Текст книги "Чернильное сердце"

Предатель

Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь пожирает вещи, как они чернеют и меняются. <…> И больше всего ему хочется сделать сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве, – сунуть в огонь прутик с леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на крыльце и на лужайке перед домом; они взлетают в огненном вихре, и черный от копоти ветер уносит их прочь.

Р. Брэдбери. 451° по Фаренгейту[5]5
  Перевод Т. Шинкарь.


[Закрыть]

Незадолго до рассвета лампочка, своим скудным светом помогавшая им скоротать ночь, начала мерцать. Мо и Элинор спали у двери, а Мегги лежала в темноте с открытыми глазами и чувствовала, как из холодных стен выползает страх. Она слушала дыхание Элинор и своего отца и не мечтала больше ни о чем, кроме огарка свечи, да еще о книге, чтобы прогнать страх. Страх, казалось, был везде, злобный, бестелесный, он только и ждал, когда погаснет лампочка, и теперь в темноте подбирался к ней, чтобы заключить в свои ледяные объятия. Мегги села, тяжело дыша, и на четвереньках поползла к Мо. Она прижалась к нему, как делала, когда была маленькой, и стала ждать, когда наконец свет проникнет из-под двери.

На рассвете пришли и двое от Каприкорна. Мо устало поднимался с пола, а Элинор, бранясь, растирала больную спину, когда послышались шаги.

Басты с ними не было. Один, огромный как шкаф, выглядел так, будто какой-то великан наступил ему на нос и сплюснул все лицо. Второй, маленький и тощий, с козлиной бородкой и безвольным подбородком, все поигрывал своей винтовкой и смотрел так злобно, словно мечтал пристрелить всю эту троицу на месте.

– Ну, пошли! Пошевеливайтесь! – накинулся он на пленников, пока они, щурясь и спотыкаясь, выходили навстречу свету дня.

Мегги попыталась вспомнить, слышала ли она этот голос в библиотеке Элинор, но у Каприкорна было много людей.

Утро было теплое и красивое. Небо синей чашей висело над деревней Каприкорна, и на нем не было ни облачка. В кусте одичавшей розы два чижа щебетали так самозабвенно, будто на свете не было ничего опаснее голодных кошек. Мо и Мегги вышли на улицу. Кокерель стал грубо выталкивать Элинор, потому что она искала туфли дольше, чем он был настроен ждать. Она отбросила его руки и излила на него поток отборной брани, но надсмотрщиков это лишь развеселило, и тогда Элинор поджала губы и в дальнейшем ограничивалась лишь враждебными взглядами.

Люди Каприкорна торопились. Они вели своих пленников той же дорогой, которой вчера их привел Баста. Плосконос шел впереди, Кокерель – сзади, выставив винтовку. Он приволакивал ногу, но все время понукал их, словно желая доказать, что он ходит быстрее всех.

Даже днем деревня Каприкорна выглядела странно заброшенной, и не только из-за опустевших домов, которые при свете смотрелись еще печальнее, – на ее улочках не было почти ни души, кроме одного-двух из чернокурточников Каприкорна, как про себя окрестила их Мегги, или тощих мальчишек, собачонками бегавших за ними. Дважды Мегги на глаза попадалась торопливо идущая женщина. Не было здесь и детей, ни играющих, ни бегущих вслед за матерью, – одни лишь кошки, черные, белые, ржаво-рыжие, пятнистые, полосатые, лежавшие на теплых завалинках у стен, на порогах домов и карнизах крыш. В деревне Каприкорна царила тишина, и все, что там происходило, было тайной. Не скрывались лишь люди с винтовками. Они лениво прохаживались перед воротами и вокруг домов, шептались и любовно опирались о свои винтовки. Цветов, которые Мегги видела перед домами в деревеньках вдоль побережья, тут тоже не было. Здесь были лишь дома с провалившимися крышами да цветущие кусты, пробивавшиеся сквозь пустые оконные проемы и распространявшие такой удушливый аромат, что у Мегги закружилась голова.

Когда они вышли на площадь перед церковью, Мегги подумала, что эти двое сейчас опять отведут их в дом Каприкорна, но дом остался слева, а они пошли дальше, прямо к церкви. Церковная колокольня выглядела так, словно ветер и дождь долго объедали ее стены. Под остроконечной крышей висел проржавевший колокол, а чуть ниже, примерно в метре от него, росло чахлое деревце, цепко державшееся за камни песочного цвета.

