Текст книги "Армагеддон. 1453"

Глава 6
Спасение

– У шотландского джентльмена есть только один способ встретить смерть, коровья ты задница, – провозгласил Джон Грант. – Как только примирился с Богом, он должен полностью, всецело и всеобъемлюще напиться!

Он говорил на родном гэльском, подчеркивая горлом и языком то гортанное произношение, которое так любила слушать его публика. Они считали его германцем и не верили ничему иному. Но когда Джон высоко поднял кубок, они наконец-то догадались, разразились ответными невразумительными тостами и принялись осушать свои кубки.

Он тяжело сел. Стоять становилось все труднее и труднее. Следующий тост он произнесет сидя. А дальше скорее всего будет последний. Когда он больше не сможет говорить, когда глаза закроются, а голова наконец упадет на руки, кто-нибудь подойдет к нему и перережет глотку.

Это время приближалось. Он понимал это по тому, как покачивался перед его глазами подвал, по тому, как десяток лиц размывался, превращаясь в одно – круглое, потное, побагровевшее от aqua vitae, сморщенное от слез. Они были очень чувствительными, эти омишские пираты. Они полюбили его. Станко все время повторял, что любит германца как брата, как сына. Но Грант знал, что пиратский вожак убил не одного своего родича. Они полюбили его еще сильнее за то, что он сделал для них в плену, – ибо перегонка была важной частью алхимических исследований, да и сам Грант любил глотнуть спиртного. И потому пираты сейчас оплакивали и алкоголь, и жизнь, которые – и то и другое – подходили к концу. Они дали ему неделю закончить последнюю партию. И она подходила.

Грант медленно повернул голову влево, прищурился на огонь под котлом. Зажмурив один глаз, он сосредоточился – и увидел, что пламя опало. Проверил уплотнения на большом стеклянном сосуде, особенно том, где перегонный куб соединялся с оленьим рогом; хмыкнул с гордостью. Мастерская работа. Даже Гебер, арабский мастер – Грант зачитывался немногими доступными его трудами, – был бы впечатлен, учитывая, с какими жалкими материалами шотландцу пришлось работать. Однако сейчас перебродившим апельсинам в животе стеклянного сосуда оставалось отдать совсем немного дистиллята. Жизнь Гранта отмерял последний собранный клуб пара, последние капли, которые… истекают.

Жизнь была докучливой. Он готов.

Джон наклонился, едва не упал. Хихикнул, устоял на ногах и толкнул деревяшки в огонь. Нагнулся и сильно дунул. Станко, вожак, нагнулся с ним рядом и тоже дунул, заплевав шотландца слюной. Пламя выросло, затрещало дерево.

– Сильнее? – заорал пират.

– Немного.

– Хорошо. Выпьем!

Они стукнулись кубками.

– Крейгелахи! – крикнул шотландец.

Это был боевой клич клана Грантов, призыв всем мужчинам собраться на вершине холма, носящего это имя, и отбросить врагов. Джон Грант уже много лет не кричал этот клич. Для них – для клана, семьи – он был изгнанником. Но сейчас, когда его жизнь подходила к концу, ему хотелось почувствовать связь с ними.

– Германец, я тебя люблю, – пробормотал Станко, обняв его за голову и притягивая к себе. – Ты мне как сын.

Слова были добрыми. Но Грант видел хитрые глазки, утопающие в потном лице, как оливки в хлебе. Голова, которую сейчас обнимал Станко, очень скоро будет плавать в бадье с так любимым ими спиртным – хотя они будут сетовать на пустую трату – на пути к султану.

– А ты известный свинолюб, – улыбаясь, ответил на английском Грант.

Ему нравилось оскорблять их на языках – он свободно владел семью, – на которых они не знали ни слова. Джон снова поднял кубок.

– Крейгелахи! – завопил он, подбрасывая еще дерева.

