Текст книги "В тёмном костре рябин"

Глава пятая. Пока моё сердце стучит…

«Она свет, ради которого я иду домой»

500 Days of Summer (500 дней Лета)

Утром Матвей проснулся оттого, что лёгкая девичья рука легла на его плечо. Сквозь дрёму он услышал нежный голос Кати:

– Матвей, тебе пора вставать.

Он приоткрыл глаза, затем снова их закрыл и проворно схватил её маленькую ладонь и быстро прикоснулся к ней губами. Девушка резко выдернула руку, а он открыл глаза и, не дав ей возмутиться, поинтересовался:

– А завтрак мне приготовила, невестка? – он улыбнулся и подмигнул ей. От его ложно простодушной улыбки Катя передумала сердиться.

– Да, уже испекла оладьи, сходила за молоком и сметаной. Так что вставай! – и она вышла из комнаты.

Матвей поднялся с постели, заметил, как всегда, на стуле постиранную и выглаженную футболку, рабочие штаны из лёгкой тонкой ткани камуфляжной расцветки, носки. Ни одного утра не прошло, чтобы его рабочая одежда с вечера не была выстирана. Даже неудобно как-то. Придётся стирать самому, он же не Катин муж. Одевшись, Матвей ополаскивался холодной водой из колодца, затем возле умывальника брился и приводил себя в порядок. После вчерашней пьянки голова гудела, а ведь предстоит ещё работать на жаре.

К завтраку он пришёл уже одетый, побритый и умытый, и с удовольствием обнаружил, что в такой ранний час Катя на веранде одна.

– Братуха ещё спит? – поинтересовался он, выдвигая стул и садясь за стол, на котором уже стояла глиняная чашка с горячими оладьями, крынка со сметаной и заварник.

– Да, все ещё спят. Ещё только шесть утра. Я подумала, что тебя нужно разбудить пораньше, чтобы ты успел привести себя в порядок, – Катя поднесла чайник и подала кружки.

– А сама в пять утра встала?

– Летом рано вставать вовсе не трудно, – небрежно ответила Катя, разливая чай по кружкам.

– Прекрасное утро с прекрасной девушкой, – Матвей откинулся на спинку стула и наблюдал за Катей, – Давай корми меня. Я сегодня пораньше приду, в город поедем.

– Я могу и на автобусе, – возразила девушка.

– Можешь, конечно. Но мне всё равно в город по делам надо. Так что подожди меня часов до десяти, и поедем.

Проводив Матвея на работу, Катя принялась мыть посуду. Она задумчиво улыбалась, слушая щебет птиц в открытое окно. И, наверное, сама не осознавала, что впервые за всё время, что живёт в этом доме, заметила, как красив, просто прекрасен восход солнца ранним июльским утром.

Все анализы, которые было нужно сдать для медицинской книжки, Катя сдала, и всех необходимых врачей тоже прошла. Но в кабинете последнего врача девушке пришлось задержаться. Гинеколог, немолодая уже женщина, с очень цепким внимательным взглядом из под очков, долго ощупывала и рассматривала Катю, потом предложила ей сделать УЗИ.

– Со мной что-то не так? – испугалась девушка.

– Не волнуйтесь, ничего страшного, просто мне нужна полная картина. Вы можете сделать УЗИ прямо сейчас, но это будет платно, или записаться бесплатно, но ждать очереди придётся долго.

Катя подумала, если делать обследование бесплатно, придётся приехать в город ещё раз, поэтому она решила пройти УЗИ сразу же, заплатив деньги. После того, как врачу принесли результаты, Катю снова вызвали в кабинет.

– Катерина Евгеньевна, как бы это сказать… – начала врач, посмотрев карточку пациентки, – Вы испытываете дискомфорт во время полового акта? Или даже, возможно, боль?

Девушка растерянно кивнула, да, только боль и дискомфорт она и испытывает, но почему врач это сразу определила? Доктор ещё раз внимательно посмотрела и продолжила:

– Вы девушка очень хрупкой комплекции, и влагалище у вас очень узкое, отсюда и болезненные ощущения во время полового акта. Во время осмотра ваша матка мне показалась недоразвитой, а результаты УЗИ это подтвердили.

