Текст книги "Искушение любовью"

– Не смей так говорить. Я никому не позволил бы так тебя называть – не позволю и тебе самой.

– Очень хорошо. В таком случае можешь называть меня падшей женщиной.

– Неужели ты думаешь, что это имеет для меня значение? Моя мать говорила, что падших женщин не бывает. За каждой такой женщиной стоит мужчина, который ее толкнул.

От его взгляда ей захотелось завизжать. Но по крайней мере, об этом можно было поспорить. Доказать ему, что он не прав. Ей обязательно нужно было выплеснуть свой страх наружу, побороть тьму, наполнявшую сердце.

Джессика сделала глубокий вдох. Свежая мысль вдруг пришла ей в голову. Она не могла победить Уэстона, но зато она могла помешать его планам. Если Марк ее бросит… если она уедет… Уэстону нечем будет ему пригрозить, кроме туманных намеков, которые общество спишет на обыкновенную зависть.

– Нет, Марк. Никто меня не толкал. Я упала сама.

– Тебя соблазнил мужчина. А твой отец, твой собственный отец, объявил всем, что ты умерла.

– Я могла бы сказать нет, – тихо возразила она. – Никто не принуждал меня силой.

– Тебе было четырнадцать лет…

– Вот именно. Четырнадцать. Я уже не была ребенком. Ты считаешь, что мог принимать правильные решения и отличать добро от зла уже в десять. Я знала, что он делает, и позволила ему это. – Она посмотрела Марку в глаза, мысленно убеждая его поверить. Если он уйдет, она сможет сбежать. Она исчезнет прежде, чем появится Уэстон, и репутация Марка не пострадает. Он сумеет все это пережить, семья ему поможет.

– Но…

Она уперла руки в бока.

– Я не снимаю с него ответственности, но это был мой собственный выбор. Я выбрала падение. Я решила уехать с ним в Лондон. Может быть, это было глупо и неправильно, но ты принижаешь меня, когда говоришь, что я была ни при чем. Мои поступки – это мои поступки, а не цепь событий, которые со мной происходили.

Лицо Марка становилось все более и более недоуменным.

– Джессика, я вовсе не хочу сказать, что ты не способна сама принять решение, я просто…

– А что еще я должна думать? Ты вообразил, что я чиста, словно только что выпавший снег. Я не дитя. Если ты снимаешь с меня ответственность за мои решения, ты таким образом лишаешь меня возможности их принимать. И я не котенок, которого нужно спасать из пасти голодного волка. Я взрослая женщина. И ты не должен решать мои проблемы, не спросив прежде, хочу ли я этого вообще.

Ей даже не нужно было изображать гнев. Она была в ярости оттого, что счастье снова выскользнуло у нее из рук, что ей не дано было вкусить этого сладостного плода.

Он в отчаянии покачал головой:

– Джессика, я просто хочу тебе помочь.

И это тоже была правда. Если бы она показала ему письмо Уэстона, он бы немедленно начал действовать. А Уэстон, несомненно, нашел бы способ рассказать всем правду.

– Ты не можешь ничего поделать с тем, кто я есть. Все, что ты можешь, – это заставить меня поверить тебе на несколько дней. Поверить в то, что я могу стать тем, кем ты хочешь. Что люди будут думать обо мне не как о шлюхе. А что будет, когда эта иллюзия испарится? А ведь она не может не испариться. Я буду чувствовать себя маленькой и бессильной – снова. Только тогда ты осознаешь это так же ясно, как и я, и захочешь от меня избавиться.

– Прекрати. – Он встряхнул ее за плечи. – Просто прекрати. Если бы я хотел от тебя избавиться, я бы сделал это несколько недель назад. Все свои двадцать восемь лет я ждал женщину, с которой мог бы разделить свою жизнь. Я нашел ее. Послушай меня. Умоляю тебя, перестань. Это просто паника. Я люблю тебя.

Но от этих слов ей захотелось сопротивляться еще яростнее, сражаться до победного конца. Если она позволит ему уговорить себя, поверит ему, это не приведет ни к чему хорошему. Она могла пережить свое собственное разочарование, но не разочарование Марка.

