Текст книги "ЛюБить"

Кристина Дехант
ЛюБить
часть первая

Пролог

Декабрь 1998

Чаще всего домашний ангелочек в лице Алексы Димченко пребывала в состоянии детского веселья и с задором вальсировала по квартире в маминых нарядах. Компенсируя отсутствие внимания взрослых и пытаясь совладать со скукой, она напевала в голос, оглушая стены серебристо-мягким сопрано. В просторной гостиной она часто скрывалась за самой массивной и в то же время изысканной частью мебельного мира – полукруглой барной стойкой из тёмного дерева, оснащенной множеством неоновых подсветок и современной техникой. Уединяясь там, за высокой перегородкой, на полу, среди красиво расставленных фужеров, хрустальных вазочек, ликёров, эксклюзивных коньяков и большого многообразия европейских конфет в глянцевых коробках, она торопливо сочиняла довольно симпатичные рассказы, ощущая себя, будто в маленькой крепости.

В этот декабрьский день Алекса скрывалась за барной стойкой не ради забавы или резко настигнувшего её порыва к сочинительству, а по причине растерянности, глубоко терзавшей её детское сознание. Сквозь слёзы она пыталась прочесть дрожащую в руках газету и, будто желая ещё раз убедиться в случившемся, произносила вслух каждое слово, напечатанное на главной странице этого рокового выпуска.

«Не смог скрыть чувств!» – кричало крупными буквами название статьи, под которой были опубликованы чёрно-белые свадебные фотографии. Фотографии, на которых её мама – молодая женщина редкой красоты в ажурной шляпке – стоит под руку со своим новоиспечённым мужем, человеком из криминального мира, и кажется абсолютно счастливой. На этих печатных изображениях она увидела и себя, а точнее свой портрет в золотом багете, попавший в объектив журналиста. Ниже этой иллюстрации шёл текст:

«Шикарная свадьба сегодня большая редкость! Новобрачные стремятся как можно скромнее отметить создание новой ячейки общества. Сейчас с шиком женятся только те, у кого есть для этого возможности. В минувшую пятницу Мурманск стал свидетелем грандиозного бракосочетания двух предпринимателей – Алексея Георгиевича Ларина и Марии Ивановны Димченко.

Познакомились новобрачные пять лет назад. Алексей Георгиевич в течение четырех лет искусно скрывал свои чувства, поскольку боялся того, что Мария Ивановна не ответит ему взаимностью. Но однажды чувства, всё-таки, победили страх. Произошло это год назад, когда Алексей Георгиевич и Мария Ивановна были в служебной поездке. Тайный поклонник Марии Ивановны видел, как вокруг объекта его обожания роятся другие мужчины, и принял решение – впредь дама его сердца будет общаться только с ним. Так и случилось. Постепенно другие мужчины стали уходить из жизни Марии Ивановны. И, наконец, однажды, набравшись смелости, Алексей Георгиевич предложил своей избраннице руку и сердце. Как именно это случилось – большая тайна. Единственное, в чём призналась Мария Ивановна корреспонденту «Ведомостей», что без раздумий ответила ему «Да». На их свадьбу приехали друзья из восьми российских городов. В этот день Алексею Георгиевичу, как мальчишке, пришлось выкупать свою ненаглядную. И, по его словам, «легче было Берлин взять, чем увезти любимую из отчего дома».

Алекса отчётливо видела перед собой все события того дня…

Длинный, украшенный цветными лентами, белоснежный лимузин, следом за которым ехал кортеж из чёрных иномарок, бесшумно подкатил прямо к подъезду и остановился в промозглой утренней темноте. Казалось, шары, привязанные к автомобилям и болтающиеся от порывов ветра, бунтовали, так и норовя оторваться и улететь, чтобы раствориться в серости нависшего неба. Из автомобилей появились люди в чёрном. Изрядно выпившие, они обступили жениха и буквально искупали его в поздравлениях, рукоплеща и подбадривая, после чего шумно скрылись в подъезде. Трудно было не заметить, как лицо девочки, наблюдавшей за происходящим из окна, вдруг сделалось в тон белого платья. И если бы не обиженные губы и хмурый лоб, которые говорили о её недовольстве, можно было предположить, что она больна.

