Текст книги "Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей"

Разве что так.

На стенах загорелись прожектора.

Сейчас прогудят отбой, сказал Ролинс.

У нас всего пара минут.

Я и не подозревал, что на земле имеются такие места.

На земле имеется все, что угодно.

Это точно, кивнул Ролинс.

Где-то далеко, в пустыне, шел дождь. Ветер, что дул оттуда, доносил запах креозотов. В маленьком шлакоблочном домике, выстроенном в углу двора, загорелся свет. Там, словно сатрап в изгнании, жил какой-то состоятельный узник с поваром и телохранителем. За сетчатой дверью строения мелькнула фигура. Над крышей была натянута веревка, на которой, словно государственные флаги, тихо полоскались на ветерке выстиранные вещички хозяина. Ролинс кивнул на домик:

Ты его когда-нибудь видел?

Да, как-то вечером. Он стоял в дверях и курил сигару.

Ты усвоил их здешний жаргон?

Немного.

Что такое пуча?

Окурок. Бычок.

А теколата?

То же самое.

Господи, сколько слов у них означают окурок!

Много. А ты знаешь, что такое папасоте?

Нет.

Большой человек. Шишка.

Они так зовут того типа, который живет в домике?

Да.

А мы с тобой парочка габачос.

Болильос.

И еще пендехос. Быдло, лохи.

Каждый может оказаться пендехо, пробормотал Джон-Грейди.

Но мы с тобой здесь самые отъявленные лохи.

Ничего на это не могу тебе возразить, приятель.

Какое-то время они сидели и молчали.

О чем задумался? – наконец спросил Ролинс.

Сдается мне, что за здорово живешь нам с тобой отсюда не выбраться.

Ролинс кивнул. Они смотрели, как в свете прожекторов двигаются фигуры заключенных.

А все из-за одной чертовой лошади, буркнул Ролинс.

Джон-Грейди наклонился вперед, сплюнул между расставленных ног, потом снова прислонился к стене.

Лошадь тут ни при чем, сказал он.

Ночью они лежали в камере на железных койках и прислушивались к тому, что происходит вокруг. Тишину нарушало храпение кого-то из соседней камеры, да где-то вдалеке пролаяла собака. Потом стало так тихо, что они слышали дыхание друг друга.

А мы-то тоже… Возомнили себя крутыми ковбоями, произнес из темноты Ролинс.

Есть немного.

А они могут убить нас в любой момент.

Тоже верно.

Два дня спустя папасоте прислал за ними человека. Это случилось вечером, когда они сидели во дворе. Высокий худой мексиканец пересек двор, подошел к ним, нагнулся, сказал, чтобы они шли за ним, потом выпрямился, повернулся и пошел. Он даже не оглянулся, чтобы проверить, идут ли они следом.

Чё бум делать? – спросил Ролинс.

Джон-Грейди кое-как поднялся, отряхнул рукой штаны и сказал:

Поднимай свою задницу.

Хозяина звали Перес. Его «особняк» имел лишь одну комнату, в центре которой стоял складной металлический стол и четыре стула. У одной стены железная кровать, напротив буфет, полка с посудой и газовая плитка с тремя конфорками. Когда они вошли, хозяин стоял у окна и смотрел на тюремный двор. Затем он повернулся, щелкнул пальцами, и провожатый тотчас исчез за дверью.

Меня зовут Эмилио Перес, представился хозяин. Прошу вас, присаживайтесь.

Они отодвинули стулья, сели. Доски пола, как оказалось, не были прибиты гвоздями, а просто лежали на поперечинах, одна к другой. Блоки, из которых были сложены стены, не были скреплены известковым раствором. Потолок состоял из неокоренных жердей, на которых лежали листы кровельного железа, придавленные по краям кирпичами. Двое или трое мужчин могли за полчаса разобрать и снова собрать все сооружение. Тем не менее в домике имелось электричество и даже газовый обогреватель. На одной из стен висел ковер, на других – картинки из календаря.

Вы еще очень молоды и, по-моему, любите подраться, так?

Ролинс собрался что-то ответить, но Джон-Грейди быстро перебил его.

Да, сказал он. Есть такой грех.

Перес улыбнулся. Это был мужчина лет сорока с седеющими волосами и усами, стройный и гибкий. Он отодвинул третий стул, с показной легкостью перебросил ногу через спинку и сел, поставив локти на стол и чуть подавшись вперед. Стол был покрашен малярной кистью, через зеленую краску проступало название пивоварни. Перес сложил руки вместе.