– Что это значит? – осипшим голосом спросила Катя, почувствовав тревогу.

– Это значит, что вы не сможете забеременеть.

– Я не смогу выносить ребёнка? – уточнила девушка.

– Вы не сможете даже зачать, – показала головой врач.

Катя почувствовала, как у неё задрожали руки, как стало трудно дышать.

– И у меня не будет детей? – Катя вцепилась пальцами в угол стола. Нет, эта женщина говорит сейчас что-то невероятное. Так же не может быть!

– Своих – нет, – ответила врач, – Вы замужем?

Катя кивнула, всё ещё не в силах осмыслить то, что услышала.

– Я вам посоветую приобрести в аптеке вот этот гель-смазку, тогда ощущения от половых актов будут не такие болезненные.

Врач что-то написала на бумажке, отдала ей все результаты анализов и рецепт, и Катя вышла в коридор. Ничего не видя перед собой, она куда-то шла, спускалась с лестницы, бродила в прибольничном сквере, пока не услышала, как в её сумочке долго и надрывно играет мелодия вызова на телефоне. Дрожащими руками Катя достала телефон. Звонок от Матвея. Она ответила.

– Катруся, ты ещё не освободилась? – поинтересовался он.

– Да, освободилась, – ответила она.

– Сейчас буду, – произнёс он.

И через пару минут его машина подъехала к парковке. Катя подошла и села в машину. Матвей что-то начал говорить, но сразу же заметил, что девушка его не слушает.

– Всё в порядке? – спросил он. Она кивнула, но его это не убедило.

– На тебе лица нет, – произнёс он, – Рассказывай.

– Матвей, пожалуйста, поехали домой.

– Дома расскажешь?

– И дома не расскажу. Пожалуйста, поехали домой, – умоляюще попросила Катя, отворачиваясь к окну.

– Ладно. Только заедем в торговый центр, я обещал Михе посмотреть ему конструктор. И, невестка, я так тебе и не сделал подарка на вашу свадьбу. Это надо срочно исправлять.

Катя спорить не стала. Без всякого желания она ходила с ним по торговому центру. Матвей купил большую коробку с конструктором, а потом заставил Катю зайти с ним в отдел, где на витрине висели красивые летние платья. Так как девушка была безучастна ко всему происходящему, он сам сделал выбор, заставил Катю примерить лёгкое шифоновое платье небесно-голубого цвета. Оно сразу же подошло девушке, и Матвей заплатил за него.

– Зачем? Это дорого, – засмущалась Катя.

– Это мой подарок моей невестке. Я же могу сделать тебе подарок? Или тебе не понравилось? Если нет – скажи, подберём другое.

– Нет, очень понравилось, просто неловко как-то. Мне никто не дарил таких дорогих вещей, – внезапно созналась Катя и покраснела.

– Да ну, брось, невестка! – засмеялся он.

А Кате вдруг стало легче, она почувствовала, что только в этот момент поняла, что сможет жить дальше. Она смотрела на него, и ей захотелось, чтобы он взял её за руку. Если он будет рядом, все её беды станут наполовину менее значительными, чем были без него.

Только через пару дней Катя осмелилась всё рассказать мужу. Наблюдая, как он выбирает в шкафу рубашку на завтра, чтобы Катя её заранее разгладила утюгом, он небрежно поинтересовался:

– Зачем ты с моим братом ездила в город на днях?

– Медкомиссию пройти, я же говорила тебе.

– Да, верно, припоминаю. Прошла?

– Да. Олег, мне нужно тебе кое-что сказать… – девушка нервно стала теребить край одеяла, которым была застелена кровать. Олег, выбрав бледно фиолетовую рубашку в мелкий рубчик, бросил её на спинку стула, посмотрел на жену и усмехнулся.

– Что, мой брат приставал к тебе в машине? – хотя в голосе звучала шутка, глаза оставались непроницаемые, серьёзные.

