Текст книги "Чернильное сердце"

Тайное становится явным

Он взял книгу.

– Я почитаю тебе вслух. Для развлечения.

– А в ней про спорт есть?

– Фехтование. Борьба. Пытки. Яды. Истинная любовь. Ненависть. Месть. Великаны. Охотники. Злые люди. Добрые люди. Прекрасные дамы. Змеи. Пауки. Болезни. Смерть. Храбрые люди. Трусливые люди. Люди сильные, как медведи. Погоня. Побег. Ложь. Истина. Страсти. Удивление.

– Звучит неплохо, – сказал я.

У. Голдман. Принцесса-невеста

– Тебе было тогда три года, Мегги, – начал Мо. – Помню, мы праздновали твой день рождения. Я подарил тебе книжку с картинками. Ну, ту, с морским змеем, у которого болели зубы, и тогда он обвился вокруг маяка…

Мегги кивнула. Эта книжка лежала в ее сундучке и уже дважды наряжалась в новое платье.

– Мы? – спросила она.

– Я и твоя мама. Уже тогда я не мог пройти мимо книжного магазина. Дом, в котором мы жили, был очень мал – мы звали его коробкой из-под обуви, мышиным домиком, как только мы его не называли, – но в тот день я опять купил целый ящик книг в одном букинистическом магазине. Элинор, – он бросил на нее взгляд и улыбнулся, – некоторые из них тебе очень понравились бы. И книга Каприкорна тоже была там.

– Это была его книга? – Мегги удивленно посмотрела на Мо, но он покачал головой.

– Нет, не в том дело, но… Давай все по порядку. Мама твоя вздохнула, увидев новые книги, и поинтересовалась, куда нам их опять ставить, но потом, естественно, принялась помогать мне их расставлять. В то время я всегда что-нибудь читал ей вслух по вечерам.

– Ты читал вслух?

– Да. Каждый вечер. Твоей маме это нравилось. В тот вечер она выбрала «Чернильное сердце». Ей всегда очень нравились сказки и приключения, истории, полные блеска и тьмы. Она могла перечислить тебе имена всех рыцарей короля Артура, знала все-все про Беовульфа и Гренделя, про древних богов и не таких уж древних героев. Истории про пиратов она тоже любила, но милее всего были ей такие, в которых был хоть один рыцарь, дракон или фея. И между прочим, она всегда была на стороне дракона. Правда, драконов в «Чернильном сердце» не было, но зато уж в избытке и блеска, и тьмы, а про фей и кобольдов и говорить нечего!.. Кобольдов твоя мама тоже обожала: и брауни, и бука бусов, и фенодиров, и фолетти с их бабочковыми крыльями – она их всех знала. Ну вот, мы выдали тебе стопку книжек с картинками, удобно уселись рядом с тобой на ковре, и я начал читать.

Мегги прислонилась головой к плечу Мо и уставилась на голую стену. На грязной побелке она увидела себя такую, как на старых фотографиях: маленькую, с пухленькими ножками, светловолосую, перебиравшую своими маленькими пальчиками страницы книжек с картинками. Так было всегда, когда Мо что-то рассказывал: Мегги видела картинки, живые картинки.

– Сказка нам понравилась, – продолжал отец. – Она была занимательна, хорошо написана и населена странными существами. Твоей маме нравилось, когда книга увлекала ее в неизвестность, и мир, в который ее звало «Чернильное сердце», пришелся ей по нраву. Порой история становилась очень мрачной, и всякий раз, когда начиналось особенно интересное, твоя мама подносила палец к губам, и я читал тише, даже если мы были уверены в том, что ты была занята своими книжками, чтобы слушать страшную историю, смысл которой тебе все равно было не понять. За окнами давно стемнело, – я помню все, как будто это было вчера, – стояла осень, и из окон дуло. Мы развели огонь в очаге – в «коробке из-под обуви» не было центрального отопления, зато в каждой комнате была печка, – и я начал седьмую главу. Тут все и случилось…

Мо замолчал. Он смотрел куда-то в сторону, будто забывшись, потерявшись в собственных мыслях.

– Что? – прошептала Мегги. – Что случилось, Мо?

Отец посмотрел на нее.

