Текст книги "Кузнечик"

Судзуки

Судзуки поправляет воротник своей куртки. «Вечно у тебя воротник загнут», – говорила обычно жена, оглядывая пиджак его рабочего костюма. Он представляет себе ее лицо. Делает глубокий вдох и смотрит на свои наручные часы. Сейчас одиннадцать часов утра; прошло примерно двенадцать часов с того момента, как он стал свидетелем того, как машина сбила сына Тэрахары. Небо затянуто облаками. Сыплет мелкий затяжной дождь – поэтому, должно быть, на улице так мало людей, хотя сегодня суббота. Он находится в жилом районе на южной окраине Токио. Дорожные указатели тут и там сообщают ему, что это городок под названием Нэтодзава. «Нэтодзава парктаун».

В зоне для сбора мусора в стороне от тротуара громоздятся мусорные мешки. Капли дождя со стуком ударяются о черный пластик. Судзуки ощущает запах сырости – это запах дождя, к которому примешивается слабая вонь мусора, просачивающаяся сквозь мешки.

Он делает медленный вдох и выдох. «Я просто должен это сделать. Как ты всегда мне говорила».

Хиёко позвонила ему накануне в час ночи.

– Где ты?

– Я только что вернулся к себе домой.

– Лгать мне – плохая идея, – резко бросила она в ответ. – Я сейчас как раз возле твоего дома. Так где ты на самом деле?

Он находился в бизнес-отеле в городе. Пятиэтажное здание, старое, дешевое, и сервис и чистота там оставляли желать лучшего.

– Чем ты там занимаешься? Что ты задумал? Где ты? Ты узнал, где живет этот тип? Тут большой переполох.

– Большой переполох?

– Тэрахара в бешенстве. Он собрал всех сотрудников, орал на них, требовал найти ублюдка, который это сделал! Его можно понять, ведь погиб его сын… Эй, ты же не упустил этого парня, ведь нет?

Он мгновение поколебался, мучительно раздумывая, как лучше ответить.

– Я выяснил, где он живет. Я проехал на метро от станции «Фудзисава-Конготё» до «Синдзюку». Потом пересел. Потом доехал до конечной станции.

– До конечной станции какой линии? – Хиёко задавала вопросы так, будто выпускала стрелы. – Что это за станция?

Судзуки едва не ответил по инерции, но остановил себя:

– Не сейчас.

– Не сейчас?

– Я пока не могу тебе сказать.

– Что это значит? Какого черта? – В голосе Хиёко заклокотала ярость. – Ты что, дуру из меня хочешь сделать?

– Я все еще не уверен, что человек, которого я преследовал, действительно преступник.

– Так скажи мне адрес. Мы быстро разберемся, преступник он или нет.

– Каким образом?

– Кое-кто из сотрудников «Фройляйн» навестит его и расспросит.

Судзуки мгновенно парировал:

– Так не пойдет. Они просто выбьют из него признание.

У него не было никакого сознательного расчета или плана действий; он говорил по наитию и с нажимом повторил:

– Мне это отвратительно. Так не пойдет.

– Ну, если он сразу же скажет, что это сделал он, ничего такого не будет, – но в противном случае, да, думаю, они над ним немного поработают.

У него было ощущение, что «немного» было гораздо больше, чем немного. Скорее всего, после этого человек едва ли выживет.

– Нет. Я на это не согласен.

– Ты хоть отдаешь себе отчет, в каком ты положении? Если не скажешь мне прямо сейчас, где Толкатель, ты об этом пожалеешь.

– Но мы даже не уверены в том, что он – Толкатель. Это мог быть просто несчастный случай.

Это могло быть даже самоубийство, хотя вероятность подобного, конечно, была очень низкой.

– Парни, которые находились с сыном Тэрахары, говорят, что это точно не было несчастным случаем. Кто-то его толкнул. И это была работа профессионала. А это значит, что это был Толкатель. Эй, ты же не думаешь, что сможешь сбежать от нас, не так ли?