Когда на лестничной площадке послышались мужские голоса, Алекса съёжилась, словно от надвигающейся угрозы, однако, взглянув на тех, кто всё утро занимался подготовкой к предстоящему торжеству, она не обнаружила ни одного расстроенного этим событием лица. Гости столпились в общем коридоре, готовясь к приветственной речи и рассказу об испытаниях, ожидающих жениха на пути к завоеванию одной из самых успешных и красивейших бизнесвумен города. Но эти формальности лишь раззадорили приехавшую компанию. Видимо, не привыкнув к долгим церемониям и всякого рода сценарным изыскам, разгорячённые парни решили пойти на абордаж, обходя все условности и обряды. Взревев, они налегли на входную дверь с такой силой, что та беспомощно хрустнула, сорвавшись с петель. Тем самым они вызвали у взволнованной девочки ещё большее отторжение и неприязнь. Не обращая внимания на причинённый ущерб, они прислонили дверь к стене и, продолжая скалиться, протиснулись в коридор.

Требование выкупа невесты вызвало у парней бурный шквал эмоций. Вероника – женщина светского ранга, работающая в сфере культуры и искусства и взявшая на себя роль организатора свадебного торжества родной сестры, тут же остудила гостей и, не церемонясь с ними, продолжила свою миссию, как подобает человеку профессиональному и публичному. Однако откупиться, благодаря изворотливости и пошловатым шуткам, им не удалось, поэтому теперь блатные шарили по карманам и извлекали оттуда деньги и что-нибудь ценное. В старинную большую шкатулку, маячившую перед ними в воздухе, моментально летели купюры разного номинала и валюты, укладывались кожаные кошельки, золотые цепочки, снимались с пальцев печатки. Жених, словно громоотвод, стоял в центре и довольно улыбался, подначивая дружков не скупиться за такую невесту.

После завершения денежного ритуала шкатулка испарилась, и ликующую толпу, наконец-то, впустили в квартиру. Иностранные хиты, звучащие из недр массивных колонок, фуршетный стол, импортное шампанское и высокие горки красной и чёрной икры встречали гостей в гостиной. Веселясь и чествуя хозяйку дома, бандиты моментально переместились к барной стойке и приступили к крепким напиткам, но когда в зал вся в белом вошла Мария, братки буквально потеряли дар речи, замерев с бокалами, как вкопанные.

– Ни х. я себе! – коротко выругался Ларин, и тут же замялся, взглянув на Алексу. Шокированный увиденным, он не сводил с неё глаз, густо покраснел и даже оттянул воротничок рубашки. Но уже через пару мгновений смог взять себя в руки, чтобы подать авторитетный голос:

– Слышь, братва, всем ослепнуть и закатать! Это моя Машенька!

Не сводя пристального взгляда с людей Ларина, Алекса, словно маленькое приведение, крутилась всё время рядом и прислушивалась к любому, даже малозначимому разговору. А вдруг кто-то из этих пришельцев скажет что-то, о чём её любимая мамочка даже не догадывается? Вдруг она узнает что-то конфиденциальное? Что у них на уме… Чего ожидать от этих людей? И чего остерегаться? Публика вела себя вызывающе и развязно, тогда как остальные сохраняли спокойствие, безукоризненно соблюдая правила свадебного этикета. Всё это казалось ей постановочным и киношным. А что, если сию же минуту этот пронырливый бородатый человек с камерой в руках громко скомандует, что съёмки закончены, и все могут расходиться по домам?! В таком случае ей больше не пришлось бы наблюдать столь нелепые сцены.

