Текст книги "Длань наказующая. Файл №214"

– У тебя прекрасное чутье на людей, – согласился Молдер. Скалли покосилась на него.

– Ты иронизируешь или всерьез?

– Всерьез.

– Будем ждать, пока кончится урок? – спросила Скалли, немного помолчав.

– Долго, – ответил Молдер– Они только начали.

Скалли кивнула, поняв его с полуслова, – и сама постучала в дверь.

Воплощенная доброта по имени Пэддок обернулась к ним и, прищурившись, всмотрелась в то, что за стеклом. Потом сделала приглашающий жест.

– Извините за беспокойство, – сказала Скалли, открыв дверь. – Мы из Бюро Расследований. Мы хотели бы…

Грохот опрокинутого стула заглушил продолжение. Один из учеников, расшвыривая все, что попадалось по дороге, метнулся к открытому окну.

Серой молнией, едва не вылетая из своего серого плаща, следом за ним рке летел Молдер, и снова загрохотала мебель. Все произошло очень быстро. Вот они плечо к плечу стоят в дверях, вежливо пытаясь объяснить цель прихода, – – и вот рке в открытом окне бьются и лягаются ноги в кроссовках, а Молдер крепко держит их обеими руками и сулит что-то весьма неприятное тому, кто свисает наружу. А класс обалдело смотрит на все это, как один человек; и рты разинуты у всех удивительно одинаково. Только миссис Пэддок словно бы и не удивлена – глядит и чуть улыбается, будто перед нею играют в свой песочек, в свои куличики совершенно мелкие малыши. Нет, она не так проста, эта миссис, подумала Скалли, неторопливо идя Молдеру на помощь. Она не только доброта.

Значит, Молдер все же опять иронизировал.

Извлечь Дэйва из-за окна не составило большого труда, хотя лягался он так, что Молдеру в какой-то момент захотелось разжать руки. Он ничем не рисковал, – до мягкого, напоенного водой газона под окном было не более четырех футов. Но – гоняйся потом за резвым сатанис-том по всему городку. Нет, рк лучше выдернуть его, как репку.

Еще раз извинившись перед миссис Пэддок и ребятами, они вместе с Дэйвом вышли из класса и, ткнувшись на пробу в несколько дверей, уединились в одной из пустых аудиторий. Дэйв все порывался что-то колкое говорить, но ни Скалли, ни Молдер не реагировали, целеустремленно сопровождая ершистого ученика к более удобному для беседы месту.

Стоило, однако, усесться друг напротив друга, Дэйв как воды в рот набрал. Скалли держала раскрытый блокнот и ручку наготове, но некоторое время агенты и парень лишь молча фехтовали гневными взглядами. Наконец Молдер негромко спросил:

– Ну и как? Восстал?

У парнишки задрожали губы. Взгляд его спрятался, как голова черепахи в панцирь.

– Часто вы камлаете? – спросил Молдер.

– Я вообще никогда этим не занимался! – крикнул Дэйв, явно пытаясь наглостью прикрыть и задавить собственный страх. – Вы мне это не пришьете!

– А что пришьем? – еще тише и еще мягче спросил Молдер. Вот в такие мгновения Скалли восхищалась им. И даже гордилась тем, что ей выпало работать с агентом такого класса.

Но потом, оставшись с нею наедине, он опять начинал нести какую-нибудь бредятину, – и у нее буквально зубы сводило от сознания того, что она навек обречена таскаться с ним вместе по всем его окаянным капищам, стойбищам, кладбищам и взлеталищам…

– Ничего не пришьете! – истерически выкрикнул Дэйв. Он был уже готов, Фокс откупорил его в две реплики. – Мы с Джерри лучшие друзья! Я ничего не делал!

– А что случилось с Джерри? – удивленно спросил Молдер.

Дэйв сглотнул.

– Его убили… – сказал он тихо.

– Откуда ты знаешь?

– Сказала миссис Пэддок перед уроком… Что его нашли утром в лесу.

– А ты разве не был там с ним вместе?

– Был, – едва слышно прошелестел Дэйв. – Только я не видел ничего. Как крысы наползли, так мы все дунули кто куда. И больше я не видал его вообще.

– Крысы?

– Ага. Чертова прорва крыс вдруг!

