Текст книги "Анатомия счастья"

Цветная капуста – мяу-мяу – шахматы

Утром Анита осмотрелась пристальнее. Начала с кровати. Провела рукой по гладким бокам, оглядела кровать со всех сторон. Материал смешанный: светлые волокнистые плиты и черная клееная фанера, выглядит своеобразно и при этом элегантно. Нигде такого раньше не видела. Творение Рио? Слишком идеально сработано, хотя ведь это его профессия – своими руками создавать новые вещи, так чтобы они при этом казались уникальными.

Рука Рио между тем прокладывала дорогу между матрасом и ее спиной. Анита положила голову ему на грудь. Волосы защекотали ей ухо. Она опустила руку ему на живот, просто так, без цели, не надо обследовать, не надо ничего выяснять, просто рука на своем месте. Успокоительное действие телесного контакта научно доказано. У детенышей мыши вырабатывается меньше гормон стресса, если они ощущают рядом тело матери. Овцы жмутся ближе друг к другу. И люди тоже. И в повседневной жизни Аните часто не хватало таких прикосновений, близости, а еще личного времени и пространства.

Рио сварил кофе, на этот раз в своей квартире, и Анита на этот раз, естественно, осталась в спальне. Она вышла на кухню, когда кофе был готов. На холодильнике рядком держались магниты, два из них – с открывалкой для бутылок, некоторые держали фотографии, пестрое собрание мужчин, женщин, детей и пожилых людей. Больше всего было фотографий двух человек, один из снимков сделан прямо в этой кухне. Вероятно, это родители Рио: длинные седые волосы, она – в рубашке-батике, он – в футболке с символикой концерта Doors в 1969 году в Сан-Диего. Так могут выглядеть люди, которые в конце семидесятых назвали бы сына именем Рио.

– Ты травку куришь? – поинтересовалась Анита.

– Нет, – отвечал хозяин.

Аните стало стыдно за свой вопрос. Получается, она увидела фото его родителей, старых хиппи, вспомнила его имя и решила, что он покуривает травку. А на самом деле – ну, курит и пусть себе курит, она вовсе и не против, только хотела проверить, верно ли ее первое впечатление. Нет, не верно.

Они сели снаружи и наблюдали, как на озере начинается новый день. Ветер доносил объявления громкоговорителя в метро. Зашумели проходящие поезда, заработали первые электрические пилы, впиваясь в древесину, взвыли первые газонокосилки где-то далеко, а совсем рядом Анита слышала, как шелестят деревья. Две чайки пролетели в сторону Хафеля, синхронно взмахивая крыльями. И утро стало похоже на каникулы. Атмосферу отпуска и свободы подкрепил растворимый кофе, который Анита обычно пила как раз в отпуске в каком-нибудь доме отдыха.

Анита облокотилась спиной о доски и посмотрела в бело-серое небо. Она, очевидно, готова наконец осознать, насколько изменилась ее жизнь, насколько несостоятельно ее намерение жить уединенно и созерцательно, насколько важнее общаться с людьми или, по крайней мере, с этим именно человеком.

С озера приближался однообразный плюхающий звук. Гребцы тренировались:

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, не халтурить! – командовал властный женский голос.

– А у тебя есть лодка, Рио?

– Лодка?

– Дурацкий вопрос, да? Велосипедного мастера же не спрашивают, есть ли у него свой велосипед. Или у зубного врача…

– Пришвартована там у причала.

– Может, сходим под парусом?

– С радостью. Если твой сын захочет, бери его с собой. Познакомимся.

Анита кивнула. Как было бы здорово: они втроем с Рио и Лукасом на паруснике, рассекают волны, вытирают брызги с лица, а вечером бросят якорь в каком-нибудь незнакомом порту или пришвартуются в таинственной бухте, хотя, конечно, на Ваннзее таинственных бухт уже не осталось, но ведь все равно романтический бы получился вояж. Она никогда еще не ходила под парусом.

– Какие у тебя планы на сегодня? – осведомилась Анита.

– Лаком покрыть надо, наверное. И вторую лодку подшлифовать, если время останется.

– Подшлифовать? Это не то же, что обточить?