– Ты видишь не меня, а некий абстрактный образ женщины, с которой дурно обошлось общество. Ты не любишь меня. Это я ошибалась. Я делала выбор. Я превратила себя в то, что я есть, – я, а не кто-то другой. А когда я оказалась там, где я есть, – я пережила это. Сама. Одна. Ты признаешь свои грехи, но не даешь мне права признать мои.

– Джессика. – Марк шагнул вперед.

– Всю жизнь я манипулировала мужчинами, заставляла их платить мне большие деньги за то, что они могли бы получить и за пару шиллингов в подворотне. И если ты во мне этого не видишь, значит, ты не очень-то приглядываешься, Марк. Значит, ты любишь иллюзию.

– Ты должна была выживать. Я не виню тебя за это.

– Почему? – прошептала она. – Ведь я виню себя.

Когда она попыталась совратить его в тот далекий вечер, он улыбнулся и сказал, что очень нравится самому себе. И странным образом именно это, а вовсе не Уэстон, и не его репутация, и не ее страхи, было самой глубокой, самой непреодолимой пропастью между ними.

Она любила Марка. Но она никогда не смогла бы полюбить себя, понравиться себе самой. И ей было невыносимо думать, что его хорошее отношение в один прекрасный день сойдет на нет.

– Ты мне нравишься, – возразил он. – Я тебя боготворю. Я хочу, чтобы ты разрешила мне защищать тебя.

– Мне не нужен покровитель! – Эти слова вырвались у нее как будто сами по себе, и Джессика наконец перестала сдерживаться. – И не важно, называет ли он себя моим мужем, или возлюбленным, или просто мужчиной, который платит мне за услуги. Я знаю, что это такое – когда у тебя отнимают выбор. Когда ты не имеешь власти над собственным будущим. Когда позволяешь кому-то «позаботиться» о тебе. Через это я уже проходила.

– Ты ведь прекрасно понимаешь, что я имел в виду. Я не собираюсь извиняться за то, что хочу для тебя самого хорошего и мечтаю сделать тебя счастливой. Ради всего святого, что на тебя нашло? Что случилось? Почему ты на меня бросаешься?

– Потому что сейчас ты напоминаешь мне Уэстона! – выкрикнула она.

Это было самое худшее, что она могла придумать. Джессика поняла это сразу, по тому, как он вздернул подбородок, как повернулся к ней, как сжались его губы. То же самое случилось бы через несколько лет – а может быть, и раньше. Гнев и разочарование заняли бы место привязанности. Любовь не задержалась бы надолго – только не в ее случае.

Значит, нужно разрушить ее сейчас. Так будет лучше для него. А для нее… что такое для нее еще одна ложь?

Ее тошнило от слов, которые она собиралась сказать. Она знала, что это несправедливо, что ему будет больно, но иного выхода не было.

– Ты в точности такой же, как он. – Она ткнула пальцем ему в грудь. – Ты решаешь мои «проблемы», не спрашивая меня, хочу ли я этого. Швыряешь в меня деньгами, даже не интересуясь, как я к этому отнесусь. Я никогда не просила тебя помогать мне. Мне… противно.

– Ты не можешь сейчас говорить серьезно, – глухо сказал он.

– Да, вот как? Думаешь, я несерьезно? Ты так же, как и он, заставляешь меня чувствовать себя слабой и бесправной. Лишаешь меня возможности решать свое будущее. Ты последний человек на земле, который может сделать меня счастливой!

– Джессика, – прошептал он, – прошу тебя.

Еще один удар, подумала она. Один завершающий удар – и она навсегда освободит себя от страха перед будущим, от неизбежной печали, ожидающей в конце.

– Ты и Уэстон сделаны из одного и того же материала. Не могу поверить, что я поняла это только сейчас. Я не выйду за тебя замуж. Я ни за что не смогла бы с тобой жить. Одна мысль об этом мне невыносима.

Марк побелел.

– Полагаю, здесь мне нечего добавить, – неживым голосом произнес он.