– А жаб не было?

– Жаб? – удивился Дэйв. – Не… Жаб мы б не испугались. Хотя девчонки – те могли бы…

– Ага, девчонки.

Виртуозно. Дэйв совсем сник.

– Какие девчонки были с вами?

– Кэй и Андреа, – понуро и покорно проговорил Дэйв.

– С ними все в порядке?

– Да, на уроке парятся.

– Крепкие у вас нервы, ребята.

– А что делать?

– Понятно. Зачем вы пошли к Ведьмину алтарю?

Дэйв нервно облизнул губы. Глаза у него бегали.

– Кто зачем. Повыпендриваться, скорее всего. Ну, и телок своих попасти, конечно…

– А зачем ты брал в библиотеке книжку про культы?

– Так я ж в этом ни бум-бум. А кому хочется выглядеть дураком, когда телка рядом? Я им такой цирк закатил… – но тут он осекся, видимо, вспомнив, чем завершился этот веселый цирк.

– Ты понимал, что из этого может получиться? – спросила Скалли.

– Ну откуда мне было знать? – опять выкрикнул Дэйв, едва не плача. – Откуда? В башке не укладывается!

– Что именно не укладывается?

– Что, что… Известно, что. Он так и не ответил.

– Почему же ты сейчас побежал, если не убивал Джерри? – снова взял слово Молдер.

– Со страху, – честно ответил Дэйв.

– Неркели нас испугался?

– Вас? Нет… – он помолчал, а потом, понизив голос и наклонившись к Молдеру, сказал: – Ведь мы, наверное, правда какого-то черта вызвали… Понимаете? Он Джерри и убил! А я теперь доказывай, что не я!

Откинулся на спинку стула. Шумно перевел дух.

– Вот только не знаю, какого черта он это… – добавил он и опять осекся. – Ой. Черт какого черта… Какого черта черт…

Он нервно хихикнул. Потом коротко засмеялся. А потом, колотясь, как в припадке, начал хохотать.

Там же 13.18

Страшно.

Даже подумать нелепо, что еще вчера вечером было скучно от обыденной жизни. О, если бы вернулось это чувство накатанной колеи, в которой движение равнозначно покою и не может случиться ничего страшнее, чем ссора с домашними или несвоевременный дождь! Только бы вернулось! Только бы снова стало скучно!

Вот теперь – не скучно.

Страшно.

– Один из вас убил Джерри Стивенса, – жестко проговорил Джим Осбери. – Кто это сделал? Зачем? Мы все здесь свои. Пусть тот, кто это сделал, скажет все откровенно.

– А может, это ты его убил? – нервно почесывая щеку, проговорил Пол Витарис.

Они стояли у двери, за которой, они это знали, шел допрос.

Джим тяжело вздохнул.

– Нет, это не я, – сказал он очень спокойно.

– Кто, кроме нас, может знать обряд вызова? – спросил Пит Калгани.

– Обряд – не проблема, он описан в сотнях источников, – нетерпеливо встряхнул головой Джим. – Почему обряд подействовал, вот вопрос!

– Жаль, мы его не успели опробовать, – проговорила Дебора Браун.

– Вот уж теперь мне этого совершенно не жаль, – очень от души возразил Пол, и Джим не выдержал – улыбнулся.

– Среди нас есть кто-то, – вполголоса продолжил Пол. – Неужели вы еще не почувствовали? Я ощущаю присутствие. Присутствие гневное. Кто-то пришел карать.

Дебора Браун поежилась, пряча глаза. Пит Калгани нервно протирал очки, сажал их на нос и снова снимал, чтобы протереть. У Джима Ос-бери прыгали скулы , – и глаза пылали.

– За что? – с искренним недоумением спросил он.

Пол чуть пожал плечами.

– За все… – ответил он.

– Может быть, – вдруг сказал Пит, – эти его найдут?

И качнул головой в сторону двери.

– Эти? Того, кто пришел карать? – и Дебора надрывно, протяжно рассмеялась.

– Хотя бы выйдут на него и так укажут нам, кто. А потом… потом – мы уже сами.

Дверь с шумом раскрылась, вышел Дэйв. С удивлением глянул по сторонам и, не желая встречаться с членами комитета даже взглядом, заторопился в свой класс. Следом за ним показались агенты.

