Текст книги "Сад таинственных цветов"

9

Композиция из ранункулусов помогает флористу выразить собственную индивидуальность. Ранункулюс – Ranunculus asiaticus – луковичное растение, получившее в Италии название «лягушатник» за то, что любит влажную почву и растет у прудов и озер. Ранункулюс невероятно разнообразен, каких только оттенков он не бывает, однако совсем не пахнет. Клумбы и сады, оформленные этими цветами, становятся гораздо веселее. Ранункулюс любит хорошую почву и цветет в течение всего теплого сезона, даря людям радость и счастье.

Дома у нее было три вазочки. Как и ее композиции, размеры и формы их были разными. В этом и заключались принципы, из которых исходила Виола: единство, пропорция, гармония, ритм. Вот только все их она видела в своем особом, уникальном свете. Тем самым Виола отвлекалась от мыслей. Только так можно было забыть о боли и ускользнуть от воспоминаний, оставив за плечами и время, и злость. Вот что означали для Виолы цветы. Они были ее радостью, ее лекарством, ее утешением. А еще предметом изучения. Диплом она посвятила цветочной терапии. Согласно сделанным выводам, человек мог стать успешным только при условии, что находился в гармонии с природой. Человек ухаживал за цветами, цветы же возвращали ему его заботу, даря красоту и чувство покоя.

Каждую вазочку Виола украсила букетиком сухоцветов, сохранив их природный цвет. Она приклеила их на кусочек двустороннего скотча и завязала бантики из ленты. На дно она положила стеклянные декоративные камешки, которые весело звенели, если потрясти банку, и напоминали ей о том времени, когда она ходила с матерью к реке собирать камешки и ракушки. Камешки были белого, серого и бежевого цветов и напоминали кварцевые залежи в окрестных горах. Намокшие, они были еще красивее и служили прекрасной основой для цветочных композиций.

Мать бы содрогнулась от таких сочетаний: она любила мягкие и нежные переходы, пастельные тона. Виола же обожала контрастные оттенки. Точно так же у каждой из них были свои любимые цветы. И хотя обе работали флористами, в их работе было очень мало общего. Каждую вдохновляло на творчество что-то свое. Виола прежде всего исходила из внутреннего чувства, зарождавшегося внутри нее, только оно толкало ее творить, основываясь на собственных эмоциях. Клиент был для нее далеко не на первом месте. Подобно художнику, работающему с красками и холстом, Виола работала с цветами, стеблями, ароматами. Она предпочитала те материалы, которые говорили о самой природе, – мох, сушеную траву, воду, камни и отвергала крашеные цветы и пестрые ленты. Она любила колючие кустарники и суккуленты.

Сейчас ей не хотелось думать о матери, не хотелось вспоминать об их разговоре, о том, что она накричала на нее. Прежде ей никогда не случалось ссориться с матерью, никогда еще она не повышала на нее голос. Но раньше все было иначе. Теперь же Виола заявила, что дает матери двадцать четыре часа, чтобы обо всем рассказать. Ей нужны были ответы, фотографии, имена. Ей нужно было вернуть свое прошлое. Она сжала кулаки и попыталась сдержать дрожь, стараясь глубоко дышать, пока не успокоилась. Подрезав стебли декоративного лука, она добавила к ним анемону и зеленые листья, а затем и розы. Букет она поставила в самую большую вазу и принялась за следующую композицию. Основой ее стали нежные голубые колокольчики и тюльпаны фиолетовых и сиреневых оттенков. В самую маленькую вазу она поставила маленькие кремовые розы.

– Великолепно, – раздался голос Уильяма.

Виола вскрикнула от неожиданности и с досадой обернулась. Уильям стоял у нее за спиной и улыбался. Там, в парке, он сказал ей, что она напоминает ему какую-то необычную мелодию. Эти слова задели ее за живое. Виола отстранилась и принялась разглядывать композицию из роз:

– Я не видела, как ты вошел.