На портале церкви были нарисованы узкие красные глаза, а с обеих сторон от входа стояли уродливые каменные черти высотой с человека, скалившие зубы, как злые собаки.

– Добро пожаловать в Дом Дьявола! – сказал Кокерель, насмешливо кланяясь и отворяя тяжелые двери.

– Ты это брось, Кокерель! – набросился на него Плосконос и трижды плюнул себе под ноги на пыльные камни мостовой. – Накличешь еще несчастье.

Тот лишь расхохотался и пощекотал брюхо одному из каменных чертей.

– Перестань, Плосконос! Ты почти такой же простофиля, как Баста. Еще немножко, и тоже повесишь себе на шею вонючую лапу от кролика.

– Я просто из осторожности, – пробормотал Плосконос. – Всякое рассказывают.

– Ну да, а кто эти россказни придумал? Мы сами, балда!

– Кое-что и раньше было.

– Что бы ни случилось, – прошептал Мо, пока эти двое ругались, – предоставьте переговоры мне. Острый язык здесь может только навредить, уж вы мне поверьте. Баста любит пускать в дело свой нож.

– У нас тут не только Баста с ножом ходит, Волшебный Язык! – сказал Кокерель, вталкивая Мо в церковь.

Мегги быстро побежала за ним.

В церкви было прохладно и сумрачно. Свет проникал в нее лишь через окна высоко наверху, разрисовывая стены и колонны бледными пятнами. Когда-то давно они, наверное, тоже были серыми, как каменные плиты пола, но теперь во всей церкви Каприкорна был лишь один цвет. Стены, колонны, даже потолок – все было красное, карминное, как сырое мясо или запекшаяся кровь, и Мегги показалось, что она вошла в утробу какого-то гигантского чудовища.

В углу перед входом стояла скульптура ангела, одно крыло у которой было отломано, а на другом висела чья-то черная куртка. На голове ангела были рожки, как у чертика, – такие ребятишки надевают на карнавал, – а над ними парил нимб. Возможно, раньше ангел стоял на каменном постаменте перед первой колонной, но ему пришлось уступить место другой статуе, изможденное лицо которой скучающе взирало на Мегги. Творец ее в своем ремесле мало что понимал, и лицо изваяния было намалевано как у пластмассовой куклы – странные алые губы и синие глаза, не вызывавшие ни капли того ужаса, который вселяли бесцветные глаза Каприкорна. Но зато статуя была как минимум в два раза больше оригинала, и каждому проходившему мимо нее приходилось задирать голову, чтобы взглянуть в ее бледное лицо.

– А разве так можно, Мо? – тихонько спросила Мегги. – Поставить памятник самому себе в церкви?

– О, это очень древний обычай! – шепнула ей Элинор. – Статуи, что стоят в церквах, редко изображают святых. Большинству святых, кстати, скульпторы всегда были не по карману. В соборе Святого…

Кокерель так грубо толкнул ее в спину, что она запнулась и чуть не упала ничком.

– Проходите! – рявкнул он. – И в следующий раз чтоб кланялись, когда мимо идете, ясно?

– Кланяться? – Элинор хотела остановиться, но Мо быстро потянул ее за собой. – Нельзя же всерьез воспринимать эту комедию льстецов! – бранилась Элинор.

– Если ты сию минуту не умолкнешь, – прошептал ей Мо, – то очень быстро почувствуешь на себе, насколько здесь все серьезно, ясно?

Элинор посмотрела на ссадину, пересекавшую его лоб, и замолчала.

В церкви Каприкорна не было скамеек, знакомых Мегги по другим церквам, стояли лишь два длинных деревянных стола со скамьями по обе стороны от центрального прохода. На столах были разбросаны грязные тарелки, чашки в кофейных разводах, деревянные доски с остатками сыра, ножи, колбаски, пустые хлебницы. Несколько женщин в это время занимались уборкой и едва взглянули на проходивших мимо Кокереля и Плосконоса с пленниками. Они показались Мегги похожими на тех птиц, что втягивают голову в плечи, чтобы им ее не отрубили.