– Вы его отпускаете? – громко спросил Джим.

– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил Молдер. – Улик-то против него никаких.

– Улик никогда не бывает, – непонятно проговорил Джим. Молдер внимательно посмотрел на него, потом повернулся к Скалли. Скалли хмурилась.

– Вы, видимо, большой специалист в криминалистике, – сказала она.

– О, нет, – холодно улыбнулся Джим. – Но мы слышали, что Джерри Стивене был зверски убит в процессе осуществления некоего зловещего ритуала. А эти два приятеля в последние недели буквально свихнулись на черных мессах и подобной ерунде.

– И как вы объясняете это внезапное увлечение? – быстро спросила Скалли.

Джим неопределенно качнул головой.

– Это плоды современной цивилизации, – с какой-то очень личной озлобленностью проговорила Дебора Браун. – Она докатилась и до наших тихих мест. Сатанинская музыка клипов… Телевидение, книги, культ насилия и жестокости. Это не проходит бесследно для неокрепших детских душ!

Пит Калгани несколько раз кивнул.

– Они охотятся за детской невинностью и пользуются ею! Дети развращаются, сами того не замечая – и потом, стоит лишь пальчиками кому-то щелкнуть, они уже готовы на все!

– Они? – с напором переспросила Скалли. Молдер, очевидно, утратив интерес к разговору, отошел к затаившемуся в углу умывальнику и несколько раз ополоснул лицо. Скалли удивленно и чуть обиженно проводила его взглядом.

– Они, – с вызовом повторил Пит.

Скалли встряхнула головой. Он действительно очень устал, подумала она, пытаясь внутренне примириться с поведением напарника. Наверное, засыпает на ходу. А мне надо продолжать этот странный разговор. К чему они подталкивают нас? Пока не понимаю.

– Бюро в течение семи лет проводило тщательный анализ проблемы и пришло к выводу, что среди совершившихся за это время преступлений, в том числе и убийств, не было ни одного, которое можно было бы доказательно считать культовым или ритуальным. Маскировка под это – бывает. Но подоплека всегда оказывается вполне мирской.

– Эдгар Гувер до конца своих дней так и не поверил, что мафия есть на самом деле, – ядовито сказал Пит.

– Послушайте, – терпеливо ответила Скалли. – Если посчитать все убийства, которые сопряжены со странными обстоятельствами, у которых как бы отсутствует мотив, которые на первый взгляд выглядят как обряды, – тогда пришлось бы признать, что мы имеем дело с тысячами ритуальных убийств ежегодно!

Некоторое время все молчали. На чувственных губах Деборы Браун проступила сытая улыбка удовлетворения. И тут Скалли с ркасом поняла, что ее собственные слова могут иметь, по крайней мере, два смысла. По крайней мере, два.

– Наконец-то вы начинаете понимать, с чем столкнулись, – тихо проговорил Джим Осбери и, широко шагая, пошел прочь. За ним потянулись остальные, – а Скалли растерянно смотрела им вслед.

Прошло, наверное, минуты две, прежде чем она набралась духу подойти к Молдеру. Тот, словно был тут совершенно ни при чем, так и не завернув кран, продолжал с детским изумлением смотреть на бодро журчащий в раковине водоворот.

– Ну, что ты тут нашел, Фокс? – тихо и утомленно спросила Скалли. Он молчал. – Может, хочешь поиграть в кораблики? Весенний ручеек бежит, сверкает, плещет…

Он не ответил и даже не обернулся к ней. Странный. То не отходит от нее и, кажется, шагу сам ступить не может, – а то словно не замечает.

– Какой-то массовый психоз, – сказала Скалли.

Еще один термин, подумал Молдер, глядя на воду. Надежный, как вольтметр.

– Мы начали с обычного убийства, а не прошло и четырех часов, как докатились до черной мессы и ритуального заклания. И это в каких-то ста милях от Бостона! Честно слово, можно подумать, что мы, по меньшей мере, на Гаити. Или в джунглях Конго.

– Вода, – сказал Молдер.

– Что?

– Вода. Я бывал на Гаити. Даже там Корио-лисово ускорение действует так же, как везде в северном полушарии. Поток воды закручивается по часовой стрелке. А здесь – посмотри.

