Текст книги "Африканский самурай"

Глава 3

Моряки и впрямь не обрадовались новому пункту назначения, и в первую очередь капитан. Он знал карты района вокруг Нагасаки, но новый порт был ему незнаком. В гавань Кутиноцу мы входили с минимумом парусов, и матросы на носу постоянно бросали лот, громко выкрикивая глубины. Когда капитан решил, что мы продвинулись к берегу настолько близко, насколько могли без опасения сесть на мель, он приказал бросить якорь и спустить паруса. Огромный корабль чернел в водах залива, и суматоха, которую он вызвал на берегу, была заметна издалека.

На пристани уже собралась небольшая толпа, а люди все стекались в порт, пробираясь по узким неровным улицам и проталкиваясь мимо торговцев со всяческими товарами. Торговые корабли, о которых говорил священник в Нагасаки, наверняка заходили и в эту бухту, но, наверное, не так часто, и уж точно эти корабли были поменьше. Пожалуй, европейцы здесь все еще в диковинку. А людей вроде меня местные жители и вовсе никогда не видели.

В воду сбросили первую шлюпку. Я спустился в нее по качающейся веревочной лестнице, за мной – отец Валиньяно, отказавшийся от помощи моряков, за ним – брат Амброзиу с небольшой свитой священников рангом пониже. Мы присоединились к полудюжине гребцов, которые спустились в шлюпку раньше и теперь сидели по трое у каждого борта. Потом должна была начаться разгрузка, а моряки сойдут на берег в последнюю очередь. Скорее всего, не раньше вечера, а то и следующего утра.

Священники, несмотря на жару, были в длинных черных одеяниях. На шеях у них висели четки и распятия. Отец Валиньяно занял свое место, встав на носу, и гребцы взялись за работу. Я стоял чуть позади. Свободные шаровары шелестели на ветру, рукава рубашки не скрывали моих мускулов, а белый тюрбан прибавлял мне еще больше роста. На поясе у меня висел длинный черный меч, а в правой руке я держал внушительного вида копье с длинным и чуть изогнутым клинком на конце. Самый верный способ победить в схватке – отбить охоту в нее ввязываться, и, хотя я не ожидал никаких неприятностей на берегу, мне хотелось заставить любого, кто замышляет недоброе, крепко призадуматься. Когда мы подплыли ближе к берегу, монахи ритмично запели гимн на португальском. Каждый из нас старался произвести впечатление по-своему.

На берегу нас ждал молодой правитель земель, окружавших Кутиноцу. Возле причала были разбиты шатры, возле которых в землю были воткнуты флаги с изображением, по-видимому, эмблемы семейства Арима. Арима Харунобу и его свита были одеты в легкие кимоно, у каждого за пояс было заткнуто по два меча в ножнах.

– Им известно, что они не должны иметь оружия при встрече с вами?

Валиньяно отмахнулся от вопроса легким движением руки, даже не потрудившись обернуться ко мне, чтобы ответить.

– Мы должны уважать местные обычаи.

Сам Арима, еще подросток, вошел в воду, чтобы встретить лодку. Это был знак уважения. Отец Валиньяно протянул руку, и Арима послушно поцеловал кольцо на его пальце. Валиньяно начал благословлять всех собравшихся на берегу, пока остальные священники стояли позади, с торжественным видом склонив головы. Тишину нарушали лишь глухие шепотки торговцев, которые тыкали в мою сторону пальцами и жестами делились друг с другом удивлением по поводу моих размеров. Валиньяно на голову возвышался над любым из людей на берегу. А я был выше еще на полторы головы.

Я оглядывал толпу и, не увидев никаких признаков угрозы, обратил внимание на людей, выстроившихся за спиной Аримы. Мне было известно, что только самураям дозволено носить за поясом два меча – длинную катану и короткий вакидзаси.