– Они вышли наружу, – сказал он. – Вдруг откуда ни возьмись они оказались здесь, у двери в коридор, как будто зашли с улицы. Когда они повернулись к нам, что-то зашелестело, словно кто-то разворачивал лист бумаги. У меня на губах были их имена: Баста, Сажерук, Каприкорн. Баста держал Сажерука за шкирку, как щенка, когда его трясут, если он чего-то натворил. Каприкорн уже тогда очень любил носить красное, но в то время он был на девять лет моложе и не такой худой, как сейчас. У него был меч, а я его прежде ни разу вблизи не видел. У Басты на поясе тоже висел меч и еще нож, а Сажерук… – Мо покачал головой. – Ну, у него при себе, естественно, не было ничего, кроме куницы с рожками, он ее фокусами на хлеб зарабатывал. Не думаю, чтобы хоть кто-то из них понял, что случилось. Я и сам гораздо позже в этом разобрался. Мой голос заставил их выпасть из сказки, как закладку, забытую кем-то меж страниц. Как им было понять такое?

Баста так грубо отпихнул от себя Сажерука, что тот упал, и хотел уже обнажить свой меч, но в его руках, белых как бумага, силы явно не было. Меч выскользнул у него из рук и упал на ковер. Было такое ощущение, что на клинке запеклась кровь, но возможно, на нем лишь играли отблески огня. Каприкорн стоял и озирался. Казалось, у него голова шла кругом, он пошатывался, как дрессированный медведь, который слишком долго танцевал и крутился в одну сторону. Может быть, это нас и спасло, по крайней мере, так всегда утверждал Сажерук. Если бы Баста и его господин набрались сил, они бы нас, возможно, убили. Но они еще не совсем прибыли в наш мир, и я схватился за меч, который лежал на ковре между моими книгами. Он оказался гораздо тяжелее, чем я себе представлял. Выглядел я с этой штукой, наверное, ужасно смешно – вероятно, взял его наперевес, как пылесос или палку. И все же, когда Каприкорн, пошатываясь, приблизился ко мне, я направил на него клинок, и он остановился. Запинаясь, я попытался объяснить ему, что произошло, хотя и сам этого не понимал, но Каприкорн лишь пялил на меня свои водянистые глаза, а Баста стоял рядом с ним, положив руку на свой ножичек, и, казалось, ждал, что его повелитель прикажет перерезать всем нам глотки.

– А пожиратель спичек? – охрипшим голосом спросила Элинор.

– Он сидел на ковре, как оглушенный, и не произносил ни звука. О нем я даже не думал. Если открыть коробку, в которой две змеи и ящерица, ты ведь сначала позаботишься о змеях, не так ли?

– А моя мама? – едва прошептала Мегги: она не привыкла произносить это слово.

Мо посмотрел на нее.