Скалли, чувствуя себя очень глупо, наклонилась над раковиной, негодуя на Фокса за то, что он заставляет ее делать такие вещи. Словно меня вот-вот стошнит, брезгливо подумала она.

Брызгаясь и шумя, поток воды из крана бил в металлическое дно раковины и закручивался над отверстием трубы веселой спиралью.

Справа налево.

Некоторое время Скалли молча смотрела, как мир встает с ног на голову. Потом едва слышно спросила:

– И что это значит?

– Это значит, здесь происходит… что-то. И если это массовый психоз, то вовсе не здешних жителей. А всей здешней природы. Крысы. Жабы. Вода. Что дальше, Дэйна?

Там же 13.44

Миссис Пэддок не было ни страшно, ни скучно. Ей было интересно и немного весело. Как опилки, думала она. Просто-напросто металлические опилки на листе бумаги. Все вроде бы разлеглись, как им удобней оказалось, – но стоит снизу поднести никому не видимый магнит, они мигом выстраиваются, как безмозглые солдаты на смотру, одними и теми же примитивными кривыми. Из века в век. Средства транспорта меняются, оружие меняется, фасон одежды меняется, – а кривые все те же. Меняется лишь то, чем. А зачем – остается одним и тем же, аминь. Дрркелюбно кивая ученикам, вереницей подходившим к ней, чтобы сдать только что написанные тесты, она укладывала исчирканные торопливыми ученическими крестиками и галочками стандартные бланки с вопросами в левый ящик своего стола, на всякий случай не давая никому из детей увидеть, что в нем еще лежит, – ведь дети могли бы испугаться; и предвкушала следующий урок.

Собственно, это должна была быть лабораторная.

Когда рука об руку к ее столу подошли Андреа и Кристиан, миссис Пэддок, взяв их листки, кивком задержала подавленных девочек.

– Вам сейчас трудно, дорогие мои, – сказала миссис Пэддок. – Поверьте, я вас очень понимаю. Такое нелегко пережить, особенно в вашем нежном возрасте. И поговорить не с кем. Со взрослыми бывает так сложно порой… Именно когда нужно выговориться. С родителями хорошо беседовать о повседневных пустяках, о праздничном пироге или платье, а вот когда наступает минута горя, до них ведь не докричишься, да?

Девочки удивленно молчали. Миссис Пэддок смущенно улыбнулась.

– Я это к тому, что вы ведь рке и сами совсем взрослые. Если вдруг вам очень захочется поговорить, я всегда готова выслушать, дорогие мои. Всегда.

– Спасибо, миссис Пэддок, – сказала Кристиан; Андреа же, расчувствовавшись, лишь судорожно кивнула и всхлипнула, не в силах говорить. Миссис Пэддок ободряюще кивнула ей и несколько раз хлопнула в ладоши, обращаясь к классу:

– Переходим в класс для практических работ по биологии! Быстренько, быстренько! Время не ждет!

Как раз в этот миг в класс торопливо вошел Дэйв, и миссис Пэддок весело засмеялась:

– А-а, большой любитель открытых окон! Это и тебя касается! Тест ты не писал по вполне уважительной причине, – но поросят будешь резать, как все!

И с удовольствием отметила его затравленный взгляд.

Зал практических работ был раза в полтора больше, чем обычные классы. За остекленной перегородкой располагались кабинет учителя и холодильники для образцов, а посреди зала царил громадный стеклянный куб с вечно дремлющим громадным питоном, чья золотистая туша, так похожая на одну сплошную гигантскую мышцу невероятной силы – то сонную, то ленивую, а то на миг напрягавшуюся, точно армия перед броском к Заливу, – неизменно вызывала восхищение ребят.

Пока ученики рассаживались, пока Дэйв невесело отшучивался и огрызался в ответ на расспросы о том, что с ним делали настоящие спецагенты, миссис Пэддок выкатила из своего кабинета тяжелый бокс с образцами и, ничуть не затрудняясь, что говорило о ее недюжинной силе, повела его по проходу между столами, весело приговаривая:

– Не забудьте перчатки надеть! Собрались, собрались! Вы такие большие, вам не к лицу бояться крови! Годовые ваши оценки наполовину будут зависеть от того, как вы справитесь сегодня!