– Чего я не думаю, так это того, что профессионал мог бы так легко позволить себя вычислить.

– Возможно, он просто допустил ошибку. Только и всего.

– Ну, сейчас я… – сказал Судзуки в отчаянии, – сейчас я могу сбежать. Я больше не в твоей машине. И ты не держишь меня на прицеле своего пистолета. Никто не знает мое местонахождение.

– Если ты не скажешь мне, кто-нибудь из нашей компании все равно рано или поздно найдет его. У нас серьезная информационная сеть. Толкатель? Зная его кодовое имя, мы с легкостью его разыщем.

– Так почему бы вам просто не сделать это?

– Потому что я предпочла бы покончить с этим прямо сейчас, – Хиёко говорила так, будто речь шла о сексе на одну ночь.

– Нет.

– Ну хорошо, – ее голос заметно повеселел. – Поняла тебя.

Этот беззаботный тон еще больше встревожил Судзуки.

– Если это твое последнее слово, то я просто убью этих двоих.

– Этих двоих?

– Ну, ты же сам знаешь, парня и девчонку на заднем сиденье машины. Они кажутся такими милыми – спят там себе, ни о чем не подозревают… Молодой парень и юная девушка, у которых вся жизнь впереди.

Судзуки мгновенно представил себе лицо своего бывшего ученика. «Вот видите, сэнсэй, я тоже могу сделать что-то хорошее». Его улыбку, то, как он смущенно ерошил рукой волосы… Отчего-то он был очень похож на парня, лежащего сейчас на заднем сиденье ее машины.

– Это ведь… – начал Судзуки, стараясь не показывать, насколько это на него подействовало. – Что даст тебе это убийство?

– Я же уже говорила тебе: если ты не будешь сотрудничать, я их убью, – сказала Хиёко так же легко, как могла бы рассуждать о том, что она ела сегодня на обед.

– Но они не имеют ко мне никакого отношения.

– Так значит, ты не расстроишься, если с ними что-то произойдет? – То, как она это говорила, подразумевало, что Хиёко возлагает всю вину и ответственность на Судзуки – и не только за это, а вообще за все несчастья в этом мире.

– Я не позволю этому произойти. – Едва он произнес это, в его голове – где-то в самой глубине его сознания – возникли сами собой слова его ученика: «Спасибо, что не списали меня со счетов, учитель».

Так сказал ему тот ученик, придя в учительскую в день выпускной церемонии. Он стоял перед Судзуки, почтительно склонив голову, и произнес эти слова: «Спасибо, что не списали меня со счетов».

– Немедленно говори мне, где ты находишься.

– Тебе придется подождать. Я проследил за этим человеком до самого его дома. Пока не соберу неопровержимых доказательств, я ничего не стану тебе рассказывать.

В то мгновение, как Судзуки сделал свой окончательный выбор, у него появился план, как выиграть время. Нельзя ни соглашаться с ней, ни отказываться. Нужно как можно дольше тянуть с окончательным ответом.

– Неопровержимых доказательств?

– Я должен выяснить, действительно ли этот человек толкнул Тэрахару-сана.

– Все это прекрасно могут выяснить сотрудники нашей компании.

– Нет, это моя забота.

– И каким образом ты собираешься действовать?

– Завтра я посещу его дом.

– Тебе бы стоило посетить его уже сегодня. Если б ты позвонил ему в дверь и сказал с порога: «Ты, должно быть, Толкатель?» – то по его реакции все сразу стало бы ясно.

– Уже поздняя ночь, так что я решил этого не делать. К тому же, судя по всему, у него есть ребенок.

Судзуки вспомнил облик дома, к которому его привела слежка за предполагаемым профессиональным убийцей. Рядом с цветочными горшками, выставленными на веранде, был припаркован детский велосипед и лежал футбольный мяч.