– Я нигде не мог ее найти! Ты все еще сидела среди своих книжек и огромными глазами смотрела на чужаков, которые стояли в нашем доме, на их тяжелые сапоги и оружие. Я за вас обеих ужасно боялся, но, к моему облегчению, ни Баста, ни Каприкорн не обращали на тебя ни малейшего внимания. «Довольно болтать! – сказал наконец Каприкорн, пока я путался в собственных словах. – Меня не интересует, каким образом я попал в это жалкое место, но сию же секунду верни нас обратно, проклятый колдун, или Баста отрежет твой болтливый язык». Звучало это не очень-то обнадеживающе, да к тому же уже в первых главах я прочитал о них немало и знал, что у Каприкорна слово не расходится с делом. У меня даже голова закружилась, так отчаянно я размышлял над тем, как закончить этот кошмар. Я поднял книгу – возможно, если еще раз прочесть с этого места… Я решил так и сделать. Пока я спотыкался на словах, Каприкорн разглядывал меня, а Баста вынимал из-за пояса нож. И ничего не случилось. Оба так и стояли в моем доме и не делали ни малейших попыток вернуться назад в свою сказку. И вдруг я совершенно ясно понял, что они нас убьют. И я уронил книгу, эту бесталанную книгу, и поднял меч, который перед этим бросил на ковер. Баста попытался меня опередить, но я был быстрее. Мне пришлось взять эту проклятущую штуковину обеими руками – я все еще помню, какой ледяной была рукоять. Не спрашивай, как мне это вообще удалось, но я смог прогнать Басту и Каприкорна в коридор. Я так мощно орудовал мечом, что разбил немало вещей. Ты принялась плакать, и я хотел повернуться к тебе и сказать, что все это только кажется, но не мог – все силы мои уходили на то, чтобы обороняться от ножа Басты и меча Каприкорна. «Ну, вот оно и случилось, – крутилось у меня в голове заезженной пластинкой, – теперь и ты влез в историю, как давно мечтал, и это ужасно». Страх в жизни совсем не такой, как в книгах, Мегги, а играть в героя, да еще наполовину, не так интересно, как мне прежде казалось. Эти двое точно прикончили бы меня, держись они получше на ногах. Каприкорн заорал на меня, от гнева глаза его почти вылезли из орбит. Баста угрожал мне и нанес скверную рану на руке, но вдруг дверь отворилась, и оба скрылись в ночи, шатаясь, словно пьяные. Я с трудом задвинул засов на двери – так тряслись у меня пальцы. Прислонившись к двери, я прислушался к звукам на улице, но не услышал ничего, кроме собственного бешено стучащего сердца. И тут раздался твой плач из гостиной, и я вспомнил, что с ними был и третий. Я похромал обратно, все еще держа меч в руке, и там посреди комнаты стоял Сажерук. Оружия при нем не было – одна куница на плече, и он, побледнев, отшатнулся, когда я пошел на него. Наверное, я выглядел кошмарно: кровь текла по руке, и я дрожал всем телом, не могу сказать, от страха или от гнева. «Пожалуйста! – прошептал он. – Не убивай меня! Я не с ними. Я просто фигляр, безобидный огнеглотатель. Я могу тебе это доказать». И я ответил: «Да-да, ладно. Я знаю, ты Сажерук». И он благоговейно склонился передо мной, всеведущим чародеем, который знал о нем все, который вытряхнул его из его мира, как стряхивают с ветки яблоко. Куница сползла по его рукаву на пол, вскочила на ковер и побежала к тебе. Ты перестала плакать и протянула к ней ручку. «Осторожно, она кусается!» – сказал Сажерук и отогнал ее от тебя. Я не обращал на это внимания и вдруг почувствовал, как тихо стало в комнате. Тихо и пусто. Я увидел книгу, лежавшую на ковре и раскрытую на том месте, на котором я ее уронил, и подушку, на которой сидела твоя мама. Но ее самой нигде не было. Куда же она подевалась? Я звал ее, повторяя ее имя вновь и вновь, обежал все комнаты, но она исчезла.

Элинор глядела на него в упор.

– О чем ты тут говоришь, во имя всего святого? – упрекнула она его. – Она же, как ты мне рассказывал, уехала в какое-то дурацкое путешествие искать приключений и не вернулась!

Мо прислонился головой к стене.

– Ну, что-то я должен был придумать, Элинор! – сказал он. – Вряд ли я мог тогда рассказать тебе правду, не находишь?

Мегги погладила Мо руку в том месте, где под рубашкой прятался след от длинной бледной царапины.

– Ты же мне всегда рассказывал, что порезал руку, перелезая через разбитое окно.

– Совершенно верно. Правда была бы чересчур безумна. Не так ли?

Мегги кивнула. Он был прав, она посчитала бы все это еще одной его сказкой.

– И она не вернулась? – прошептала Мегги, хотя знала ответ.

– Нет, – ответил Мо. – Баста, Каприкорн и Сажерук вышли из книги, а она вошла в нее вместе с двумя нашими кошками, по своему обыкновению сидевшими у нее на руках, пока я читал. Возможно, за Гвина тоже кто-то исчез, паук, например, или муха, или одна из тех птичек, что летали возле нашего дома…

Мо замолчал. Порой, придумав особенно удачную небылицу, в которую Мегги оказывалось легко поверить, он вдруг улыбался и говорил: «Попалась, Мегги». Как тогда, на седьмой ее день рождения, когда он рассказал ей, что нашел в крокусах на лужайке двух фей. Но сейчас улыбки не было.

