Текст книги "Сад таинственных цветов"

11

Иные растения обожают нас удивлять. Стрелитция по виду напоминает птичий клюв, за что ее так же называют райской птицей. Ее загадочные цветы очень ярких оттенков. Стрелитция любит жару и боится холодов. Растет в хорошо дренированной, богатой почве. Может использоваться как комнатное растение, а также культивируется в теплых странах в качестве садового. Цветение – с октября по март.

Айрис никогда не бывала в Италии. И хотя она там родилась, в сознательном возрасте она никогда туда не возвращалась. И пока она смотрела из иллюминатора на зеленые холмы, мысль эта вдруг пришла в голову и ручьем влилась в реку других, так что все наконец сложилось в единую картину. Отец всегда старался держаться подальше как от Италии, так и от Англии, так что и она волей-неволей стала зависима от его предпочтений. В Италии оставалась Джулия Донати. В Великобритании находились Клаудия Бруни-Донати и Виола. Бабушка, мать и сестра Айрис. Казалось, такое открытие должно было радовать Айрис, и поначалу именно так и было. Когда отец сообщил ей, что у нее есть и бабушка и что перед поездкой в Лондон им придется ее навестить, Айрис почувствовала себя счастливой. Наконец-то она обретала то, чего ей всегда так не хватала – прошлое, настоящую семью.

Но теперь ее взгляд на ситуацию изменился, как и она сама. Внезапно Айрис поймала себя на том, что чувствует чужим человека, сидящего рядом и тщетно пытающегося подобрать тему для разговора. Она не могла больше выносить его попыток объясниться, оправдаться, найти всему логичное обоснование. Она старалась не смотреть в полные боли глаза отца, на то, как он цеплялся руками за собственную куртку, словно не знал, куда их приткнуть, пыталась игнорировать его встревоженные взгляды, обеспокоенное выражение его лица.

Ведь в конце концов именно он вырвал ее из семьи и увез бог знает куда, а потом лгал ей всю жизнь. И теперь не важно, что послужило тому причиной, отчего он сделал такой выбор. Возможно, с матерью и сестрой у нее была бы совсем другая жизнь, лучше той, что теперь. Эта мысль навязчиво сидела в голове Айрис.

Стало быть, она не обрела семью, а лишь узнала, что потеряла ее. Столько дней, сколько лет прошло! Сколько дней рождений без праздника. Айрис чувствовала себя так, словно ее обокрали, и винила в этом отца. Все в ее жизни встало с ног на голову, она многого еще не знала и не понимала. Ей очень сложно было представить себе, как быть дальше: только-только дорога вперед начинала вырисовываться, как снова ее отбросило назад.

В ее жизни всегда присутствовало ощущение неуверенности, но теперь оно стало подавлять Айрис настолько, что она запаниковала. Даже работы, и той она лишилась.

Она смотрела в иллюминатор, и темно-голубое небо напоминало ей об Африке, настолько оно было ярким и жизнерадостным. В голове всплывали отрывки былых разговоров с отцом, тех, речь в которых заходила об Италии.

– Почему ты уехал из дома? – спросила Айрис.

Франческо давно ждал этого вопроса. Весь день он надеялся, что Айрис заговорит с ним, но теперь, когда она задала такой простой вопрос, он не мог найти слов для ответа. Почему он уехал? Можно ли в двух словах описать то, что с ним тогда произошло? Можно ли так просто ответить на вопрос, ответ на который он искал годами? Можно ли описать то отчаяние, которое разрасталось в нем каждый раз, когда он думал о том, что совершил роковую ошибку, когда видел знакомые места и спрашивал себя, где сейчас его вторая дочь? Он попытался подобрать несколько фраз, но потом передумал. Ни одна из них не подходила для объяснения, не было таких слов, которые бы могли описать то, что случилось.

– Дай мне немного времени. Я все тебе расскажу, когда доберемся до Спинозы.

– Спинозы?

По губам Франческо проскользнула медленная улыбка: «Ах, ну да. Вилла, куда мы направляемся, носит это имя. Думаю, немного найдется в Италии таких домов, которые издревле принадлежали только одной семье. Этот дом передавался из поколения в поколение потомкам Донати, как и земля».

Воспоминания завладели Франческо, а взгляд, не видя, бродил по потолку кабины.

– Возле виллы был огромный парк, люди гуляли в нем и приходили в восторг, черпали вдохновение, отдыхали душой. Мы ведь всегда умели обращаться с цветами, – устало улыбнулся он. – Не так давно парк закрыли для публики. А жаль.