Теперь он вновь стоит перед этим домом, вернувшись в город Нэтодзава. Непохоже было на то, чтобы за ним кто-то следил.

Отдельно стоящий двухэтажный дом, стены выкрашены светло-коричневой краской. Крыша плоская, как большая доска, уложенная на опоры. Занавески в окнах задернуты, так что он не может увидеть того, что происходит внутри. Двор окружен бетонным забором, мокрым от дождя, над забором протянулись ветви дзелькв[15]15
  Дзельква или зельква (Zelcova serrata) – род деревьев семейства Вязовые.


[Закрыть], стебли вьюнков оплетают почтовую тумбу, стоящую возле ворот. На стене висит ящик для писем, почерневший от грязи и ржавчины. Дождь громко стучит по крыше, и слышно, как шумит вода, переполнившая водостоки.

Через щель в воротах Судзуки может разглядеть плоские камни дорожки, пересекающей маленький сад и ведущей к дому. Он наклоняет свой зонт за спину, чтобы не мешал, и сощуривается, но не может разглядеть таблички с фамилией возле двери.

Сбоку от ворот есть кнопка звонка. Он смотрит на нее. Протягивает к ней палец. У него подкашиваются ноги.

Он поднимает взгляд. На балконе второго этажа вывешена детская рубашка. «Почему они не забрали ее в дом из-за дождя?» Затем он замечает, что навес крыши над балконом достаточно длинный, чтобы рубашка не намокла.

«В этом доме есть ребенок. Человек, который здесь живет, – профессионал по кличке Толкатель. У Толкателя есть ребенок. Семья.

Быть этого не может».

Сцена, произошедшая на перекрестке перед станцией «Фудзисава-Конготё» прошлой ночью, вновь проигрывается в его памяти, как фильм в замедленной съемке. Он представляет себе худощавого мужчину, который стремительно прошел за спиной сына Тэрахары. Дождь почти прекратился. Судзуки выставляет раскрытую ладонь из-под зонта, чувствует, что капли больше не падают, и складывает зонт. Затем еще раз окидывает дом внимательным взглядом.

– Что вы здесь делаете?

От неожиданности Судзуки едва не выпрыгивает из собственной одежды. Рядом с ним стоит мальчик. Должно быть, он слишком отвлекся, закрывая свой зонт, и не услышал звуки его шагов. Светло-голубой зонтик и коротко подстриженные волосы делают мальчика похожим на ребенка, мечтающего о службе на флоте. Говоря, он очень мило задирает нос, глядя на собеседника снизу вверх.

– Просто это мой дом.

– Вот как…

– Меня зовут Кентаро, – представляется мальчик.

Судзуки оглядывает его. Должно быть, он учится в среднем классе младшей школы.

– Вы ищете моего папу?

После короткой заминки Судзуки отвечает:

– Да, верно. Твой папа дома?

Он уже принял решение. Нельзя терять время. «Я просто должен это сделать. Как ты всегда мне говорила».

– Папа учил меня никогда не доверять людям, которые не называют тебе свое имя, когда ты называешь им свое.

– А… Я Судзуки.

– Кто тебя так назвал?

– Что?

– Кто дал тебе имя Судзуки? Мое имя, Кентаро, выбрала моя мама.

– А, так это же моя фамилия[16]16
  В Японии принято представляться по фамилии.


[Закрыть]. – Неуместный вопрос мальчика сбивает его с толку.

– Папа не любит, когда люди вот так улыбаются.

Теперь Судзуки начинает чувствовать раздражение и досаду. Вместе с тем он растерян. Он пришел, разыскивая человека, который совершил убийство, но вместо этого переливает из пустого в порожнее, ведя праздную беседу с маленьким мальчиком. Эта несообразность дезориентирует его.

Мальчик открывает ворота и направляется к дому.

– Ну хорошо, я пойду позову папу.