– Что ты говоришь такое! – вспыхнула Катя, – Я не о том хотела сказать… Я была у врача… у гинеколога…

– Ну, и что? – нетерпеливо поторопил муж, – Ты забеременела? Я же просил тебя предохраняться! Мне не нужен ребёнок сейчас!

– Я никогда не смогу забеременеть… – Катя отвела взгляд, рассеянно посмотрела на крупные ромбовидные узоры на одеяле, – УЗИ показало недоразвитость матки, узкое влагалище, комплекция…

Олег несколько минут внимательно смотрел на неё, затем последовала его реакция:

– Значит, нет необходимости предохраняться, хорошо.

– Олег, ты что… – Катя бросила на него испуганно-удивлённый взгляд.

– А что такого? – пожал плечами Олег, – В доме уже есть один ребёнок, этого достаточно. Нам хватит. Да я никогда особенно и не стремился стать отцом. А что влагалище у тебя узкое, мне же и лучше. Это просто кайф, Катюша, – когда я в тебе, ни с чем несравнимо. Это так классно, как будто я каждый раз трахаю целку, такую упругую. И не растянется у тебя там ничего, как у всех рожавших баб, всегда будешь для меня узкая и тугая.

Катя вскочила с кровати и выбежала из комнаты. Не слышать его слов! Не видеть его всегда во всём уверенного взгляда! Быстрее, из дома, со двора, в тенистую прохладу летнего сада, под любимую яблоньку. Цвет с яблони уже опал, и крепкие молодые листья давали тень. Девушка закрыла пылающее лицо дрожащими ладонями. То, что она так мучительно долго собиралась ему сказать – всё обесценилось за пару минут разговора, её мир, её страхи и печали, её надежды и мечты.

Катя сидела неподвижно, когда чья-то рука легла ей на плечо. Ей не нужно было открывать глаз, чтобы увидеть, кто это. Сильная, шершавая ладонь очень бережно поглаживала её. Катя отвела ладони от лица, сквозь слёзы посмотрела в глаза Матвея. Он сел рядом, широко развёл, раскрыл руки, приглашая её нырнуть в его объятия, и произнёс:

– Иди сюда.

И Катя прислонилась к его груди, прижалась ладонями, и её маленькое худое тело содрогнулось от рыданий. Она ревела громко, в голос, отчаянно, самозабвенно, как делают это маленькие дети. А Матвей не пытался её утешить и успокоить, просто держал её в своих сильных, пахнущих солнцем руках, и терпеливо ждал, пока она успокоится. Наконец, она выдохлась, хлюпнула носом, провела ладонью по щекам, растирая слёзы.

– Всё? – серьёзно спросил Матвей, – Отпустило?

Она кивнула и отстранилась. Яблоня по-прежнему ласково шелестела листьями, предлагая поделиться с ней девичьими тайнами, солнце уже клонилось к закату, размазывая ярко-лиловые лучи-перья по небу, где-то неподалёку пела иволга.

– Закат какой красивый… – прошептала Катя, опять всхлипнув.

– Расскажи мне, – произнёс Матвей.

Да, от него, и именно от него Катя слышала постоянные усмешки и подколки, именно он заставлял её нервничать, злиться и выходить из себя, но именно благодаря ему она чувствовала себя живой. И Катя начала рассказывать о неожиданном диагнозе, который привёл к шоку, о признании мужу и о его реакции.

– Она посмотрела меня и сказала, что из-за своей комплекции я не смогу забеременеть. Никогда! Никогда-никогда у меня не будет своего ребёнка! Я боялась признаться в этом Олегу, а вот сейчас всё ему рассказала… а он… он… он сказал, что так лучше! И что ему… больше приносит удовольствия, когда внутри всё маленькое…

Матвей слушал внимательно, не перебивал, не уточнял, не проявлял эмоций, и, выслушав, не стал давать оценки.

– Я мечтала, всегда мечтала о семье и детях… а теперь… буду одна… – прошептала Катя.