– А ведь по расписанию старика Кингли сегодня у нас не должно было быть никакой лабораторной, – шепнул Дэйв своей соседке спереди, красивой черноволосой Шэрон Осбери. У Дэйва уже дрожали руки. После вчерашнего ему особенно не хотелось кого бы то ни было резать. Шэрон кивнула. Девочке тоже было не по себе, и она все резче, все нервнее играла перекинутой через запястье дешевой цепочкой, непроизвольно бросая ее то влево, то вправо. А когда до Шэрон дошла очередь, и на стол перед нею шлепнулась розовая тушка новорожденного поросенка с запрокинутой головой и мучительно разинутой пастью под посиневшим пятачком, к горлу ее подкатила тошнота. Ой, мамочка, подумала Шэрон. Да как же я справлюсь. Да я же не справлюсь!

– Это считай что эмбрионы, – задорно продолжала говорить миссис Пэддок, раздавая образцы с невероятной скоростью, но без суеты, и не забыв даже кинуть одну из тушек дремлющему в своей стеклянной тюрьме питону, – но все органы у них вполне различимы. Вы должны извлечь легкие и сердце, а также провести тщательные промеры. Учитесь делать это быстро и хладнокровно, мало ли когда пригодится в жизни такое умение. Ну, а кто сумеет вскрыть сердце, получит дополнительный балл. Время – до конца урока.

– Если ты достанешь сердце, – я его вскрою, – отчаянно шепнул сзади Дэйв. Ему страшно не хотелось делать все это одному. – А потом моего так же вместе распотрошим.

– Ладно, – автоматически ответила Шэрон, стараясь не смотреть на розовый трупик. Он был такой маленький, такой беззащитный… Холодный, но не замерзший – видимо, миссис Пэддок заблаговременно отогрела образцы, потому что отвердевшую в холодильнике плоть скальпель не взял бы. За окном маячили на фоне серого неба золотые листья на ветвях росших вдоль стены кустов. На ветвях веселились и чирикали птицы. Живые. Их щебета не было слышно сквозь стекло, но Шэрон отчетливо видела, как раскрываются и закрываются их бодрые смешные клювики. Как было бы замечательно разрезать поросенка вслепую, так и продолжая смотреть на живых птиц. Тошнота усиливалась.

– Начали, начали! – громко сказала миссис Пэддок и опять несколько раз хлопнула в ладоши. – Кто воробьев считает, а?

Шэрон вздрогнула и отвернулась от окна. Последняя реплика учительницы явно относилась к ней. Надо начинать, подумала девочка. На соседнем ряду кто-то уже увлеченно пыхтел, кромсая розовое брюшко так азартно, будто это была консервная банка. Шэрон не хотела смотреть, кто это был. Она покрепче сжала скальпель затянутыми в медицинскую перчатку пальцами и заставила себя взглянуть на поросенка.

Поросенок шевельнулся.

Шэрон замерла, закусив губу. Внутри у нее все оборвалось. Внизу живота будто вспухла яй– цеобразная ледышка, и между лопатками побежали ознобные струйки мгновенно проступившего пота.

Поросенок поджал передние лапки, точно складывая покорные коротенькие ручонки на груди, и повернул свернутую набок голову пятачком прямо к Шэрон. Белесые поросячьи ресницы дрогнули, а потом поднялись веки, – и из-под них выхлестнул беспомощный взгляд синих скорбных глаз.

Не помня себя, с закушенной губой, Шэрон встала, прижав руки к груди точь-в-точь, как поросенок, и едва не попав себе в подбородок скальпелем. Она не могла вздохнуть. Она не могла отвести глаз.

– Мама, – тихонько сказал поросенок. Голосок у него был тоненький и очень жалобный. И совсем безнадежный. Он уже почти не верил, что кто-то может ему помочь. – Мамочка, мне холодно. Согрей меня.

От визга Шэрон, казалось, вылетят стекла.

Там же 14.12

Ну и денек, думала Скалли. Ну и школа. Ну и детки. Ну и местечко. А все казалось таким простым.

Нет, все и на самом деле просто. Только мешают истерики и психозы. Параноики, шизофреники, маньяки из расследования в расследование путаются под ногами и любой, сколь угодно элементарный, расклад событий превращают в китайскую головоломку, губительную для нервов любого, кто еще не спятил. Если бы все люди были нормальными , – как все было бы просто!