* * *

Григорию становилось все неуютнее. Не столько от его насеста в колокольне Святой Эмилии, хотя воздух здесь был холоднее, чем сиськи святой, а ветер отыскивал каждый шрам и синяк в его теле и вонзался в них. Хуже было другое: он сидел здесь уже около двух часов, и за это время в дом напротив вошли по меньшей мере десять человек, а вышли только двое. Всякий раз, когда кто-то входил, из дверей вырывались обрывки песен, тостов и строф отвратительной хорватской поэзии. И клубы жаркого воздуха, от которых Григорий дрожал еще сильнее.

Наступила ночь, возможно, тот самый час. Имя жертвы было тайной и называлось в тавернах, которые навестил Григорий, громким шепотом.

Иоганн Грант, германец, вот-вот умрет. И место его казни тоже не скрывалось. Кто захочет связываться с омишскими пиратами в их собственном логове?

«Я?» – думал Григорий. Он уже начинал в этом сомневаться: слишком много пиратов, слишком сильно его окоченение. Он знал, что ему следует сделать: вернуться на нанятое судно и отплыть в Рагузу. Все шансы против него. Он опоздал.

И если так? Он вернется в свою лачугу. Дукаты, полученные вперед, принесли ему камень для дома. Лучший камень привозили с Корчулы, и Григорий воспользовался этим в качестве прикрытия другого дела. Но ему нужны еще деньги, на каменщиков. Кроме того, если он не справится с задачей, аванс должно вернуть. Никто не обманывал Джустиниани. Он потеряет все.

Выбора нет, и ждать больше нечего. Чертыхнувшись, Григорий спустился на уличку и дождался, пока еще пара пиратов, поднявшихся на холм, зайдут внутрь. Продолжая ругаться, он последовал за ними.

Сначала ему показалось, что он шагнул в берлогу алхимика. Его дядя занимался между делом герметическим искусством, и у него было похожее оборудование. Но Григорий быстро понял, что сильный запах исходит не от нагретых металлов, а от апельсинов. Здесь создавали не философский камень, а субстанцию, которую арабы назвали аль-кол.

Он был в маленькой винокурне.

Промерзший насквозь, Григорий мгновенно – и неприятно – согрелся. Помимо перегонной установки, полтора десятка пиратов рыгали и пердели, аккомпанируя своим бесконечным тостам. Но, спасибо спертому воздуху, лицо здесь укрывал не только он. Значит, его – чужака – приметят не сразу. Вдобавок внимание людей занимал центр комнаты. Сидящий там человек.

Ему уже приходилось такое видеть. Близость смерти привлекает внимание каждого человека. Ад или небеса манят. Вот жизнь, а скоро она сменится своей противоположностью, и этот переход завораживал. Никто не хотел пропустить то самое мгновение.

Но этот мужчина и без того привлекал внимание. Высокий и стройный, резкий контраст с пиратами, сложенными наподобие бочонков. Они в разноцветном тряпье, он – в спокойном черном. Их лица были круглыми, как и животы, его – худое и вытянутое. Но сильнее всего их отличал цвет. Пираты, все до одного, были черноволосыми и загорелыми, как это свойственно их нации и роду занятий. Их пленник был настолько бледным, будто никогда не видел солнца, а провел всю жизнь под землей, в местах вроде этого подвала. Его бледность подчеркивали длинные, вьющиеся рыжие волосы, обрамлявшие его лицо огненным ореолом.

Приговоренный мужчина походил на своих пленителей только одним: он был абсолютно, совершенно пьян.

Григорий облизнул губы под маской. Он и сам не отказался бы от глотка. Но если тянуться к бочонку, из которого вновь прибывшие выдаивали остатки, он привлечет внимание, которого хотел избежать.

Это было безнадежно. Григорий чувствовал, что кровавая развязка уже близка. Пламя жадно лизало бока котла, из потрескавшихся уплотнений сочился пар, собирался под потолком, временами выбрасывал струйки в сторону людей. Те вскрикивали, потом наклонялись поближе. Самый толстый и потный пират убрал руку с затылка мужчины и теперь неуклюже нащупывал что-то под одеждой.

«Безнадежно». Григорий повернулся к двери. Он не желал наблюдать, как жизнь этого человека внезапно оборвется. Он достаточно такого навидался, совсем близко.