– Ты прав, нечего. Убирайся из моего дома.

Он ушел. Конечно же он ушел – разве могло быть иначе. Когда дверь за ним закрылась, Джессика подскочила к своему письменному столу и одним махом сбросила на пол все, что на нем стояло. Перья и карандаши с грохотом раскатились во все стороны, чернила залили ковер, но легче ей не стало. Она скорчилась на полу среди всей этой разрухи и разрыдалась, задыхаясь и сжимая кулаки.

Она сделала это. Она избавилась от страха.

После этого можно было пережить все что угодно.

Глава 22

Джессика не знала, как долго она пролежала на полу. Чернильница не разбилась, но треснула, и ее оставалось только выкинуть. Она чувствовала себя точно так же – как этот безнадежно испорченный, никуда не годный пузырек.

Она очнулась лишь тогда, когда церковный колокол пробил полночь. Джессика подняла голову, огляделась по сторонам и осторожно села. Нужно было подбирать осколки.

Она вздохнула и потянулась к чернильнице. Но ее руки дрожали, а стекло было скользким, и чернильница вырвалась у нее из пальцев. Джессика перехватила ее на лету, и стекло раскололось прямо у нее в руках. Острые куски тут же порезали ей палец. Она зашипела от боли и зажала его в кулаке.

Боль. Всего несколько месяцев назад это казалось ей почти невозможным. Она не ощущала ничего, как будто была выточена из камня. Боль была лучше, чем холод и тьма, заполнявшие тогда ее сердце.

Да, она потеряла Марка, но она по крайней мере обрела себя.

Ее глаза упали на письмо Уэстона, которое она в порыве ярости скомкала и швырнула в угол. Теперь Джессика подняла его и медленно разгладила бумагу.

Обрела себя? Какая ложь. Она не обрела ничего, кроме долгих одиноких лет впереди. Она сама оттолкнула от себя все хорошее, что могло бы с ней случиться. Она снова позволила Джорджу Уэстону одержать над собой верх. Лишить ее будущего.

Джессика схватилась за живот – пережитая боль отозвалась в ней словно эхом.

Нет. Нет. Только не это. На этот раз – нет.

В ней вдруг поднялась ослепительная, неистовая, обжигающая, как раскаленный добела металл, ярость. Ее было так много, что она полностью вытеснила страх и заполнила всю ту зияющую пустоту, что оставил в ней Уэстон.

Больше никогда.

Она посмотрела на проклятое письмо, которое все еще держала в руке. Странно, но ее пальцы перестали дрожать. Джессика аккуратно свернула листок бумаги вчетверо и сунула его в карман.

– Больше никогда в жизни я не буду чувствовать себя беспомощной, – сказала она вслух. Это была ее торжественная клятва. Она решительно накинула на плечи плащ и вышла из дома.

– Сэр Марк.

Марк вернулся в городской дом Эша и сидел в своих комнатах. Он налил себе на два пальца бренди – не яблочного бренди, нет, этого бы он просто не вынес – и теперь собирался его выпить. Выпить ему было просто необходимо.

– К вам пришли, – доложил дворецкий. Его губы были сжаты в тонкую нитку. – Я проводил леди в ту же гостиную, что и накануне.

Леди. Стало быть, это Джессика. Марк хотел бы обрадоваться, но на самом деле он чувствовал себя совершенно выжатым. Он размышлял все время по дороге домой и пришел к выводу, что для Джессики гнев и страх означали практически одно и то же. Это объясняло ее внезапную вспышку. Он знал, что она успокоится и придет к нему просить прощения.

Единственное, чего он не знал, – это как сделать так, чтобы все не повторилось снова.

Он устало поднялся и прошел в голубую гостиную.

Она даже не присела. Когда Марк вошел, она беспокойно расхаживала вокруг дивана. Она показалась ему такой красивой, что у него перехватило дыхание. В эту минуту он был готов простить ей все что угодно, любые обидные слова – если бы не знал, что это будет происходить снова и снова. Это был порочный круг – страх, агрессия, сожаление и снова страх, и Марк не хотел, чтобы его жизнь превратилась в бесконечную карусель. И Джессика… Джессика заслуживала лучшего.