– Почему?

Отец посмотрел на дочь. Ее нежное лицо освещало солнце. Ровные брови темнели на белоснежном лице, полные губы были готовы к открытой улыбке, и не важно, что сейчас они были собраны в тонкую, напряженную нить. Уж он-то знал, как легко Айрис поддавалась порывам смеха. Это напоминало в ней мать, хотя в остальном они были совсем не похожи ни внешне, ни по характеру. Внезапная мысль о бывшей жене ранила Франческо, руки его задрожали, он схватил бортовой журнал и крепко сжал его в ладонях.

– Джулия… – голос его надломился. Он глубоко вздохнул и понемногу успокоился, улыбнувшись дочери. – В общем, это было решение твоей бабушки. Когда я предложил ей отреставрировать парк и вновь открыть его для посетителей, она отказалась, не объясняя причин. Слишком уж сильно Джулия привязана к своему парку.

– А парк большой?

Сколько уже он не вспоминал о Спинозе? Слова сами сорвались с его губ.

– Дом стоит на высоком холме, а вокруг – поля и небольшой лес. С холма спускается узкий ручей, он впадает в искусственное озеро. В нем я когда-то учился плавать, – улыбнулся отец и взгляд его казался далеким, словно потерялся в воспоминаниях. Айрис хотелось кинуться к нему и обнять, но она осталась неподвижно сидеть на своем месте.

– Дед мой был ботаником, а еще преподавал в университете, – продолжал Франческо. Вдруг внезапно на его лицо легла тень беспросветной грусти, плечи опустились, и Айрис пришлось изо всех сил сдерживаться, чтобы не взять его за руку, такой у него был несчастный вид. А ведь всего минуту назад она и разговаривать с ним не хотела. Однако ей было непривычно находиться в ссоре с отцом, ведь они всегда были самыми близкими людьми друг для друга.

– А мать и Виола… Они присоединятся к нам?

– Нет, я не успел предупредить их о том, что наши планы изменились, – ответил Франческо. – Я позвоню им чуть позже, когда мы доберемся до места.

Франческо не знал, в каком состоянии найдет мать. Кажется, она была дома, а не в больнице. Это уже обнадеживало. А может быть, как раз наоборот. Человек ведь просится домой, когда надежды больше нет, разве не так? Когда хочет умереть среди любимых людей? Вот только рядом с Джулией не было никого, кроме Фиоренцы и Стефана, но они не семья.

Франческо на секунду прикрыл глаза и где-то внутри у него зародилось подозрение, что, возможно, он снова совершает ошибку. Клаудия ему этого никогда не простит. Но потом он подумал, что сейчас перед ним стоят другие задачи: мать не видела внучек уже двадцать лет, и теперь она, возможно, умирает. Виола, Айрис, Джулия – вот о ком надо думать, а Клаудия подождет.

С тех пор как он уехал из дома, Франческо ни разу не общался с матерью. Изредка он созванивался со Стефаном или Фиоренцой, узнавал, как дела на вилле. Мать тоже ничего о нем не знала, даже то, что он давно расстался с женой, что жил с дочерью, что они с Клаудией разделили детей.

Почему вокруг столько боли? Франческо провел рукой по лбу. Тогда они с матерью поссорились навсегда, наговорили друг другу столько жестоких, непростительных слов. Они едва ли не ненавидели друг друга. И во всем – да простит его Бог, – во всем, что случилось тогда, Франческо обвинял ее, Джулию. Как же он ее ненавидел! Но с тех пор прошло уже двадцать лет. Двадцать лет, за которые они ни разу не встретились, не сказали друг другу ни слова… Как он мог такое допустить?

У него разболелась голова, и постепенно боль охватила все тело. Она пульсировала в нем раскаянием и безутешным отчаянием. Франческо показалось, будто он бросил вызов времени, вернулся в прошлое. Жизнь ускользала у него из рук – жизнь собственная и жизнь любимых людей. Взгляд его вспыхнул нахлынувшей внезапно злостью. Пускай Клаудия злится на него сколько душе угодно. Если он чему и научился за эти годы, так это нести ответственность за свои поступки, ощущать тяжесть этой ответственности.

– Ты ведь позвонишь им, они ведь приедут? – спросила Айрис.

Он кивнул, не отрывая глаз от иллюминатора.

– Все будет хорошо, не волнуйся, – ответил Франческо. Однако слова эти не убедили Айрис, хоть отец только и делал, что пытался улыбаться.

