Текст книги "Убери луну"

11
Джошуа

1 мая

Третий месяц

Когда уходит из жизни кто-то молодой, кажется, что замирает весь мир. По крайней мере тот, в котором живешь.

Перво-наперво рядом появляются потрясенные родные и знакомые и толпятся вокруг, скорбя о потере. Общее горе объединяет людей. Никто не знает, как жить дальше и двигаться вперед, да и не хочет. «Останови часы…»[7]7
  У. Х. Оден. Похоронный блюз.


[Закрыть], – как говорится в стихотворении.

И время, кажется, в самом деле останавливает ход. В этом маленьком мирке больше невозможно счастье. Ничто не будет прежним, да и не должно – ведь ее смерть разрушила привычный мир.

Почти сразу начинаются телефонные звонки, распоряжения, задания: ты пойдешь в похоронное бюро, ее сестра договорится в церкви, а еще кто-то там закажет цветы. Слава богу, сделать нужно много всего, ведь мозг пока не в силах осознать, что произошло, и стоит остановиться лишь на миг, как можно непроизвольно взорваться подобно бокалу, который разлетается на части от пения на высоких нотах. Когда кто-то подает еду и стакан воды, перекусываешь прямо на ходу. От постоянных сообщений и звонков телефон почти не умолкает, одни приходят, другие уходят, и снова раздается стук в дверь.

Потом собираешь фотографии и делаешь коллажи в «Пауэр Пойнт», чтобы запустить презентацию во время поминального обеда, по ее просьбе составляешь плейлист, выбираешь прощальные слова, заказываешь еду. В течение недели или двух мир еще полон подробностями смерти. Родные тянутся друг к другу, друзья убиты горем, коллеги не в силах думать о работе, ее врач звонит, чтобы узнать, как ты, и даже медсестры приходят на похороны.

На короткое время из-за ее смерти вокруг тебя вращается множество жизней.

А потом… они растекаются. Нужно заботиться о детях, убираться дома, готовить еду. У коллег по-прежнему есть работа, у друзей – собственная жизнь.

Замершие на время часы вновь возобновляют ход.

Спустя два месяца и неделю после смерти Лорен для Джоша наступил первый день, когда никто не звонил, не присылал сообщения и электронные письма, не заезжал навестить. Ни Джен, ни Донна, ни Сара или Бен, ни его мать, ни Дариус, ни Великий и Благодетельный Брюс, ни какой-нибудь бывший одноклассник, только что услышавший новость.

Впервые никто не придал значения его вдовству.

И это казалось почти оскорбительным. А еще свидетельствовало лучше всяких слов, что мир приспосабливался к отсутствию Лорен. Конечно, Донна и Джен вспоминали ее каждый день и никогда не забудут, но у Джен есть муж и двое детей, а у Донны – живая дочь и внуки. К тому же обе работали и не сидели в четырех стенах. Его собственная мать руководила целой больничной лабораторией, общалась с Суми и Беном почти как с родными, посещала четыре книжных клуба и состояла волонтером при церкви. Но, наверное, она нашла бы время позвонить единственному ребенку и узнать, как дела?

«Написала бы хоть пару слов, а, мам?»

Нет, ни хрена.

Ощущая себя мучеником, Джош ждал весь день, молча бесился, ненавидел себя и всех остальных. Он вывел собаку на прогулку, на улице не обменявшись ни с кем ни словом, а когда вернулся, начал проверять телефон каждые десять минут, потом каждые пять, затем перезапустил на случай сбоя.

По-прежнему ничего.

Конечно, он мог бы и сам кому-нибудь позвонить. Стоило лишь попросить, и Бен сходил бы с ним прогуляться в Ботанический центр или съездил в Бостон. Все лучше, чем нелепо и бессмысленно злиться. Однако Джош воспринимал происходящее как испытание – и для них, и для себя.

Которое все дружно провалили.

К 20:37 он их всех возненавидел.

Ярость закрадывалась в голову словно болезнь. Вскоре перед глазами возникнет красная пелена.

Впервые это случилось в шесть лет, когда школьный хулиган Сэм, самый большой и сильный в классе, швырнул через всю столовую очки Кейтлин, девочки с особыми потребностями, с которой дружил Джош. Опомнился он лишь в кабинете директора, где стоял рядом с матерью в испачканной кровью рубашке и с подбитым глазом. Оказалось, Сэм ударил его по лицу, а Джош в ответ разбил Сэму губу. Обоих мальчиков отстранили от занятий на неделю, но Стефани в тот же день повела его есть мороженое. А когда Джош вернулся в школу, Кейтлин вручила ему открытку со словами, старательно написанными печатными буквами: «Спасибо, что за меня заступился».

В другой раз ему было десять. У матери началась очень сильная аллергия на перец, и ее срочно забрали на «Скорой» в больницу с анафилаксией. Как рассказали после Кимы, к моменту их прихода Джош вел себя как дикое животное. Бен не мог с ним управиться, пришлось позвать еще одного соседа. Лишь совместными усилиями двое мужчин смогли внести мальчика в дом и удерживать, пока он не пришел в себя.