– Знаю, ты была слишком увлечена работой. Теперь, когда композиция готова, цветы выглядят совершенно иначе.

Он подошел к Виоле, от него пахло мылом:

– Кажется, ты навела здесь порядок.

– Это всего лишь композиция, три вазы с цветами разных форм и цветов. Но их ароматы хорошо сочетаются. Я стараюсь работать с пространством, делая его комфортнее и уютней. Цвета – это основа всего. Сиреневый дарит покой и отдохновение, желтый и оранжевый – радость. Фиолетовый – знак особой изысканности, красный – цвет страсти и увлечения.

– И все это ты узнала, расставляя цветы по вазочкам?

Виола обернулась и нахмурилась:

– Ты думаешь, это ерунда? Тебе не нравятся цветы?

– Я даже не знаю, – помедлил с ответом Уильям.

Когда же он увидел разочарованное лицо Виолы, он поспешил улыбнуться.

– Мне жаль, что так вышло, – он запустил руку в волосы Виолы и медленно потянул за одну прядь, пока она не оттолкнула его.

– Прекрати.

– Я не хотел сделать тебе больно, прости.

– Дело не в том, что больно, просто не надо меня трогать, – сказала Виола и отошла подальше.

– Как мне лучше узнать тебя, если даже дотронуться нельзя?

Но у Виолы уже была одна история, когда она позволяла мужчине все, что угодно. И кончилось это плохо.

– Ты можешь говорить сколько угодно. Я и отсюда прекрасно слышу.

Уильям засунул руки в карманы и посмотрел на нее открытым взглядом: «Какой смысл! Я не хочу говорить о всякой ерунде, чтобы развести тебя на диалог. Мне кажется, мы уже на другой стадии отношений».

Виолу так и подмывало спросить, что ему от нее надо. Она подняла глаза и встретилась со взглядом Уильяма. Несколько минут они молча смотрели друг на друга, пока атмосфера не накалилась.

– Было бы неплохо, если бы ты перестал так глупо улыбаться.

– Я уже все решил.

– Что именно? О чем речь?

– Насчет цветов.

– То есть? – Виола никак не могла понять, на что намекал Уильям.

– Все-таки они мне нравятся, – Уильям осторожно поднял лепесток и нежно сжал его в ладонях. В этом движении было что-то невероятно трогательное.

– Они как-то невероятно преображают все вокруг, – сказал он, указывая жестом на вазы. – С их появлением все меняется. Я прежде этого не замечал. – Он рассмеялся и покачал головой:

– Это что-то невероятное.

– Что именно? Что радость жизни в мелочах?

– Мне нравится это замечание, – прикрыл глаза Уильям.

– Держись от меня подальше, Уильям, – сказала Виола и погрозила ему пальцем.

Уильям помог ей, подхватив тяжелую вазу, которую она пыталась поднять.

– Я возьму, она весит как ты, не меньше.

– Ответ прежний: не надейся.

Уильям пожал плечами: «У меня вагон времени».

Виола открыла было рот, чтобы ответить, но Уильям уже широко улыбался. Колкий ответ замер у нее на губах, раздражение и злость куда-то исчезли. Она покачала головой. Ей захотелось рассмеяться, когда надо было бы выставить наглеца за дверь.

– Но почему? Почему, сколько я ни объясняю тебе, ты продолжаешь стоять на своем?

– Я поставил на все, понимаешь? – Уильям снял очки и протер их краем рубашки. – Прости, это помогает мне сосредоточиться.

Он снова нацепил очки на нос, покраснел и оттого казался еще более неловким:

– Все дело в том, что каждый раз, глядя на тебя, я испытываю определенные чувства. Они коренятся вот здесь.

Уильям приложил руку к груди:

– Рядом с тобой мне хорошо.

Виола сделала несколько шагов вперед. Они были так близки, что она могла услышать дыхание Уильяма. Похоже, он недавно ел мандарины. И это было так здорово.