– Да, в общем-то, одно и то же. Мы чаще говорим «подшлифовать». Не важно. Что сама собираешься сегодня делать?

Анита поняла вдруг, что ответа у нее нет.

– Я тебя могу куда-нибудь подвезти, – предложил Рио.

– А можно мне просто остаться?

– Остаться?

– Да, тут на озере. Может, пойду прогуляюсь. Мешать тебе не буду. Потом пообедаем вместе. А?

– Пообедаем, – отозвался Рио, – с радостью.

Вскоре пришел коллега Рио. Увидел Аниту, удивился, но Рио, обняв ее за плечи, познакомил обоих, коллега кивнул и коротко бросил: «Здрасте!»

Анита сходила к метро, купила газет и до полудня пролежала на причале, читала, опуская время от времени в воду то руку, то ногу. В мастерской грохотали, стучали, пилили, шлифовали. Впервые за долгое время у нее был настоящий выходной, и она даже чувствовала себя немножко свободной. О Хайди, Лукасе и Адриане почти не думала, а если и думала, то ей казалось, что все скоро наладится.

Около половины двенадцатого на причале послышались шаги. Подошел Рио. Анита села. Он опустился рядом, скрутил сигарету для нее, потом для себя.

– Ты уже как будто в отпуске, – заметил Рио.

– Мне давно пора в отпуск. Я разленилась и не поймала нам к обеду еще ни одной рыбы.

– Да не проблема.

– Давай я сварю картошки или макарон? Что у тебя есть в хозяйстве?

– Пусто у меня, – признался Рио, – я здесь всего неделю живу.

– Я думала, две, – напомнила Анита и тут же пожалела: это прозвучало так мелочно.

– Ну, примерно.

– Извини. Совсем не мое дело. Одна неделя, две – велика разница!

– Я всегда пиццу заказываю.

– Ой, точно, давай что-нибудь закажем, – подхватила Анита, – обожаю заказывать еду.

Анита так порывисто выхватила из кармана телефон, что он выскользнул у нее из ладони, пролетел по причалу и свалился бы в озеро, если бы Рио не поймал его в последний момент.

– Я люблю гавайскую пиццу, – сообщил Рио и вернул Аните мобильный.

Пока Анита заказывала пиццу, Рио обнимал ее за плечи, целовал ее шею, так что она едва не рассмеялась в трубку. От него пахло древесной стружкой.

Через три четверти часа они уже ели пиццу, пили колу и смотрели на озеро.

– А где ты до этого жил?

– У подруги.

– Ах вот как, – произнесла Анита.

Не слишком ли дерзкий вопрос? Хорошо, что Рио и в этом так же открыт и прост, как и во всем прочем. Однако как же мало она о нем знает, а о себе, кажется, выложила ему уже все.

– Мы расстались, – пояснил Рио.

– По-дружески?

– Вообще-то мы уже давно перестали ладить. Просто мы с годами стали слишком разные.

– Мы с Адрианом тоже стали друг другу чужими.

Рио кивнул, жуя пиццу.

– Что значит вообще стали чужими, – продолжала Анита, – вот живут люди вместе годами, потом расстаются, и если их спросить, по какой причине, скажут – отчуждение. Жизнь развела. Как заклинание какое-то, как будто все вопросы сразу растворяются в воздухе. Бах, и все. Смешно, ей-богу.

Рио задумчиво и серьезно посмотрел на озеро и сказал:

– Так оно и бывает.

Помолчали.

– Да и не важно, – произнес Рио, схлопнул картонную коробку из-под пиццы, скрутил две сигареты и одну протянул Аните, даже не спрашивая, как будто между ними много лет так было заведено.

– А Маика ты откуда знаешь? – Анита перешла на более легкую тему.

– Тео познакомил. Тот врач, с которым Маик тогда жил вместе, – отвечал Рио.

– А, ну да. Он милый, этот Тео.

Рио дал закурить Аните, закурил сам и объявил:

– Оставайся еще, если хочешь.

– Спасибо. До завтра можно?

– Можно и дольше.

День пролетел быстро. Анита лежала на причале, Рио заходил к ней иногда, а когда вечером ушел его напарник, они наконец остались одни.