Если бы, например, Молдер был нормальным, – какой это был бы славный человек…

Молдер молча смотрел, как миссис Пэддок, сама едва не плача от потрясения, пытается успокоить трясущуюся Шэрон. Девочка рке не кричала, не билась – только судорожно прижимала почти рке опустевший стакан с водой к груди и невидящими глазами смотрела куда-то мимо всех. Какое-то время Молдер опасался, что она, вместо того, чтобы пить воду, начнет грызть стакан. Теперь это опасение прошло. Он смотрел почти спокойно – и вспоминал разговор с психологом школы, прерванный донесшимся из класса воплем. «Согласно вашим регистрационным записям, ученики часто жалуются на депрессию, бессонницу, несварение желудка». – «Для переходного возраста это обычные явления. Вспомните себя, агент Молдер, вспомните себя в пятнадцать лет». – «Вам знакомы основные симптомы подавляемых, вытесненных воспоминаний?» – «Если у подростка от книжной премудрости разболелась голова, это еще не значит, агент Молдер, что его гнетут подавленные воспоминания». – «Вы не отмечали никаких признаков того, что кто-либо из детей подвергался каким-то видам насилия, издевательств? Например, ритуального характера?» – «Разумеется, нет. Если бы я хоть единожды заподозрил что-либо подобное, я немедленно обратился бы к шерифу. Почему, собственно, вы меня об этом спрашиваете, агент Молдер?» – «Могу я поговорить с кем-то из детей, кто особенно часто жалуется на хроническое недомогание?» – «Боюсь, открыть вам имена таких подростков было бы нарушением врачебной этики. Вы, возможно, не знаете, но мы даем клятву хранить в тайне все, что нам рассказывают наши пациенты. К сожалению, я не могу удовлетворить вашу просьбу».

И наглая рожа, и улыбка превосходства по типу: «Тркься! Пыжься! А все равно ничего ты мне не сделаешь!» – в которую так и хочется запустить стулом или, скажем, толстенным томом Фрейда. В такие минуты Молдер почти жалел, что живет в свободной стране, а не при каком-нибудь жутком тоталитарном режиме. Как там просто работать! Пара хороших тычков в самодовольно скривленные губы, потом резиновой дубинкой по пальцам или по пяткам. Что там еще? Дыба, испанский сапог… Лубьянка…

И тогда, возможно, мы успели бы спасти кого-то из детей, над кем уже занесен невидимый меч.

Все эти бесконечные сериалы об одиноких благородных мстителях – лишь адская зависть обывателя к преступнику; поистине адская, в буквальном смысле слова сатанинская тоска законопослушного общества от осознания того факта, что непорядочный человек не связан законом, а порядочный – связан им. Что непорядочный человек всегда более свободен, нежели порядочный.

И как тогда любить свободу, зачем тогда бороться за нее, если свобода нарушать закон предоставляется лишь в преступных целях, а нарушение закона в целях благих – с точки зрения закона, не более чем очередное преступление?

Знала бы Скалли, о чем я сейчас думаю, – наверное, здороваться бы перестала. Как минимум.

– Не переживай так, деточка моя, – ласково говорила меж тем миссис Пэддок, поглаживая Шэрон по голове. – Не переживай. Это бывало и прежде. Это не так уж редко бывает, – когда детям твоего возраста невмоготу резать животных, которые кажутся им все еще хоть чуть-чуть, да живыми. Детское сознание не может, не успевает примириться с идеей смерти – и сопротивляется ей самыми разными способами. В том числе и так…

– Он шевелился, миссис Пэддок, – выдавила Шэрон. – Клянусь вам, он шевелился и со мной говорил!

– Ну, будет, деточка моя, будет, – успокоительно твердила миссис Пэддок.

– Я не сошла с ума!

– Конечно, не сошла. Конечно.

Хотела бы я быть в этом уверена, подумала Скалли.

– Просто тебе показалось…

Чем в подобных случаях «спятила» отличается от «показалось», подумала Скалли, хотела бы я знать.

Подошел Пит Калгани.