Как телохранитель Валиньяно, я уделял особое внимание тому, что рассказывали о самураях – отборных воинах, обученных владеть не только мечом, но также луком, копьем и прочим оружием. Мужчины, а иногда и женщины, принесшие клятву верности и готовые без колебаний умереть ради своих хозяев. При сёгунате они фактически были в Японии правящим классом. Все простолюдины должны были кланяться в их присутствии. Любого, кто не поклонился или как-то иначе выразил неуважение, самурай по закону мог зарубить совершенно безнаказанно.

Самураи, стоявшие позади Аримы, были невысокие и на вид весили не больше пары-тройки пушечных ядер, но даже в простейших движениях была заметна их собранность. Справиться с ними в бою было бы непросто, а я прекрасно понимал, как мало нас пока на берегу.

Пока отец Валиньяно и даймё Арима обменивались любезностями, я разглядывал городишко: всего несколько десятков домиков, крытых тростником, храм – тоже деревянный, но крытый черепицей и украшенный к приезду Валиньяно, грязные немощеные улочки, вьющиеся среди жмущихся друг к другу домов, и горстка уличных торговцев, перегораживавших их своими повозками, хотя большинство торговцев были здесь, на причале.

Нас повели в храм для официального приема, и вблизи дома оказались еще менее прочными, чем я предполагал. Деревянные стены были такими тонкими, что достаточно сильный человек мог бы пробить их голыми руками, а окна и двери были прикрыты простой бумагой, подвешенной на рамах.

Извилистая дорога из города, поднимавшаяся по склону холма, тоже была грунтовой, потом переходила в щебенку и дальше – в камень. Где-то в конце этой дороги – может, в нескольких часах, а может, и в нескольких днях пути – стоял замок Арима, но я уже понимал, что в здешних местах честолюбию Валиньяно попросту негде было развернуться. Надолго мы здесь не задержимся, и брату Амброзиу придется пожалеть, что он направил нас сюда из Нагасаки. Одного из младших священников оставят здесь исполнять указания Валиньяно, а мы пустимся в дорогу так скоро, как позволит вежливость.

* * *

Дорога к замку даймё Аримы была перехвачена его врагами. Чтобы добраться до порта и встретить Валиньяно, ему со своими людьми пришлось спускаться по склону горы через джунгли по заросшей тропинке, а потом под покровом ночи сплавляться по реке на плотах. У нас не было иного выбора, как проделать тот же путь в обратном направлении. Бо́льшая часть иезуитов отправилась вперед в портовый город в провинции Бунго – выпад, который Арима не мог не заметить, чего, скорее всего, и добивался Валиньяно.

Мы поднимались по реке на плотах почти в полной темноте. Люди Аримы, стоявшие на носу каждого из плотов, осторожно отталкивались шестами, ориентируясь по памяти.

– Путь безопасен? – спросил я одного из них.

– Для небольших групп – да. Это все еще наша земля, и мы знаем ее лучше пришлых. Мы можем доставить в замок или из замка в обход вражеских заслонов несколько человек, но не сколько-нибудь значительные припасы.

Шум окружающих джунглей казался какофонией для наших непривычных ушей, но люди Аримы прислушивались, не покажется ли какой-нибудь звук чужеродным, и всякий раз, когда они реагировали, я старался определить, какой именно звук заставил их это сделать.

Когда выдалась возможность, мы поспали прямо на плотах, но отдых получился коротким и прерывистым, а проснулись мы с мокрыми спинами из-за воды, просачивавшейся сквозь настил плота или перехлестывавшей через его края. Утром жара охватила нас и крепко сжала в своих объятиях. Тяжелые шерстяные одеяния немногочисленных священников, сопровождавших Валиньяно, липли к телу, а стоило кому-нибудь из них подтянуть рукава или подвернуть нижний край рясы, чтобы хоть как-то бороться с духотой, как на него тут же набрасывались насекомые.

Священники молча чесались. Один из них покраснел и упал в обморок, обливаясь потом. Мне, одетому в тонкую рубаху и шаровары, было не так жарко, но все мы с завистью посматривали на легкие шелковые кимоно японцев и гадали, почему насекомые не атакуют их с тем же пылом.