Мешая образы и буквы, она продолжила читать статью: «…Наконец, испытания были позади, и жених, обняв невесту и усадив в свадебный лимузин, отвез её во Дворец бракосочетания. Сопровождаемые щёлканьем фотокамер, молодожёны прошествовали в торжественный зал. Там они обменялись кольцами и расписались в книге регистрации браков. Теперь им предстояло отметить свершившееся событие. Мария Ивановна и Алексей Георгиевич нарушили свадебные традиции. Они не стали посещать те места, куда обычно едут фотографироваться молодожёны, а после торжественной церемонии отправились в Художественный музей. Сестра Марии Ивановны, Вероника Ивановна, работающая в этом «очаге культуры», сделала свой подарок молодым – организовала исключительный вечер с музыкой и шампанским. Специально для них камерный «Дивертисмент» исполнил выдающиеся произведения Брамса и Фролова. После непродолжительного концерта молодых поздравила директор Художественного музея. Подняв бокал игристого шампанского, она произнесла тост в честь молодожёнов, пожелав им «состариться на одной подушке». Затем Алексей Георгиевич и Мария Ивановна совершили небольшую экскурсию по экспозициям. Из музея молодые на огромном белом лимузине отправились в ресторан «Россия», где их чествовали все присутствующие. Шампанское лилось рекой, звучали речи, славящие молодых.

Алексей Георгиевич и Мария Ивановна – частные предприниматели. Они вместе работают в фирме, занимающейся производством и торговлей рыбной продукцией.

Фото Бориса Ливанова. Ведёт рубрику Ирина Синица».

Единственное, что тогда грело тревожное сердечко Алексы, так это то, что по случаю столь торжественного события приехали двоюродные братья и сёстры, близкие родственники, среди которых были Вероника, Нонна, Митя, Коля – родные и горячо любимые ею дяди и тёти. Мария всегда с особым трепетом повторяла слова покойной матери: «Нас пятеро, как пальцев на руке, и отруби любой, будет одинаково больно».

В ресторане царило веселье, пахло едой и цветами. Мимо проносились официанты с подносами, букеты и подарочные коробки продолжали прибывать, одни приглашённые музыканты сменялись другими. А дальше немыслимо печальные и затравленные глаза Алексы видели всё происходящее стоп-кадрами и обрывками…

Вдоль стен тянулись длинные столы, заставленные красивыми блюдами. За одним из них, среди серебряных подсвечников и дымящейся утвари, отдыхала братва – крепкие, суровые представители криминального мира со своими разукрашенными жёнами и любовницами, и совсем молодые парни с шальными глазами, мелкие «шавки», лебезящие и смотрящие трусливо и заискивающе. Другой стол занимали гости Марии. Здесь ужинали её племянники, напивались компаньоны по бизнесу, кокетничали симпатичные женщины, веселились старые друзья. Стол по центру зала занимали сами молодожёны, мать Алексея – робкая молчаливая женщина, укутанная в скромный платок, Алекса со старшей сестрой Линой и её спутником и старший брат Марии Митя, взявший на себя в этот день роль отца. В углу, под тканевым куполом находился детский стол, за которыми сидели дети и подростки обоих семейств, привыкая к тому, что отныне они родственники.

Потом Алекса с отвращением смотрела на то, как под общие вопли, свисты и надрывы новоиспечённый муж не целует, а буквально заглатывает прекрасные рубиновые губы её мамы, рыская языком, будто лопатой. А когда его натиск становился чересчур удушающим, она с усилием отодвигала его белой перчаткой, освобождаясь из объятий. Чирик показательно и неустанно демонстрировал своё право покушаться на неё с поцелуями, после чего удовлетворённо купался в шквале обрушившихся аплодисментов. Наблюдая за надрывными криками «Горько», Алексе казалось, мама, словно маленький беззащитный зверёк, попала в руки разъяренного тигра. Находясь во всеобщем внимании, Марии только и оставалось, что поправлять растрепавшуюся вуальку на своей дизайнерской шляпке, улыбаться, как подобает королеве, и незаметно вытирать с лица размазанную помаду. Глядя на это, девочка задавалась одним и тем же вопросом: неужели ей нравятся такие грубые, мокрые, мерзкие, пошлые, подавляющие поцелуи? Ведь будь она сама на её месте, запросто укусила бы его за язык, чтобы он вёл себя прилично.