Судзуки смотрит вниз на носки своих ботинок, затем прикрывает глаза. «Мог ли я ошибиться?» Его уверенность и воля пошатнулись, и сомнения начинают возникать одно за другим. «Может быть, я должен уйти? Может быть, я должен просто убежать и вернуться к себе домой?»

Он слышит какой-то звук и поднимает взгляд.

Его сердце едва не выпрыгивает из груди. Прямо перед ним, придерживая створку ворот, стоит мужчина. Он появился так же внезапно, как до этого мальчик. Тот же самый человек, которого он видел прошлой ночью на перекрестке, в этом нет никаких сомнений. Все волоски на теле Судзуки поднимаются дыбом. На мужчине черная водолазка и коричневые вельветовые брюки. У него худое лицо со впалыми щеками, и общее впечатление от него, как от остро заточенного лезвия. Судзуки с трудом сглатывает. У мужчины длинные растрепанные волосы, его большие глаза широко распахнуты и смотрят холодным пронизывающим взглядом.

– Мое имя Судзуки.

Выражение лица мужчины остается бесстрастным, он никак не реагирует. Он мог бы просто сказать: «Я вас не знаю» или «Уходите» и прогнать Судзуки прочь – или же рассердиться и потребовать объяснений, каким образом Судзуки узнал, где он живет. Но мужчина просто тихо смотрит.

Затем…

– Асагао, – отвечает он, называя свое имя.

«Утренний лик? Цветок, раскрывающийся на рассвете?» Судзуки уточняет, какие иероглифы используются для начертания имени, имея в виду вьюнок, но мужчина чертит в воздухе другой иероглиф.

– Это иероглиф, обозначающий гибискус? Я думал, он читается как «Мукугэ».

Мужчина в ответ на это лишь пожимает плечами.

– Что вам нужно?

Судзуки рассеянно смотрит на плоские камни садовой дорожки через открытый проем ворот. Он безотчетно отводит взгляд от пронизывающих глаз Асагао, и, должно быть, со стороны это выглядит как утрата достоинства.

– Дело в том, что… – начинает он и осекается.

«Вы, должно быть, Толкатель, не так ли?»

Он действительно собирался просто прийти и задать вопрос напрямую, но теперь, стоя с мужчиной лицом к лицу, он не может этого сделать. «Вы Толкатель? – О, разумеется, это я, чем могу быть вам полезен? – Ну, прошлой ночью вы толкнули сына господина Тэрахары на проезжую часть, верно? – Ну да, это я сделал. – Ах, так вы это сделали, так я и знал! Спасибо большое, хорошего вам дня!» Едва ли разговор пойдет именно так. Человек перед ним смотрит на него так, словно видит его насквозь. Ноги Судзуки как будто приросли к земле, его лицо застыло, он не может пошевелить губами.

– Если у вас нет ко мне никакого дела, возможно, вам следует уйти. Но мой сын сказал, что вы пришли сюда, чтобы встретиться со мной. – Смысл слов Асагао и его тон не кажутся особенно холодными; напротив, он выглядит спокойным. Возможно, он действительно видит Судзуки насквозь или же просто оценивает его.

Судзуки чувствует, что он срочно должен что-то сказать, что нельзя терять ни мгновения. Его мысли начинают крутиться как сумасшедшие, и, прежде чем даже понимает, что делает, он выпаливает:

– Простите, вашему сыну не требуется частный учитель?

«Что я только что наделал?»

Кит

Прежде чем осознает, что сейчас утро, Кит слышит, что идет дождь. Он открывает глаза. Все еще лежа на боку, смотрит, как капли срываются с края куска полиэтилена, натянутого над его головой.

Он в парке на восточной окраине района Синдзюку. В той части парка, которая тянется вдоль главной улицы, есть фонтан и большой красивый газон с аккуратно подстриженной травой, за которым регулярно ухаживают, – но Кит ушел в дальнюю часть, куда можно попасть, спустившись по лестнице. Спрятанная в глубине парка, решительно неприглядная его часть. Мир, далекий от чудесного фонтана, чьи струи отражают солнечные блики в погожие дни, от тени мяча на траве, брошенного отцом сыну, от всего, что приносит людям радость в выходные дни. Заброшенная влажная низина, куда никто не заглядывает.