– Ты не одна. У тебя есть я и Миха, – возразил Матвей, затем осторожно взял её за руки, обхватил ладонью два тонких запястья, и они оба полностью уместились в его большой ладони. Провёл пальцами по её ладоням, заметил трещинки и красные припухлости на нежной коже. Сначала хотел спросить, а потом сам догадался. Конечно же, от стирального порошка. Он обхватил её ладонь и прижал к своей груди.

– Чуешь, стучит? – спросил он, глядя в Катины глаза. Она кивнула, а он продолжил, – Пока моё сердце стучит, ты не будешь одна.

Катя ответила лёгкой улыбкой, а когда он отпустил её ладонь, легко вспорхнула со скамейки и так же легко пошла вниз по тропинке к калитке, ведущей к реке. Он не стал догонять. Самого главного словами не скажешь. Если она услышала его сердце, то всё поняла и без слов.

Она долго брела по берегу, пока ноги не устали, а в туфли набился песок. Сначала её сердце отчаянно стучало, а своей ладонью, которую недавно прижимала к его груди, она чувствовала биение его сердца. Потом немного успокоилась, остановилась и, смотря на спокойную воду, поняла, что к мужу возвращаться не хочет. Не хочет в маленькую спальню с супружеской кроватью. И как только она об этом подумала, в кармашке её джинсовой юбочки заиграл мелодией телефон. Катя вздрогнула от неожиданности. Наверно, Олег потерял, и всё-таки сейчас придётся вернуться домой. Катя посмотрела на мигающий экран, номер заведующей садиком. Катя ответила.

– Катерина! Выручай! – без предисловий начала Тамара Ивановна, – Представляешь, у Валентины ноги опухли, в больницу её увезли. Вот только сейчас мне её внуки позвонили. А мне обратиться больше не к кому, только к тебе. Выйди сегодня в её дежурство, а? Прямо сейчас беги, я тебе ключи передам и всё расскажу, что и как. Выручишь?

– Да, сейчас, мигом, – с радостью согласилась Катя. И полчаса не прошло, как Катя предупредила домашних и убежала в садик. Там её ждала заведующая, вздохнула и произнесла:

– Звонила мне сейчас Валентина, сказала, что недели две её не будет. Ты как, согласишься, Катерина, или мне кого другого искать?

– Соглашусь.

– Вот как хорошо! И не бойся, камера наружная работает, телефон участкового тебе оставлю, но у нас тихо тут. Кроме продуктов в холодильнике, нечего и брать. А я тебе за замещение в оплату поставлю, немного выйдет, но какая-никакая подработка.

Катя была рада не только подработке, но и возможности провести ночь в одиночестве. Несколько раз звонил Матвей, спрашивал, не страшно ли ей, и хотел прийти. Но Катя отказалась. А на следующее ночное дежурство Катя затеяла стирку. И ей не скучно, и работу сделает, не нужно днём будет приходить.

Утром, когда она вернулась из садика, застала Матвея, который собирался на ферму.

– Отработала, невестка? – спросил он, – На вот, держи, тебе принёс. Взял у Галинки, доярки.

Он протянул ей большую пластиковую бутыль, наполненную белой густой суспензией.

– Что это? – удивилась девушка.

– Мазь для коров. Её на ферме ветеринар закупает, коровам вымя натирать, когда трескается. Я для тебя одну выпросил.

– Зачем?! – Катины глаза распахнулись от испуга и удивления.

– Руки после стирки натрёшь. Хорошо помогает, у коров кожа толще твоей, а смягчает. Твои ручки тем более смягчит.

– Спасибо, – растроганно произнесла Катя, – Я обязательно попробую.

– Попробуй. Всё, убегаю. Мне пора уже, – Матвей схватил кепку с вешалки и вышел за околицу. Катя смотрела ему вслед, бережно прижимая к себе банку с кремом.

Глава шестая. Небо под ногами

Чтобы жить, нужно солнце, свобода и маленький цветок.