Давно вы тут, драчуны? – спросил он.

С неделю.

И как долго собираетесь пробыть?

Для начала, мы сюда вообще не собирались, отозвался Ролинс. Так что наши планы тут ни при чем.

Американцы в этой тюрьме долго не задерживаются, с улыбкой произнес Перес. Проводят тут пару-тройку месяцев. Потом покидают нас. Здешняя жизнь им не по душе.

А вы можете сделать так, чтобы мы отсюда убрались?

Перес развел руками и чуть пожал плечами:

Ну разумеется. Конечно.

Тогда почему вы сами здесь загораете? – спросил Ролинс.

Перес снова улыбнулся, откинулся на спинку стула, а руками сделал такое движение, словно прогоняет птиц. Этот жест плохо сочетался с его общей невозмутимостью, но, возможно, он счел, что американцам так будет понятнее.

У меня есть политические противники. Что еще? Буду с вами откровенен. Не думайте, что я тут живу припеваючи. Чтобы договориться насчет себя, требуются деньги, и немалые. Это стоит дорого. Очень дорого.

Тогда вы копаете не там, где надо, сказал Джон-Грейди. У нас денег нет.

Перес грустно посмотрел на них:

Если у вас нет денег, то как же вы собираетесь обрести свободу?

Мы думали, вы нам расскажете.

Рассказывать тут нечего. Без денег на свободу лучше не рассчитывать.

Значит, мы отсюда никуда не денемся.

Перес пристально посмотрел на своих гостей. Он чуть подался вперед и снова сложил руки. Казалось, он размышляет, как лучше начать.

Все это очень серьезно. Вы не понимаете здешней жизни. Вы, наверное, считаете, что она сводится к борьбе за разные мелочи. Шнурки для ботинок, сигареты. Это наивный подход. Вы меня понимаете? Вовсе не в этой ерунде главное. Нельзя оставаться здесь и сохранять независимость. Вы себе не представляете, как тут все устроено. Вы не знаете здешнего языка.

Он знает, кивнул Ролинс на Джона-Грейди.

Нет, покачал головой Перес. Никто из вас его не знает. Может, через год вы кое-что начнете понимать. Но год для вас слишком много. У вас времени в обрез. Если вы не докажете, что верите в меня, я ничем не смогу помочь. Понимаете? Я не смогу вам предложить свою помощь и поддержку.

Джон-Грейди посмотрел на Ролинса.

Ты готов, приятель? – спросил он.

Вполне.

Они отодвинули стулья и поднялись из-за стола.

Перес посмотрел на них:

Садитесь, пожалуйста.

Мы уже и так засиделись, сказал Джон-Грейди.

Перес побарабанил пальцами по столу:

Вы очень глупые… Очень…

Джон-Грейди взялся за ручку двери. Но внезапно повернулся и посмотрел на Переса. Лицо Джона-Грейди было изуродовано, челюсть перекошена, глаз опух и посинел, как слива.

Почему бы вам не объяснить нам, что к чему? Вы говорите насчет доверия. Но если мы чего не понимаем, почему бы вам не рассказать нам, как тут все устроено?

Перес остался сидеть за столом. Он откинулся на спинку стула, посмотрел на Джона-Грейди и вздохнул.

Мне нечего вам рассказать. Честное слово. Я точно знаю, чего ожидать только от тех, кто находится под моим покровительством. Но остальные… Он махнул рукой, словно отметая всех прочих. Они живут сами по себе. Это царство случая. Только Господь Бог ведает, что кому уготовила судьба. Но меня увольте… Я тут ни при чем.

Когда следующим утром Ролинс шел по тюремному двору, на него напал человек с ножом. Ролинс никогда раньше не видел его, да и нож, блеснувший у того в руке, был не выточенной из ложки самоделкой, а настоящим итальянским кнопочным ножом с черной ручкой и никелированным заплечником. Нападавший держал нож на уровне пояса и трижды взмахнул им, норовя полоснуть Ролинса по животу, а тот трижды пытался увернуться, втягивая живот, выгибая вперед плечи и раскидывая руки по сторонам. После третьего выпада Ролинс не выдержал, повернулся и, держась одной рукой за живот, побежал. Его рубашка сразу сделалась мокрой и липкой от крови.