Всю дорогу Валиньяно сохранял спокойствие, стоически вынося бесконечные извинения Аримы и в то же время отбивая любые попытки начать переговоры о торговле до того, как мы доберемся до места назначения.

– Осада была долгая, – со скорбным видом произнес Арима, когда мы прибыли в замок. – Боюсь, мы мало что можем предложить.

– Мы здесь не ради еды и питья, – заверил его Валиньяно, хотя другие наши спутники могли с ним и не согласиться, судя по их изможденному виду.

Замок Аримы во многом походил на дороги в его землях – если когда-то он и был в хорошем состоянии, то теперь это было не так. Кладка потрескалась, в стенах недоставало огромных кусков камня, и все вокруг густо заросло вьющимися растениями. Внутри бесконечно что-то капало и протекало, и в дождливые дни нам приходилось лежать на татами прямо на мокром полу или кутаться в мокрую одежду, если ветер вдруг холодал. Ели мы умеренно, спали плохо, а враги по ту сторону стен всю ночь били в барабаны, не давая отдыха страже Аримы.

К счастью для всех, кроме самого Аримы, переговоры прошли быстро. Всем было ясно, что ему недолго осталось удерживать эти места без столь нужного португальского оружия, и он сдался сразу.

Его наложницу – на вид еще совсем девочку – увели в слезах. Буддистские и синтоистские святыни обвязали канатами и повалили, а Арима, одетый в белые одежды, нелепо сиявшие среди серости и грязи, которыми была полна его цитадель, принял крещение в небольшом пруду во дворе замка. Мы пустились в путь через несколько дней, но прежде двое воинов Аримы привели потного, еле живого священника, которого они доставили по реке и через джунгли.

Отец Валиньяно принял отдувающегося и едва передвигающего ноги священника у ворот замка.

– Послание, – тяжело выдохнул тот. – От Омуры Сумитады.

Я стоял рядом с Валиньяно, одним глазом присматривая за страдающим священником, а другим оглядывая деревья за его спиной и прислушиваясь, не появятся ли враги Аримы. Я позволил себе лишь короткий взгляд на Валиньяно, ожидая, что он предложит священнику выпить воды и отдохнуть, но не услышал ни того, ни другого.

– Продолжай.

– Господин Сумитада рад известию о вашем прибытии в Японию, – жадно хватая ртом, воздух заговорил священник. – Он очень сожалеет, что не получил возможности поприветствовать вас лично, и надеется, что высокочтимому визитатору Индии известно, что ему и его братьям-иезуитам всегда рады во владениях господина Сумитады. В знак неизменной дружбы господин Сумитада предлагает ордену иезуитов порт Нагасаки в вечное пользование по собственному усмотрению.

Доставив послание, священник рухнул на колено, тяжело опираясь на поддерживавшего его воина Аримы. Это был потрясающий подарок. Владение портом означало не только полный контроль над торговлей, но и право взимать налоги со всех проходящих через него товаров. Это даже не опорный пункт – это настоящее золотое дно и явное свидетельство влияния иезуитов.

Валиньяно, стоявший рядом со мной, улыбнулся. Двое местных владык – Арима и Сумитада – подчинились его воле, и он получил важнейший торговый порт. Начало его миссии в Японию выдалось очень успешным.

Глава 4

В Бунго наш маленький отряд встретил румяный священник в шерстяной рубахе и штанах. Он сообщил Валиньяно, что договорился насчет корабля с человеком по имени Мураками, потом поклонился и вышел из шатра. Я выждал несколько секунд, чтобы убедиться, что никто не подслушивает у входа – увы, среди священников такое случалось.

Убедившись, что мы одни, я обернулся к Валиньяно.

– Мне трудно охранять вас, если вы все время держите меня в неведении относительно планов путешествия.

Валиньяно на секунду задержал взгляд на мне, решая, поддержать этот разговор или просто приказать мне подчиниться. Он вздохнул.

– Наш план из таких, которым ты обычно противишься.

– То есть опасный.