В церкви Каприкорна не было и алтаря. Вместо него в конце лестницы, ранее ведшей к алтарю, стояло одинокое кресло – массивное, с красной обивкой и богатой резьбой на ножках и подлокотниках. К нему вели четыре пологие ступеньки – Мегги не знала, зачем сосчитала их, – покрытые черным ковром, и на самой верхней ступени, в двух шагах от кресла, сидел Сажерук, как всегда, встрепанный, а по его руке карабкался Гвин, на которого он, погруженный в свои мысли, не обращал внимания.

Когда Мегги, Мо и Элинор прошли по центральному проходу, он поднял голову. Гвин влез к нему на плечо и оскалил свои маленькие клыки, острые, словно битое стекло, как будто заметил, с каким омерзением Мегги взглянула на его хозяина. Теперь она знала, почему у куницы росли рожки, а его близнец сидел на той книжной страничке. Теперь она знала все: и почему Сажерук считал этот мир чересчур стремительным и оглушающим, и почему он ничего не понимал в машинах, и почему он часто смотрел так, будто где-то витал. Но в ней не было к нему той жалости, которую испытывал Мо. Его покрытое шрамами лицо было лишь напоминанием о том, как он обманул ее, увлек за собой, как Крысолов из сказки. Он поиграл с ней, как играл с огнем или со своими разноцветными шарами: пойдем, Мегги, сюда, Мегги, поверь мне, Мегги. Больше всего ей хотелось пробежать по ступенькам и ударить его по лицу, по этим лживым его губам.

Сажерук, казалось, прочел ее мысли и отвел глаза, чтобы не встречаться взглядом ни с ней, ни с ее отцом, ни с Элинор. Он полез в карман, достал коробок и с отсутствующим видом зажег спичку. Глубокомысленно глядя на пламя, он стал водить над ним пальцем до тех пор, пока не закоптил его.

Мегги отвела глаза. Она не хотела его видеть, вообще хотела забыть, что он есть. Слева от нее, около лестницы, стояли две ржаво-коричневые бочки, а в них были сложены свеженарубленные дрова, одно полено на другом. Мегги спросила себя, для чего они могут предназначаться, но тут вновь по церкви разнеслись гулкие шаги. Баста шел по центральному проходу, неся канистру с бензином. Кокерель и Плосконос неохотно потеснились, когда он проходил мимо них.

– А-а, Сажерук опять играет со своим лучшим другом? – спросил он, поднимаясь по ступенькам.

Сажерук опустил спичку и выпрямился.

– Вот, – сказал Баста и поставил перед ним канистру с бензином. – Еще поиграй. Разложи нам огонь, ты ведь это страшно любишь делать.

Сажерук выбросил догоревшую спичку и зажег новую.

– А ты? – спросил он негромко, поднося зажженную спичку к лицу Басты. – Ты ведь его боишься, не правда ли?

Баста выбил спичку из его руки.

– О, не надо было этого делать! – сказал Сажерук. – Это приносит несчастье. Ты же знаешь, как обидчив огонь.

На мгновение Мегги показалось, что Баста сейчас ударит его. Но казалось, что-то хранило Сажерука. Может быть, и правда огонь.

– Твое счастье, что я только что почистил свой нож! – прошипел Баста. – Но еще одна такая шутка – и я добавлю парочку новых узоров на твою отвратную морду, а из твоей куницы прикажу сделать воротник.

Гвин угрожающе цокнул и прижался к шее хозяина. Сажерук подобрал сгоревшие спички и сунул их в коробок.

– Да, это тебе точно понравилось бы, – сказал он, не глядя на Басту. – А зачем мне нужно разложить огонь?

– Зачем? Делай, что велено! А мы уж позаботимся о том, чтобы его прокормить. Но устрой так, чтобы он был велик и прожорлив, не то что те ручные огоньки, с которыми ты так любишь играть.

Сажерук взял канистру и медленно пошел вниз по ступенькам. Он остановился у ржавых бочек, когда двери в церковь раскрылись во второй раз.