Раньше здесь находилось здание администрации парка, но оно было снесено и на его месте так ничего и не построили, вот и осталось примерно тридцать квадратных метров пустого пространства. Из-за того, что эта часть находится так низко, солнечные лучи едва ее достигают.

Теперь в низине теснятся картонные коробки, палатки и просто растянутые на палках куски полиэтилена. Кит слышал предание о том, что первые бездомные, которые здесь поселились, прибегли к интересной уловке, будто они хотят полюбоваться цветущими сакурами. Когда работник парка попытался их прогнать, они заявили, что у них просто «ханами», любование цветами, – но, разумеется, когда сакуры отцвели, они остались. Вскоре появились и другие, их становилось все больше и больше, и спустя некоторое время здесь вырос целый трущобный городок.

Кит находится здесь с конца лета. Это означает, что он спит под полиэтиленовым навесом уже около двух месяцев.

– Мы не живем здесь, мы просто выживаем! – однажды гневно прокричал мужчина средних лет, спавший в палатке по соседству. Так он ответил чиновнику из районной администрации, который пришел и с грустным выражением лица сказал, что они не могут здесь жить.

«Мы не живем здесь, мы просто выживаем». В этих словах протеста чувствовалась определенная сила убеждения. Кит дремал, когда мужчина их выкрикнул, но это заставило его открыть глаза.

* * *

У Кита нет собственной палатки. Только кусок картона, который он использует в качестве пола, и полиэтилен, заменяющий крышу. Из-за отсутствия стен в ветреную погоду бывает прохладно, но это не слишком его беспокоит. Ничего такого, с чем он не мог бы смириться.

Кит медленно садится. Несколько человек уже проснулись и заняты повседневными заботами. Поправляют палатки, делают разминку, прогоняя остатки сна. Если дождь еще немного усилится, люди, скорее всего, выйдут помыть головы, но пока никто этого не делает.

Двое мужчин развели костер у самого подножия лестницы. Они используют кусок картона, чтобы прикрыться от дождя, и разогревают какую-то еду в кастрюльке. Кит смотрит на свой телефон, лежащий на земле рядом с ним, и видит, что уже позже одиннадцати.

Черные облака, похожие на гигантские кровоподтеки, плывут над ним – так низко, что кажется, будто он может дотронуться до них рукой. Ветер наверху достаточно сильный, поэтому видно, как они клубятся, закручиваясь по спирали, как огромный водоворот. Дождь, возможно, закончится к полудню.

– Эй-эй, скажи-ка «привет»! – раздается голос прямо рядом с ним.

Кит вскакивает, мгновенно разворачивается, протягивает руки в направлении голоса, сгребает его хозяина за воротник и прежде, чем разбирается, кто перед ним, поднимает его над землей.

– Прассти! – жалобно пищит человек, смертельно побледнев от ужаса. Кончик его языка показывается наружу, и он не может правильно выговорить слова – возможно, потому, что Кит сдавил ему шею. – Прассти-прассти-прассти!

Это пожилой мужчина, который спит неподалеку. Он всегда выглядит так, как будто подхватил простуду. Даже в летнее время носит теплое пальто. Постоянно бесцельно шатается по округе. Кит отпускает его, и старик, мучительно кашляя, растирает ладонями шею. В его седеющей бороде виднеется что-то, похожее на крошки еды. Пятна засохшего молока. Кислый запах ударяет Киту в ноздри – то ли это запах протухшей еды, то ли немытых сальных волос.

– Послушай-ка, послушай-ка, – говорит старик, тыча пальцем за спину Киту. При каждом энергичном движении из его седых волос сыплется перхоть. – Танака-сан, Танака-сан хочет, чтобы ты подошел, он хочет с тобой поговорить.