Ганс Христиан Андерсен

Летняя ночь нежна, а утро ещё нежнее. Молодой мужчина держал тонкую руку девушки в своей мозолистой натруженной от работы ладони и увлекал её за собой стремительно, порывисто, словно боясь, что она передумает и вернётся обратно. Катя почти бежала за ним по узкой тропинке ещё влажной от ночной росы, ни о чём не спрашивала, ни о чём не размышляла. Она и сама была одно сплошное порывистое движение. Вот они миновали шаткий деревянный мостик через ручей и уже по широкой просёлочной дороге устремились в поля. И когда Катя подняла голову, чтобы убрать рукой упавшую на лицо прядь волос, то замерла в восхищении, остановилась, любуясь пронзительно синими волнами цветов, которые колыхались от лёгкого ветерка, как волны на озере.

– Что это? – изумлённо спросила девушка, – Ты это хотел показать?

– Да, – Матвей тоже остановился, но смотрел не на цветочное море, вызвавшее восторг девушки, а в её глаза, – Это лён. Сейчас он цветёт.

Они оба стояли, восстанавливая дыхание от быстрого движения, и как только Катя почувствовала, что может нормально дышать, то снова устремилась в поле. Она подбежала к цветам, опустилась на колени, чтобы прикоснуться к ним лицом, щеками, губами.

– Боже… Какая невероятная красота… – прошептала она.

Матвей, последовавший за ней, рассмеялся.

– Всего лишь лён. Скоро я сяду на комбайн и скошу его весь.

– Весь-весь? – Катя в недоумении оглядела безбрежное поле, уходящее за горизонт, не имеющее конца.

– Весь. Он будет лежать так недели две и сохнуть, а потом его соберём в рулоны и отправим на фабрику. Вот и всё. А пока цветёт, смотри, Катенька.

Девушка поднялась с колен, отряхнула подол платья и смущённо взглянула на парня. Он прищурился из-за солнца, бьющего ему прямо в лицо. И Катя заметила веснушки на его лице. Светлые пряди волос пропускали солнечные лучи и от этого становились прозрачными.

– У тебя льняные волосы, – вдруг неожиданно для самой себя произнесла вслух Катя и сразу же устыдилась откровенности своих слов. «И солнечный свет в твоём сердце, который согревает меня», – произнесла она уже про себя.

– А у тебя глаза синющие как цветы льна, – ответил Матвей, приблизившись к девушке вплотную и смотря на неё серьёзно, пристально. Катя тоже взглянула в его глаза.

– Твои глаза – это небо в шторм, такие же серые, но не холодные, – прошептала Катя, не отводя взгляда и зная, что за её словами сейчас произойдёт.

Крепкие руки Матвея обняли её, а его тёплые губы накрыли её губы. И Катя задохнулась… В этот момент она забыла, что были другие руки и губы, которые прикасались к ней раньше. Она забыла обо всех мужчинах. Только он один сейчас, и он первый касается её… Это было впервые. Первый поцелуй и первые объятия любимого мужчины. «Любимый!» – от осознания этого Катя вздрогнула от боли. От душевной боли, пронзившей её яростно и беспощадно, как только умеет пронзать сердце любовь. Она не знала, не понимала, где и как взяла силы, чтобы отстраниться от него. Отпрянула быстро и испуганно.

– Трусиха… – тихо произнёс Матвей, но не было осуждения или обычной иронии в его голосе.

– А ты не боишься? – с вызовом спросила она.

– Уже нет. А как в первый раз увидел тебя, Катя, тоже испугался.