– Безуспешно поискав твою маму по всему дому, – продолжил он, – я вернулся в гостиную, но Сажерука уже и след простыл вместе с его рогатым другом. Мне остался только меч, такой настоящий на ощупь, что я решил больше не сомневаться в своем рассудке. Я отнес тебя в кроватку и, кажется, сказал, что мама уже легла спать, а потом опять принялся читать «Чернильное сердце». Я прочел эту проклятую книжку целиком, я читал ее, пока не охрип, а за окном забрезжил рассвет и взошло солнце, но все, что оттуда появилось, – это летучая мышь да шелковое покрывальце, которым я позже обил твой сундучок для книг. И еще много дней и ночей напролет я пытался сделать то же самое, пока глаза не начинало жечь, а буквы не принимались пьяно плясать по страницам. Я не ел и не спал, придумывая для тебя все новые и новые истории о том, где сейчас твоя мама, и зорко следил за тем, чтобы ты никогда не находилась в той комнате, где я читал, потому что боялся, что и ты можешь исчезнуть. О себе я почему-то не думал: у меня было странное чувство, что сам чтец наверняка не исчезнет среди страниц книги, которую читает. Правда ли это, не знаю до сих пор. – Мо отогнал комара. – Я читал вслух, пока не устал от своего голоса и не мог его больше слышать, – продолжал он свой рассказ. – Но мама твоя не возвращалась, Мегги. Зато на пятый день появился в моей гостиной странный человечек, прозрачный, будто из стекла, и исчез почтальон, как раз опускавший пару писем в ящик (я нашел его велосипед во дворе перед домом). С тех пор я уверился, что ни стены, ни запертые двери не могут быть надежной защитой от исчезновения – для тебя или для кого угодно еще. И решил никогда больше не читать вслух ни одну книгу, ни «Чернильное сердце», ни что-нибудь еще.

– А что стало со стеклянным человечком? – спросила Мегги.

Мо вздохнул.

– Он разлетелся на осколки два дня спустя, когда мимо нашего окна проезжал большой грузовик. Сменить мир не просто – мало кто выживает. Мы с тобой знаем, какое это порой счастье – прокрасться в книгу и пожить в ней немножечко, только вот выскользнуть из сказки и вдруг оказаться в нашем мире – это большого счастья никому не приносит. Сажеруку это надорвало сердце.

– А оно у него есть? – с горечью спросила Элинор.

– Ему жилось бы гораздо легче, если б не было, – ответил Мо. – Прошло больше недели, и он оказался перед моей дверью. Было это, разумеется, ночью, в его любимое время суток. Я собирал чемодан – решил, что будет лучше уехать, не хотелось мне еще хоть раз гнать мечом Басту и Каприкорна. Сажерук подтвердил мои опасения. Было уже за полночь, когда он появился, но спать я все равно не мог. – Мо погладил Мегги по голове. – Ты тогда тоже плохо спала. И снились тебе кошмары, как я ни пытался прогнать твои сны своими сказками. Я укладывал инструменты в мастерской, когда в дверь тихо постучали. Сажерук вынырнул из тьмы почти так же внезапно, как и четыре дня тому назад, когда оказался ночью у нашего дома. Неужели прошло только четыре дня? В прошлый раз вид у него был как у тощего уличного кота, и похоже, он давно голодал. «Верни меня обратно! – умолял он. – Пожалуйста! Этот мир меня убивает. Он чересчур суетлив, тесен и оглушителен. Я умру – не от тоски, так от голода. Ведь мне нечем заработать. Я здесь ничего не знаю. Я как рыба без воды». Он просто не хотел верить в то, что я не могу этого сделать. Он хотел видеть книгу, хотел попробовать сам, хотя еле-еле умел читать, но я, естественно, не мог ее дать ему. Тогда я расстался бы с последним, что оставалось у меня от твоей мамы. По счастью, книгу я хорошо спрятал. Сажеруку я разрешил переночевать на диване и, когда спустился утром вниз, увидел, что он обшаривал полки. Еще два года он то и дело появлялся, преследуя нас, куда бы мы ни переехали, пока мне это окончательно не надоело, и однажды ночью я просто сбежал с тобой куда глаза глядят. После этого я его больше не видел. И вот четыре дня назад…

Мегги посмотрела на него.