Кит оборачивается посмотреть. Двое мужчин стоят возле кипящей на огне кастрюльки и обеспокоенно смотрят в его сторону. Один из них, по-видимому, и есть Танака.

С тех пор как поселился в парке, Кит ни разу ни с кем здесь не беседовал. Даже не кивнул никому в знак приветствия. Остальным обитателям трущобного городка, наверное, было любопытно, когда они видели этого крепкого на вид мужчину, у которого даже не было хорошей палатки и который ни с кем не разговаривал, но никто из них не решался к нему подойти. Они просто держались на расстоянии и наблюдали. Кит не желает становиться частью этого чудаковатого сообщества, но все же он следует за стариком.

– Эй, смотри-ка, он пришел, – говорит маленький человечек, помешивающий в кастрюле палочками. Передние зубы у него отсутствуют. Выглядит он так, будто его возраст давно перевалил за пенсионный.

Рядом с ним сидит худощавый мужчина в очках. Конечно, все, кто коротает здесь свои жизни, довольно худые, но этот парень действительно похож на обтянутый кожей скелет. Ему, должно быть, не больше сорока, но темные круги вокруг глаз делают его старше. На его кепке изображена увеличительная лупа – детская деталь, которая не вяжется со всем его обликом. Над головой он держит сломанный пластиковый зонтик.

– Чего ты хочешь? – Голос Кита звучит низко и мрачно.

– Танака-сан хочет поговорить с тобой, – отвечает беззубый, глядя на своего товарища.

Так, значит, этот ходячий скелет с увеличительной лупой на кепке – Танака… В правой руке у него палка, на которую он опирается, как на трость. Видимо, у него больная нога.

Танака-Увеличительная-Лупа чешет голову под немытыми волосами, затем показывает на Кита пальцем:

– Ночью. Ты стонал во сне.

Кит суживает глаза. Он пытается припомнить, видел ли он этой ночью какие-то кошмары, но у него не получается. Как будто ему вовсе ничего не снилось.

– Что-то тебя мучает. Ты страдаешь. В последнее время. Так я вижу.

Пока Танака говорит, двое других смотрят на Кита внимательно и обеспокоенно, как будто хотят убедиться в том, что их сотрудник не рассердил директора фирмы, с которой они собрались заключить договор.

– Что-то мучает меня…

– Повсюду вокруг тебя. Всегда. Я вижу их. Странные вещи. – Танака говорит отрывисто, нанизывая слова, как бусины, затем вновь яростно чешет голову.

– Странные? – Кит смотрит на него тяжелым взглядом.

– Танака-сан, Танака-сан видит их. Чудовищ и привидений, чудовищ и привидений, и души умерших людей, – бубнит старик. С каждым словом из его рта доносится омерзительный запах гниения. – Духи мертвых. Постоянно тебя сопровождают. И сейчас. Человек в дорогом костюме…

Танака продолжает описывать внешность призрака или, скорее, его общие очертания. Нет никаких сомнений в том, что это личный секретарь политика, которого Кит заставил совершить самоубийство в номере отеля прошлой ночью.

– Он вздыхает о том, что же будет с каким-то Кадзи.

– Кадзи. Это его босс.

– Потусторонний мир окружает тебя. Вот почему ты так плохо спишь. Верно? – В углах рта Танаки выступает слюна. – Ты хочешь прекратить этим заниматься. В этом все дело.

– Танака-сан, может быть, вам не стоит так волноваться из-за этого, может быть, нужно говорить спокойнее, – вставляет человечек с отсутствующими зубами, как будто он выступает посредником в переговорах двух компаний. Может быть, этим он и занимался, когда был обычным служащим.

– О чем это ты говоришь? – мягко спрашивает Танаку Кит.