– Но почему ты так резко передумал? Мы уже взяли билеты до Лондона, как вдруг полетели в Италию, – недоумевала Айрис.

– Есть вещи, которые невозможно объяснить словами, их можно понять только самим. Если твоя мать и сестра откажутся приехать, мы тут же отправимся в Лондон, – заверил он дочь.

Мысли его были охвачены воспоминаниями о прошлом. Он думал о матери, о Клаудии, о Виоле. С матерью он прожил немало лет, однако все эти годы никак не сглаживали ужасные слова, которые были сказаны в тот день и которые он был не в силах забыть.

Вот только несколько месяцев назад он все-таки сдался и позвонил Джулии. На звонок ответила Фиоренца.

– Тебе не кажется, что пришла пора перешагнуть обиды прошлого и вернуться домой? – спросила она.

Франческо не ответил, он держал трубку и считал секунды до того момента, когда услышит голос матери. Вот только трубку снова взяла Фиоренца.

– Джулия не хочет ни с кем разговаривать. Сейчас неподходящий момент, – сообщила она.

Ну да, что он себе возомнил? «Ничего страшного», – ответил он и положил трубку прежде, чем женщина успела что-то ответить. Франческо не хотелось слушать извинения, его это не интересовало. Он налил себе стакан бренди и подошел к окну. Безбрежное небо горело огнем заката. Единственное, о чем он жалел, так это о том, что решился позвонить на виллу. И из-за этого забытая боль спустя долгие годы внезапно вспыхнула снова. И когда он уже привыкнет к тому, что желаемое столь сильно отличается от действительного?

Его мать совершенно не изменилась. Когда Франческо привез жену и девочек на виллу, Клаудия была моложе, чем теперь Айрис. Джулия сама пригласила их. А он согласился, потому что другого выхода у него не было. Его зарплата была слишком мала, чтобы оплачивать аренду жилья и жизнь жены и детей. А еще он наивно думал, что Джулия уже не держит зла и забыла о прошлом. Он позабыл, как склонна она к порывам бешеного гнева, как способна осыпать окружающих презрением, как хочет постоянно контролировать все и вся. Он позволил матери проникнуть в их семью, испортить его брак.

Франческо посмотрел на дочь: четкий профиль, мягкие волосы, спадающие на плечи. Она такая беззащитная, такая вспыльчивая. Когда-то и Клаудия была такой. Мысль эта взорвалась в его голове с пугающей силой. Боль и страх скрутили желудок. А что, если Йонас прав? Что, если это он, Франческо, во всем виноват? Что, если он так и не смог понять жену, выбрал легкий путь…

Голос капитана корабля возвестил о скорой посадке, прервав ход его мыслей. Франческо помог Айрис спустить чемодан, а внутри у него тем временем вновь зародилось сомнение. И пока они молча шли по терминалу, он чувствовал, как оно растет и заполняет каждую клеточку его существа.

Бьянка

Повсюду все было в камнях – вечных, неподвижных, прочных камнях. Гоффредо Донати, основатель рода, выбрал их для постройки дома. Об этом ей рассказала мать, Инес.

Раньше Бьянка этого не замечала. Но теперь она смотрела на огромный дом взрослыми глазами и поражалась ему. И единственное слово, которое приходило ей в голову при виде этого строения, – величавый. Из того же камня были сделаны и скамейки, фонтаны, арки, домики для персонала, высечены статуи. Бьянка широко распахнула глаза и провела пальцем по телу колонны. По ней шла трещина, а за ней другая и еще одна. Вся эта величавость – всего лишь иллюзия. Тогда Бьянка улыбнулась. Она почувствовала себя счастливой, потому что почувствовала зов сада, здесь зародились все эти растения. Сад – это жизнь, камень – отсутствие жизни. Камень – это память о тех, кто отказался сдаться непримиримому течению времени, кто восстал против забвения. «Ну и глуп же этот Гоффредо, – подумала она. – Можно было просто посадить деревья, сделать сад». Все, что создает человек, умирает вместе с ним, законченное дело – мертвое дело. Вот только растения вечны, каждый год они возрождаются снова и снова. Живут, растут, меняются.