– Нет такой опасности, от которой Господь не может нас защитить.

– И все же для защиты вы берете с собой меня.

– Осторожнее.

Валиньяно ткнул пальцем в мою сторону, и я кивнул. Иногда он позволял мне быть откровенным, но не терпел проявлений безверия. Зачерпнув две кружки воды из чаши в углу шатра, он протянул одну из них мне.

– Мураками обеспечит нам безопасный путь до Сакаи.

– Значит, он – пират?

– Да, но, похоже, умный. Он понимает, что за ту же плату ему проще доставить нас, чем ограбить, особенно если это может принести выгоду в будущем.

– В Кутиноцу были моряки, вооруженные люди, опытные бойцы. Здесь только я. Люди Мураками быстро поймут, что из всех нас вооружен только один.

– Что ж, тебе просто придется выглядеть исключительно устрашающе. Ты ведь сумеешь?

Валиньяно скрылся во мраке дальней части шатра, потом появился вновь с зажженной свечой, которую поставил на стол рядом с чашей воды. Он начал рыться в вещах в поисках бумаги и пера. Разговор был окончен.

На следующий день мы взошли на корабль Мураками. Всего нас было тридцать человек. Те немногие, кто побывал в замке Арима вместе с Валиньяно и со мной, были рады прохладному морскому воздуху, счастливы оказаться подальше от сырости и насекомых.

Люди Мураками были босы и одеты в короткие кимоно. На них были пояса для кинжалов и прочего мелкого оружия, а лбы они повязывали толстыми полосками кожи. Остерегаясь носить тяжелые кожаные и металлические доспехи и причудливые шлемы самураев на случай, если вдруг окажутся в воде, они предпочитали риск в бою опасности утонуть под тяжестью доспехов.

Они вальяжно стояли на палубе, пока иезуиты грузили свое имущество, и даже не пытались предложить помощь. Когда я взошел на борт, они обернулись и уставились на меня. Мураками, проверявший канаты на носу корабля, присвистнул и подошел ко мне, безоружный, голый до пояса и одетый лишь в дорогие на вид кожаные штаны.

– Не хотел бы я ввязаться с таким в драку, – шутливо бросил он своим людям.

– Тогда не давай для нее причины, – ответил я.

Мой японский ошеломил пиратов. Мураками не отступил, но уставился на меня с открытым ртом, потом хохотнул и хлопнул меня по руке. Матросы тоже рассмеялись, и Мураками начал громко распоряжаться о подготовке к отплытию. Отец Валиньяно чуть заметно улыбнулся мне, потом отступил под сень одного из навесов, которые пираты поставили на палубе, чтобы защитить нас от солнца.

Следуя мимо островов, мы должны были прибыть в Сакаи через три дня. Был более короткий путь, вдоль побережья, но он проходил через воды, контролируемые кланом Мори – последним кланом, представлявшим угрозу для власти Нобунаги. Нобунага уже успешно применил португальское оружие против клана Такэда в сражении при Нагасино, и Мори были бы не прочь воспользоваться возможностью помешать укреплению связей между иезуитами и их врагом. Лучше было идти через острова, чем вдоль северного побережья, где хозяйничали Мори.

Мы шли под парусом весь первый день и заночевали на берегу. Отец Валиньяно в основном оставался под палубой на корабле или сидел в шатре на берегу. Я заглядывал к нему, когда мне казалось, что он готов будет меня потерпеть, но всякий раз он взмахом руки отсылал меня прочь. Он не ел, почти не спал. Валиньяно был не из тех, кто оставляет детали на откуп другим, и каждая мелочь следующего этапа нашего путешествия требовала идеальной подготовки. Мы направлялись в Киото без приглашения, чтобы навестить даймё Оду Нобунагу. Валиньяно нужно было найти способ получить приглашение и подготовиться к встрече. Если Япония объединится под властью одного человека и если этот человек открыто примет христианство, у Валиньяно появится возможность обратить всю страну одним махом.