Она обернулась и увидела его.

– Марк…

Он не знал, что лучше – раскрыть ей объятия или развернуться и уйти. Он был огорчен и очень устал и, кроме того, выпил бренди и еще не успел обдумать все, что она ему наговорила.

Должно быть, она заметила нерешительность в его лице, потому что вдруг твердо кивнула, достала из кармана листок бумаги и протянула ему.

– Я получила это сегодня вечером, – сказала она.

Он подошел поближе и взял у нее письмо. Ну разумеется.

Шантаж. Гнусные намеки. Конечно, она испугалась – причем не за себя, а за него. Наверное, она никогда не перестанет за него бояться, подумал Марк. Где-то в глубине его души затеплилась злость.

– Я мог бы убить его, – медленно сказал он. Его собственный голос показался ему холодным и отстраненным.

Джессика страшно побледнела; вся краска разом сбежала с ее щек. Он был прав. В этой женщине страх и гнев всегда шли рука об руку. Значит, в том, что она сказала, действительно было зерно истины. А именно – она чувствовала себя беспомощной.

Марк сделал еще один шаг к ней.

– Я мог бы убить его, – повторил он, – если бы знал, что тебе станет от этого легче. Однажды я обещал тебе, что буду твоим рыцарем. Я был готов сражаться за тебя до последней капли крови. Но я не думаю, что тебе это нужно.

Она молча и печально покачала головой.

– Ты всегда была своим собственным рыцарем, – продолжил он. – Ты первая мчалась себе на помощь. А я – просто мужчина, который пришел и увидел, как ярко сияют твои доспехи.

Он снова сложил письмо и отдал его ей.

– Мне и не нужно было тебя романтизировать. Но… мне кажется, что тебе стоит романтизировать себя в своих собственных глазах.

– Я не позволю ему уничтожить тебя. – Джессика решительно вздернула подбородок.

– Я знаю, – мягко заметил он. – Но ты была готова позволить ему уничтожить тебя.

Она глубоко вздохнула и посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты прав. Ты абсолютно прав. Я кое-что поняла. – Уголки ее губ чуть-чуть дрогнули в улыбке. – Я могу и лучше.

И это были те самые слова, которые Марк так надеялся услышать.

Джордж Уэстон появился на Хартфорд-сквер ровно в пять, как и обещал. Утренний туман еще не рассеялся; молочная дымка окутывала деревья и стелилась по траве. Харт форд-сквер напоминала скорее крошечный парк, чем площадь; в одном углу ее возвышалась небольшая группа деревьев. Уэстон заметил Джессику и широкими шагами направился в ее сторону. На губах его играла самодовольная, торжествующая улыбка, впечатление от которой несколько портили огромный фиолетовый синяк во всю щеку и свежие царапины на лице.

– Я знал, что ты меня послушаешься, – сказал он. – Давай сюда перстень сэра Марка и свой отчет.

Даже если бы она действительно выполнила его требования, она никогда бы от него не избавилась. Он всегда имел бы над ней власть.

– Ты ошибся, – медленно сказала она.

За ее спиной раздались шаги.

– Уэстон! Так это по твоей вине меня заставили встать в четыре утра? Клянусь честью, тебе должно быть стыдно. Очень, очень стыдно.

Уэстон отвел глаза от Джессики.

– Годвин? – удивленно спросил он. – Годвин, какого черта ты здесь делаешь?

– Разве ты не знаешь? Он твой секундант, – спокойно ответил Марк.

На эту роль подошел бы только Силас Годвин, как объяснил он Джессике. Марк выбрал именно его. Во-первых, Годвин обладал хорошим чувством юмора. Во-вторых, он умел держать язык за зубами. И в-третьих, он был надежным товарищем. Когда Марк разбудил Годвина среди ночи и сказал, что требуется его помощь, тот без малейших вопросов и колебаний последовал за ним.