Бьянка рассматривала кустики роз, карабкающиеся по стенам старого дома, и улыбалась. «Это они, эти розы, дарят бессмертие этому дому», – подумала она. Мысль эта ее развеселила. Растения захватили дом. Они оплели его фундамент корнями, обняли стены стеблями и нежными побегами. В этот самый момент Бьянке показалось, что она чувствует, как они дышат, точно легкая волна прокатилась в воздухе. И еще растения говорили. И тут Бьянка поняла, что от нее нужно. Отец ошибался. Саду не нужно, чтобы люди зазубривали названия, виды и типы… То, что делает его бессмертным, – это забота, остальное он сможет сам. Потому что цветы и деревья знают секрет вечной жизни.

Сад и есть жизнь.

Впервые за долгое время она почувствовала себя счастливой. Плечи ее расправились, она закружилась под песню ветра и сада, и юбка ее раздулась огромным колокольчиком.

«Привет. А я тебя помню. Ты – Бьянка, дочь господина Лоренцо».

12

Работа с землей способствует тому, что человек привыкает к ритму, заданному самой природой. Это помогает ему обрести внутреннее равновесие и гармонию. Камелия – Camellia japonica – великолепный цветущий кустарник, довольно простой в уходе. Минимум ухода, и она воздаст вам за труды. Камелия боится ветров и прямых солнечных лучей, которые может вынести лишь ранними холодными утрами. Растение любит богатую мягкую и хорошо дренированную почву. Поливать камелию следует регулярно, однако не стоит допускать застоя воды. Камелия символизирует изысканность вкуса.

Джулия Донати посмотрела в сторону горизонта. Сад отсвечивал изумрудом, небо было кобальтового цвета. Ей редко приходилось испытывать такой страх, какой накатил на нее в эти минуты. Она смотрела на аллею, не сводя глаз с арки. Очень скоро здесь появятся ее внучки. Джулия не знала наверняка, но надеялась на это. Она выпрямила голову, стараясь собраться с силами.

Сад был совершенно запущен. В нем не цвело ни одного весеннего цветка, ни одного. Напрасно Джулия отчаянно старалась разглядеть что-то в траве, среди розовых кустов, разбросанных по территории виллы, под деревьями. Все было напрасно. Ее очень тревожила бесславная смерть сада. Она была умна и умела ловить его сигналы, а теперь он издавал единственный звук – то был хрип беспомощной агонии. И если в прошлом она умела не обращать внимания даже на свои собственные хрипы, то теперь сдала. Ее так и подмывало что-то делать, в дыхании слышалась тревога, мысли взывали о действии. Джулия покачнулась, контуры окружающих предметов поплыли, так что ей пришлось опереться о колонну. Когда она с трудом перевела дыхание, то увидела перед собой протянутую руку.

– А, Стефан.

– Я здесь, здесь.

Джулия постаралась отогнать боль и схватилась за спасительную руку. Когда она почувствовала опору, у нее вырвался глубокий вздох облегчения.

– Ты в порядке? Не хочешь присесть?

– У меня всего-то закружилась голова.

– Тебе нужно следить за здоровьем. Доктор сказал, что нужно больше отдыхать.

Что ей всегда нравилось в Стефане, так это его забота о других. У Стефана был прямой и честный взгляд. Сильные руки.

– Я и так несколько месяцев отдыхала, пришло время заняться делом, – ответила она.

– Ты несколько месяцев проболела, не надо выдавать одно за другое, – парировал Стефан.

– Я не могу просто сидеть и смотреть. Я и так слишком долго бездельничала, – возмутилась Джулия и замолчала, чтобы перевести дыхание. – Ты знаешь, через что мне пришлось пройти, Стефан? Знаешь, на что я способна? Мне нужно… хотя бы постараться исправить… А кроме того, я совсем одна, понимаешь? Я всегда была одинока!

Джулии показалось, что в этом обычно каменном выражении лица мелькнула горькая боль. После перенесенной болезни она научилась читать людей по глазам, понимать по движениям и взглядам что-то невыразимое, и это стало для нее очень важным и в то же время совершенно новым. Раньше она никогда особенно не заботилась о других, другие для нее всегда были проблемой. И это «раньше» было для нее источником страхов, раскаяния и сожаления. Каждый раз, когда прошлое вставало перед ее глазами, она всеми силами старалась от него увернуться. Но теперь все изменилось, и прежде всего она сама. Словно после болезни она заново родилась.

– Нет, Джулия, ты не одинока.

– Ты побудешь со мной?

– Конечно.

Она еще раз внимательно посмотрела на него. Как хорошо она знала Стефана, как знакома была его рука, сжавшая ее руку. Она помнила прикосновения этого человека, помнила его кожу. И если в прошлом она старалась все забыть, то теперь изо всех сил удерживала эти воспоминания, потому что именно они придавали ей силы, чтобы идти вперед.