Потом пленник заговорил – и Григорий замер. Он провел полгода прикованным галерным рабом – греби и пытайся не умереть, вот и всё – и выучил язык раба, прикованного рядом.

Мужчина говорил на английском. И его слова вернули Григория в комнату, дали ему крошечную надежду.

* * *

«Ну, давайте, мерзавцы. Хотя бы составите мне компанию у адских врат».

Спиртное всегда вызывало у Гранта загадочное превращение. Вот он весело смеется над ситуацией, ее абсурдностью: парень из Стратспея, умирающий в каком-то погребе Бог знает где, от руки пиратов, вот это да, Христос на карусели, по воле турка, чтоб у него печень закипела, из-за знания, которым он уже не владел. А в следующую секунду он разозлился. Нет, не просто разозлился: пришел в ярость до налитых кровью глаз. Это было отцовское наследство. Добродушнейший из пьяниц – а в следующее мгновение уже лупит всех, до кого может дотянуться, и сам не в силах объяснить причину.

Ну, у Джона Гранта были причины. Эти рыбогрёбы собирались его убить. Он не особо боялся смерти и имел мало поводов подольше задержаться в этом мире. Он отказался от всего, что любил, когда выбрал дорогу изгнанника. После этого он так и не нашел ничего стоящего жизни. Но это не значит, что его смерть должна послужить этим отбросам моря. Да еще после того, как он сотворил для них превосходную aqua vitae, лучшую в здешней пустыне приличного аль-кол…

Неблагодарность, вот что. Неблагодарность всегда бесила его. Совсем как в тот раз, когда его выгнали из Сент-Эндрюсского университета, а ведь он взорвал всего лишь маленький сарайчик. И разве он не был на пороге значительного химического открытия? А когда Джон вернулся в свой глен, чтобы поделиться открытиями с семьей, они отвергли его. Ну, им он тоже показал…

Был один тост, который они произносили дома, и Джон Грант, медленно выбираясь из-за стола, проговаривал его. Обычно это желали кому-то другому, но Грант решил пожелать это себе.

– Пусть я загляну на полчасика на небеса, пока дьявол не узнал о моей смерти, – прошептал он.

Станко наконец-то нашел предмет, который искал под одеждой, и сейчас извлек его – самый здоровенный и грязный нож из всех, что доводилось видеть Гранту.

– Что ты говоришь, германец? – спросил он; поросячьи глазки щурились, пытаясь разглядеть стоящего перед ними мужчину.

Грант посмотрел вниз.

– Вот что, – ответил он, на этот раз на хорватском, доставая из пояса закупоренный флакончик. – И в последний проклятый раз повторяю тебе, свиная задница: я шотландец.

Он вытащил пробку, снял с дистиллятора уплотнение, скривившись от выброшенного клуба пара, и опрокинул содержимое флакончика внутрь агрегата.

Григорий уже двигался. Он был однажды в подвале своего дяди, когда тот совершил ошибку – добавил что-то в неверной пропорции. Результат был разрушительным.

Грек слышал стон дистиллятора, видел пену, пузырящуюся из всех уплотнений. И тут его заметил Станко.

– Ты кто? – спросил он, поднимаясь, обернулся к своим людям: – Кто этот хрен?

Григорий ухватился за край стола. Стол был не слишком велик, но из прочного дуба, и мужчине пришлось напрячься, чтобы уронить его набок. Потом он перепрыгнул через стол и, дернув рыжего алхимика, укрылся вместе с ним за столешницей.

На мгновение все умолкло. Во всяком случае, люди; перегонный куб продолжал пениться и издавать низкие, почти животные стоны.

Затем Станко перегнулся через стол и тупо уставился на мужчин.

– Что вы делаете? – спросил он.

Григорий поднял взгляд. Он не мог придумать ни одного ответа. А потом надобность в ответе исчезла, поскольку комната взорвалась.

Сила взрыва отбросила стол, опрокинув его на двоих мужчин. Люди кричали – кто-то в ужасе, кто-то от внезапной боли, – когда куски металла и стекла врезались в плоть. В подвале было несколько ламп, но уцелела только одна, висящая на крюке под полотком. Она раскачивалась из стороны в сторону; полосы света пронзали едкий дым, почти мгновенно заполнивший комнату. Те, кто не кричал, начали кашлять.