Затем были выступления цыган, пляски, столпотворение… вспышки фотокамер… гогот братвы… сотни пышных букетов, горой возложенных к ногам невесты… жареные поросята на громадных подносах… элитные напитки… кража невесты… рассвирепевший Алексей… потасовка… драка, летящие осколки и следы крови…

Дочитав газету до конца, Алекса уже вовсю ощущала физическую нервозность и чувствовала, как ускоряется биение сердца, ударяя в левое подреберье. С каждой секундой её накрывало чувство тяжелой утраты. Зачем вообще был нужен этот брак? Как произошло так, что её интеллигентную, многоуважаемую и независимую маму покорил человек, не признающий закона и имеющий сомнительную репутацию? Почему этот союз состоялся? Почему никто не помешал этому? Чем вообще руководствовалась Мария, подписывая своё согласие на совместную жизнь с этим человеком?

В силу возраста Алекса не могла найти ни одного логического и более-менее обоснованного объяснения. Но даже несмотря на соблюдение всех формальностей и спешку этого бракосочетания, она ни на секунду не усомнилась в том, что её мама продолжает горячо и беззаветно любить бывшего сотрудника милиции, который по неизвестным ей причинам уже пять лет отбывал срок в колонии строгого режима в Нижнем Тагиле… Сама Алекса видела этого двухметрового мужчину с добрыми глазами цвета хаки лишь однажды, но долгие годы после его ухода Мария горевала о судьбе осуждённого и носила невидимый траур поверх своих деловых костюмов. При любой возможности она срывалась на зону, добиваясь у начальника тюрьмы не только привилегированных свиданий, но и улучшения условий для его существования в неволе. Отказывая самым влиятельным, высокопоставленным и, в большинстве своем, надёжным мужчинам, умеющим не только красиво ухаживать, но и готовым делиться своим бизнесом, Мария продолжала ждать освобождения арестанта Андрея Сизова, не допуская даже мысли о том, чтобы связать свою жизнь с кем-то другим. Но теперь рядом с ней стоял Алексей Ларин – её новоиспеченный муж, грубовато обнимая её миниатюрную фигурку и глазами хладнокровного убийцы осматривая тех, кто приближался к этой женщине.

Вспыхнувшие воспоминания настолько сильно взволновали девочку, что уже через несколько минут ей сделалось дурно. Хватая ртом воздух, она с ужасом узнавала в этих симптомах удушающие приступы, которым была подвержена с двух до пяти лет. Несмотря на то, что последний подобный приступ происходил с ней много лет назад, она незамедлительно вспомнила всё, что ему сопутствует.

Будучи восприимчивым и сверхчувствительным ребенком, при любом незначительном расстройстве начиная горько плакать, она не могла остановиться, доходя до жуткой истерики, непроизвольно набирающей силу. В запале рыданий и всхлипов крохотная девочка буквально переставала дышать и замирала в ожидании того, чем закончится это удушье. Некоторое время она могла просто лежать в беззвучных конвульсиях и синеть, в то время, как Мария или сестра беспомощно склонялись над её замершим телом, не испытывая ничего, кроме леденящего ужаса. Когда же эта мука, наконец, прекращалась, и она совершала слабый долгожданный вдох, её страдальческое личико приобретало прежний цвет, и она, жутко уставшая от немой борьбы, буквально растворялась в руках матери и какое-то время лежала неподвижно. В связи с подобными эмоциональными припадками в семье были предприняты все меры, чтобы не провоцировать в ней отрицательные эмоции и сильные переживания. Но и это не стало выходом из сложившейся ситуации. Веселясь и заливаясь громким смехом, всё повторялось. Перед глазами темнело, неизбежно появлялось головокружение, и Алекса, вновь теряя самообладание, попадала в руки удушающему монстру. Её неукротимый в силу возраста темперамент, заключённый в хрупком теле, всё больше проявлялся в двух крайностях – отчаянном плаче и оглушительном хохоте. С возрастом столь ярко выраженные эмоциональные всплески и приступы исчезли, оставив после себя резкую переменчивость в настроении.