Мегги обернулась на скрип тяжелых деревянных дверей и увидела, как между красными колоннами появился Каприкорн. По пути он мельком взглянул на свое изображение и быстро пошел по проходу. На нем был красный костюм, такой же красный, как стены церкви, и лишь рубашка да перо, торчавшее в петлице, были черные. За ним следовало полдюжины его людей – как грачи за попугаем. Их шаги гулко раздавались под сводами храма.

Мегги схватила Мо за руку.

– Ах, наши гости уже здесь, – сказал Каприкорн, остановившись. – Хорошо ли почивал, Волшебный Язык? – У него были странные, мягко очерченные, почти женские губы и такие же блеклые, как все его лицо. Во время разговора он то и дело проводил по ним мизинцем, как будто пытаясь потуже стянуть их. – Ну, разве не мило с моей стороны позволить привести тебе твою малышку уже вчера вечером? Сначала я хотел передать ее тебе сегодня, сюрпризом, но потом сказал себе: Каприкорн, в конце концов, ты кое-что должен девочке, она ведь совершенно добровольно принесла тебе то, что ты давно ищешь.

В руке он держал «Чернильное сердце». Мегги увидела, как остановился на книге взгляд Мо. Каприкорн был высок, но Мо был на несколько сантиметров выше. Каприкорн насторожился и выпрямился во весь рост, как будто от этого их разница в росте могла пропасть.

– Позволь Элинор и моей дочери поехать домой, – сказал Мо. – Дай им уехать, и я прочту тебе все, что захочешь, но сначала дай им возможность уйти.

О чем он говорил? Мегги посмотрела на него невидящим взглядом.

– Нет! – сказала она. – Нет, Мо, я не хочу уходить!

Но на нее никто не обращал внимания.

– Дать им уйти? – Каприкорн повернулся к своим подручным: – Вы слышали? Почему я должен сделать такую грандиозную глупость – сейчас, когда она уже тут? – Все захохотали, а Каприкорн повернулся к Мо. – Ты знаешь не хуже меня, что прямо сейчас начнешь делать все, что я велю, – сказал он. – Теперь, когда она здесь, ты не станешь больше упрямиться и лишать нас демонстрации своего искусства.

Мо так крепко сжал руку Мегги, что ей стало больно.

– Что же касается этой книги, – Каприкорн смотрел на «Чернильное сердце» с таким отвращением, как будто книга укусила его за бледные пальцы, – этой дурацкой книги, то могу тебя заверить в том, что не имею ни малейшего намерения снова увлечься ее россказнями. Все эти ненужные создания, эти феи-порхалки с их чирикающими голосишками, все там ползало и шевелилось, воняло шкурами и дерьмом. По ярмарке было не пройти, чтоб не наткнуться на кобольдов каких-нибудь кривоногих, а во время охоты великаны своими здоровенными ножищами всю дичь распугивали. Шепчущиеся деревья, лепечущие пруды… Там было хоть что-нибудь неболтливое? А эти бесконечные слякотные дороги из города в город, если такое вообще можно назвать городом… Благородная свора князей в замках, вонючие бедные простолюдины – у них и взять-то было нечего, бродяги да нищие, с которых просто сыпались насекомые, – до чего ж они мне все осточертели!

Каприкорн сделал знак, и один из его людей принес большую картонную коробку. По тому, как он ее нес, чувствовалось, что коробка очень тяжелая. Облегченно вздохнув, он поставил ее на серые плиты пола перед Каприкорном. Каприкорн протянул Кокерелю книгу, которую так долго скрывал от него Мо, и раскрыл коробку, набитую книгами.

– Потребовалось много усилий, чтобы найти их, – пояснил Каприкорн, вынимая из коробки две книги. – Выглядят они все по-разному, только содержание одно и то же. А то, что сказочку эту переписали на разные языки, осложнило поиски, – многоязычие ужасно неудобная особенность этого мира. Это в нашем мире было проще. Правда, Сажерук?

Сажерук не ответил. Он лишь стоял с канистрой бензина в руках и сверлил взглядом коробку. Каприкорн неторопливо приблизился к нему и швырнул обе книги в одну из бочек.

– Да что же вы делаете? – Сажерук кинулся за книгами, но Баста оттолкнул его.

– Пусть лежат, где лежали, – сказал он.

Сажерук отступил и спрятал канистру за спиной, но Баста вырвал ее у него из рук.