Должно быть, кто-то распахнул единственную дверь, поскольку в подвал ударила струя свежего воздуха, и дым потянуло наружу. Григорий стряхнул с плаща щепки и мусор. Лицо шотландца было совсем рядом.

– И кто, Христа ради, ты такой? – спросил Джон Грант на хорватском.

Григорий не успел ответить, как послышался другой голос:

– Это был мой вопрос.

Станко вновь уставился на них, с той же озадаченностью в слишком близко посаженных глазах. Изменилось только одно, отметил Григорий: из шеи пиратского вожака торчал большой осколок стекла. Похоже, Станко заметил его в тот же миг, что и Григорий. Пират сморщился, пытаясь разглядеть, что за предмет торчит у него под подбородком, потянулся к нему. Когда Станко нащупал зазубренный край осколка, его глаза закатились, и он рухнул, исчез из виду.

В то же мгновение Григорий вскочил, потащив за собой шотландца и на ходу оглядывая комнату. Те, кто не был серьезно ранен или мертв, кашляли от клубящегося дыма и растерянно озирались.

– Пошли, быстрее, – сказал он и потянул мужчину мимо стола и корчащегося от боли пиратского вожака.

– Секунду.

Джон Грант нагнулся и подобрал сумку, которая упала на пол. Потом выпрямился.

– Хорошо. Ладно, куда мы теперь?

Он дружелюбно взирал на хаос, через который они шли. В ушах у него все еще звенело от взрыва, но приступ ярости уже миновал. Какой-то человек куда-то его вел. И из всех возможных языков говорил на английском. Вряд ли демон, ведущий его в ад, станет говорить по-английски, подумал шотландец. А может, этим уважили слова его последнего тоста: дьявол еще не знает, что он мертв, когда ему приходится иметь дело со столькими отъявленными грешниками.

Никто не шевельнулся, чтобы остановить мужчин, пока они шли через подвал. И только когда они достигли подножия лестницы, сзади послышался голос, более осмысленный, чем стоны.

– Задержите их! – крикнул Станко, поднимаясь с пола.

Вожак привык, что ему повинуются, и быстро. Пусть и ошеломленные, еще живые пираты вставали, чтобы выполнить приказ.

– Пошли! – крикнул Григорий.

Одной рукой он сильно толкнул мужчину, другой выхватил маленький кинжал. Когда шотландец наткнулся на лестницу, ближайший пират уже бросился на Григория. Тот уклонился, и быстро, но неглубоко ударил, целясь под подбородок. Пират с воплем рухнул в дверях. Рана была не смертельной, но Григорию уже приходилось терять клинки, когда лезвие входило слишком глубоко, а он подозревал, что нынешней ночью ему понадобится все оружие. Кроме того, пират, истекающий кровью в дверях, сможет хоть чуть-чуть замедлить остальных.

Григорий обернулся к лестнице. Шотландец распростерся на ней.

– Ношки мои работать не хтят, – хихикал он.

Грек, изогнувшись, обхватил мужчину поперек груди и поднял на ноги. В Гранте было много роста, но мало веса, однако тащить его вверх по лестнице было нелегко. Выбравшись наверх, Григорий заставил шотландца проковылять по короткому коридору. Прислонив мужчину к входной двери, он дотянулся до ручки, повернул ее и вытолкнул Гранта на улицу, где тот упал навзничь, свернулся клубком и вздохнул.

Григорий посмотрел по сторонам. Похоже, никто не отреагировал на взрыв – хотя снизу доносился рев Станко, крики раненого пирата и топот ног на лестнице. Он наклонился к лежащему мужчине и прошипел:

– Слушай, если эти люди нас поймают, они убьют нас обоих. Я не собираюсь умирать в этом грязном городишке. Либо ты сейчас встанешь и побежишь, либо я оставлю тебя здесь, и они вывалят твои кишки в сточную канаву.

Джон Грант перекатился на спину.