Теперь же после прочтения статьи и полного непонимания, когда у её матери вспыхнула раздутая до внимания корреспондентов любовь к этому человеку, она была на грани. Учащённый пульс, холодный лоб, затруднённое дыхание и непреодолимое желание разрыдаться. И если бы через пару минут всё это не закончилось, она бы подумала, что прошлый недуг вновь овладел ею. Придя в себя, она швырнула газету на одну из полок и покинула барную стойку, терзаясь дурными предчувствиями. Повесив на дверь самодельную табличку «Вход строго запрещён», она закрылась в детской и просидела там до самого вечера.

За два месяца до этого…

Алекса находилась за высокими арочными дверями, через которые, несмотря на их тончайшее матовое стекло, не проникал ни один посторонний звук. Здесь, в этой просторной, светлой спальне с туалетным столиком у окна и широким балдахином ощущался особый уют. Когда хрупкая нервная система и богатое воображение мешали ей уснуть, и она неизбежно мучилась бессонницей, Алекса перебиралась ночевать сюда. Замученная собственными фантазиями, она сонно залезала в мамину постель, прижималась к ней и вдыхала запах её пахнущей ароматом духов кожи. Как же было приятно касаться шёлка её пеньюара, ощущать гладкость её ухоженных рук, чувствовать мягкость волос, темнеющих на подушке.

Эта перламутрово-розовая комната с белой рельефной мебелью и роскошной полукруглой кроватью, в изголовье которой застыла пара лебедей, выглядела, как ожившая иллюстрация королевских покоев. Богатство штор, аристократичность обстановки, отражение света в больших зеркалах – всё это было маминым продолжением и воплощением её идеалов.

Положив под голову руки, Алекса лежала на кровати. Её взгляд был прикован к живописной картине «Сикстинской Мадонны», настолько величественной, что она закрывала собой почти всю стену напротив, придавая комнате эрмитажный вид. Растворяясь в этом образе Марии с маленьким Христом на руках, в этом внутреннем движении, в этом таинственном свечении, которое излучал сам холст, она с особой осторожностью размышляла о Боге, представляя, как, должно быть, часто его всевидящее око обращается к ней сверху и хмурится, следя за её взбалмошными поступками и не всегда кроткими мыслями. И как же утешалась она тем, что, даже несмотря на её неугомонность, Он каждый раз откликался на её просьбы и мистическим образом помогал ей откуда-то сверху.

Взглянув на закреплённую между ней и Богом особую связь – маленькую иконку, стоящую на прикроватной тумбочке, она преисполнилась верой и гордостью. Эта бронзовая старинная вещица стоила ей пряди вырванных волос и нервных переживаний. Было сложно забыть тот день, когда мужчина, скрывающийся под плащом и шляпой, остановился возле их детского сада, подозрительно осмотрелся по сторонам и, просунув руку через ограждение, что-то выбросил в урну. Помимо Алексы, звяканье металла привлекло внимание ещё нескольких детей из группы. Сорвавшись с места, они окружили мусорку. На дне, среди фантиков, бумажек и другого хлама лежала истёртая временем иконка. Оценив выброшенный клад и справившись с первым ступором, ребята бросились вперёд, стараясь дотянуться до сокровища. Дальше началась возня, они шарили, толкались. Алекса не могла остаться в стороне, ведь таинственным предметом был кусочек божества. Ввязавшись в драку, Алекса чувствовала, как получает по лицу затрещины. Злясь и кряхтя, дети выхватывали и вновь роняли иконку на землю. Ещё удар о землю, и столь небрежное отношение к иконе вызвало в Алексе агрессию, кровь прилила к вискам, и она вырвала вещицу, быстро спрятав её от чужих глаз в кулачке. Несмотря на оцарапанную в кровь щёку и яркий след зубов на руке, Алекса была на седьмом небе от счастья. Тем временем, подоспевшая к одуревшим детям воспитательница даже не стала разбираться в причине такого поведения и отправила всех в группу. Алекса не находила себе места, пока наконец не оказалась дома. Протянув маме тщательно вымытую с мылом иконку Николая Чудотворца, она робко призналась, что любит обоих, но Боженьку, всё же, на мизинчик больше.