– Это все пустые слова, Уильям, они ничего не значат, – сказала она.

– Правда? А я так не думаю. Слова подобны нотам. Пока они существуют вразнобой, это просто бессмыслица. Но стоит им преобразиться в звуки, как они обретают безграничную силу. Слова – это шкатулки, которые ты наполняешь своим содержимым. Именно так они и получают свое значение, так что все зависит от того, кто и чем их наполняет.

Виола некоторое время смотрела на Уильяма. Его слова уже были наполнены значением столь сильно, что казались ей тяжелыми, как камни. И поэтому ей было больно.

– Пока, Уильям, хорошего дня, – сказала она, повернувшись к нему спиной.

– Куда это ты собралась? – ринулся он вслед.

– На занятия. На поиски своего будущего. Где-то же оно меня поджидает, а?

– Я тебя провожу.

– Ответ по-прежнему нет, – пожала плечами Виола.

И все же, закрывая дверь, Виола не могла сдержать улыбки. И это было удивительно, потому что с того самого дня, как она столкнулась лицом к лицу с собственной сестрой, у нее еще не было ни малейшего повода для улыбки.

Но пока она шагала в толпе, засунув руки в карманы легкой весенней куртки, улыбка ее медленно угасала. Давно уже она не чувствовала себя так спокойно и беззаботно, как в эти минуты рядом с Уильямом. Виола почти бегом спустилась по ступенькам в метро. Она вскочила в вагон и поправила сумку на плече, ожидая, когда освободится место. Когда она наконец уселась, поток мыслей и чувств захватил ее и понес с бешеной скоростью. В горле что-то сжалось узлом.

Франческо выбрал Айрис, а не ее. От нее он отвернулся. Почему человек, о существовании которого она не знала еще вчера, какой-то незнакомец, вдруг стал для нее так важен? Возможно, именно он виноват в том, что внутри нее поселилась такая острая боль? Он предпочел не ее, а сестру. Почему? Еще один человек от нее отказался. Одним из первых. Виоле было знакомо это ощущение предательства, она должна была уже к нему привыкнуть. И все равно было больно. Все это напоминало ей о пережитом. О том, как нелегко было укорениться в Лондоне, привыкнуть к местным привычкам. О том, как непросто было в частной школе, куда ее отправила мать. Виола никогда не рассказывала ей о том, как обращались с ней одноклассники. Клаудии пришлось многим пожертвовать, чтобы Виола могла посещать международный класс. Она была уверена, что это пойдет дочери только на пользу, что так она сможет быстрее освоиться и в то же время будет слышать родную речь. Но подавляющее большинство детей были из разных частей света. Клаудия не учла того, что почти все они были из очень обеспеченных семей. Вот только Виола такой не была и смотрела на жизнь совершенно иначе, поэтому так и не смогла приспособиться. Воспоминания о том, что она пережила в последний год обучения в лицее, никак не оставляли ее, напоминая о себе острой болью.

Ее возлюбленного звали Томас Говард. Он был американцем. Красивый, спортивный парень, круглый отличник, одноклассник Виолы. Когда он пригласил ее на школьный бал, Виола было подумала, что это шутка, потому отказалась. Кроме учителей в школе никто ее не замечал. У нее были друзья во дворе, они не воротили от нее носа, потому что она была неброско одета или не так подстриглась, не презирали ее за то, что уже с детства она допоздна просиживала с матерью в лавке, помогая ей с работой.

