, кошки. Куда ни глянь, резвятся дети всех возрастов, старшие таскают малышей на спинах. Приходит время раздачи подарков.

Люди здесь носят обычную одежду и живут обычной фермерской жизнью. Когда в дом заходят козы, мне как гостье на приветственном ужине предоставляется право выбрать одну. Я не могу заставить себя вынести смертный приговор, но Присцилла говорит, что так принято и это большая честь. Вероятно, мне придется делать это каждый раз при последующих визитах. Поэтому я указываю на белую козу, которую тут же хватают. Бедное животное душат двое мужчин. Я отворачиваюсь. Уже темнеет и холодно. Мы заходим в дом и садимся у костра, разведенного на земляном полу в одной из комнат.

Где эту козу варят или жарят, я не знаю. Я очень удивляюсь, когда мне вручают целую переднюю ногу и огромный охотничий нож. Присцилле достается другая нога. «Присцилла, – говорю я, – я не настолько голодна!» Она смеется и говорит, что остатки мы возьмем с собой и доедим завтра. Мне не нравится идея грызть эту ногу еще и на завтрак. Но я держу себя в руках и пытаюсь немного поесть, хотя надо мной вскоре начинают смеяться, так как видят, что я не особо-то и голодна.

Поскольку я смертельно устала и у меня ужасно болит спина, я хочу знать, где мы сможем переночевать. Нам предоставляют узкую койку, на которой придется спать вдвоем. Воды для умывания не видно, и без огня в комнате очень холодно. Я надеваю свитер и тонкую куртку. Я даже рада, что Присцилла протискивается рядом со мной, потому что так немного теплее. Посреди ночи я просыпаюсь, чувствую зуд и понимаю, что по мне ползают какие-то мелкие существа. Хочу спрыгнуть с койки, но вокруг кромешная тьма и лютый холод. У меня нет выбора, кроме как оставаться лежать так до утра. При первом же луче света я бужу Присциллу и показываю ей свои ноги. Они покрыты красными следами укусов, вероятно блох. Но ничего не поделать, потому что мне не во что переодеться. Я хотела бы как минимум умыться, но когда я выхожу на улицу, то замираю. Вся местность окутана туманом, на сочных лугах лежит иней. Можно на мгновение представить себе, что я жена фермера в швейцарском кантоне Юра.

Сегодня мы отправляемся навестить мать и детей Присциллы. Шагая по холмам и полям, мы иногда встречаем детей или стариков. Дети держатся от меня на расстоянии, большинство пожилых людей, в основном женщины, хотят прикоснуться ко мне. Некоторые долго держат меня за руку и что-то бормочут. Их слов я, конечно, не понимаю. Присцилла говорит, что большинство из них никогда не видели белых женщин, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к ним. Порой случается, что во время рукопожатия на мою руку плюют, что считается особой честью.

Примерно через три часа мы добираемся до хижины матери Присциллы. Дети тут же бросаются к нам и пристают к Присцилле. Мать, еще более толстая, чем дочь, сидит на полу и стирает белье. Конечно, матери и дочери есть что рассказать друг другу, а я пытаюсь хотя бы немного понять, о чем они говорят.

Эта хижина – самая скромная из всех, что я видела. Тоже круглая, из разных склеенных между собой досок и пластика. Мне трудно находиться в ней, так как очаг, расположенный в центре, наполняет пространство едким дымом. Окон нет. Слезы текут и текут, глаза болят, и я выхожу попить чаю на воздухе. Слегка обеспокоенная, спрашиваю Присциллу, не останемся ли мы тут на ночь. Она смеется: «Еще один брат живет примерно в получасе ходьбы, в доме побольше. Там и заночуем. Тут нет места, потому что все дети спят здесь, да и есть нечего, кроме молока и кукурузы». Я вздыхаю с облегчением.

Незадолго до наступления темноты мы двигаемся к дому другого брата. Здесь нас тоже ждет теплый прием. Заранее никому не сообщили, что Присцилла приедет с белокожей гостьей. Мне очень понравился этот брат. Наконец-то я могу нормально поговорить. Его жена немного говорит по-английски. Оба учились в школе.

Здесь мне снова нужно выбрать козу. Я чувствую себя беспомощной, потому что не хочу снова есть жесткое козье мясо. С другой стороны, я очень голодна и осмеливаюсь спросить, найдется ли еще что-нибудь, ведь мы, белые люди, не привыкли есть так много мяса. Все смеются, а жена хозяина спрашивает, буду ли я курицу с картошкой и овощами. На это восхитительное предложение я с энтузиазмом отвечаю: «О да!» Она исчезает и вскоре возвращается с нарезанной курицей, картофелем и листьями шпината. Эти масаи – настоящие фермеры, некоторые учились в школе и трудятся на своих полях. Мы, женщины, наслаждаемся едой вместе с детьми. Тушеная курица восхитительна – особенно после всех этих огромных гор мяса.

Мы остаемся у этого брата почти на неделю, и все наши визиты делаем отсюда. В моем распоряжении даже теплая вода для мытья. Но наша одежда такая же грязная и ужасно пропахла дымом. Я потихоньку устаю от этой жизни и тоскую по пляжу в Момбасе и своей новой кровати. Когда я заговариваю о возвращении домой, Присцилла отвечает, что через два дня мы приглашены на свадьбу, поэтому пока побудем здесь.

Свадьбу играют в нескольких километрах отсюда. Говорят, что один из самых богатых масаи женится на своей третьей жене. Я удивлена: масаи, по-видимому, могут жениться на стольких женщинах, скольких они в состоянии содержать. Вспоминаются слухи о Лкетинге. Может, он и правда уже женат? От этой мысли мне становится дурно. Но я успокаиваюсь и думаю, что он бы наверняка сказал мне об этом. Что-то другое стоит за его исчезновением. Я должна выяснить, что именно, как только доберусь до Момбасы.

Свадебная церемония впечатляет. Появляются сотни мужчин и женщин. Меня представляют гордому жениху, который и меня хочет взять в жены. Он говорит, что если я пожелаю выйти замуж, то он немедленно согласится. Я не знаю, что сказать. Повернувшись к Присцилле, он спрашивает, сколько коров она хочет за меня. Но Присцилла не дает ответа, и он уходит.

Затем появляется невеста в сопровождении первых двух жен. Это красивая девушка, украшенная с ног до головы. Я в шоке от ее возраста – ей, вероятно, не больше двенадцати. Двум другим женам на вид лет восемнадцать-двадцать. Сам жених, конечно, тоже не очень старый, но ему около тридцати пяти. «Почему, – спрашиваю я Присциллу, – здесь выходят замуж девушки, которые совсем еще дети?» Выясняется, что так принято. Мне очень жаль эту девочку – держится она с достоинством, но счастливой ее едва ли можно назвать.

Мои мысли снова возвращаются к Лкетинге. Он вообще знает, что мне двадцать семь? Я вдруг чувствую себя старой, неуверенной и не особенно привлекательной в своей грязной одежде. Многочисленные предложения от разных мужчин, поступающие ко мне через Присциллу, не могут сгладить и уменьшить это ощущение. Ни один из них мне не нравится, своим мужем я вижу только Лкетингу. Я хочу домой, в Момбасу. Может быть, за это время он уже вернулся. Ведь я почти месяц в Кении.