– Похоже, наш огнеглотатель сегодня уступит разведение огня кому-то другому, – съехидничал он.

Сажерук с ненавистью посмотрел на него. С застывшим лицом он наблюдал, как люди Каприкорна швыряли в бочки все новые и новые книги. Наконец на свежих дровах оказалось несколько десятков экземпляров «Чернильного сердца» – страницы их были помяты, а обложки вывернуты, как сломанные крылья.

– Знаешь, Сажерук, что в нашем старом мире меня доводило до исступления? – спросил Каприкорн, беря из рук Басты канистру. – Разведение огня. До чего же муторно это было. Не тебе, конечно, – ты же с ним даже разговаривать мог – может, кто-то из этих хрюкающих кобольдов тебя научил этому, – но для нашего брата это дело было нудное. То дрова были мокрые, то ветер задувал в камин. Я знаю, тебя рвет на части тоска по старым добрым временам, ты скучаешь по этим своим чирикающим-порхающим приятелям, но мне по ним слезы лить нечего. Здешний мир устроен несравненно лучше того, с которым нам долгие годы приходилось мириться.

Сажерук, казалось, не слышал ни слова. Он не отрываясь смотрел на бензин, удушливо разливавшийся по книгам. Их страницы впитывали его так жадно, будто радовались своей предстоящей кончине.

– Откуда их столько? – бормотал он. – Ты же мне всегда твердил, что есть лишь один экземпляр у Волшебного Языка.

– Да-да, я тебе много чего понарассказывал. – Каприкорн сунул руку в карман брюк. – Ты такой простачок, Сажерук. Тебе так и хочется рассказать небылицу. Твоя наивность не раз меня восхищала, тем более что сам ты при случае лжешь вдохновенно и талантливо. Но ты слишком легко веришь тому, во что хочешь поверить, вот в чем дело. Что ж, сейчас ты и правда можешь мне поверить. Вот это, – он показал пальцем на облитую бензином стопку книг, – все оставшиеся экземпляры нашей чернильно-черной родины. Басте со товарищи потребовались годы, чтобы разыскать их в запущенных публичных библиотеках и букинистических магазинах.

Сажерук впился глазами в книги – так умирающий от жажды смотрит на последний стакан воды.

– Но ты ведь не посмеешь сжечь их! – сбивчиво заговорил он. – Ты же обещал, что отправишь меня обратно, если я достану тебе книгу Волшебного Языка. За это я и рассказал тебе, где он прячется, за это я привел тебе его дочь…

Каприкорн лишь пожал плечами и взял из рук Кокереля книгу в серебристо-зеленой обложке, которую с такой готовностью принесли ему Мегги и Элинор и из-за которой сюда притащили Мо и всех их предал Сажерук.

– Да я бы тебе и луну с неба наобещал, если бы мне от этого была польза, – сказал Каприкорн, со скучающей миной бросив «Чернильное сердце» на стопку ее товарищей по несчастью. – Я так люблю давать обещания, особенно такие, которые не собираюсь выполнять.

Он вынул из кармана брюк зажигалку. Сажерук хотел броситься на него, но Каприкорн дал знак Плосконосу.

Плосконос был такой высокий и толстый, что рядом с ним Сажерук выглядел почти ребенком, и он схватил бедолагу, как нашкодившего малыша. Гвин с взъерошенной шерстью соскочил с плеча Сажерука, один из подручных Каприкорна попытался пнуть его, но куница увернулась и исчезла за колонной. Остальные стояли и хохотали над отчаянными попытками Сажерука освободиться от железной хватки Плосконоса, которому доставляло удовольствие держать его так близко к книгам, пропитанным бензином, что Сажерук почти касался верхних экземпляров.

Мегги стало плохо от этих издевательств, а Мо шагнул вперед – вероятно, он хотел прийти на помощь Сажеруку, но Баста загородил ему дорогу. В руке у него неожиданно сверкнул нож. Узкое лезвие выглядело ужасающе острым, когда он приставил его к горлу Мо.

Элинор закричала и стала осыпать Басту бранью. Мегги стояла, не двигаясь, и смотрела на лезвие ножа, приставленное к беззащитному Мо.