Для Томаса не существовало отрицательного ответа, он был напористым и смог добиться ее симпатии. Если прежде в столовой она всегда сидела одна, то теперь он подсаживался рядом. Скоро молчание сменилось короткими репликами, затем разговорами и, наконец, встречами. Но и тогда Виола предпочитала быть осторожной. С появлением Томаса в ее жизни появились и новые друзья. Она вдруг осознала, что ей нравится быть в компании, и некоторое время она обманывала себя, считая, что влилась в коллектив. Обманывала, да, потому что на самом деле все было не так. Она не стала желанной и любимой подругой. Как оказалось, Томас был заинтересован в ней совсем по другим причинам. Как выяснилось позже, она стала предметом спора. Томас поспорил с друзьями и выиграл спор. И после того, как он получил то, на что рассчитывал, уже на следующий день об этом знала вся школа. Виола пережила огромную боль и бесконечное унижение. Все шептались и смеялись за ее плечами. Виола поняла, как просто играть с чужими чувствами, смеяться над ними, растоптать то, что дорого другому человеку.

– Да это просто шутка, – кинул он ей.

Как можно было вот так легко причинить человеку столько боли и не испытывать никакого сожаления? Виола взяла себя в руки и окончила школу на отлично. Вот только она ничего не забыла и не простила.

Она собрала волосы сзади и по своему обыкновению заколола в пучок. «Надо бы подстричься», – решила она. Да, нужно порвать со всем. Это обычно помогает. Порвать с прошлым и разобраться с настоящим, потому что у нее тоже была своя ценность. Она продолжала твердить себе об этом, несмотря на то что какой-то тихий голосок внутри нее говорил о том, что все факты свидетельствуют об обратном.

10

Растить клубневые цветы – рецепт счастья. Ландыш – Convallaria majalis – многолетний цветок, размножающийся корневищем, растет в лесах на равнинах и возвышенностях. Его удивительные белые цветы обладают несравнимым ароматом. Клубни следует высаживать на расстоянии 5–8 сантиметров, при этом участок должен быть защищен от воздействия прямых солнечных лучей, но достаточно светел. Ландыш предпочитает мягкую, богатую, хорошо дренированную почву. Цветет он ранней весной. Поскольку растение ядовито, обращаться с ним следует осторожно.

Когда последнюю композицию погрузили в машину, Клаудия установила блокирующее устройство и закрыла окно. Было раннее утро, а позади – бессонная ночь. На этот раз она провела много долгих часов, раздумывая о прошлом, но мысли ее были не о Франческо.

Жизнь напоминала замкнутый круг. То, что не удалось разрешить прежде, вновь возникало на пороге и требовало решения. Именно это сейчас и случилось. Айрис, ее милая маленькая брошенная девочка, вновь возникла на пороге. О ней Клаудия знала немного, лишь самое важное. Таков был уговор. Она получила деньги на содержание Виолы и поддерживала отношения с адвокатом, а тот в свою очередь передавал ей новости о дочери. Что же касается юридической стороны, то она все еще носила фамилию Донати. Супруги договорились, что официально развод будет оформлен тогда, когда дочери достигнут совершеннолетия. Клаудия часто думала о том, что нужно было оборвать связь с мужем. Но это означало снова общаться с ним, хотя бы на время суда. Однако годы шли, они не общались, и это взаимное молчание было очень дорого Клаудии. Лишь теперь оно стало ей в тягость. Она не понимала, что делать. Она повернула за угол в сторону Кингс-Кросс и остановилась у библиотеки. Там заказ был передан клиенту, а Клаудия обменялась парой дежурных фраз с продавцом лавки. После этого она быстро пробежала глазами список новых заказов. Весь материал был у нее дома, не хватало лишь ранункулюсов, но их легко можно было заменить анемонами или нарциссами. Когда она уже поворачивала к дому, зазвонил телефон. Клаудия припарковалась и лишь затем решила ответить:

– Алло.

– Не вешай трубку.

Ей потребовалось несколько секунд, прежде чем решиться на ответ, собраться с силами и заставить себя произнести несколько слов:

– Что тебе нужно?

– Нам надо поговорить.

Сомнений не было.

– Нет, не надо. Мне не о чем с тобой говорить. И будь любезен, больше мне не звони.