– Тёрнер? – выплюнул Уэстон. – Тёрнер?! Ты хочешь драться со мной на дуэли? И кого ты еще привел?

– Это доктор Эгсли, – представил Марк. – В таких делах полагается присутствие доктора.

Джессика нащупала край перчатки и стащила ее с руки.

– Значит, тебе было недостаточно избить меня до полусмерти? – Уэстон покраснел. – Теперь ты собираешься вызвать меня на дуэль. Только не говори, что ты готов умереть за честь шлюхи. Даже такой глупец, как ты…

Джессика с размаху ударила его перчаткой по лицу.

– Не будь идиотом, Уэстон. Это я собираюсь с тобой драться.

Она никогда не пошла бы на это, если бы ее жизнь подвергалась хоть малейшей опасности. Но она знала Уэстона и знала, как он стреляет. С расстояния в тридцать ярдов он не попал бы даже в слона.

– Ты? – Уэстон закинул голову и расхохотался. – Ты? О, это замечательно. В день, когда я соглашусь защищать свою честь перед такой, как ты…

Она еще раз шлепнула его перчаткой. Уэстон потер щеку. Джессика полезла в карман, достала пистолет и наставила его на Уэстона.

– Ты не можешь выбирать, согласиться ли тебе на дуэль или уйти. Твой выбор заключается в следующем: либо ты будешь драться, либо я просто пристрелю тебя на месте. И моя рука не дрогнет. Разве ты не помнишь, что в нашу последнюю встречу я предупреждала тебя, чтобы ты не вмешивался в мою жизнь или я тебя убью?

Она говорила ровно и спокойно, хотя внутри у нее все тряслось.

– Я не могу драться на дуэли, – фыркнул Уэстон. – У меня нет при себе дуэльного пистолета.

– У меня есть, – бодро вмешался Силас Годвин. Он взглянул на Уэстона и нахмурился. – Кажется, все в порядке. – В добавление к прочим важным достоинствам Годвина он еще и не отличался чрезмерно острым умом.

– Разумеется, не в порядке, – огрызнулся Уэстон. – Я не стану драться с женщиной. Это было бы не по-джентльменски. Это неправильно. В самом деле, Джесс…

– Не называй меня Джесс! – Она взвела курок.

– Но, Джесс…

Она отступила на шаг назад.

– Тебе нравится верить в то, что я слабая и беспомощная. Что я ничего не могу. Что ты можешь манипулировать мной как тебе нравится, ставить меня туда, куда удобно тебе. Ты хотел бы считать меня своей собственностью. А я слишком долго тебе это позволяла.

– Да ладно, Джесс. Ты расстроена, я понимаю. Но давай вести себя разумно.

Ее голос дрогнул:

– Я не твоя жертва. И я веду себя очень разумно. Единственный способ жить спокойно – это избавиться от тебя. Ты смотришь на меня и видишь перед собой всего лишь вещь. Вещь, которую можно взять и использовать, когда она тебе понадобится.

– Джесс, мы оба знаем, что стрелок из тебя никакой. Это просто смешно. Какая-то пародия на дуэль.

– Опять же – тебе просто нравится в это верить. Сейчас ты убеждаешь себя, что тебе ничто не грозит, что женщина ни за что не сможет в тебя попасть. Ты говоришь себе, что тебе нечего бояться и что стоит только выбраться из этой нелепой ситуации – и ты снова сможешь манипулировать мной, как тебе захочется. Но может быть, я не такой уж плохой стрелок. Ты хочешь опять причинить вред мне и тем, кто мне дорог, и на этот раз я не стану поворачиваться и убегать.

Уэстон презрительно посмотрел ей в лицо:

– Прекрасно. Можешь думать так. Но предупреждаю – когда этот спектакль закончится и я не получу ни одной царапины, мы поговорим еще раз. – Он искоса взглянул на Марка. – Если, конечно, мне позволят говорить. Некоторые из присутствующих здесь уже показали свое дурное воспитание и неджентльменское поведение.

– Я просто не стал драться с тобой по твоим правилам, – заметил Марк. – Подумай о том, что ты сделал.