– Дай мне одну, Каприкорн, лишь одну! – выдавил из себя ее отец, и только теперь Мегги поняла, что он не спешил на помощь Сажеруку, а беспокоился о книге. – Я обещаю тебе, что не прочту ни строчки, в которой упоминается твое имя.

– Тебе? Ты совсем сбрендил? Да ты последний, кому я ее дам, – ответил Каприкорн. – А вдруг ты опять не удержишь язык на привязи и я вновь окажусь в этой жалкой сказочке? Нет уж, спасибо!

– Глупости! – крикнул Мо. – Я не смог бы тебя вчитать обратно, даже если бы очень захотел. Сколько раз тебе твердить об этом? Спроси Сажерука, я ему тысячу раз объяснял. Я и сам не понимаю, как и когда это происходит, поверьте же мне, наконец!

Каприкорн лишь насмешливо улыбнулся.

– Мне очень жаль, Волшебный Язык, но я вообще никому не верю, ты это должен был усвоить. Все мы лжецы, когда нам есть от этого польза.

Он чиркнул зажигалкой и поднес ее к книгам. Страницы, напитанные бензином, стали прозрачными, как пергамент, и мгновенно занялись. Даже переплет, твердый переплет, оклеенный материей, тут же загорелся. Холстина чернела под пожирающими его языками пламени.

Когда загорелась третья книга, Сажерук так пнул Плосконоса по коленке, что тот взвыл от боли и отпустил его. Юркий, как его куница, Сажерук выскользнул из его огромных лап и бросился к бочкам. Он выхватил из пламени пылающую, как факел, книгу и бросил ее на пол, потом другой рукой полез в огонь, но Плосконос схватил его за шиворот и так встряхнул, что у Сажерука перехватило дыхание и он стал хватать ртом воздух.

– Вы только посмотрите на этого сумасшедшего! – издевался Баста, пока Сажерук с перекошенным от боли лицом разглядывал свои руки. – Может, мне кто-нибудь объяснит, по кому же он так тоскует? Может, по тем уродинам кикиморам, которые его обожали, когда он играл своими шарами на рыночной площади? Или по грязным норам, в которых ему приходилось ночевать со всяким сбродом? Дьявол, там смердело похуже, чем в рюкзаке, в котором он таскает свою вонючую куницу!

Люди Каприкорна хохотали, а книги медленно превращались в пепел. В церкви так едко пахло бензином, что Мегги закашлялась. Мо обнял ее за плечи, защищая, словно не ему, а ей угрожал Баста. А кто мог защитить его самого?

Элинор беспокойно смотрела на него, боясь увидеть на его шее кровавый след от ножа Басты.

– Эти типы сумасшедшие! – прошептала она. – Ты наверняка знаешь эту фразу: «Там, где сжигают книги, скоро будут гореть и люди». А что, если и мы вдруг окажемся на таком костре?

Баста бросил на нее ехидный взгляд, как будто услышал ее слова, и поцеловал клинок своего ножа. Элинор замолчала.

Каприкорн вытащил из кармана белоснежный платок и долго вытирал им руки, словно хотел стереть с пальцев само воспоминание о «Чернильном сердце».

– Хорошо, наконец-то дело сделано, – сказал он и с самодовольной миной поднялся по ступенькам к своему креслу. Глубоко вздохнув, он опустился на выцветший алый бархат. – Сажерук, ступай на кухню к Мортоле, она залечит тебе руки! – приказал он скучающим голосом. – Без рук ты нам тут не нужен.

Сажерук посмотрел на Мо долгим, пристальным взглядом. С поникшей головой он неверными шагами прошел мимо людей Каприкорна. Дорога показалась ему бесконечно длинной.

Когда Сажерук отворил дверь церкви, в нее мгновенно хлынул яркий солнечный свет, но двери за ним тут же закрылись, и Мегги, Мо и Элинор остались с Каприкорном и его людьми – и еще с запахом бензина и горелой бумаги.