– Я жестоко ошибалась, Стефан, – еле слышно прошептала она.

– Все мы ошибаемся, Джулия.

У нее не было ни сил, ни смелости, чтобы ответить. Она отвела глаза и посмотрела в окно.

– Я уверена, что они даже ничего не помнят. Когда они уехали, девочки были слишком малы. И теперь какое им дело до этого сада? Все это разваливается, точно замок на песке, – она замолчала, а затем вдруг рассмеялась. – Если они все же приедут, я расскажу им о Донати и об этом доме. Все расскажу. И если после этого они захотят остаться, я буду рада.

– Тогда почему ты так волнуешься?

– Твой человек что-нибудь обнаружил? – спросила она после недолгого молчания.

– Нет, результаты отрицательные. Габриэль рассматривает другие варианты, ему нужно время, – ответил Стефан, покачав головой.

Джулия закрыла глаза, а когда открыла, в них стояли слезы:

– Надеюсь, мои внучки приедут сюда не только за этим. Они ведь тоже Донати, так ведь? Быть может, им удастся все изменить. А может, уже слишком поздно.

– По крайней мере ты будешь знать, что сделала все, что было в твоих силах.

– А также то, что во всем виновата только я одна, – горько добавила Джулия.

– Да, ты виновата. Но теперь ты стараешься все исправить. А так поступают те, кто признал свои ошибки. Не теряй надежды, – голос Стефана звучал все дальше и дальше. Джулия не хотела, чтобы он уходил, но не смела просить его о большем. Она так и осталась сидеть в одиночестве, слушая шум и шепот ветра.

Что бы ни представляла себе Айрис, все это даже близко не напоминало то, что стояло у нее перед глазами. Повсюду росли огромные акации, с ветвей которых свисали огромные белые гроздья. Сладкий запах цветов мешался с влажным запахом земли. Трава была ярко-изумрудного цвета и расстилалась в бесконечность. Ей еще не приходилось видеть таких высоких и тонких кипарисов, как те, что шли вдоль коричневых дорожек и тянулись до самого горизонта. Небо было ослепительно синим. Изредка попадались небольшие каменные домишки или одинокая корова, жующая свежую траву.

В аэропорту Пизы они взяли такси и направились в сторону Вольтерры, небольшого тосканского городка. Однако, когда город показался вдали, отец указал водителю, куда следует свернуть, и они оказались на небольшой, второстепенной дороге. Когда машина остановилась у огромных ворот из кованого железа, крепящихся на внушительные кирпичные столбы, Айрис восхитилась крепкими ветвями, что оплели эти внушительные опоры. То были побеги дикой розы, такой колючей, как ни один из садовых видов. Вот только на них не было ни одного бутона.

– Мы на месте? – спросила Айрис, но отец не ответил.

Лишь теперь Айрис поняла, что Франческо полностью ушел в свои мысли и даже не услышал ее вопроса, так что Айрис осталась молча сидеть рядом.

Вдруг из калитки показался мужчина со строгим выражением лица. Он распахнул ворота. Когда они поравнялись, незнакомец остановил машину и обратился к водителю. Затем он повернулся и принялся рассматривать их. На лице его появилась едва заметная полуулыбка:

– Как раз вовремя, парень!

Услышав такое, Айрис недоуменно посмотрела на отца, а затем снова на встретившего их человека. Когда тот подхватил отца и едва ли не силой вытащил его из машины, она не на шутку испугалась. Затем Франческо и незнакомец обнялись, похлопывая друг друга по плечам. Айрис не удалось разобрать, о чем они говорили, однако было очевидно, что они хорошо друг друга знали. Очень хорошо.

– Помнишь Айрис?

Стефан, как назвал незнакомца отец, посмотрел на нее. У него были светлые блестящие глаза, в руке он зажал кепку.

– Джулия будет вам рада.

Айрис знала, что между отцом и бабушкой произошла серьезная ссора, но все же она удивилась, заметив, как изменилось лицо Франческо. Оно точно окаменело, а голос его стал далеким и холодным.

– Как она? – обратился он к Стефану.

– Она изменилась, – ответил тот, посмотрев на собеседника.

– Фиоренца ничего толком не сказала, я только понял, что дело серьезное.

– Худшее уже позади. Не стану скрывать, мы думали, что она уже отходит.

– Могли бы и раньше позвонить.