– Прекрасно выражено, друг мой. Разве не сказал великий Гомер… – Он экстравагантно рыгнул и принял позу для декламации.

– На хер Гомера, – крикнул Григорий. – Бежим!

Джон Грант побежал. Первые пару шагов в одну сторону, следующие – в другую. Но когда Григорий ухватил его за руку, оба начали двигаться по узкой, мокрой и круто забирающей вверх улице. Они отбежали шагов на двадцать, когда наружу вывалился первый пират и взревел:

– Вон там! Они…

Последнее слово оборвалось. Что-то ударило его в спину, толкнуло вперед. Двое мужчин продолжали бежать.

Лейла сама толком не знала, почему выстрелила. Порыв, предположила она. Женщина услышала слабый отзвук взрыва, потом на улицу выскочил Григорий вместе с другим мужчиной. Облегчение при виде его мешалось с недоумением – она видела, как он заходит внутрь, со своей позиции в заброшенном доме. Но кто это с ним? Потом оба побежали, появился преследователь, и Лейла выстрелила. Только когда пират упал, она вновь взглянула на убегающую пару – и мельком разглядела второго, под лампой над дверью какого-то преуспевающего горожанина. У него были рыжие волосы. Ярко-рыжие, таких она не видела даже у шлюх в Алеппо. Не тот оттенок, который часто встречается в Адриатике; характерный скорее для северных народов, чем более темных местных.

И тут Лейла сообразила, кто этот человек. Когда торопливо вышла из таверны, в которую минувшей ночью заглянул Григорий, она догадалась, что он здесь по той же причине. Сейчас они были связаны друг с другом – так какая разница, кто именно получит награду турка? Но спотыкающиеся, бегущие силуэты сказали ей иное – он пришел, чтобы спасти германца.

Она потратила болт. А ее цель уже завернула за угол. Лейла схватила сумку и арбалет, сбежала по лестнице и открыла дверь на уличку как раз в тот момент, когда из дома выскочили новые пираты. Один здоровяк, кричавший громче остальных, держал в руке длинный изогнутый меч, а другую руку прижимал к шее.

Лейла досчитала до трех и двинулась следом.

Нелегко управиться с пьяным на скользкой мостовой. Крики за спиной подгоняли Григория, и двое мужчин вскоре выбрались на главную площадь. Она лежала на вершине холма, город построили ниже и вокруг нее. Над площадью высились массивные очертания собора Святого Марка, и Григорий бросился в его тень, перевести дух и подумать.

Улицы бежали вниз, с холма, по обе стороны площади. За недолгое время, проведенное на острове, Григорий узнал, что прежние его хозяева, венецианцы, воспользовались расположением города и выстроили уникальную систему воздушных потоков. Ибо когда налетали суровые зимние бураны, они могли отморозить даже каменные яйца статуи, – и потому улицы с той стороны города, что встречала зимние буры, были изогнутыми, уменьшали охлаждающее влияние ветра. Но другая сторона острова встречала мистраль. И этот ветер нес прохладу во время удушающей летней жары. Поэтому улички, бегущие ему навстречу, были сделаны прямыми, чтобы проветривать город.

Если он побежит по одной улице, путь будет изгибаться. Намного труднее попасть из луков, которые были у многих пиратов. Если же они побегут по другой, то будут легкими мишенями до самой воды. Но голоса преследователей приближались, а Григорий, стоя в тени собора, никак не мог вспомнить, которые из улиц кривые – слева или справа. Близкие крики означали, что нужно выбирать. И решение может стоить ему жизни.

Он ткнул мужчину, стоящего рядом, и услышал в ответ храп. Тогда одной рукой Григорий зажал ему рот, а второй ударил посильнее.

– Слушай, англичанин, – прошептал он на этом языке, когда глаза Гранта открылись. – Мы сейчас должны бежать, и бежать быстро, – или умрем. Если ты желаешь умереть, можешь остаться здесь и подождать, пока они тебя не найдут. Но я иду.

– И я пойду с тобой.

Джон Грант спал не дольше минуты. Но проснулся он с жуткой болью в голове и с такой же ясной уверенностью: несмотря на боль, он хочет жить.