Пока Валиньяно работал, остальные ранним вечером собрались у костра и ели рыбу с рисом, а пираты пили саке. Постепенно их лица раскраснелись. Я открыл ящик и выставил им несколько бутылок португальского красного вина. Они предназначались в подарок для японских феодалов и сановников, но пара бутылок роли не сыграет, а у меня на руках была целая орава иезуитов, которую нужно было охранять. Довольные пираты казались мне более спокойной компанией, чем недовольные. Пираты пустили бутылки по кругу, пили, морщились, потом прикладывались снова. Они предлагали выпить и мне, но я воздержался. Я всегда был на посту, и мне это нравилось.

Пираты кричали и делились историями до поздней ночи, а когда они, наконец, умолкли, на смену пришел хор цикад. Я спал у входа в шатер Валиньяно на татами, на котором, как ни старался, никак не мог уместить ноги.

Утром пираты двигались медлительно, все еще одурманенные выпивкой, но к полудню пришли в себя. Я позволил себе расслабиться. Хотя люди Мураками пользовались славой отчаянных бойцов, было очевидно, что приказам Мураками они следуют беспрекословно, а Мураками вовсе не хотел проблем. Он легко мог бы изменить курс чуть к северу и продать нас всех Мори за кругленькую сумму.

Когда я спросил у него, почему он так не поступил, он пожал плечами и ответил:

– Никогда не следует помогать стороне, обреченной на поражение.

– Значит, клан Ода победит Мори? – спросил я.

Он кивнул.

– Никто не знает, что будет дальше. Эти воды… – он широким жестом обвел море. – Сегодня они принадлежат одному владыке, завтра – другому. Сегодня этот даймё сражается плечом к плечу с другим даймё, а завтра они уже воюют друг с другом. На памяти ныне живущих так было всегда. Но, возможно, скоро этому придет конец. Возможно, скоро мы все будем принадлежать одному человеку. Знаю только одно – я не хочу быть тем, кто навлечет на себя его гнев.

– Но разве сейчас все не принадлежит одному императору? – спросил я.

Мураками ответил неопределенным жестом.

– Мы относимся к императору с величайшим почтением, но власть императору дает небо. Нобунаге власть дает меч. Даже самые благочестивые люди второго боятся куда сильнее, чем первого, когда этот меч приставлен к горлу.

Мураками улыбнулся и пошел проверить своих людей, вывешивавших за борт ловушки, чтобы поймать еду на ужин. Я посмотрел в сторону берега. Острова были почти безлюдны, и их немногочисленные обитатели переселились вглубь, подальше от берега, видимо, опасаясь Мураками и ему подобных. Время от времени попадались хижины из дерева, посеревшего под действием моря и ветра, нередко покосившиеся, но в основном были видны лишь поля, поросшие травой и цветами, пологие холмы и горы вдали. Люди Мураками не проявляли по отношению к нам никакой агрессии, и я просто стоял у поручня, наслаждаясь видом.

Мне все еще казалось волшебством видеть новое место, вдыхать новый воздух, слышать новые звуки. Сразу после захвата рабовладельцы привезли меня в Индию. Несмотря на ужас и истощение, я был очарован запахом, когда меня вели из порта, поражен гулом голосов в городе. Всю свою жизнь до этого я провел в тихой деревне и никогда не ожидал, что увижу что-то кроме нее, никогда не верил в существование других мест и не тратил время на размышления о них.

Отец побывал во многих городах и деревнях, и мне нравилось слушать его рассказы о местах, которые он повидал, о людях, с которыми он торговал, но они никогда не пробуждали во мне желания повидать эти места самому. Это моя мать всегда слушала его как зачарованная.

Воспоминания о доме редко посещали меня, и теперь, когда это случилось, я постарался поскорее их прекратить. Было время, когда я пытался вспоминать. Каждое новое место пробуждало во мне стремление описать его словами моего отца, попытаться рассказать о нем матери, но я уже давно утратил это желание. Я больше не мог общаться с предками. Наверное, я уехал слишком далеко от дома.