Когда подоспел Джон-Грейди, Ролинс уже сидел у стены, обхватив себя обеими руками и раскачиваясь из стороны в сторону, словно страшно замерз и теперь никак не может согреться. Опустившись на колени, Джон-Грейди попытался убрать руки Ролинса от его живота.

Дай взглянуть.

Сволочь, паскуда, бормотал Ролинс, не обращая на него внимания.

Дай взглянуть, тебе говорят!

Черт…

Ролинс бессильно откинулся назад.

Приподняв потемневшую от крови рубашку, Джон-Грейди долго всматривался в порезы.

Могло быть и хуже, сказал он. Могло быть и хуже.

Согнув ладонь, он провел ею по животу Ролинса, чтобы понять, откуда идет кровь. Нижний порез оказался глубже других, но повреждены были лишь внешние фасции; насквозь брюшную стенку нож не пробил.

Как все хреново, пробормотал Ролинс.

Идти можешь?

Могу.

Тогда пошли.

Вот черт, бормотал Ролинс. Раздолбай хренов.

Вставай. Не сидеть же здесь!

Джон-Грейди помог Ролинсу подняться на ноги, и они побрели через двор к будке охраны. Дежурный уставился на них в окошко – сначала на Джона-Грейди, потом на Ролинса. Потом он открыл ворота, и Джон-Грейди сдал Ролинса на руки надзирателям.

Его отвели в какую-то комнату, усадили на стул, кто-то побежал докладывать начальнику тюрьмы. Кровь медленно капала на каменный пол. Ролинс сидел, не отнимая рук от живота. Затем кто-то дал ему полотенце.

В последующие дни Джон-Грейди старался как можно меньше ходить по тюрьме. Он внимательно смотрел по сторонам, надеясь распознать среди множества чужих лиц своего убийцу. Но все его опасения оказались напрасными. Нападать на него никто и не думал. За время, проведенное в тюрьме, у него появилось несколько друзей – человек из штата Юкатан, который не принадлежал ни к одной из местных группировок, но пользовался всеобщим уважением, смуглый индеец из Сьерра-Леона и двое братьев Баутиста, которые убили полицейского в Монтерее, а труп сожгли. Их арестовали, потому что на старшем брате опознали ботинки убитого. Все эти люди сходились на том, что Перес – большой авторитет и о его подлинном могуществе остается лишь гадать. Поговаривали, что Перес свободно покидает тюрьму и по вечерам уходит в город, где, по слухам, у него семья, а кроме того, как утверждали некоторые, еще и любовница.

Два дня Джон-Грейди тщетно пытался узнать о здоровье Ролинса у надзирателей, которые только разводили руками. На третий день утром Джон-Грейди постучал в дверь домика Переса. Сразу же обычный гомон и гвалт во дворе почти совершенно прекратились. Все, кто там был, уставились в его сторону, и, когда камердинер, или денщик, или вестовой Переса, худой высокий мужчина, открыл дверь, Джон-Грейди оглянулся и бросил взгляд на двор.

Quisiera hablar con el señor Pérez[100]100
  Я хочу поговорить с сеньором Пересом (исп.).


[Закрыть], сказал Джон-Грейди.

¿Con respecto de que?[101]101
  Насчет чего? (исп.)


[Закрыть]

Con respecto de mi cuate[102]102
  Насчет моего друга (исп.).


[Закрыть].

Худой закрыл дверь. Джон-Грейди стоял и ждал. Вскоре дверь снова открылась, и ему было велено заходить.

Джон-Грейди вошел, худой затворил за ним дверь и застыл возле нее. Хозяин сидел за столом.

Как здоровье твоего друга?

Я как раз пришел спросить вас об этом.

Перес улыбнулся:

Присаживайся, пожалуйста.

Он жив?

Я прошу сесть…

Джон-Грейди подошел к столу, пододвинул себе стул и сел.

Как насчет кофе?

Спасибо, нет.

Перес откинулся на спинку стула и сказал:

Чем могу быть полезен?

Вы можете сказать мне, как чувствует себя мой друг.

Но когда я отвечу на твой вопрос, ты встанешь и уйдешь?

А зачем вам, чтобы я оставался?

Господи, да для того, чтобы развлечь меня историями о твоей жизни, улыбнулся Перес. Жизни, полной разных преступлений.

Джон-Грейди молча смотрел на него.

Как и все люди со средствами, я люблю, когда меня развлекают, сказал Перес.