– А тебе его все еще жалко, – сказала она.

Мо молчал.

– Иногда, – сказал он наконец.

Элинор презрительно фыркнула.

– А ты еще ненормальнее, чем я думала, – сказала она. – Этот мерзавец виновен в том, что мы сидим в этой дыре, нам, может, из-за него глотки перережут, – а тебе его жалко?!

Мо пожал плечами и посмотрел на потолок – там вокруг лампочки летали ночные бабочки.

– Каприкорн наверняка пообещал ему, что вернет его обратно, – сказал Мо. – Он не как я – он сразу понял, что за такое обещание Сажерук сделает все. Вернуться в свою сказку – это единственное, чего он хочет, и даже не спрашивает, хорошо ли для него все кончится!

– Ну, в настоящей жизни ведь тоже так, – заключила Элинор с трагическим видом. – Тоже не знаешь, хорошо ли все кончится. В нашем случае все говорит пока о плохом конце.

Мегги сидела, обхватив руками колени, прислонив лицо к коленке, и сверлила взглядом грязно-белые стены. Она ясно видела перед собой букву «К», ту самую букву, на которой сидела рогатая куница, и ей казалось, что из-за огромной буквы выглядывает ее мама, которую она знала лишь по выцветшей фотографии под подушкой Мо. Значит, она не сбежала. Как же ей живется в том совершенно ином мире? Помнит ли она еще о своей дочке? Или Мегги и Мо стали для нее не более чем блеклой картинкой? Тосковала ли она по собственному миру, как Сажерук?

А тосковал ли Каприкорн? Может, он тоже хотел, чтобы Мо вчитал его обратно? А что будет, когда он поймет, что Мо не знает, как это сделать? Мегги поежилась.

– У Каприкорна есть еще один чтец, – сказал Мо, как бы прочитав ее мысли. – Баста рассказывал мне про него, возможно, чтобы уверить меня, что не такой уж я и незаменимый. Вроде бы он уже вычитал для Каприкорна много полезных помощников.

– Даже так? А что ж тогда ему от тебя надо? – Элинор поднялась и с кряхтеньем потерла себе отсиженное место. – Я теперь вообще ничего не понимаю. Надеюсь только, что все это не более чем дурной сон, после которого обычно просыпаешься с затекшей шеей и гадким привкусом во рту.

Мегги сильно сомневалась в том, что Элинор и в самом деле лелеет такую мечту. Слишком настоящей была мокрая солома, да и холодная стена за ее спиной. Как она жалела, что так и не прочла ни строчки из «Чернильного сердца»! Ведь она ничего не знала о сказке, в которой исчезла ее мама. Она знала лишь сказки Мо, все те истории, которые он рассказывал ей, пока они жили вдвоем, за те долгие годы, когда он придумывал все новые причины, по которым мама не могла вернуться домой, когда говорил ей о приключениях, которые маме доводилось пережить в далеких странах, об ужасных врагах, все время мешавших ей вернуться, и о сундуке, который она заполняла только для Мегги, находя в каждой волшебной стране что-то новое и совершенно чудесное.

– Мо, а как ты думаешь, ей нравится в этой сказке? – спросила она.

Мо долго думал над ответом.

– Ну, феи ей наверняка нравятся, – сказал он наконец, – хотя они и капризули, а кобольдов она уж точно будет кормить молоком, я ее знаю. Да, думаю, все это ей понравится…

– А… что ей не понравится? – Мегги озабоченно посмотрела на него.

– Все плохое, – ответил Мо помедлив. – В этой книге происходит много скверного, а она так и не узнала, что все там заканчивается более-менее благополучно, ведь я не успел дочитать…

– Но откуда ты знаешь, что сказка вообще не изменилась? – спросила Элинор. – Ведь в конце концов, ты вычитал из нее Каприкорна и его дружка с ножом. Теперь они нам жить мешают.

– Да, – сказал Мо, – но в книге они, возможно, все еще живут! Я много раз перечитывал ее с тех пор, как они ее покинули. В сказке говорится о Сажеруке, Басте и Каприкорне. Разве это не означает, что все осталось как было? Что Каприкорн все еще там, а здесь мы сражаемся лишь с его тенью?