На скалистом уступе с подветренной стороны корабля на солнце лежала женщина. На ней не было ничего, кроме куска ткани, обернутого вокруг бедер. У нее были стройные и мускулистые ноги и плоский живот, а капли воды на коже переливались то голубым, то зеленым, то желтым. Рядом лежала кучка из полудюжины раковин, несколько кусочков коралла и одинокая морская звезда. Она приподнялась, чтобы посмотреть в нашу сторону, и я увидел ее неровные зубы, выкрошившиеся из-за необходимости поднимать раковины со дна моря, и глаза, налитые кровью от сосудов, лопнувших под давлением на глубине.

Пираты, ловившие рыбу у поручня, тут же отвернулись, и я последовал их примеру. За время, проведенное в море, я научился узнавать моряцкие суеверия и понимать, на какие крайности они готовы, чтобы избавиться от того, кто, как им кажется, приносит несчастье. Я услышал тихий плеск и, обернувшись, увидел расходящиеся круги там, где женщина нырнула в воду. Я не сводил глаз с этого места, пока корабль не ушел за изгиб берега, но так и не увидел, всплыла ли она.

Глава 5

Едва мы сошли на берег в порту Сакаи, как Валиньяно начал раздавать распоряжения. Он решил совершить семидневный переход из Сакаи в Осаку, потом остановиться на целую ночь перед последним переходом из Осаки в Киото. Это был не самый быстрый способ передвижения, но он должен был вызвать самую большую шумиху. Возможно, слухи дойдут до ушей Нобунаги и пробудят в нем достаточный интерес, чтобы он сам захотел с нами встретиться.

Валиньяно муштровал процессию священников с методичностью военного. Он ехал верхом впереди в торжественном черном одеянии с украшенным драгоценностями распятием на шее и вез шкатулку с частицей креста Господня. Я следовал за ним с копьем, отполированным до зеркального блеска, и пешком был почти одного роста с Валиньяно, сидевшим на лошади.

За нами шли остальные священники в более скромных коричневых рясах и сандалиях, которые едва ли были способны пережить этот путь. Священникам было поручено держать перед собой книги, но я знал, что лишь немногие из них умеют читать. Остальные должны были прилежно смотреть на страницу и петь гимны по памяти. Некоторые несли колокольчики на веревках, которыми должны были помахивать из стороны в сторону в унисон. Эту группу возглавляла троица священников, которым выпала незавидная участь держать резной деревянный крест размером больше любого из них, прекрасно понимая, как взбешен будет Валиньяно, если их ноша хоть немного наклонится в сторону. Замыкали процессию носильщики, нанятые через Мураками, которым было строго-настрого приказано не привлекать к себе внимания.

Тщательно спланированная отцом Валиньяно помпезность произвела в точности тот эффект, на который он рассчитывал. Звон колокольчиков заставлял горожан выходить на улицу, и они стояли толпами вдоль дорог, по которым мы проходили, показывая пальцами, хлопая в ладоши и оживленно переговариваясь. Иногда мне удавалось различить слова вроде «гигант», «быки» или «чернила», и я понимал, что чаще всего пальцы были направлены на меня.

Первый день прошел гладко, но с приближением к Осаке начались проблемы. Жители портовых городов встречали африканцев, которые загружали и разгружали корабли в порту, а иногда и выходили в город, когда иностранным морякам доводилось провести ночь на берегу, но в городах, удаленных от побережья, многие никогда прежде не видели чернокожих.

Люди толкались на улице, тянули ко мне руки, сравнивая размер и цвет ладоней, иногда подпрыгивали, чтобы посмотреть, смогут ли сравняться со мной ростом, а потом подбивали товарищей делать то же самое. Когда удавалось оттеснить их в сторону, они пристраивались к процессии, как и многие мужчины и женщины из мелких городишек. Наш эскорт разросся с нескольких десятков до нескольких сотен. В Осаку мы пришли на целых полдня позднее, чем рассчитывали. Здесь нас приветствовали ученики семинарии из Киото, которые пожелали присоединиться к нам на пути в столицу. Они принесли новые сандалии для священников, которые с благодарностью надели их на грязные и распухшие ноги.