Вы человек со средствами?

Да нет, это шутка. Просто люблю поупражняться в английском языке. Это помогает скоротать время. А где ты выучил испанский?

Дома.

В Техасе?

Да.

От слуг научился?

У нас нет и не было никаких слуг. Просто в наших местах работали мексиканцы.

Ты раньше сидел в тюрьме?

Нет.

Ты что-то вроде выродка? Oveja negra, черная овца?

Вы ничего про меня не знаете.

Очень может быть. Но скажи, почему ты так уверен, что сможешь выбраться из-за решетки каким-то необычайным способом?

Я уже один раз сказал: вы копаете не там, где надо. Вам не понять, в чем я уверен, а в чем нет.

Я знаю, что такое Соединенные Штаты. Я там бывал, и не раз. Вы как евреи. У вас всегда отыскивается богатый родственник. В какой тюрьме ты сидел?

Говорят вам, ни в какой тюрьме я не сидел. Где Ролинс?

Ты считаешь, что я приложил руку к этому прискорбному случаю с твоим приятелем? Уверяю тебя, это не так.

Вы думаете, я пришел договариваться о сделке? Я только хотел узнать, как он себя чувствует.

Перес задумчиво кивнул:

Даже в таком месте, как тюрьма, где мы имеем дело с самым главным в жизни, мозги у гринго работают все так же причудливо, как и на воле. Когда-то я думал, что дело в их особом, привилегированном существовании. Но нет. Просто у вас так голова устроена.

Перес откинулся на спинку стула и постучал себя пальцем по виску.

Дело не в том, что гринго глуп. Просто его картина мира с пробелами. С очень странными пробелами. Он видит только то, что хочет. Ты меня понимаешь?

Вполне.

И то хорошо. Знаешь, как я определяю в человеке ум? Очень просто. По тому, насколько глупым он считает меня.

Вы вовсе не глупы. Просто вы мне не нравитесь.

А! Хорошо. Очень даже неплохо.

Джон-Грейди посмотрел на подручного Переса, застывшего у двери. Тот стоял с остекленевшим взглядом, уставясь в никуда.

Он нас не понимает, пояснил Перес. Поэтому можешь совершенно спокойно выражать свои мнения.

Я уже выразил свое мнение.

Так. И что теперь?

А теперь мне пора.

Ты думаешь, что сможешь уйти, если я не захочу тебя отпустить?

Думаю, да.

Может, ты какой-нибудь крутой кучильеро?[103]103
  Бандит (исп.).


[Закрыть] – с улыбкой спросил Перес.

Джон-Грейди снова сел.

Тюрьма – это то же самое, что salón de belleza, изрек Перес.

Парикмахерская? Это в каком же смысле?

Это место, где сходятся все слухи. Все про всех всё знают. Почему? Потому что преступление обладает большой притягательной силой. Оно интересует каждого.

Мы никаких преступлений не совершали.

Пока…

Что значит «пока»?

Перес пожал плечами:

Работа идет. Насчет вас еще следствие не закончено. А вы, наверное, подумали, что дело сдано в архив?

Они все равно ничего не найдут.

Господи! – воскликнул Перес. Боже правый! Неужели ты думаешь, что не существует беспризорных преступлений? Главное – умело подобрать преступление к преступнику. Все равно как найти в магазине нужный костюм.

Похоже, они не торопятся.

Даже в Мексике вас не могут держать без суда вечно. Потому-то вам и надо поскорей действовать. Когда вам предъявят обвинение, будет поздно. Тогда уже освободиться будет совсем трудно.

Он вынул из кармана рубашки сигареты и, протянув руку через стол, предложил Джону-Грейди. Но Джон-Грейди не шелохнулся.

Не стесняйся, бери. Это не преломление хлеба. Обязательств не налагает.

Джон-Грейди взял сигарету. Перес вынул из кармана зажигалку, щелкнул ею и протянул через стол.

Где ты научился драться?

Джон-Грейди глубоко затянулся и откинулся на спинку стула:

Что вы хотите узнать?

Только то, что хочет узнать весь мир.

А что хочет узнать весь мир?

Мир хочет узнать, есть ли у тебя cojones[104]104
  Яйца (исп.).


[Закрыть]. Иначе говоря, не тонка ли у тебя кишка. Перес закурил сам, положил зажигалку на пачку сигарет и выпустил тонкую струйку дыма. Узнав это, мир поймет, какова тебе цена.