Несколько дней спустя, после разговора с педиатром, мать рассказала Джошу, что подобные случаи не редкость для людей с синдромом Аспергера, как это тогда называлось. Главное – научиться справляться с приступами, отвлекаться на что-то другое. Еще в детстве мама велела ему повторять фразу: «Вступив в бой с шипящими змеями – эфой и гадюкой, – маленький цепкий храбрый ёж их съел».

– В ней есть все буквы алфавита, – сказала она тогда. – Думай об этом, Джош. Пересчитывай буквы.

С тех пор эта фраза стала его мантрой, и когда перед глазами начинала появляться краснота, Джош повторял: «Вступив в бой с шипящими змеями – эфой и гадюкой, – маленький цепкий храбрый ёж их съел. Вступив в бой с шипящими змеями – эфой и гадюкой, – маленький цепкий храбрый ёж их съел».

Тогда же Бен научил его боксу, точнее, различным типам ударов, используемых при борьбе. Джош никогда не бил людей, но удары по боксерской груше снимали напряжение.

В 20:42 пелена начала застилать глаза. Но еще не поздно было ее остановить и свести на нет.

Спустившись в вечно пустой тренажерный зал на первом этаже, Джош принялся расправляться с боксерской грушей.

Голыми руками. Тяжело дыша, он колотил кулаками по жесткой коже, но растекающейся по рукам боли от ударов было недостаточно. Сильнее. Еще сильнее. Вскоре сопровождающее удары шипение сменилось возгласами: «Ха! Ха!» По телу струился пот. Выдохи превратились в слова: «Нет. Нет. Нет. Нет», а после в мерзкие, непристойные ругательства, от которых он должен был сгореть со стыда. Но нет, Джош не стыдился. Он поддался ярости.

Почему же она умерла? Как так вышло, твою мать? Эта идиотская отсталая система здравоохранения облажалась ко всем чертям. Врачи ни хрена не смогли ей помочь. Тупые уроды. Гребаные идиоты. Вот дерьмо! Черт. Черт. Черт!

Его яростные крики эхом отражались от стен, костяшки пальцев уже кровоточили, кулаки скользили по заляпанной кровью коже боксерской груши. Ну и ладно, пусть так. Лучше боль, чем бессмысленная, гнетущая пустота.

Наконец Джош отступил, шатаясь от усталости. По голому торсу струился пот, руки словно побывали в мясорубке. Нетвердо стоя на ногах, он схватил полотенце и вытерся.

И заметил в дверном проеме улыбающуюся Жуткую Шарлотту с бледно-голубыми, слишком широко расставленными глазами.

– Хочешь чего-нибудь выпить, Джош?

– Господи, нет, – буркнул он, достал дезинфицирующие салфетки и протер боксерскую грушу, отстраненно отметив, что поранил костяшки пальцев.

– Тогда в другой раз.

– Нет. Никогда.

– Увидимся.

А еще говорят, что это он не умеет считывать чужие сигналы.

Боксерская груша сделала свое дело. Джош так устал, что даже на третий этаж пришлось подниматься на лифте. Он принял душ – руки саднило от горячей воды, – потом вошел в супружескую спальню и закрыл дверь, чтобы не пускать Пебблз, иначе собака за несколько минут разворошила бы всю кровать.

На прошлой неделе Джош просыпался, уже осознавая, что жены больше нет, не тянулся к ней на другую сторону постели, и от этого сердце ныло лишь сильнее. Всего два месяца и одна неделя потребовались мышцам и инстинктам, чтобы привыкнуть к новой реальности. Глупое тело признало, что браку пришел конец и тянуться больше не к кому.

Джош перестал посреди ночи проверять ее сторону кровати, прекратил гадать, проснулась ли она, больше не звал жену по имени, не смотрел на часы, чтобы понять, не пора ли принимать лекарства, идти гулять или делать дыхательные упражнения. Когда он осознал, что уже не достает по привычке для ужина две тарелки, то стал намеренно ставить на стол второй прибор, ведь смириться с отсутствием жены было хуже, чем забыть о ее смерти.

Лорен умерла, и этот факт казался еще ужаснее, чем мысли о том, в какой из комнат она может находиться. Нелепо даже думать, что к такому можно привыкнуть.

Да еще этот день, первое мая. Ровно четыре года назад он сделал ей предложение. Опустился на одно колено среди осыпающихся лепестков дикой яблони и попросил Лорен Розу Карлайл стать его женой.

Джош подошел к комоду жены и открыл шкатулку с драгоценностями, куда, кажется, убрал ее кольца со свадьбы и помолвки. Сам этот момент в памяти почти не сохранился, но кольца лежали на месте. Наверное, однажды он подарит их Октавии. Или Себастьяну, для будущей жены. Или выбросит в чертов океан на пляже Кейп-Кода, где они с женой провели множество прекрасных дней и ночей. А может, набив карманы камнями потяжелее, сам войдет в океан с кольцами в руке и тоже расстанется с жизнью, если его сожрет проплывающая мимо большая белая акула.