Утром толпа, ожидавшая нас у ворот, оказалась намного больше той, что мы собрали по пути. За ночь вести разлетелись по всей округе, и местные жители хотели хоть одним глазком взглянуть на странно одетых европейцев и чернокожего гиганта.

– Слишком опасно, – сказал я Валиньяно. – Мы должны разделиться. Мы отправимся в Киото небольшими группами, стараясь избегать толпы, и встретимся там.

– Чушь. Мы войдем в Киото в полном сиянии славы матери-церкви, и чем больше японских душ последует за нами, тем лучше.

Валиньяно распорядился открыть ворота и отправить полдюжины лошадей, чтобы расчистить дорогу через толпу. В Киото мы отправились тем же порядком. Семинаристы выстроились позади священников, изображая кающихся грешников. Они спустили рясы до пояса и шли, склонив головы, распевая и нахлестывая себя по спинам и плечам до крови короткими узловатыми веревками и плотно связанными пучками камышей.

Толпа напирала, но позволила нам пройти. Ко второй половине дня мы достигли окраины города, и окружавшие нас люди стали вести себя более шумно. Процессия стала напоминать праздник. Мужчины пили саке из кожаных фляжек и пускались в дикие судорожные пляски. Распутные женщины распахивали кимоно, обнажая грудь, а иногда и больше, чтобы привлечь возможных клиентов. Людское море волновалось и теснило нас. Люди цеплялись за мою одежду, подпрыгивали и пытались удержаться на моих плечах, словно дети.

Толпа преградила путь носильщикам, и они остановились. У кающихся грешников отобрали плети, и теперь мужчины в толпе с громким смехом и криками охаживали ими друг друга. Крест повалили на землю, а хор оставил всякие попытки петь. Валиньяно вертелся в седле, оглядываясь по сторонам, и впервые за все время нашего знакомства утратил уверенность.

Волнение толпы толкало одних вперед, других – назад, все больше отделяя нас друг от друга. Под напором тел кто-то упал, и его затоптали. Толпу распирало во все стороны, словно огромные меха. На землю посыпались прилавки с едой. Немногочисленные богатые горожане, которых несли в паланкинах, оказались в полной беспомощности прижаты к стенам домов. Нищие, аптекари, художники, купцы – все побросали свои места в поисках убежища. Слышался хруст бьющихся горшков, треск рвущихся холстов. Из покореженных клеток на волю вырвались животные, внося свою нотку в общее смятение. В толпе то и дело вспыхивали потасовки, раздался треск дерева – кем-то проломили стену.

Передо мной лошадь Валиньяно в испуге встала на дыбы, и ему с трудом удалось успокоить скакуна. Он указал в сторону церкви и выкрикнул что-то неразборчивое, крепко натянув поводья. Церковь, стоявшая всего в нескольких кварталах от нас, была построена в том же стиле пагод, что и другие окружавшие ее здания, чтобы новообращенные японцы чувствовали себя уютнее, но, к счастью, была достаточной высоты, чтобы ее было отчетливо видно из-за домов.

Слова Валиньяно утонули в общем шуме, но его жест был ясен – каждый сам за себя.

Древком копья я расчистил себе узкую дорожку и побежал, расталкивая мужчин и женщин. Пьяные гуляки бросились в погоню, и по улицам за мной устремилась извивающаяся змея. Я старался бежать по направлению к видневшейся крыше церкви, но временами приходилось сворачивать. На узких улочках и в еще более узких переулках я то упускал ее из виду, то находил снова. Толпу охватил охотничий азарт, они радостно кричали и возбужденно звали остальных. С меня с треском сорвали рубаху, и счастливый обладатель трофея вскинул его над головой, но его тут же поглотила толпа соотечественников.