– О духах умерших вокруг тебя. Они приходят из-за твоей работы. Из-за того, что ты делаешь. Разве я не прав? Может быть, тебе действительно стоит прекратить этим заниматься…

Манера речи Танаки меняется, он больше не бросает отрывистые фразы и говорит более связно и плавно. В то самое мгновение, как Кит отмечает это про себя, он видит, что прежде мутный взгляд Танаки за его очками неожиданно проясняется, а его бледная кожа как будто начинает светиться. Скопления слюны в углах его рта исчезают. Неожиданно в нем проявляется что-то величественное. Даже угрожающее, как будто он может внезапно броситься вперед и ударить своей палкой.

«Что происходит? Я все еще сплю? Или у меня галлюцинации?» Кит не может уловить смысл ситуации. Из жалкого бездомного Танака вдруг превратился в почтенного учителя, в прославленного врача, к которому все приходят за спасительным советом.

– Танака-сан в прошлом был психиатром. Он почти всегда попадает в самую точку. Диагност от Бога, – говорит беззубый человечек.

– Ты должен бросить работу, которой занимаешься. Если сделаешь это, ты будешь освобожден. – Слова Танаки звучат как благословение.

– Если я остановлюсь, то вылечусь? – Кит изумляется, услышав свой собственный голос. Он звучит как голос испуганного, попавшего в беду подростка, смиренно ищущего утешения в церкви.

– Да.

– Но как?

– Ты должен упростить свою картину мира. Все вещи и все люди, которые окружают тебя, – реши проблемы с каждым из них по отдельности. Удали все не имеющие значения помехи, чтобы осталось лишь то, что имеет истинное значение. Избавься от сложностей – пусть они уйдут одна за другой. Расплатись по своим долгам. Сведи баланс.

– Свести баланс?

– Приведи все в равновесие. Баланс.

Кит не знает, как отвечать. Несколько мгновений он хранит молчание.

– Если я это сделаю, боль уйдет?

– Да. Как только ты завершишь всю свою работу, твои страдания прекратятся. У тебя ведь нет незаконченных дел?

Услышав это, Кит вспоминает все заказы, которые выполнил. Пока он мысленно проходит путь в глубины своей памяти, Танака молча за ним наблюдает.

Спустя некоторое время тот вновь начинает говорить с тихим достоинством квалифицированного психиатра:

– Если у тебя нет никакой незавершенной работы…

Но Кит его прерывает:

– Нет. У меня осталось незаконченное дело. Мне еще нужно сравнять один счет.

– Вот как?

– Счет десятилетней давности. Единственный раз, когда я провалил задание.

Он хорошо это помнит. Десять лет назад, в отеле на станции «Синдзюку». Эта сцена, воскресшая в памяти, не выходит из его головы с прошлой ночи.

Одноместный номер в отеле. Женщина-политик, член парламента. Она была правозащитницей. Недорогой костюм, туфли на низком каблуке, лицо бледное, как лист бумаги. «Почему я должна убить себя?» Она задала ему тот же вопрос, который задают все они. Дрожа от ужаса.

– Эта неудача все еще заботит тебя? – уточняет Танака.

* * *

Закончив свое предсмертное письмо, женщина-политик повернулась к Киту, вынужденная смотреть на него снизу вверх из-за разницы в росте, но, несмотря на это, ей удалось совладать со своими чувствами, и ее голос не дрогнул.

– Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: «Я убийца!»

Он отшатнулся, широко распахнув глаза от изумления. Его потряс не смысл того, что она сказала. Это был шок от того, что она процитировала ему строки из его книги, из единственной книги, которую он читал всю свою жизнь.

* * *

– Я совершил ошибку. Я решил, что она и я были единомышленниками. Друзьями. Родственными душами. Просто потому, что мы оба читали одну и ту же книгу. Поэтому я не закончил работу. Я отпустил ее.

Она была в замешательстве и смятении, услышав, что он сохранит ей жизнь, – и все же, несмотря на то, что он сохранил ей жизнь, ушла из отеля.

– И что случилось из-за этого? – спрашивает Танака.

– До нее добрался кое-кто другой.