Повалявшись и восстановив утраченную энергию, она подтолкнула с кровати белоснежного перса и, соскочив следом, вышла на разведку. Разогнавшись и лихо проскользив по гладкому длинному коридору, она повернула налево и остановилась. За кухонной дверью из витражных стёкол отчетливо виднелись человеческие силуэты, сидящие за большим обеденным столом. Видимо, пока она витала в облаках, к маме пришли очередные гости.

Между тем, Алексе нравилось, что в доме почти никогда не смолкала музыка, одни лица сменялись другими, царило веселье и бесконечно пахло свежесваренным кофе. Толкнув застекленную конструкцию, которая тут же разъехалась в стороны, она вошла на кухню и, вежливо поздоровавшись с гостями, примостилась рядом с Марией на мягком кухонном диване. Сидя в окружении этих деловых мужчин и женщин и незаметно пряча во рту одну конфету за другой, Алекса в буквальном смысле не сводила с мамы глаз. Эта женщина была неотразима и привлекательна во всём, что бы ни делала, и о чем бы ни говорила. Благодаря тонкой поведенческой тактике, отменной дипломатии и исключительному дару предвидения, Марии удавалось сближать людей, которые по своим должностным, личностным, религиозным и политическим убеждениям никогда бы не оказались за одним столом. Не торопясь покидать столь нескучную компанию, Алекса довольно пристально изучала каждого участника кофейной церемонии, не упустив и того факта, что с её появлением они перестали курить и разговаривали, как конспираторы. Здесь был Коля, который хохотал с Марией в унисон и почти сквозь слёзы добавлял: «Ну, сеструха, даёшь!». Маленький, шустрый, импозантный, с аккуратными усиками над губой, он смеялся в точности так, как сама Мария – заразительно, громко и протяжно. Дальше по кругу сидел человек из органов – майор милиции, неоднократно приезжавший к ним по просьбе Марии и оказывающий ей всяческую дружескую помощь в строго конфиденциальных делах; пышногрудая, белокурая женщина с вызывающим макияжем – владелица нескольких торговых точек со всевозможным турецким барахлом и меховыми изделиями; два представителя малого бизнеса, давно конкурирующие между собой; армянин Нурик, ярко парирующий хозяйке дома и неторопливо смакующий Хеннесси; молодой хирург – владелец собственной клиники в городе Апатиты; миловидная женщина, напоминающая русскую матрешку – управляющая одной из комфортабельных и популярных баз отдыха «Сказка», где так часто Алекса с мамой и сестрой проводили праздники и выходные; чеченец Саид – солидный мужчина с многочисленными шрамами на руках и шее и соседка по лестничной площадке, заглянувшая за специями и поболтать.

Как только беседа перешла из деловой в более неформальную, и гости допили свой кофе, хозяйка проводила всех в гостиную. Приглушив музыку, Мария скрылась за барной стойкой и вернулась оттуда с несколькими бутылками крепких ликеров и особых вин, которые так часто преподносили ей в подарок иностранные компаньоны. Расположившись на подушке прямо под искусственным ветвистым лимонником, украшающим один из углов комнаты, Алекса продолжала шпионить, наблюдая, как гости, утонув в креслах, приступали к дегустации напитков. Находиться в обществе взрослых было куда интереснее, чем самостоятельно развлекать себя в детской. Здесь не нужно было придумывать воображаемых людей, которые говорят с тобой о секретном и заключают тайные сделки, здесь все знают свои роли, и ей остаётся только получать удовольствие от их компании. Можно было слушать, как они говорят, над чем именно смеются, как интеллигентно и остроумно спорят. Мария, впрочем, как и всегда, не сидела на месте и с присущей ей импульсивной энергичностью крутилась по гостиной, угощала гостей то одним, то другим и с юмором рассказывала что-то очень занимательное. Глядя на неё из-под веточек лимонника, Алекса таяла, словно леденец. И как этой деловой женщине с выдержанной строгостью и изысканностью нарядов, с безукоризненной причёской, макияжем и дорогими украшениями удаётся превращаться в молодую девчонку с горящими глазами и невероятно заразительным смехом?!