Катя ничего не смогла ответить, она на мгновение прикрыла в спасательном жесте лицо ладонями и сразу же их отстранила, а затем пошла обратно по тропинке, уже медленно, не спеша. Она знала, была уверена, что он последует за ней, по– другому и быть не могло. Так они шли какое-то время, пока Катя окончательно не справилась со своими чувствами, а затем она остановилась под высоким тополем, стоящим у дороги, обхватила его толстый прохладный ствол руками и замерла. Матвей прислонился к стволу с другой стороны, пальцы их рук соприкоснулись, и Катя задрожала всем телом так, как будто он уже бесстыдно ласкал её. Что с ней происходит? И это она замирает как ледышка и ничего не чувствует, когда муж страстно занимается с ней любовью? Неужели эта Катя, вся трепещущая от одного только невинного прикосновения кончиков его пальцев, и та Катя в постели с мужем как бесчувственная кукла – одна и та же женщина?! Да быть такого не может! Хотя выходит, может… Какое-то время они молчали, а над ними тихо шумели ветви огромного тополя. Наконец, чтобы избавиться от этого сладко-тяжёлого наваждения Катя произнесла с вызовом:

– А хочешь, я тебе стихи прочитаю?

– Хочу, – быстро ответил он, продолжая кончиками пальцев поглаживать её пальцы.

– А ты не будешь потом смеяться? – недоверчиво спросила она.

– Нет же, Катенька, не буду! – нетерпеливо пообещал он.

И Катя начала говорить чуть хриплым от волнения приглушённым голосом:

 
Ветер весенний поет
По большим и пустынным дорогам…
Солнце, протаявший лед —
Это так много, так много!
Как мне об этом сказать?
Как бы пропеть мне об этом?
Надо, чтоб стали глаза
Брызгами яркого света.
Разве глаза у людей
Могут казаться такими?
Белое платье надеть?
Выдумать новое имя?
И закричать, зазвенеть
Ветру, дороге и полю…
Слов человеческих нет
Этому счастью и боли!
 

Несколько секунд Матвей молчал, внимательно смотря на девушку, и только ветер срывал тополиный пух и небрежно бросал его в шоколадные пряди Кати и льняные волосы Матвея. А потом он сказал:

– Раньше бы не понял, как счастье и боль можно испытывать одновременно, теперь – знаю. А чьи это стихи, Катя?

– Лариссы Андерсен. Это моя любимая поэтесса, – девушка смущённо отвела взгляд.

– Никогда не читал и не знал. А почему именно она? Не Ахматова, не Цветаева?

Катя отстранилась от шершавого ствола, присела на траву, прислонилась спиной к тополю.

– Кто-то сказал, что стихи – это множество чувств и самая малость слов. Я просто поняла, что чувствую мир, как она. И всё. Не смогу этого объяснить.

– И не надо, – Матвей сел рядом, обхватил руками колени, а затем неожиданно попросил, – Расскажи мне о ней.

– Это была удивительная женщина с удивительной судьбой. Нет, правда! – Катя, заметив улыбку на его губах, с вызовом продолжила, – Она родилась в Хабаровске, в том же городе, что и мой дядя. Её отец был офицером царской армии, а мать – польская дворянка. До того, как в город вошли красные, они успели уехать в Харбин. И там жили бедно, едва сводили концы с концами. Ларисса, юная девушка, была потрясающе красива, она танцевала и этим кормила семью. Сам Рерих, раз увидев её, сказал, что эта девушка светится солнечным блеском.

– Если бы её увидел Есенин, то забыл о своей Айседоре Дункан, – не смог сдержаться от усмешки Матвей.

– Вполне возможно. В неё влюблялись многие мужчины. Когда я была в гостях у своего дяди, то читала книгу, которая ему очень нравилась, «Харбин» Алексея Воронкова. В этой книге есть эпизод, как его герой увидел Лариссу впервые, подумал, что она будет читать стихи в стиле декаданса. Но услышав её стихи, восхитился. Она читала про то, как хочет босиком бежать по тропинкам мира. В тот вечер она напророчила себе судьбу – вышла замуж за капитана и объездила с ним полсвета. В одном только ей не повезло. Она прожила очень долгую жизнь, пережила всех, кого любила.

– Почитай ещё её стихи, – попросил Матвей.

Катя начала тихо и печально:

 
И еще говорили,
Что душа перед смертью болит.
Нет, душа перед смертью крылата —
Вся томление, трепет, полет…
Словно парус, который вот-вот
Встрепенется, вздохнет и куда-то
Уплывет, уплывет, уплывет…
 

Внезапно она замолчала, отвернулась, смотря верх, туда, где солнце пробивалось сквозь широкие тяжёлые листья тополя.