– К слову сказать, я не чертов англичанин, ясно?

Оба мужчины пригнулись. Вопящие пираты выбежали на площадь. Григорий схватил шотландца за руку и двинулся. Направо.

Ошибка. Он понял это, едва вышел на уличку. Григорий видел вдалеке огни – лампы судов, стоящих у пристани. Эта улица вела прямо к ним.

Сзади раздались крики.

– Вон они! – послышался вопль Станко. – По золотому иперпиру[5]5
  Иперпир – византийская золотая монета кон. XI – сер. XIV в.


[Закрыть] за голову каждого!

– Бежим! – крикнул Григорий.

Оба бросились бежать. В следующую секунду что-то отскочило от стены слева и скользнуло вниз по улице.

– Стрелы. Петляй! – приказал Григорий и метнулся в сторону.

– Что, еще сильнее? – пробормотал Джон Грант.

После излишка aqua vitae он всегда просыпался в язвительном настроении. Влажные камни мостовой, скользкие от переполненных канав, и гладкие подошвы кожаной обуви позаботились о его траектории. Высокий рост лишь ухудшал дело. Грант дергался из стороны в сторону, пытаясь сохранять вертикальное положение, и больше скользил, чем бежал, как мальчишка на коньках.

Он упал, и Григорий, схвативший его за руку, рухнул следом. Там, где они только что были, свистнули стрелы. Судя по воплям сзади, кто-то из стрелков тоже упал.

Позади всех, в верхней точке улички, замерла Лейла. Она посмотрела на скользящих, падающих мужчин, преследуемых и преследователей, и улыбнулась. Однако комическая сторона этого зрелища не отвлекла ее от дела. Лейла вытянула из колчана болт и зажала его в зубах. Затем сняла со спины охотничий арбалет, поставила ногу в стремя, нагнулась, глубоко вздохнула и плавно, тремя пальцами, натянула тетиву. Потом взяла болт, облизала губы, смочила оперение и, выровняв его, уложила болт в паз. Луна была почти полной, так что света хватало. И поскольку буран дул с другой стороны острова, ветер не трогал прямую улицу. Мужчины двигались неровно, то сталкивались, то разлетались. Ей нужно быть осторожной. Лейла не хотела застрелить мужчину своей судьбы.

Она видела, как германец опять упал, слышала крики пиратов – они бежали быстрее, подбирались ближе. Она верила, что Григорий выживет, поскольку видела его в том сне, в своих таблицах. Но никакие мистические прозрения не касались другого – инженера, который мог помешать завоеваниям Мехмеда. Лейла знала только одно: чтобы помочь великому завоеванию, которое принесет ей все, этот человек должен умереть.

Все в руках Аллаха, как всегда. Когда мужчины внизу столкнулись, а потом вновь разделились, она выдохнула только одной слово – «иншалла» – и выстрелила.

Григорий ухватился за германца, англичанина, или кто там он есть, который опять падал, а двое преследователей были уже в двадцати шагах от них. Еще пятеро, включая орущего Станко, отстали от них примерно на столько же.

Торопливо прикинув, что в этом переулке Рагузы его шансы лучше, Григорий перекрестился и выхватил кинжал и фальшион – короткий клинок с тяжелым лезвием, идеальное оружие для узкой улицы. Двое пиратов, проехавшись по мостовой, сбавили темп, из-под их плащей появились изогнутые мечи. Григорий подобрался, думая, какого из них брать первым.

В руку с кинжалом вцепилась чужая рука.

– Дай его мне, – крикнул Джон Грант. – Я им покажу, проклятым мерзавцам… – Нащупывая кинжал Григория, он высоко, как щит, поднял свою кожаную сумку и заорал: – Крейгелахи!

– Отпусти меня!

Григорий выдернул руку, повернулся – слишком поздно, он успел только подставить фальшион под опускающийся клинок. Сталь ударилась в сталь с такой силой, что руку пронзила боль. Второй пират на секунду запоздал, но сейчас уже занес меч. Григорий вскинул руку, прикрывая кинжалом лицо, но знал, что не удержит удар ятагана.