– Теперь перейдем к тебе, Волшебный Язык! – сказал Каприкорн и вытянул ноги в черных ботинках. С наслаждением полюбовавшись блестящей кожей, он осторожно снял с ботинка обгоревший клочок бумаги. – Пока лишь я да Баста, ну и этот жалкий Сажерук являем собой единственное подтверждение тому, что ты можешь вызывать к жизни чудеса, спрятанные между маленькими черными буковками. Сам ты своему дару, кажется, не доверяешь. А я, напротив, считаю, что ты мастер своего дела, и жду не дождусь, когда же ты наконец продемонстрируешь нам свое искусство. Кокерель! – раздраженно позвал он. – Где чтец? Я же велел тебе привести его, не так ли?

Кокерель нервно погладил свою козлиную бородку.

– Он был занят, подбирал книги, – пробормотал он, – но я сейчас его приведу.

Он торопливо поклонился и похромал к выходу.

Каприкорн принялся барабанить пальцами по подлокотнику своего кресла.

– Ты наверняка уже слышал, что мне пришлось прибегнуть к услугам другого чтеца, пока ты так успешно от меня скрывался, – сказал он, обращаясь к Мо. – Я нашел его пять лет назад, но он ужасный недотепа. Посмотри хотя бы на рожу Плосконоса. – Тот смущенно опустил голову, когда все взгляды устремились на него. – Ему же Кокерель обязан своей хромотой. А видел бы ты девушек, которых он вычитал мне из своих книжек! На них посмотришь – и всю ночь кошмары снятся. В конце концов я стал заставлять его читать вслух лишь тогда, когда мне хотелось посмеяться над вычитанными им уродами, а людей в этом мире стал подбирать себе сам. Я просто забирал их к себе, пока они еще были малы. Почти в каждой деревне есть какой-нибудь одинокий юнец, которого привлекает игра с огнем. Я дал чтецу задание подыскать для тебя правильные книги. В книгах этот блаженненький понимает, он в них только и живет, как бледный червяк, который питается бумагой.

– Ах, вот как! И что же я должен буду тебе вычитать из его книжек? – с горечью спросил Мо. – Чудовищ и монстров в человеческом облике под стать вон тем? – Он кивнул в сторону Басты.

– Ради бога, не давай ему новых идей! – зашептала Элинор, озабоченно глядя в сторону Каприкорна.

Но тот лишь стряхнул пепел с брюк и улыбнулся.

– Нет, благодарю тебя, Волшебный Язык, – сказал он. – Людей у меня достаточно, а о чудовищах поговорим позже. Пока мы неплохо справляемся и с собаками, которых подобрал Баста, и со змеями, которых здесь полно, – они прекрасно играют роль смертельных подарков на память. Нет, Волшебный Язык, все, что мне нужно сегодня от тебя, чтобы опробовать твое искусство, – это золото. Я безнадежно алчен. Мои люди делают все, что могут, выжимая из этой местности максимум дохода. – Услышав эти слова Каприкорна, Баста любовно погладил свой нож. – Но на все восхитительные вещи, которые продаются в этом вашем безграничном мире, все равно не хватает. В вашем мире столько страниц, Волшебный Язык, на которых я хотел бы оставить свое имя.

– А какими буквами ты его впишешь? – спросил Мо. – Баста вырежет их своим ножом на бумаге?

– О, Баста писать не умеет, – спокойно ответил Каприкорн. – Никто из моих людей не умеет ни писать, ни читать. Я им это запретил. Только я научился этому у одной из служанок. Так что поверь мне, я в состоянии поставить свою печать на этом мире. А когда что-то нужно написать – этим занимается чтец.

Двери церкви распахнулись, как будто Кокерель только и ждал сигнала Каприкорна. Человек, которого он вел, втянул голову в плечи и ни на кого не глядел, спеша за Кокерелем. Это был маленький, тщедушный мужчина не старше Мо, но горбивший спину, как старик, и вихлявшийся при ходьбе, как будто не знал, куда девать руки и ноги. Он носил очки – оправа на переносице была замотана изолентой, похоже, ее не раз ломали – и то и дело нервно поправлял их на ходу. Левой рукой он прижимал к груди стопку книг, словно пытаясь защититься ими от устремленных на него взглядов и от самого этого ужасного места, куда его притащили.

Когда они подошли к лестнице, Кокерель толкнул его локтем в бок, и тот поклонился так поспешно, что уронил несколько книг на пол. Быстро подняв их, он еще раз склонился перед Каприкорном.