– Шэрон, мы позвонили твоим родителям, – сказал он, глядя на девочку сбоку не только безо всякого сочувствия, но с каким-то непонятным, почти болезненным любопытством. – Твой отец приедет за тобой.

Шэрон, не оборачиваясь к учителю и по-прежнему глядя в стену, медленно поставила на стол опустевший стакан. Блестящая цепочка свесилась с ее запястья. Молдер напрягся. Что-то сейчас должно было произойти.

– Нет, – ровно сказал Шэрон.

– Что значит нет? Он уже выехал. Через четверть часа ты будешь дома, отдохнешь, успокоишься…

Шэрон встала.

– Не-ет!!

И бросилась к двери.

Молдер нагнал ее лишь в коридоре. Ее опять била дрожь. Он с силой обнял ее за плечи, даже чуть встряхнул. Только не допустить истерики, думал он. Только не допустить. Пусть плачет, пусть выговаривается, – только бы не истерика…

– Ты что-то вспомнила, да?

С закушенной губой и полными слез глазами Шэрон молча кивнула несколько раз.

– Что? Расскажи мне, что ты вспомнила? Не глядя ему в лицо, она несколько раз энергично помотала головой.

– Почему?

– Я не уверена… – тихо сказала она. – Может, мне все это только снилось…

– Тогда расскажи мне все, что тебе снилось, – мягко произнес Молдер.

Двор Средней школы Кроули близ спортплощадки 14.37

Клочковатое темно-серое небо по-прежнему едва не касалось вершин деревьев и крыш домов, но дождь перестал. Впрочем, вероятно, ненадолго. Воздух был настолько насыщен влагой, что отчетливо был виден пар от дыхания, словно зимой, в мороз. Шэрон, Скалли и Молдер вышли на улицу, чтобы никто не слышал их и не мог незаметно подслушать – и еще чтобы хоть чуть-чуть сменить обстановку. И чтобы дать девочке вдохнуть хоть глоток свежего воздуха. Это было все, что для нее покамест можно было сделать.

Они уселись возле стола для пинг-понга, агенты с одной стороны, Шэрон с другой. Скамейки были влажными, но теперь было не до подобных мелочей. Лишь бы дождь не посыпал снова. С юга напирали какие-то совсем рке невообразимые тучи, черные, как ночное небо, и клубящиеся, словно дым на пожаре. Хлынет. Обязательно хлынет.

– Вы, наверное, уже знаете, – сказала Шэ-рон, – что Джим Осбери не отец мне, а отчим. Знаете?

Скалли кивнула. Молдер лишь смотрел выжидательно, – но девочка прятала глаза. Она вот-вот могла снова заплакать.

– Мой настоящий папа от нас сбежал. Мама стала председателем какого-то семинара, или комитета, или чего-то в этом роде… Не помню. А потом они поженились с Джимом, и мы переехали сюда. Мне было тогда четыре года, а моей сестре – всего лишь два…

– У тебя есть сестра? – спросила Скалли. – Она учится здесь же, в этой школе?

Молдер осторожно тронул ее за плечо: не прерывай, мол. Шэрон отрицательно затрясла головой, потом сглотнула и выговорила:

– Нет. Уже нет. Сейчас расскажу. Джим ее убил.

– Джим? Твой отчим?

– Если вы мне не поверите… скажите сразу. Скалли беспомощно обернулась к МолдерУ– Тот молчал.

– Мы… постараемся тебе поверить, – пробормотала Скалли, вновь поворачиваясь к девочке.

– Он… он…

– Ну, помолчи, – сказал Молдер. – Не торопись, соберись с силами. Нам спешить некуда.

А дождь, против воли подумала Скалли и бросила взгляд на медленно вздымающуюся из-за горизонта непроглядную черноту. Хлынет, скоро хлынет. А я и так уже вся отсырела за эти полдня. Честное слово, лучше уж под пули, чем опять под дождь.

Скоро, впрочем, ей пришлось в очередной раз убедиться, что дождь лучше.

– Мне было тогда десять лет… или девять… когда он в первый раз меня заставил. Б машине, на заднем сиденье. Заставил. Я не хотела, – но он заставил! А потом сказал, что, если я проговорюсь кому-нибудь, он меня изуродует. Не убьет. Именно изуродует. Он говорил, что я очень красивая, а когда вырасту, стану совсем красавицей и выиграю конкурс «мисс Вселенная». А если он меня изуродует, то я ничего не выиграю. И потом он много раз… много раз… – она затрясла головой, не в силах говорить.