– Для тени он что-то чересчур ужасный, – сказала Элинор.

– Да, верно, – согласился Мо вздыхая. – Может, там все и изменилось и за напечатанной на бумаге историей скрывается другая, которая тоже меняется, как и наш мир? А буквы лишь приоткрывают нам маленький кусочек тайны, как если бы мы заглянули в замочную скважину.

Элинор вздохнула, простонав.

– О небо! – сказала она. – Мортимер, прекрати! У меня аж голова разболелась.

– Поверь, моя тоже раскалывалась, когда я начал обо этом размышлять, – ответил Мо.

И они надолго замолчали, пойманные каждый своими мыслями.

Молчание прервала Элинор, но выглядело это так, будто она говорила сама с собой.

– Боже мой, – бормотала она, снимая туфли с усталых ног, – как подумаю, сколько раз я мечтала о том, чтобы прокрасться в одну из своих любимых книг. А ведь оказывается, самое лучшее в книгах то, что их всегда можно закрыть, когда хочешь.

Она пошевелила пальцами и принялась расхаживать взад-вперед. Мегги подавила смешок – слишком комично выглядела Элинор, бродившая от стены к двери на затекших ногах, будто заводная игрушка.

– Элинор, ты меня с ума сведешь! Сядь сейчас же! – сказал Мо.

– А вот и не сяду! – огрызнулась она. – Потому что сидя я сама с ума сойду.

Мо сморщил нос и обнял Мегги.

– Ладно, дадим ей побегать! – прошептал он. – Километров десять намотает, да и свалится. Но тебе надо бы поспать. Я уступлю тебе свою постель. Там не так плохо, как кажется. А если закрыть глаза, то можно представить себя поросенком Вильбуром, который уютненько устроился в своем сарае…

– …Или Нильсом, который спит в траве с дикими гусями.

Мегги невольно зевнула. Как часто они с Мо играли в эту игру: «А какую книжку ты вспомнишь, а какую мы забыли? Ах да, вот эту! А о той я уже давно не вспоминал…» Она устало потянулась на колючей соломе.

Мо стянул с себя свитер и укрыл ее.

– Одеяло тебе все равно нужно, – сказал он, – гусь ты или поросенок.

– Но ты же замерзнешь!

– Глупости.

– А где тогда спать тебе и Элинор? – зевая, спросила Мегги.

Только теперь она заметила, насколько устала.

Элинор все бродила от стены к стене.

– Какой еще сон?! – воскликнула она. – Караулить будем. По очереди, естественно.

– Хорошо, – пробормотала Мегги и уткнулась носом в свитер Мо.

«Он вернулся, – подумала она, пока сон тяжелил ее веки. – А все остальное не важно. Мне бы только прочитать эту книжку!» Но «Чернильное сердце» было у Каприкорна, а о нем она сейчас думать не хотела, иначе ей уже никогда не уснуть. Никогда…

Она не знала, сколько спала. Ее разбудили то ли собственные замерзшие пятки, то ли колючая солома под головой. На ее часах было четыре. В комнате без окон невозможно узнать – наступило утро или уже вечер, но Мегги как-то не верилось, что прошла целая ночь. Мо и Элинор тихо беседовали под дверью. Оба выглядели усталыми и озабоченными.

– Да, они все еще считают меня чародеем, – говорил Мо. – Дали мне это смешное прозвище – Волшебный Язык. И Каприкорн твердо верит в то, что я могу все это повторить в любой момент и с любой книжкой.

– А ты правда можешь? – спросила Элинор. – Ты ведь еще не все рассказал, правда?

Мо не отвечал очень долго.

– Нет, – произнес он наконец, – потому что я не хочу, чтобы Мегги тоже начала считать меня чародеем.

– Так, значит, не раз бывало, что ты что-то… вычитывал?

Мо кивнул.