Изогнутое лезвие так и не ударило. В горле пирата открылся второй рот – и извергнул сталь. Арбалетный болт, легко пройдя сквозь шею, ударил во все еще поднятую сумку Гранта и сбил шотландца с ног.

Второй мужчина отступил, рассчитывая отыграть место для замаха. Григорий шагнул следом и сильно ударил изогнутым краем гарды пирату в нос. Тот споткнулся о своего умирающего товарища и упал. Сверху к ним уже подбегали остальные. Но их пыл сыграл с ними дурную шутку. Пытаясь остановиться перед своими упавшими и корчащимися приятелями, первые двое поскользнулись, шлепнулись на мостовую и покатились к растущей куче тел. Оставшаяся часть группы, которую вел Станко, справилась не лучше.

Переулок перегородила стена тел. Это был шанс.

– Пошли! – крикнул Григорий, поднял ошеломленного шотландца, развернул и подтолкнул, заставляя бежать.

Лейла успела перезарядить арбалет и прицелиться, но тут две фигуры свернули за угол. Она опустила оружие, следя, как пираты наконец расцепились, вскочили и бросились следом, оставив лежать случайно убитого ею человека. Она задумалась, не побежать ли за ними, сделать еще один выстрел. Но вся эта свалка уже переполошила жителей Корчулы. Повсюду распахивались двери, люди призывали ночную стражу. Лейле будет трудно объяснить свое оружие, особенно когда они поймут, что она женщина. Пришло время исчезнуть.

Когда вопящие пираты завернули за угол, Лейла прицелилась в небо и нажала на спуск. Пустая трата прекрасного болта, но она не могла достать его, не выстрелив; слишком велико было усилие, должное запустить снаряд, напряжение плетеной тетивы, связывающей ложе и дугу.

Она вернулась на площадь, которую уже заполняли горожане, и пожала плечами. У нее будет и другой шанс прихватить этого германца, если пожелает Аллах. Если же нет…

– Иншалла, – произнесла Лейла, закинула арбалет за спину, накинула сверху плащ и пошла вниз по одной из изогнутых улиц к своему судну.

Григорий оставил свой скиф в кучке таких же рыболовных суденышек, неотличимых друг от друга. Но он сказал рагузанскому капитану повесить на мачту красный фонарь. Этот фонарь и заметил грек, едва выскочил из ворот, ведущих к воде, на причалы.

– Туда! – крикнул он, подталкивая своего спутника в нужную сторону.

Обернувшись, увидел, как их преследователи выскочили из ворот, остановились, заметили двоих мужчин и бросились за ними. Они отстали всего на полторы сотни шагов. Григорий надеялся только, что увесистый кошель, врученный капитану, купит его повиновение. Он приказал держать парус убранным на мачте, весла в уключинах, а само судно – на одном швартовом конце, готовое сразу отчалить.

Они подбежали к лодке. Капитан поднялся им навстречу из-за фальшборта. Григорий с одного взгляда понял, что тот не послушался. Судно держали у причала три швартовых конца, парус лежал свернутым на палубе.

Сзади послышались крики. Оба мужчины торопливо вскарабкались на борт, суденышко качнулось под их весом. Встав понадежнее, Григорий взревел:

– Отчаливай!

Капитан покачал головой.

– Чувствуешь? – Он наклонил голову к ветру: – Знаешь, как говорят: «Бура выходит, ты – нет».

Вместо жаркого гнева Григорий почувствовал внутри холод буры.

– Ты – нет, – сказал он и, припав на колено, уперся рукой в грудь капитана, резко выпрямился и сбросил мужчину за борт. Затем тремя резкими ударами фальшиона перерубил швартовочные концы.

– Греби! – крикнул Григорий, перегнулся через борт и со всей силы оттолкнулся от причала. Судно начало отходить. Грант схватил весла и начал вставлять их в уключины.

Первые двое пиратов добрались до причала и теперь с криками бежали по нему. Прочие не сильно отстали. Закинув руку за плечо, Григорий вытянул свой арбалет, другой рукой потянувшись в колчан на бедре. Затем упер арбалет в палубу, сунул ногу в стремя, натянул тетиву, поднял оружие и вложил болт в паз. Целиться было незачем, да и некогда. Ближайший пират был в трех шагах, когда Григорий нажал на спуск.