С детским неприкрытым обожанием Алекса отмечала всё то, что казалось ей в матери исключительным и совершенным, включая приталенный мраморный пиджачок с глубоким декольте, который являл собой настоящее произведение искусства и сочетался по цвету с её огромными, изумрудными глазами. В последнее время Мария отпустила на лоб густую челку, а благодаря тому, что её волосы, захваченные в высокий хвост, стали ещё длиннее, Алекса всё больше убеждалась в том, что природа одарила эту женщину кинематографической внешностью, которую мама, к её большому сожалению, вовсе не собиралась использовать для того, чтобы сниматься в кино или стать эталоном красоты.

Несколькими часами позже, когда в доме было уже пусто и тихо, в квартире раздалась очередная рапсодия Моцарта, извещающая о чьём-то приходе. Предполагая, что это вернулась сестра, регулярно выгуливающая по вечерам их чёрного мохнатого ньюфаундленда, схожего с гималайским медведем, Алекса шустро подскочила с пола и выглянула из комнаты, но сразу поняла, что ошиблась. Видя, как в квартиру заходит незнакомый мужчина, она могла бы тут же вернуться к оставленной игре и не придавать значения очередному гостю, но отчего-то до сих пор продолжала стоять неподвижно. Без лишней скромности он уверенно прошёл в прихожую, наклонился к невысокой маминой фигурке и навязчиво поцеловал её в щеку. Этот мужчина в длинном, кожаном плаще нараспашку стоял перед ней, будто огромная статуя на прямых, широко расставленных ногах и, энергично похлопывая перчатками по ладони, что-то быстро объяснял. Напрягая свой тонкий музыкальный слух, Алекса старалась разобрать хоть что-то из того, о чём шла речь, но, к своему большому разочарованию, ей так и не удалось собрать обрывки фраз в ценную информацию. Рядом с этим громилой, даже при наличии домашних тапочек на каблучках, Мария казалась совсем крохотной. Получив от хозяйки приглашение на кофе, мужчина расплылся в улыбке и, издав три отрывистых, высокочастотных смешка, похожих, скорее, на кашель, чем на проявление радостных чувств, двинулся за ней. Перемалывая во рту жвачку, он перешёл из прихожей в коридор и тут же попал под освещение автоматически вспыхнувших лампочек. Продолжая чавкать, он ловко скинул плащ и, словно одним выстрелом, прибил его к вешалке. Затем плавно стянул вычищенные до блеска длинные туфли, передёрнул плечами и размашисто пошёл вперед.

Только теперь, когда он был совсем близко, Алекса смогла разглядеть его лицо. Массивная нижняя челюсть, чуть выступающая вперед и покрытая чёрной щетиной, высокий лоб с густыми, низко посаженными бровями, безупречно выбритые виски, накачанная шея, коротко стриженные тёмные волосы и светлые глаза. Весь его внушительный внешний вид, этот чёрный костюм, агрессивный и головокружительный аромат придавали ему солидности и представительности, но вот грубоватая манера, резкие жесты, бледнота щёк и писклявые смешки, напоминающие короткие отдельные выстрелы, внушали Алексе недоверие. Этот тип отличался от тех мужчин, которых она привыкла видеть в мамином окружении и напоминал ей, скорее, категорию цивильных бандитов, нежели партнёров по бизнесу. Заметив выглядывающую из комнаты девочку, он тут же остановился и к её искреннему удивлению расцвел, как мальчишка.