Некоторым цены просто нет.

Верно.

И что же бывает с такими?

Они умирают.

Я не боюсь смерти.

Это хорошо. Это поможет тебе достойно умереть. Но не поможет жить.

Ролинс умер?

Нет, он не умер.

Джон-Грейди отодвинул стул. Перес улыбнулся:

Вот видишь? Ты делаешь то, что я и предсказывал.

По-моему, нет.

Тебе пора принять решение. У тебя мало времени. У нас всегда в запасе гораздо меньше времени, чем нам кажется.

С тех пор как я сюда попал, времени у меня стало хоть отбавляй.

Обдумай хорошенько свое положение. У американцев часто бывают очень непрактичные идеи. Они считают, что есть хорошие вещи и есть плохие вещи. Они полны предрассудков.

А вы не считаете, что есть плохие вещи и есть хорошие?

Вещи – нет. Это заблуждение безбожников.

По-вашему, американцы – безбожники?

Конечно. Ты не согласен?

Нет.

Они порой крушат свою же собственность. Я видел, как один американец вдруг стал лупить свою машину большим martillo. Как это по-английски?

Кувалда.

Ну вот. Потому что машина не заводилась. Скажи на милость, разве мексиканец на такое способен?

Не знаю.

Мексиканец на такое не способен. Он не верит в то, что машина может быть доброй или злой. Он знает, что если в машине поселилось зло, он может уничтожить машину, но ничего этим не добьется. И ему отлично известно, где обитают добро и зло. Американцы считают Мексику страной предрассудков. Но это не так. Мы знаем, что у предметов есть разные свойства. Вот некая машина, например, зеленого цвета. У нее такой-то двигатель. Но она не может быть греховна. Это относится и к людям. Да, в человеке может поселиться зло, но это не его собственное зло. Разве он где-то получил его? Разве он получил его в безраздельное пользование? Нет. В Мексике зло – реально. Но оно ходит на своих двоих. Может, в один прекрасный день оно навестит и тебя. Может, оно уже на пороге.

Может быть.

Если хочешь уйти, уходи, сказал Перес с улыбкой. Я вижу, ты не веришь в то, что я тебе пытаюсь втолковать. То же самое с деньгами. У американцев, по-моему, всегда была эта проблема. Они постоянно твердят о грязных деньгах. Но деньги лишены этого признака. А вот мексиканец никогда не станет приписывать вещам то, чего в них нет. Зачем? Если от денег есть толк, значит деньги – благо. У мексиканца не бывает плохих денег. У него не возникает такой проблемы. Ему в голову не приходит такая безумная мысль.

Джон-Грейди подался вперед и затушил сигарету в металлической пепельнице. В тюремном мире сигареты сами по себе являются деньгами, а та, которую он оставил дымиться в пепельнице, была едва начата.

Знаете, что я вам скажу, сеньор Перес?

Я тебя слушаю.

Мы еще увидимся.

Он встал и посмотрел на подручного Переса, застывшего на часах у двери, а тот, в свою очередь, бросил взгляд на Переса.

Я-то думал, ты хотел узнать, что произойдет там, за дверью моего дома, сказал Перес.

Джон-Грейди резко обернулся к нему и спросил:

Это что-то изменит?

Ты слишком высокого мнения о моих возможностях, улыбнулся Перес. В этом заведении триста человек. Никто не знает, что тут может случиться.

Но кто-то ведь этим балаганом заправляет?

Может быть, сказал Перес, пожимая плечами. Но в этом особом мире, где люди лишены свободы, возникает ложное впечатление, будто бы все под контролем. Но нет, если бы этих людей и впрямь можно было держать под контролем, они, скорее всего, не оказались бы за решеткой. Ты чувствуешь проблему?

Да.

Иди. Мне самому интересно, что с тобой произойдет.

Он коротко повел рукой. Его телохранитель сделал шаг к двери и отворил ее.

Joven[105]105
  Парень (исп.).


[Закрыть], окликнул Перес своего гостя.

Да, сказал Джон-Грейди, оборачиваясь.

Смотри, с кем преломляешь хлеб. Будь осторожен.

Ладно. Буду.

И с этими словами Джон-Грейди вышел на тюремный двор.