На другое утро Анита рано пошла в душ и вытерлась перед зеркалом в ванной. Зеркало запотело, она едва различала собственный силуэт, только размытое отражение полотенца, да и то потому только, что полотенце было огненно-красное. Анита не стала вытирать зеркало, а вместо этого нарисовала на запотевшей поверхности смайлик. Она отошла на шаг назад, так чтобы ее лицо, оба глаза совпадали с глазами смайлика. Попыталась улыбнуться так, чтобы и ее улыбка совпала с нарисованной. Не получилось. Не совсем. Постояла немного еще, пока смайлик с каждым мгновением все больше растворялся и проступало в зеркале ее улыбающееся лицо. Высушила волосы феном. И в зеркале увидела уже только себя саму.

Стояла жара, и Анита попросила у Рио только шорты и футболку. Футболку он ей выдал желтую. Не попросить ли другую? Да нет, зачем. Надела эту. Обнаружила рисунок: цветы и надпись «Калипсо».

– Подошла маечка? – спросил Рио.

– Да, конечно! В клинике я ношу униформу. Это одно из удобств врачебной профессии – никогда не надо ломать голову, что надеть.

Чуть позже она села на метро, через залитый солнцем Груневальд вернулась в город и пошла сразу на работу. Маик грелся на солнце у входа на подстанцию «Скорой помощи» с чашкой кофе в руках.

– По магазинам ходила?

– Доброе утро. Нет. С чего ты взял?

– Никогда не видел тебя в такой пестрой одежде.

– Ах, это… – Анита провела рукой по волосам, – взяла напрокат утром.

– Хм, что ты мне пытаешься сообщить?

– Я была у моего нового… знакомого. Не знаю, как сказать… Было супер.

– Секс вообще супер. Мозги встают на место, – подтвердил Маик.

– Ты все о своем. Совсем не в сексе дело. Не только в сексе. Это…

Анита умолкла, достала из сумки пачку сигарет, купленную в метро на Ваннзее, и закурила.

– Все с тобой ясно, – решил Маик, поглядел на свой телефон и вернулся в здание.

Анита докурила, последовала за ним и пошла переодеваться.

К полудню доставили пациентку в интенсивную терапию. Женщина восьмидесяти семи лет, острая боль в брюшной полости, сначала была доставлена в клинику Св. Иосифа, состояние ухудшилось, перевезли в «Урбан» для срочной операции. Интенсивная терапия для Аниты была окутана особым экстравагантным шармом. Пациентов моментально обследуют, ставят диагноз и, если больной оказывался не в том учреждении, его отправляют в ближайшую доступную больницу для дальнейшей врачебной помощи. Задача Аниты в том, чтобы принять пациента и передать его дальше коллегам в состоянии не хуже того, в котором она его приняла. Поскольку часто пациенты поступают без сознания, личный контакт ограничивается получением пластикового пакета с надписью «Собственность пациента».

Реанимобиль пришел от Йоханнитов. Всякий раз Анита удивлялась, как по-разному оборудованы машины разных клиник, службы спасения и берлинской пожарной службы. Автомобили пожарных сделаны для большого города, оборудованы с подкупающей практичностью и простотой специально для долгой тяжелой работы, преодоления коротких дистанций по городу, при этом они кажутся неуязвимыми. Машины Мальтийцев и Йоханнитов оборудованы богаче, даже роскошнее, и зачастую качественнее. Оно и понятно, эти организации много работают за городом, в сельской местности, где путь до региональных клиник долог и приходится оказывать больше помощи на месте. Эти автомобили напоминают командирский пост космического корабля в день открытых дверей. Как бы то ни было, они нравились Аните больше, чем пожарные фургоны – эти запаянные в нержавейку поливалки на колесах.

– Классное авто, совсем новое, да? – спросила Анита, садясь в реанимобиль, у одного из ассистентов в машине, худенького юноши, ей еще незнакомого.

– Новее не бывает, – ответил ассистент, – две недели назад пришла уже со всем оборудованием.

Анита рассматривала начинку салона, кивая с уважением. Под потолком увидела экран и роскошную световую панель.