– Но речь о нашей дочери. Она хочет тебя видеть.

Клаудия вспыхнула, осознав то, что услышала.

– Ты знаешь, что они виделись с Виолой? – Внутри начинало нарастать ощущение паники.

– Да, и мне пришлось все ей рассказать, – Клаудия в изнеможении опустилась на скамейку.

– Мне тоже пришлось все рассказать Виоле, это было ужасно. Как Айрис?

Франческо тяжело вздохнул.

– Нормально. Она разочарована, обозлена и очень испугана, но все в порядке. А Виола? Как она все восприняла?

– Просто ужасно. Она думает, что ты выбрал не ее по какой-то непонятной причине. Она чувствует себя брошенной, отвергнутой. Она очень чуткая девочка, винит себя во всем, что с ней происходит, понимаешь?

– Да, Айрис тоже такая.

Они чувствуют сходно, переживают одно и то же. Мысль эта, это смутное ощущение лишь мелькнуло внутри, но этого было достаточно, чтобы Клаудия содрогнулась. Они не друзья, Франческо больше ничего для нее не значит, она не хочет иметь с ним ничего общего. Как было бы хорошо, если бы их ничего не связывало.

Франческо почувствовал, что тишина в трубке затянулась. Клаудия была где-то далеко. То, что на какую-то секунду смогло их объединить, теперь распалось и испарилось.

– Мы в Амстердаме и хотели бы вас навестить. Если, конечно, вы сами не хотите приехать.

Клаудия закрыла глаза. Так, значит, время пришло. Сердце ее сковал доселе невиданный страх. Ей предстоит снова увидеть свою девочку, дочь. Как много раз прежде, она посмотрела на свою ладонь, раскрыла ее и вспомнила то ощущение, когда маленькая ручка дочери выскользнула навсегда.

– Но что мне ей сказать, ради бога, объясни, что я могу сказать дочери, как объяснить ей, что я бросила ее?

– Мы скажем им правду.

– Какую правду, Франческо? Расскажи мне эту правду, так я хотя бы пойму, о чем речь.

Клаудия почувствовала смертельную усталость.

– Правда в том, что ни один из нас не смог бы выжить без детей. И разлучить их было для нас единственным способом, чтобы продолжать жить.

– Нет, все не так. Мы могли бы найти другое решение.

– Клаудия, мы сами были детьми. Теперь понятно, что мы совершили чудовищную ошибку. Но тогда это казалось единственным разумным решением.

Клаудия долго молчала, спутанные мысли отказывались становиться словами.

– Ну… я… Лучше приезжайте вы.

– Хорошо, завтра же вылетаем.

– Запиши адрес.

– Мне прекрасно известно, где вы живете, – рассмеялся Франческо.

Великолепный закат спустился на Амстердам. Солнце внезапно село, и весь город заблестел трепещущими в воде огнями. Опершись руками о парапет, Франческо стоял на лодке Йонаса. Было холодно, но он не хотел возвращаться в каюту. Ему хотелось успокоиться и побыть в одиночестве, чтобы понять, как действовать дальше. Хотя что он мог поделать? От него уже ничего не зависело. Все было решено, билеты выкуплены. В последнюю минуту Клаудия передумала и предложила встретиться в гостинице, так сказать – на нейтральной территории. Спокойно встретятся, нормально поговорят.

Вот только внутри все раздирало от тревоги. Стало быть, Клаудия не хочет, чтобы он ступал на порог ее дома. Вот в чем правда, которую он и так прекрасно осознавал. Клаудия не хотела, чтобы он вторгался в ее жизнь. Губы его скривило горькой улыбкой. Если бы не соответствующее настроение, он бы рассмеялся. Ведь именно Клаудия должна бы перед ним извиняться, просить прощения. Однако через мгновение он сам удивился, насколько эгоистичными были подобные мысли. Стало быть, он просто непробиваемый эгоист. Ни он, ни она не смогли отказаться от этого эгоизма ради детей, они приняли решение, не думая о девочках. Теперь же родителям оставалось лишь горькое раскаяние. Но и это еще не все. Ведь не мог же он отказаться от обеих дочерей. Расставание с женой было очень тяжелым, и потерять обеих девочек он просто не мог. Боль была настолько нестерпимой, что он едва мог дышать.