У него еще оставалось сорок пять песо из тех денег, что сунул ему Блевинс, и он пытался купить себе нож, но безуспешно. Он никак не мог понять, то ли ножи в этой тюрьме вообще не продаются, то ли они не продаются исключительно ему. Он не спеша прошел через двор и в тени, под южной стеной, увидел братьев Баутиста. Джон-Грейди остановился и стоял, пока они знаками не пригласили его подойти.

Quiero comprar una trucha[106]106
  Хочу купить нож (исп.).


[Закрыть], сказал он, присев возле них.

Братья дружно закивали.

¿Cúanto dinero tienes?[107]107
  Сколько у тебя денег? (исп.)


[Закрыть] – спросил тот, кого звали Фаустино.

Cuarenta y cinco pesos[108]108
  Сорок пять песо (исп.).


[Закрыть].

Они долго сидели и молчали. Темные индейские лица были задумчивы. Братья размышляли, словно подобная сделка могла обернуться самыми неожиданными последствиями. Наконец Фаустино зашевелил губами, готовясь сообщить решение.

Bueno. Dámelo[109]109
  Хорошо. Давай (исп.).


[Закрыть].

Джон-Грейди посмотрел на них. В их черных глазах замерцали загадочные огоньки, и даже если они выступали сигналом беды, обмана, измены, то Джону-Грейди сейчас было некогда в этом разбираться. Он сел на землю, стащил левый сапог, сунул руку внутрь и извлек влажный комок песо. Братья следили за его движениями. Джон-Грейди снова надел сапог, затем зажал комок указательным и средним пальцем, а потом ловким движением бросил сложенные купюры под колено Фаустино. Тот не шелохнулся.

Bueno. La tendré esta tarde[110]110
  Получишь ближе к вечеру (исп.).


[Закрыть].

Джон-Грейди кивнул, встал и пошел.

В тюремном дворе стоял запах дизельных выхлопов. К воротам то и дело подъезжали автобусы. По тому, как часто они подъезжают, Джон-Грейди понял, что нынче воскресенье, день, когда заключенных навещают родственники. Джон-Грейди сел у стены в полном одиночестве. Где-то заплакал ребенок. Потом он увидел, что по двору идет индеец из Сьерра-Леона, и окликнул его. Тот свернул в его сторону.

Джон-Грейди пригласил его присесть, что тот и сделал.

Индеец вытащил из-под рубашки небольшой, влажный от пота бумажный сверток и стал его разворачивать. Потом протянул Джону-Грейди. Внутри был табак и курительная бумага.

Джон-Грейди поблагодарил, взял бумагу, насыпал на нее грубого табака-самосада, скатал в трубку, провел языком по краю завертки. Потом передал пакет хозяину, и тот тоже свернул самокрутку, а пакет спрятал обратно под рубашку. Извлек из кармана самодельную зажигалку, сделанную из полудюймовой водопроводной муфты, выбил огонек и, прикрывая ладонью, протянул Джону-Грейди, а потом прикурил сам.

Джон-Грейди поблагодарил его и поинтересовался, не ждет ли тот посетителей, но индеец отрицательно покачал головой. Тот же вопрос американцу он не задал. Джон-Грейди решил, что его знакомый сейчас поделится с ним какими-нибудь последними новостями, которые ходят по тюрьме, но не дошли еще до его ушей, однако, судя по всему, тот подобными сведениями не располагал. Он просто сидел и молча курил, потом бросил окурок на землю, встал и удалился.

В тот день Джон-Грейди не пошел обедать. По-прежнему сидел у стены, смотрел на двор и пытался понять, что же, собственно, происходит вокруг. Сначала ему показалось, что заключенные, проходя по двору, бросают на него слишком уж странные взгляды. Потом, напротив, заподозрил, что они умышленно отводят глаза, стараются вообще на него не смотреть. Тогда он пробормотал себе под нос, что если продолжать в том же духе, недолго и рехнуться или вообще сыграть в ящик. Подумав, он решил, что и от разговоров с самим собой тоже ничего не стоит окочуриться. В какой-то момент, вдруг резко дернувшись, он понял, что ненароком задремал. Час от часу не легче, пронеслось у него в голове.

Он посмотрел, велика ли тень. Если тень от стены занимает половину двора, значит времени четыре часа пополудни. Он посидел еще немного, потом встал и направился к братьям Баутиста.

Бросив на него взгляд, Фаустино сделал рукой знак приблизиться. Затем велел сдвинуться влево и наконец кивнул и сообщил Джону-Грейди, что тот как раз на нем и стоит.