– Младшенькая?! – ища поддержки, он обернулся к хозяйке и, получив от неё положительный ответ, вновь переключил внимание на Алексу. – Чудненько…

Немного помедлив, оценивая безупречно сидевшие на нём брюки, он всё же подцепил их на коленях и, чуть одёрнув кверху, опустился перед ней на корточки.

– Привет, – сиплым голосом поздоровался он, и его губы растянулись в две тонкие линии, раздавив жвачку.

– Здравствуйте, – с присущей ей вежливостью ответила Алекса, успевшая попасть под гипноз этих странных, почти прозрачных глаз.

– Давай знакомиться?

В попытке понять, к какой категории маминых знакомых относится этот человек, Алекса мельком взглянула на Марию, но увидев у той неопределенное выражение лица и слегка одурелую улыбку, она вернулась к собеседнику.

– Давайте.

– Я Алексей… – представился он и протянул волосатую руку. – Очень хороший друг твоей мамы.

Не дожидаясь, пока она протянет в ответ свою, он принудительно взял её ладошку, и, мягко сжимая, покачал вверх-вниз.

– А как тебя зовут?

– Алекса Александровна, – не выражая внешних эмоций, но при этом робея глубоко под кожей, представилась она.

– Ну, хо-ро-шо, Алекса Александровна, – с лёгкой ухмылкой протянул он. – Мне очень приятно с тобой познакомиться. А ты позволишь мне называть тебя по имени?

Обычно посторонним людям, гостившим в их доме, особенно если это были мужчины, хватало простого приветственного обращения, кивка или шутливого подмигивания в её сторону, но никто не пытался завязать с ней диалог. С одной стороны, Алексе было приятно, что он пожертвовал новыми складками на брюках, опустившись перед ней на корточки, но с другой, такая участливость казалась ей немного странной для человека, который видит её впервые.

– Как обстоят дела в школе? – чуть тише заговорил он, отведя глаза в сторону Марии, которая продолжала стоять позади него и, не прерывая этой сцены, наблюдала за происходившим. – Никто не обижает?

– В школе всё мирно, – слукавила она и для пущей убедительности добавила, – полный порядок!

– Это хорошо! – одобрительно закивал он, – Но… если что… сразу свисти.

– Договорились.

Алекса всё ещё плохо улавливала в этом предложении нотки благородства, смущаясь конкретики и расспросов.

– Свистеть-то умеешь? – неожиданно поинтересовался он.

– Как-то не приходилось.

– Так я научу, – с радостью пообещал он.

Алексе ничего не оставалось, как снисходительно кивнуть в знак согласия, чем она окончательно привела этого человека в немой восторг.

– В общем так… если у тебя возникнут какие-то сложности… даже самые, казалось бы, незначительные, будь уверена, мы очень быстро опустим всех на землю… – подмигнул он, видимо, всё ещё пытаясь разглядеть в её глазах призыв к помощи или намёк на беззащитность.

– Ну спасибочки.

– Или давай сделаем так… Если на твоём пути попадётся хоть один дебил… эммм… – запнулся он с виноватой улыбкой. – Я хотел сказать, какой-нибудь отмороженный… Ну, словом, к примеру, кто-то захочет тебя обидеть или пакость какую-нибудь сделать, ты их сразу предупреди, что ты дочка Алексея Червонца. И все отстанут. Ладненько?

Он ущипнул её за подбородок и, наконец, поднялся с корточек.

– А если они Вас не знают? – не до конца уложив в голове его инструкции, предположила она.

– Не знают? – слегка перекошенная улыбка заиграла на его лице. – Значит узнают! Я довольно быстро знакомлюсь. Он вновь издал три коротких писклявых смешка, похожих на приступ астмы и, дружелюбно подмигнув ей, отправился вслед за Марией на кухню.