– А мы уж тебя заждались, Дариус! – сказал Каприкорн. – Надеюсь, ты отыскал то, что я приказал найти.

– О да-да! – торопливо ответил Дариус, бросив на Мо взгляд, исполненный чуть ли не преклонения. – Это он?

– Да. Покажи ему книги, которые ты выбрал.

Дариус еще раз поклонился, на этот раз Мо.

– Это все сказки, в которых есть несметные сокровища, – забормотал он. – Найти их было не так легко, как я думал, – в его голосе прозвучал легкий упрек, – ведь в этой деревне мало книг. И сколько я ни твержу, новых мне не приносят, а если и приносят, то никуда не годные. Но как бы там ни было, вот они. Думаю, что ты останешься доволен моим выбором.

Он опустился перед Мо на колени и принялся раскладывать на каменных плитах книги, одну за другой, пока Мо не прочел все заголовки.

Первая же книга заставила Мегги вздрогнуть. «Остров сокровищ». Она обеспокоенно посмотрела на Мо. «Только не эту! – подумала она. – Только не ее, Мо!» Но отец уже держал в руках следующую: «Сказки из «Тысячи и одной ночи».

– Думаю, вот эта, – сказал он. – Тут наверняка найдется довольно золота. Но говорю тебе еще раз: я не знаю, что случится. Это никогда не происходит так, как я хочу. Все вы считаете меня чародеем, но я не волшебник. Волшебство приходит из книг, и я знаю о том, как это работает, не больше, чем ты или один из твоих людей.

Каприкорн откинулся в кресле и посмотрел на Мо.

– Ну и сколько ты мне еще будешь об этом талдычить? А, Волшебный Язык? – спросил он скучающим тоном. – Я все равно тебе не верю. В том мире, дверь в который мы сегодня захлопнули, мне порой приходилось иметь дело с чародеями и ведьмами, и до чего же часто они упрямились! Ведь Баста уже показал тебе, как мы укрощаем строптивость. Но к тебе столь болезненные методы, да еще теперь, когда у нас в гостях твоя дочь, мы применять не станем. – Он мельком взглянул на Басту. Мо попытался удержать Мегги, но Баста оказался проворнее и притянул ее к себе, схватив за шею. – С сегодняшнего дня, Волшебный Язык, – продолжал Каприкорн, и его голос по-прежнему звучал так ровно, будто он говорил о погоде, – Баста станет тенью твоей дочери. Это надежно защитит ее и от змей, и от злых собак, но, разумеется, не от самого Басты, который будет с ней любезен, лишь пока я ему велю. А это, в свою очередь, зависит от того, насколько я останусь доволен твоими услугами. Я понятно выразился?

Мо посмотрел сначала на него, а потом на Мегги, и девочка изо всех сил старалась ответить ему бесстрашным взглядом, чтобы убедить отца в том, что за нее ему беспокоиться нечего, ведь, в конце концов, она всегда умела врать лучше его. Но на сей раз он не поверил ее лжи. Он знал, что страх Мегги был не меньше того, что она видела в его глазах.

«А может быть, все это только сказка? – в отчаянии подумала Мегги. – И ее вот-вот кто-то бросит читать, закрыв книгу, ведь сказка эта такая мерзкая, и мы с Мо опять окажемся дома, и я сварю ему кофе». Она крепко зажмурилась, как будто ее мысли могли исполниться, но, взглянув из-под ресниц, убедилась, что Баста стоит позади нее, а Плосконос потирает свой вдавленный нос и глядит на Каприкорна с собачьей преданностью.

– Хорошо, – устало произнес Мо в тишине. – Я буду читать тебе вслух, но моя дочь и Элинор здесь не останутся.

Мегги очень хорошо знала, о чем он думал. А думал он о ее маме и о том, кто исчезнет на сей раз от его чтения.

– Глупости. Разумеется, они останутся, – уже не так спокойно сказал Каприкорн. – А тебе пора наконец приниматься за чтение, пока и эта книга не рассыпалась в прах у тебя в руках.

Мо на мгновение прикрыл глаза.

– Хорошо, но пусть Баста уберет нож, – сказал он хрипло. – Если он хоть волосок тронет на Мегги или Элинор – клянусь тебе, Каприкорн, я вычитаю на всех вас чуму и проказу!