– Что? Что я сделал?

– Уэстон, – сказала Джессика, – по твоей вине я чуть не умерла. Смерть прошла буквально в трех дюймах от меня. С чего ты взял, что я отпущу тебя безнаказанным?

Он зевнул.

– Хорошо. Давай покончим с этим цирком.

Они развернулись друг к другу спинами. Секунданты – Годвин со стороны Уэстона, Марк с ее стороны – начали отсчитывать шаги. С каждым футом ситуация казалась Джессике менее и менее реальной. Это было невероятно. Неужели она и в самом деле вызвала Уэстона на дуэль? Неужели сейчас все закончится?

Они обернулись. Фигура Уэстона почти полностью скрывалась в тумане. Какой жалкий человек, внезапно подумала Джессика. Она не могла поверить в то, что из-за него чувствовала себя такой бессильной. Ее слегка била дрожь. Годвин поднял белый платок.

Ей было необязательно стараться опередить Уэстона. Джессика взяла себя в руки и попыталась стоять спокойно. Он ни за что не попадет. В таком тумане и на таком расстоянии… для Уэстона это было невозможно.

Годвин взмахнул платком. В эту же самую секунду Уэстон вдруг направил пистолет на Марка. Должно быть, все это произошло мгновенно, потому что Марк даже не успел отреагировать. Но эти доли секунды, промежуток времени между двумя ударами сердца, показались Джессике вечностью. Дуло пистолета Уэстона медленно поворачивалось к человеку, которого она любила больше всего на свете, и Джессика выстрелила.

Почти тут же прозвучал и его выстрел. Кто-то вскрикнул. Отдача ударила ее в плечо, и все вокруг заволокло облако черного порохового дыма. Не дожидаясь, пока оно рассеется, Джессика со всех ног бросилась к Марку, чувствуя, что ее сердце сейчас разорвется на куски. Ее руки были холодными как лед.

Они оба были на земле, и Марк, и Уэстон. Но Марк спокойно прижимал к плечу Уэстона платок, в то время как Годвин бесполезно метался рядом.

– У меня были противоречия исключительно с сэром Марком, – выговорил Уэстон. – Это… это просто смешно.

– Это неправильно, – бессмысленно повторял Годвин. – Это совсем не по правилам. – Казалось, он только сейчас понял, что намеревался сделать Уэстон.

– Я о том же. – Марк нажал чуть сильнее, и Уэстон поморщился. – В таком деле, как это, не может быть никаких правил чести.

– Но следует… следует обо всем рассказать.

– И признать, что меня подстрелила женщина? Господи, ни за что. – Он взглянул на Джессику. – Ты промахнулась.

– Нет, это ты промахнулся, – заметил Марк. – Притом что стоял в шести шагах.

К ним уже спешил доктор. Он склонился над Уэстоном, сосчитал его пульс и осторожно осмотрел рану.

– Кость не задета, – объявил он. – И жизненно важные органы тоже. Рана сквозная. Но если бы пуля прошла тремя дюймами ниже и левее… – Он присвистнул и достал из кармана фляжку. – Держите. Вам это понадобится.

Уэстон поднес фляжку к губам.

– Я не промахнулась, – сказала Джессика. – Тогда смерть прошла в трех дюймах от меня. Сейчас я подарила тебе эти три дюйма.

Их взгляды встретились, и Уэстон побелел, как лист бумаги.

– В следующий раз, – добавила она, – я не буду такой великодушной. То, что ты со мной сотворил, – оскорбление, и его можно смыть только кровью. Ты ничего не можешь мне сделать. Разве что поставить в неловкое положение. Но я могу сделать с тобой все что угодно. У меня есть власть над твоей жизнью и смертью. Это, – Джессика показала на рану, – чтобы ты знал, что в следующий раз, когда ты побеспокоишь меня или моих близких, я применю эту власть без колебаний.

Кадык Уэстона судорожно дернулся.

– Но ведь следующего раза не будет? Не так ли, Уэстон?

Он покачал головой. И в этот раз – в этот раз – она ему поверила.