– Где бы ни была моя душа после смерти, она будет искать тебя, – неожиданно произнёс Матвей.

– Не надо! – Катя резко встрепенулась, посмотрела жгучим пронзительным взглядом и сникла, затем, решив поменять тему, сказала, – Мой дядя любит Дальний Восток, он часто бывал там, у брата гостил. И он часто говорил, что там людям непонятна расовая и национальная вражда. Вообще чужда им. Он рассказывал, что Дальний Восток первыми стали заселять беглые преступники, сосланные, раскулаченные. Это были люди разной веры и национальности. Они никогда не конфликтовали с местным населением, орочонами, которые там жили и помогали выжить в суровых природных условиях переселенцам. Очень много было раскулаченных с Псковской области, сосланных из Украины, китайцы, корейцы, татары… И никого никогда не смущало вероисповедание. Дядя рассказывал, что в Благовещенске есть церковь, и очень долго он считал её православным храмом, пока случайно не узнал, что это католический костел, который единственный остался в городе, после того как воинствующие атеисты после революции уничтожили все храмы.

– Как ты сказала – воинствующие атеисты? – усмехнулся Матвей, – Здорово! Рассказывай дальше, тебя слушать занятно.

Катя с упрёком взглянула на него и продолжила:

– Никому и в голову не пришло, что в католическом костеле совершаются православные обряды. Если кто и знал об этом, то говорил – ну и что? Бог же один, какая разница, в какой церкви ему молиться? Дядя много рассказывает о своей родине. Один раз он брал с собой меня, совсем маленькую. Мне лет шесть-семь было, мало что помню. Речку горную помню хорошо, тайменя и хариусов, которые ловил дядя, сопки розовые от цветущего багульника. А воздух! Как пахнет тайга весной! Так не пахнут южные цветы, так не пахнут фруктовые сады. Это такой тонкий свежий аромат, такой вкусный, нежно-пряный! Дядя говорит, что его хоть ножом режь и ешь, до того вкусный! Иногда… – Катя замолчала, а Матвей тревожно посмотрел на неё.

– Что ты хочешь сказать, Катенька? Говори, не бойся, я же обещал, что ни над чем не буду смеяться, – поторопил он девушку.

– Хорошо, скажу… Иногда мне хочется туда вернуться. Уехать без оглядки на край света. Но я, конечно же, никогда не сделаю этого, никогда не решусь, – Катя дерзко посмотрела в его глаза, а Матвей ничего не ответил, только задумчиво ловил её дерзкий и одновременно смущённый взгляд.

Катя поднялась, отряхнула прилипшие к подолу ситцевого платья травинки и уже было направилась к тропинке, ведущей на просёлочную дорогу, по которой они сюда пришли, как Матвей неожиданно тихо произнёс:

 
Я тебя целовал сквозь слезы
Только ты не видела слез,
Потому, что сырой и темной
Была осенняя ночь.
 
 
По земле проносились листья,
А по морю – за штормом шторм,
Эти листья тебе остались,
Эти штормы достались мне.
 

Его приглушённый голос звучал проникновенно, и Катя остановилась, замерла, а затем спросила срывающимся голосом:

– Чьи это стихи?

– Николай Рубцов. Конечно, эти стихи не такие изысканные, как у твоей Лариссы Андерсон, но мне нравятся.

– И мне нравятся, – смущённо улыбнулась Катя.

– Он же не поэт, моряк. Матрос. Любил женщину, которая была замужем за другим. Ревновал, мучился, ждал, когда у неё хватит смелости любить его открыто.

– Дождался? – тихо поинтересовалась Катя, смущённо отводя глаза.

– Не знаю. Но надеюсь, когда-нибудь ты перестанешь бояться.

Девушка ничего не ответила, резко развернулась и побежала по тропинке, спиной чувствуя его обжигающий взгляд.