– Я всегда очень любил читать вслух, с самого детства, и вот однажды, когда я читал приятелю «Тома Сойера», на ковре вдруг появилась дохлая кошка, жесткая, как доска. И в то же время исчез один из моих плюшевых зверей – я обнаружил это позже. Мне кажется, у нас обоих тогда чуть сердце не остановилось, а потом мы поклялись и скрепили клятву кровью, как Том и Гек, что никогда в жизни никому не расскажем про кошку. Позже я, конечно, пытался повторить подобное уже тайно, без свидетелей, но ничего не происходило. И казалось, для этого вообще не было никаких правил, однако вычитать что-нибудь я мог лишь из тех сказок, которые мне нравились. Конечно же я хранил все, что вычитывал, кроме, пожалуй, тошнильного огурца, которым одарила меня книжка про доброго великана, он был слишком вонючий. Когда Мегги была еще совсем маленькая, иногда что-то находилось в ее книжках с картинками – то перышко, то крохотная туфелька… Мы складывали все это в ее сундучок с книгами, но не говорили ей, откуда эти вещи. Кто знает, может, она больше не открыла бы ни одну книгу – вдруг оттуда выползет огромный морской змей с больным зубом или еще что-нибудь столь же ужасное! Но никогда, слышишь, Элинор, никогда до той самой ночи ни из одной книги не выходило ничего живого. – Мо разглядывал свои ладони, как будто видел на них все те предметы, которые его голос выманил из книг. – Ну почему не вышел кто-то хороший, если уж так было суждено, кто-нибудь вроде… слоненка Бабара? Мегги пришла бы в восторг…

«О да, я бы точно пищала от восторга», – подумала Мегги. Она помнила и крохотную туфельку, и перышко – оно было изумрудно-зеленое, как перышки попугая доктора Дулиттла.

– Ну да, говорю же тебе – все могло быть еще хуже. – Это было совершенно в духе Элинор. Как будто мало им того, что их заперли вдали от мира в полуразрушенном доме и что вокруг них так и шныряют люди в черном с лицами хищных птиц и ножами на ремнях. Но Элинор владела искусством представлять все в более мрачном свете. – А что, если вдруг у тебя дома появился бы Джон Сильвер и прикончил бы тебя своим деревянным костылем? – шептала она. – Нет уж, я, пожалуй, предпочла бы этого Каприкорна. Знаешь что? Как доберемся до дома, я имею в виду, до моего дома, я дам тебе какую-нибудь хорошую книжку – «Винни-Пуха», например, или «Там, где живут чудовища». Я уступлю тебе самое удобное кресло, сварю кофе, а потом ты почитаешь вслух. Ладно?

Мо тихо рассмеялся, и его лицо на мгновение утратило озабоченность.

– Нет, Элинор, не почитаю. Хотя и звучит очень заманчиво. Я поклялся никогда больше не читать вслух. Поди узнай, кто может исчезнуть в следующий раз. Может, даже в «Винни-Пухе» есть злодей, которого мы упустили из виду? А вдруг я вообще вычитаю самого Винни-Пуха? И что ему здесь делать, совсем одному, без всех-всех-всех, без Рощи и Пуховой Опушки? Сердце глупого мишки просто разобьется, как разбилось сердце Сажерука.

– Ах ты боже мой! – нетерпеливо отмахнулась от него Элинор. – Сколько раз тебе повторять: нет у этого мерзавца сердца. Ну да ладно. Перейдем к следующему вопросу, ответ на который меня очень интересует. – Элинор стала говорить тише, и Мегги пришлось напрячь слух. – А кем был этот Каприкорн в своей сказке? Ну, был он злодеем, но, может быть, можно узнать о нем что-нибудь еще?

Мегги тоже хотелось узнать побольше о Каприкорне, но Мо вдруг стал неразговорчив.

– Чем меньше вы о нем знаете – тем лучше, – сказал он, а потом и вовсе замолчал.

Элинор еще некоторое время упорствовала, но Мо уклонялся от всех ее расспросов. Казалось, у него нет ни малейшего желания говорить о Каприкорне. Мегги поняла, что мысленно он был где-то далеко. И наконец Элинор задремала, свернувшись калачиком на холодном полу, а Мо так и сидел, прислонившись спиной к стене.

Он приснился Мегги, когда и она заснула. Во сне его лицо взошло над ней, как темная луна, и из него высыпались разные существа – толстые и тонкие, большие и маленькие, они прыгали, скакали, и их становилось все больше. А на самом носу луны маленьким пятнышком, словно тень, танцевала фигурка женщины – и вдруг луна стала улыбаться.