На следующий день, на перекрестке на станции «Хибия», она оказалась перед черным внедорожником и погибла под его колесами. Политик, который нанял Кита, нанял также и Толкателя. По крайней мере, до него дошли такие слухи.

– И ты раскаиваешься в этом.

– Из-за своей глупой ошибки я не закончил работу.

– Раскаяние – это корень зла. Источник всех бед. Оно ведет ко всем видам несчастий. Если это именно то, что ты чувствуешь, то, даже если ты отойдешь от дел, твоя боль, возможно, никогда не утихнет.

– Понятно, – Кит наклоняет голову и смотрит на Танаку тяжелым взглядом. Тот едва достает ему до подбородка. – Что же я должен сделать?

– Сразись с ним. Сравняй счет.

По мнению Кита, это звучит немного комично. Но он хочет понять, как это будет звучать, если это произнесет он сам, и повторяет: «Сравняй счет». Когда он произносит эти слова, то ощущает, будто некая сила, сдавливавшая его голову изнутри, покидает ее через макушку. Как легкое дуновение ветра.

– Так значит, нужно сравнять счет?

* * *

– На-ка вот, попробуй.

Голос беззубого человечка возвращает Кита в реальность.

Он несколько раз моргает. Перед ним, как и раньше, стоят трое бездомных. Танака выглядит так же, как он выглядел с самого начала: истощенный человек, мрачный и болезненный. Нет даже слабого проблеска образа просветленного психиатра. Просто грязноватый, нездоровый нищий. «Да был ли весь этот разговор? Может быть, я просто его вообразил?» – Сомнения охватывают Кита, подобно туго обвитым вокруг его тела цепям.

Маленький человечек с отсутствующими зубами дотрагивается палочками до варева в кастрюльке.

– Давай-давай, поешь.

Кит наклоняется, чтобы посмотреть, и видит, что это какая-то рыба. Должно быть, они поймали ее в парковом пруду.

– Это ведь ты сделал, ты же? – Голос беззубого звучит взволнованно. – Я прочел об этом в утренней газете, – он указывает на пламя под кастрюлькой. Должно быть, газета была использована в качестве растопки. – Прошлой ночью была убита целая семья в Мито.

– И что?

– Это же был ты, ну? Ты добрался до него ради нас?

Кит искренне не понимает, о чем тот говорит.

– Этот мальчишка, сынок из той семьи, который поджег одного из наших друзей. Все бездомные об этом знают. Теперь он мертв. И некоторые из нас… ну, мы думали, что, может быть, ты это сделал. Это же так? Это был ты?

– Ты ошибаешься.

– Да нет, это точно был ты. Ты же на нашей стороне, ведь так? Я же… ну, то есть, это же так, да? – Мужчина почти умоляет его, как кетчер бейсбольной команды, упрашивающий судью пересмотреть счет.

– Я выполняю только ту работу, на которую меня нанимают. Пока кто-то не попросит, а я не соглашусь, я не работаю.

Сказав это, Кит отворачивается и уходит от них. Все трое бормочут свои сбивчивые «до свидания». Он возвращается к своему жилищу, то есть к своей картонке и куску полиэтилена. Машет правой рукой, как будто отгоняет комаров, но в действительности пытается изгнать духов умерших, которые и теперь, кажется, вьются вокруг него.

На его телефоне входящий вызов.

«Сравняй счет». Слова продолжают звенеть у него в ушах. «Сравняй счет, а потом уйди на покой. Звучит неплохо. Сравняй счет. Расплатись по всем долгам. Уладь все свои дела».

Кит оглядывается через плечо на троих мужчин, но обнаруживает, что они исчезли. Он чувствует укол страха. «Это и вправду была какая-то странная галлюцинация». Но кастрюлька все еще там, над ней поднимается пар.

Возможно, они просто ушли за водой.

Он отвечает на телефон и слышит Кадзи, чей голос звучит почти неестественно жизнерадостно.