Джон-Грейди посмотрел себе под ноги, но ничего не заметил. Фаустино снова кивнул и сказал, чтобы он присел. Джон-Грейди послушался.

Hay un cordon[111]111
  Там веревочка! (исп.)


[Закрыть], опять раздался голос Фаустино.

Джон-Грейди опустил глаза и увидел возле самого сапога конец веревки. Осторожно взялся за него и потянул. Тут из-под песка и мелких камешков появился привязанный к этой веревке нож. Джон-Грейди быстро накрыл его ладонью, потом, оглянувшись по сторонам, переложил в карман. Проделав эту операцию, он встал и пошел прочь.

Нож превзошел все его ожидания. Это был настоящий выкидной нож, только без декоративных пластин на рукоятке. Нож был сделан в Мексике и успел повидать виды. Никелировка металлической части рукоятки протерлась, обнажив латунь. Джон-Грейди отвязал веревку, вытер нож о рубашку, продул щель, куда прячется лезвие, постучал ножом о каблук, снова продул, потом нажал кнопку, чтобы удостовериться, что лезвие выскакивает нормально. Послюнявил тыльную сторону кисти и стал сбривать волоски, проверяя остроту заточки. Потом, закинув ступню одной ноги на колено другой и стоя на одной ноге, стал точить лезвие о подошву сапога. Тут послышались шаги. Джон-Грейди мигом убрал лезвие, спрятал нож и обернулся. Навстречу ему по дорожке, ведущей к загаженному сортиру, направлялись двое заключенных. Глядя на него, они заухмылялись, но прошли дальше, ничего не сказав. Полчаса спустя прозвучал сигнал к ужину. Джон-Грейди выждал, когда со двора в столовую пройдут все арестанты, потом тоже вошел, взял поднос и двинулся вдоль раздаточного прилавка. По воскресеньям многие кормились передачами из дома, и потому в столовой было не так многолюдно. Получив тортильи, фасоль и довольно подозрительное рагу, Джон-Грейди стал выбирать себе место. Наконец его выбор пал на стол в углу, за которым в одиночестве сидел мексиканец примерно его возраста, курил и время от времени отпивал воду из кружки.

Джон-Грейди подошел к столу, поставил поднос.

Con permiso[112]112
  Если не возражаешь (исп.).


[Закрыть], сказал он.

Парень покосился на него, выпустил из носа две тонкие струйки дыма, кивнул и снова протянул руку к кружке. На внутренней стороне его запястья ягуар старался освободиться от анаконды. Возле большого пальца был вытатуирован крест и пять точек. Казалось бы, татуировка как татуировка. Ничего особенного. Но, уже сев, Джон-Грейди вдруг понял, почему этот парень ужинает в одиночестве. Пересаживаться было поздно, и Джон-Грейди взял в левую руку ложку и начал есть. Хотя вокруг стоял привычный гул голосов и скрежет ложек, он вдруг услышал, как на двери столовой щелкнула задвижка. Посмотрел по сторонам. На раздаче почему-то уже никого не было, да и двое охранников как сквозь землю провалились. Сердце Джона-Грейди бешено заколотилось, во рту пересохло. Ему показалось, что он жует опилки. Потихоньку он вытащил нож из кармана и спрятал за поясом брюк.