Чувствуя, как горят легкие и ноги, я бежал что было сил, стараясь приблизиться к цели при любой возможности. В квартале от церкви я свернул за угол и уперся в тупик. Дорогу преграждал деревянный забор. Я повернул обратно, но было поздно. Вход в переулок уже заполнялся самыми расторопными из преследователей.

Я навалился на забор, надеясь, что он поддастся, и, к собственной радости, услышал треск. Занозы глубоко впивались в руки, а за моей спиной бесновалась толпа, радуясь такой демонстрации силы. По рукам и пальцам струилась кровь, но теперь ворота церкви были прямо передо мной. Двое лысеющих мужчин в монашеских одеяниях жестами зазывали меня войти. Я без сил повалился на землю, и они закрыли за мной ворота на толстый засов.

– Идем.

Священники подхватили меня под руки и повели внутрь. Валиньяно с горсткой других священников был уже там.

– А остальные? – спросил я.

– Еще за воротами, но с ними все должно быть в порядке. Бо́льшая часть толпы побежала за тобой.

Словно чтобы подчеркнуть слова Валиньяно, из-за стен послышались напевные требования вывести за ворота черного гиганта. Деревянные столбы заскрипели под напором толпы. Валиньяно выглянул наружу.

– Ворота выдержат?

– Мы не рассчитывали, что понадобится крепость.

Ответивший священник походил на человека, который провел в библиотеках больше времени, чем на кораблях. Под свободной рясой он казался почти толстым, но лицо будто состояло из одних углов – скулы едва ли не просвечивали сквозь кожу, нос напоминал изогнутую острую стрелу. Лицо его было чисто выбрито, а бледно-зеленые глаза мерцали удивительным спокойствием. Он поцеловал руку отца Валиньяно.

– Я – брат Органтино. Жаль, что мы не встретились в более спокойной обстановке, но мы рады, что вы в безопасности. – Он обернулся ко мне. – Нужно заняться твоими ранами.

Я посмотрел на свои руки, грязные и кровоточащие, с занозами, торчащими из порезов. Органтино взмахнул рукой, и вынесли таз с водой. Я морщился, пока молодой священник промывал раны.

Валиньяно стал выяснять, что с остальными. Камень, брошенный из-за забора, громко стукнул по черепице крыши. За ним – другой. Выкрики толпы из просто пьяных стали оскорбительными. Над воротами показалось несколько голов – люди карабкались друг на друга, чтобы посмотреть, что происходит внутри. Ворота прогнулись внутрь.

Тон криков снова изменился, головы развернулись в другую сторону и скрылись из вида. Послышался стук копыт и звук не то палки, не то посоха, ломающего кости. Крики, паника, хаотичный топот ног, и через несколько мгновений – тишина.

– Откройте ворота.

Органтино бросил взгляд на отца Валиньяно, потом размашистым шагом вышел во двор, снял засов и открыл ворота. Въехала дюжина всадников, одетых в черные доспехи и вооруженных длинными посохами, которыми разгоняли толпу, и двумя мечами на поясе. Сзади на седлах были укреплены флаги с одинаковой эмблемой: четыре лепестка, черные с золотом.

Всадник, ехавший во главе, спешился.

– Господин Нобунага хочет видеть человека, ответственного за эти волнения.

Брат Органтино чуть поклонился.

– Мы рады исполнить волю господина Нобунаги, но просим передать вашему господину, что волнения устроили не мы.

Мужчина оттеснил Органтино плечом и поднялся по ступенькам церкви. Царивший всего несколько мгновений назад хаос сменился тишиной, нарушаемой лишь позвякиванием доспехов воина и храпом одной из лошадей за его спиной. При виде меня его глаза расширились. Рука сдвинулась ближе к рукояти меча, и он чуть присел, словно изготовившись к бою.

Рядом со мной стоял Валиньяно, поправляя свое одеяние.

– Я – отец Алессандро Валиньяно, визитатор Индии и представитель Его Святейшества Папы Римского. Я прибыл из Португалии через Рим. Теперь я отвечаю за эту миссию, и мы были бы весьма рады встретиться с вашим высокочтимым господином.