Снова пришлось ждать, пока она отдышится. Облака пара, напоминая о близкой зиме, срывались с ее губ.

– А я, когда он это делал со мной, всегда воображала, что я далеко-далеко в океане, под водой, и кругом только холодные рыбы… И темно. Совсем темно. Но, может, это мне тоже снилось? Я совсем это все забыла, но в последние дни почему-то стала вспоминать… И не только это. Ведь не только Джим это делал. Другие тоже.

О господи, подумала Скалли. Будет ли этому бреду конец? Может, ей просто нравится? Может, она так старается привлечь к себе внимание? Может, ей просто очень одиноко?

Так или иначе, надо сразу отсюда ехать к ней домой.

– Кто эти другие? – спросила она. – Что они делали?

– Мама часто уезжала на целый день, а то и на два. Тогда к нам приходили другие. И мужчины, и женщины. Я их не знаю, они надевали такие робы, или балахоны… не знаю, как сказать. С капюшонами, будто древние монахи. Они отводили нас с сестрой в подвал, там стены все покрашены красным, чтобы не видно было крови. А пол земляной… чтобы впитывалось, наверное. Нас связывали голыми и пели какие-то гимны, молились, и Джим всем этим управлял. А потом… потом… Меня они называли наседкой, потому что все время делали мне детей. У меня было пятеро детей. Или шестеро, я не помню. Все они закопаны там в подвале, потому что нужна была младенческая кровь для жертвоприношений. А у Терезы не получались дети, может, потому что она была еще совсем маленькая, или почему-то еще… И Джим очень сердился на нее, бил, и мама даже не понимала, откуда у Терезы синяки, а Тереза боялась рассказать. Но Джим так сердился, что в конце концов Терезу тоже принесли в жертву, а он потом сказал, что ее задавило на дороге…

– Сколько ей тогда было?

– Восемь.

Бред, с облегчением решила для себя Скалли. Все-таки, к счастью, бред. Даже засечки возраста противоречат друг другу. Она, как арифмометр, еще раз быстро перемолотила проскакивавшие в рассказе цифры: четыре и два, восемь или девять, восемь. А сейчас – пятнадцать. Пятеро рожденных детей, или даже шестеро.

Или не противоречат, холодея, подумала Скалли. Да нет, не может быть, не может. Ждать, что детей начнет рожать семилетняя, пусть даже восьмилетняя девочка? Убить ее за то, что она этого не смогла? Да кем же надо быть?

И тут волосы встали у нее дыбом. А если это правда? И действительно – кем надо быть, чтобы…

Председатель родительско-учительскою комитета.

Вот кем надо быть – председателем роди-тельско-учительского комитета Средней школы Кроули города Милфорд-Хэйвена, штат Нью-Гемпшир. В каких-то ста милях от Бостона. Она едва сдержала истерический смешок и снова обернулась на Молдера. О чем он думает, интересно?

Молдер вспоминал.

Он вспоминал снисходительно брошенные ему штатным психологом школы слова: если у подростка от книжной премудрости разболелась голова, это еще не значит, что его гнетут подавленные воспоминания!

Еще он вспоминал предвыборную речь президента: двадцать первый век должен стать веком Америки!

Еще он вспоминал недавнюю беседу с членами комитета: это плоды современной цивилизации, она докатилась и до наших тихих мест. Тихих мест. Какое тихое у них тут место!

Еще он вспоминал найденный на поляне обрывок: «…земли и королей подземного мира! Повелеваю…», «…кичащиеся своей праведностью…». Кичащиеся своей праведностью, думал он. Кичащиеся своей праведностью…

Он, тяжело вздохнув, распрямил спину и поднял голову – ив одном из школьных окон увидел некрасивое, внимательное лицо миссис Пэддок, наблюдающей за тем, что происходит на дворе. Поняв, что он ее заметил, она весело улыбнулась ему и почти по-приятельски помахала рукой. Он лишь кивнул в ответ.

– Мне надо идти, – тихо сказала Шэрон. – Лабораторную за меня все равно никто не сделает.