Тем временем парень затушил окурок и поставил кружку на поднос. Где-то на улице лаяла собака, какая-то торговка громогласно предлагала свой товар. Джон-Грейди вдруг с ужасом понял: он слышит все эти звуки так отчетливо только потому, что в столовой повисла мертвая тишина. Уперев в ногу, он потихоньку открыл нож и сунул его под пряжку ремня. Парень неторопливо встал, перешагнул через скамью, взял поднос и пошел вдоль противоположного края стола. Джон-Грейди держал ложку в левой руке, а правой взялся за поднос, исподлобья следя за каждым движением парня. Тот оказался напротив него, пошел было дальше, но резко повернулся и взмахнул подносом, норовя ударить ребром Джона-Грейди по голове. Внезапно Джон-Грейди увидел весь эпизод словно в съемке рапидом. Поднос стремительно приближается, кромка на уровне его глаз, жестяная кружка накренилась, ложка в ней будто застыла в воздухе, а черная маслянистая челка парня метнулась по его узкому лбу. Джон-Грейди стремительно вскинул свой поднос, словно щит, а сам перекатился через скамейку и быстро вскочил на ноги. В днище его подноса образовалась вмятина. Он был уверен, что поднос противника с грохотом полетит на стол, но парень удержал его в руках и попытался ударить им еще раз. Джон-Грейди парировал и этот выпад, снова раздался грохот железа о железо, и тут впервые Джон-Грейди увидел нож, который метнулся к нему, словно стальной тритон, желающий укрыться от холода в теплых человечьих кишках. Джон-Грейди отскочил назад, поскользнулся на остатках еды и чуть было не упал на каменный пол. Правой рукой он вытащил нож, а левой резко выбросил поднос, угодив кучильеро в лоб и вызвав на его лице гримасу удивления. Мексиканец приподнял свой поднос так, чтобы противник не видел его маневров, а Джон-Грейди сделал шаг назад и почувствовал спиной стену. Тогда он шагнул в сторону и снова резко выбросил поднос, норовя угодить по пальцам кучильеро, которыми тот сжимал свой металлический щит. Снова железо загрохотало о железо. Отпихнув ногой скамейку, парень оказался между Джоном-Грейди и столом. На его лбу появилась кровь и потекла по виску рядом с глазом. Кучильеро сделал обманное движение подносом, но Джон-Грейди не поддался на финт, и нож противника просвистел, слегка задев его рубашку. Держа поднос на уровне пояса, Джон-Грейди двинулся боком вдоль стены, пристально глядя в черные глаза противника. Кучильеро безмолвствовал и действовал четко, без суеты, явно не испытывая к американцу никакой злобы, и Джон-Грейди понял, что его наняли.

Джон-Грейди снова взмахнул подносом, метя мексиканцу в голову, но тот ловко увернулся, сделал финт и сам пошел в атаку. Крепко сжимая поднос, Джон-Грейди продолжал медленно продвигаться вдоль стены. Провел языком по губам. Так, в углу рта кровь… Он чувствовал, что лицо его порезано, хотя и не понимал, насколько сильно. Зато он понял другое: кучильеро наняли, потому что у него, Джона-Грейди, появилась репутация парня, с которым шутки плохи. И еще до него вдруг дошло, что из этой столовой он запросто может живым не выйти. Он смотрел в черные глаза кучильеро и читал в них многое. В этих бездонных колодцах холодно светилась долгая и мрачная история. Джон-Грейди двигался вдоль стены, отбивал выпады противника, действовавшего пока только подносом, и сам наносил ответные удары. Он получил новые порезы – сначала на левом предплечье, потом и на животе. Тогда он развернулся и дважды попытался ударить кучильеро ножом, но тот оба раза отскакивал, уходя от лезвия с бескостной изворотливостью дервиша. Когда они приближались к другим столикам, заключенные, за ними сидевшие, молча и быстро вставали и исчезали, словно птицы с проводов. Джон-Грейди снова развернулся и ударил кучильеро подносом, а тот присел, и на какое-то мгновение, словно на фотографии, Джон-Грейди увидел его, тощего и кривоногого, – этакий темный тоненький гомункул, норовящий вселиться в человека. Затем нож мелькнул туда-сюда, гомункул стремительно выпрямился и снова занял оборонительную позу, слегка пригнувшись и не спуская глаз с противника, пытаясь предвосхитить явление смерти. Эти черные глаза уже хорошо знали, что такое смерть, прекрасно представляли, в каких одеждах она странствует, и безошибочно угадывали ее близость.

Поднос загремел о плиты пола, и Джон-Грейди понял, что выронил его. Он провел рукой по груди – пальцы сделались мокрыми и липкими. Вытер руку о штаны. Кучильеро держал поднос на уровне глаз, чтобы скрыть от противника свои маневры. Он выставлял поднос так, словно приглашал Джона-Грейди прочитать на его днище какое-то сообщение, но там не было ничего, кроме зазубрин и вмятин, оставленных десятками тысяч тюремных завтраков, обедов и ужинов. Джон-Грейди сделал шаг назад, потом сполз на пол у стены, раскинув руки по сторонам. Кучильеро посмотрел на него, поставил поднос на стол, наклонился, потом схватил Джона-Грейди за волосы и запрокинул ему голову, чтобы было сподручнее перерезать горло. И тогда Джон-Грейди взметнул руку с ножом и вонзил его прямо в сердце противнику. Он вонзил его глубоко, а потом резко рванул ручку вбок, отчего лезвие с хрустом сломалось, оставшись в груди кучильеро.