Болт отбросил пирата назад, его рука с мечом ударила в лицо второму. Оба растянулись на причале. Грант между тем вставил в уключину одно весло и сейчас сражался с другим. Григорий бросил арбалет, схватил второе весло и упер его в причал. Сильный толчок, и их начало подхватывать течение. Между суденышком и преследователями протянулась полоска воды.

В мачту вонзилась стрела. Вставив весло в уключину, Григорий крикнул: «Греби!» и нагнулся за арбалетом.

Станко видел, как его мечта о турецком золоте взорвалась в погребе. Потом убегала от него по переулку. А сейчас она уплывала в лодке, навсегда уходила из его рук. Если только…

Он перескочил через распростертых на причале пиратов и прыгнул в воду.

Григорий обернулся на громкий всплеск и увидел в воде пиратского вожака. В три сильных гребка тот добрался до лодки. Когда ухватился за борт, суденышко качнулось, и Григорию показалось, что сейчас они перевернутся. Чтобы выровнять лодку, ему пришлось отскочить назад. Но теперь он мог лишь беспомощно смотреть, как пират, воспользовавшись противовесом, переваливается через фальшборт. Лунный свет блестел на зазубренном куске стекла, который все еще торчал из шеи мужчины. «Почему эта штука не убила мерзавца?» – подумал Григорий, вытаскивая кинжал и дожидаясь удачного момента, чтобы закончить дело.

Станко уже был наполовину в лодке, когда лопасть весла, вынутого из уключины, дернулась вперед. Не в лицо пирата. Не в пальцы, сжатые на дереве. А прямо в стекло, торчащее из шеи.

– А это тебе за проклятого «германца»! – крикнул Джон Грант.

Удивительно, что пират прожил так долго. Осколку было достаточно чуть дернуться, чтобы вскрыть артерию, так близко он воткнулся. Мгновение Станко выглядел так, будто хотел что-то сказать. Но не сказал. Только разжал пальцы и медленно сполз в покрасневшую воду.

Григорий был не настолько потрясен, чтобы застыть на месте. Он тут же прыгнул вперед, чтобы заново уравновесить лодку. Когда наконец схватил и зарядил арбалет, стрелять уже не пришлось. Пятеро оставшихся на причале пиратов опустили оружие и не выражали желания пуститься вплавь. Они просто стояли и смотрели на плавающее в воде тело их бывшего вожака.

Сев на весла, Григорий и Грант провели скиф между плотно пришвартованных рыбацких лодок. Вскоре суденышки остались позади, и скиф направился к беспокойным водам на краю гавани. Когда холмистый остров перестал прикрывать их, сзади подул ветер, раскачивая лодку. Мужчины без слов подняли парус, и Григорий с облегчением увидел, что Грант явно знает об этом деле больше его самого. На самом деле вскоре Григорий оставил Гранта одного управляться с парусом и, обнаружив, что у него немного дрожат ноги, уселся на палубу.

Что-то ткнулось ему в бедро. Григорий протянул руку и нащупал древко арбалетного болта, торчащего из сумки шотландца. Он выдернул болт. Стальной наконечник был красным от засохшей крови, но внимание Григория привлекло оперение. Не тонкие деревянные пластинки, вставленные в прорезанные канавки, как обычно. Это оперение было сделано из настоящих перьев – цапли, подумал он, судя по серо-голубым кончикам. Перья нужно было сажать на клей, а спираль, которая вращала болт в полете, требовала ловких пальцев и хорошего глазомера. Григорий знал это, поскольку сам делал такой болт перед началом кампаний и приберегал для особого выстрела. У него редко находилось время сделать несколько и, истратив болт, Григорий обращался к его простым собратьям с деревянным оперением. Вряд ли у какого-то пирата хватит терпения и навыков для такой работы.

Он вздрогнул, обернулся… но Корчула уже скрылась в ночи. Как и стрелок, которого, подумал Григорий, они должны поблагодарить за свое спасение.