Но вдруг Франческо застыдился подобных мыслей. Не об этом сейчас надо было думать. К чему перебирать свои обиды, когда пришло время позаботиться о девочках, об их чувствах.

– Ты что, ужинать не будешь? – раздался голос Йонаса.

Франческо тяжело вздохнул. От воды шел вязкий влажный пар. Франческо едва повернул голову в сторону друга.

– Я не голоден, – пробурчал он.

– Когда ты в последний раз нормально высыпался? – поинтересовался старый друг. – Только посмей ответить, что это не мое дело, и тут же полетишь за борт.

– Мне не впервой, – усмехнулся Франческо.

– Ну тогда мы были еще зелеными, – ответил Йонас, и в его взгляде вспыхнул задорный огонек.

– Да уж, – отозвался Франческо, глядя другу в глаза. – У меня такое чувство, будто меня раздирает пополам. С одной стороны, я думаю о девочках, с другой – мои собственные чувства. Я не хотел причинить им боль, я просто пытался выжить.

– Ты ошибся не в том, как поступил, а в том, что скрывал правду. Ведь девочки могли общаться, могли иметь и мать, и отца. Ты об этом не думал? – покачал головой Йонас.

– Но тогда мне пришлось бы надолго расстаться с обеими, да и Клаудия могла выйти замуж, найти человека получше меня, который отобрал бы у меня моих девочек, – ответил Франческо, глядя в вечернее небо. – Я бы этого не вынес. Лишь теперь я понимаю, сколь эгоистично было с нашей стороны разлучить Виолу и Айрис, но тогда я не мог отказаться от них, не мог оставить ей обеих: слишком боялся, что никогда их не увижу.

– Но ты ведь встречался с другими женщинами, – сказал Йонас.

– Встречался, но из этого ничего не вышло, – ответил Франческо после долгого молчания.

– А Клаудия?

Он лишь пожал плечами:

– Понятия не имею. Я знаю о ней лишь то, что она сама соизволила сообщить, в основном о Виоле.

– Стало быть, ваша ложь была напрасной.

– Похоже на то, – горько ответил Франческо.

– Я тебе уже рассказывал, что я вырыл луковицы и поместил их в воду? Примерно половина погибла, но те, что выжили, дали побеги и деток. Так что на следующий год их будет ровно вдвое больше, – сказал Йонас, положив руку на плечо другу.

– Все так непросто, – нахмурился Франческо.

– Вообще-то нет. Это просто жизнь, – ответил Йонас.

Франческо уже открыл рот, чтобы ответить, но тут зазвонил телефон.

– Должно быть, это Айрис, – пробормотал он и поспешил нажать кнопку ответа.

Вот только звонила не Айрис, к нему стучалось прошлое.

– Кто это? – поморщился Франческо.

– Привет, Франческо.

– Фиоренца? В чем дело?

Почему эта женщина, жившая в его родительском доме ради того, чтобы матери не было одиноко, звонила именно теперь?

– Ты должен немедленно возвращаться домой. И прямо сейчас.

– Почему? Что случилось?

– Джулия хочет с тобой увидеться.

Франческо провел рукой по лбу. Внутри зрело чувство пустоты. Однажды ему приходилось слышать пословицу, которой он не запомнил, но суть была в том, что неприятности сыплются на человек одна за другой. Франческо ощутил себя точно в центре замкнутого круга. Если уж мать просила приехать – значит, все серьезно.

– Насколько все серьезно? – уточнил он.

– Очень, – вздохнула женщина в ответ.