– Не могли, она не велела. Ты же ее знаешь. Вот только теперь она изменилась и очень хочет тебя увидеть, только об этом и говорит.

Франческо долго смотрел на Стефана.

– Интересно почему? – задумался он и запустил ладонь в седеющие волосы.

– Разве мало того, что вы двадцать лет не виделись? – ответил Стефан холодным, как и выражение его лица, голосом. Айрис показалось было, что он хочет что-то добавить, но тот лишь строго посмотрел на ее отца. Затем он показал куда-то вдаль, за кипарисовую изгородь.

– Ну да ладно. Главное, что теперь ты здесь. Остальное уже не важно. Не буду тебя провожать, ты и сам все тут знаешь, – и, не дожидаясь ответа, Стефан, повернувшись, пошел по дорожке и вскоре исчез за густой полоской деревьев.

Айрис умирала от нетерпения и хотела спросить отца, кто этот странный тип, одетый как простой рабочий, ведущий себя как истинный хозяин поместья. Какое-то неприятное чувство заставило ее нервно поежиться на переднем сиденье. Она все еще злилась на отца. Отец вернулся в машину, и такси поползло вперед по выложенной камнями дороге, а Айрис так ничего и не спросила. И все же, когда отец взял ее руку в свою, она не стала отдергивать ее.

Дорога вела на холм. Айрис молча смотрела по сторонам, и сердце ее тревожно билось, ожидания росли с каждым метром, пока машина продвигалась к хозяйскому дому. Во всем окружающем было нечто странное. Поля были разлинованы кипарисовыми изгородями, кусты опутаны плющом. По краям аллеи росли такие пышные кусты дикой ежевики, что казалось, там возвышается колючая стена. Свет с трудом просачивался из-за деревьев, так что повсюду царила тень, изредка нарушаемая несколькими случайно прорвавшимися солнечными лучами. Айрис вдруг вспомнила сказку, которую Антония, няня, рассказывала ей, когда она была маленькой. Сказка о заколдованном лесе.

– Вот и приехали, – произнес отец, и Айрис удивило, каким сдавленным голосом он это сказал. В нем слышалось волнение и нечто такое, что Айрис была не в силах определить.

Машина подпрыгнула и резко повернула, оказавшись на небольшой площадке, окруженной огромными дубами. Айрис широко раскрыла глаза. На вершине холма возвышалось здание с внушительными башнями по бокам, коронованными каменными зубцами. Прямо по центру трехэтажного дома находилась большая терраса, от которой расходилась в обе стороны широкая лестница. Еще две лестницы поменьше, потрескавшиеся и облупившиеся, вели в сад. Айрис крепко сжала руку отца:

– Папа, что это?

Франческо долго смотрел на дом, который казался все больше и больше. Он напоминал настоящую тюрьму. Слово это всплыло в голове Франческо вместе с горькими воспоминаниями. Древнее семейное гнездо осталось таким, каким он его помнил, вот только в этих высоких стенах с маленькими окошками, напоминающими бойницы, в темной черепице и мраморных плитах на полу не было для него ничего, чем можно было бы восхищаться.

Франческо обернулся к дочери, спрашивая себя, стоило ли привозить ее сюда:

– Это Спиноза, милая.

Айрис не отрывала взгляда от дома, сердце ее бешено билось.

– Папа, да это же настоящий замок. Ты прожил в замке столько времени, и ничего мне не рассказывал.

Франческо поморщился.

– Не стоит обманываться внешним, Айрис, – и он показал ей на центральный вход. – Эта часть была закрыта еще тогда, когда я был ребенком. Да и башни давно не используются. Единственная часть дома, где можно жить, выглядит куда более скромно. Только сад всегда был гордостью этого дома, но и тот давно запущен. Когда-то наша семья была богата, но это все, что осталось от былой роскоши.

– А мне кажется, здесь все так красиво. И кроме того, иметь хоть что-то, пусть даже семья разорилась, – это лучше, чем совсем ничего.

Франческо промолчал. Ему был знаком этот пламенный взгляд. Так же смотрела на него Клаудия, когда злилась. Он вздохнул и в глубине души понадеялся, что Айрис не придется пожалеть о своих словах. Он глубоко вздохнул и выглянул из окна машины. У входа в дом появилась черная женская фигура. Машина остановилась и Франческо протянул дочери руку.

– Пойдем, Айрис. Это Фиоренца, наша дальняя родственница. Она ухаживала за домом и за бабушкой все эти годы. Вперед. Она не любит, когда ее заставляют ждать.