– Шикарно, да? Все сенсорное, – похвастался ассистент.

– Вау, – отозвалась Анита, – а эта кнопка зачем?

– Менять цвет освещения.

– Цвет освещения?

– Некоторые пациенты чувствуют себя лучше, когда свет как дома, уютный, тут есть из чего выбрать. – Молодой человек несколько раз нажал на экран, и салон машины осветился сначала оранжевым светом, потом желтым.

– А красный есть?

– В смысле, рассеянный?

– Ну да, давай рассеянный.

И Анита почувствовала себя как Алек Болдуин в «Охоте за «Красным Октябрем» на борту советской суперподводной лодки с секретной миссией.

Поехали. Слышно было, как кислородный аппарат Oxylog 3000 качает кислород для пациентки, чье имя Анита успела забыть. На всякий случай Анита держала под рукой шприц с фентанилом и дормикумом, но пока все шло путем, делать ей было нечего. Анита смотрела на женщину, на кислородный шланг во рту у больной, благодаря которому ее грудная клетка поднималась и опускалась. Дефибриллятор следил за показателями жизнедеятельности, регулярно тихо пищал, иногда завывала сирена, и опять только пип, пип, пип.

Анита вспомнила Ваннзее. Рио. За пятнадцать лет с Адрианом она никогда не увлекалась никаким другим мужчиной, но чувство влюбленности ей было по-прежнему хорошо знакомо, это непредсказуемое ощущение, когда тебя как будто безо всякого предупреждения подбрасывает волной, это чувство легкости, невесомости. Последний раз Анита чувствовала такое, когда познакомилась с Адрианом. И вот теперь снова. Влюбленность вроде езды на велосипеде или настольной игры – этому учатся один раз и навсегда.

Для развода с Адрианом не было никакого формального повода: ни супружеской измены, ни истерик, ни нервных срывов, ни скандалов. Никто не сошел с рельсов, но ведь и нормальное железнодорожное движение прерывается не только, когда поезда сходят с рельсов, просто нужен ремонт, а его все откладывают, замерзают стрелки, барахлят тормоза, рвется медный кабель, изнашивается полотно, осыпаются откосы.

Хайди появилась в их жизни много лет назад, сначала как курьезное дополнение к компании друзей. Когда Лукас только пошел в школу, Хайди держала магазин войлока на Диффенбахерштрассе. Пришлось закрыть, клиентов было маловато, войлочное хобби оказалось не слишком прибыльным делом. Анита сразу обратила на Хайди внимание. Хайди была, несомненно, особенная: она единственная не делала тайну из того, что в Кройцберге она надолго не задержится, это так, промежуточная стадия в ее жизни, она намерена найти себе здесь мужчину, с которым выстроит образованное, разумное, респектабельное, буржуазно-обеспеченное существование представителей среднего класса в собственном доме, с двумя детьми и двумя автомобилями. Хайди была почти в восторге от этой идеи: вот что ей нужно от жизни, и все дела! В кругу друзей Аниты и Адриана Хайди была, можно сказать, уникальна. Все прочие жили какими-нибудь идеалами, мечтали о самореализации в обществе или в искусстве, рвались с миссией в Африку или на худой конец собирались открыть пивную в Нойкёльне. У каждого была какая-нибудь такая мечта. Совершенно противоположная тому, чем в альтернативной кройцбергской среде была одержима Хайди. Кройцбергская тусовка как огня боялась этого западногерманского буржуазного благополучия, этой семейной идиллии, в которой Хайди жила еще с родителями в Дюссельдорфе и стремилась туда снова после долгой неустроенности и неприкаянности. После окончания педагогического института она начала писать кандидатскую диссертацию, два года пыталась выжить с помощью своего войлочного магазина, целую вечность корпела над диссертацией, держась на плаву за счет подработок по части гастрономии и разных образовательных проектов для взрослых. Несколько лет назад ей пришла в голову идея из обломков так и не написанной диссертации сотворить пособие по воспитанию: как вдохновить детей тратить меньше времени на электронные девайсы. Книга «Детям нужен перерыв» стала бестселлером, переведенным на дюжину языков. С тех пор Хайди стала издавать одну книгу советов за другой, выступала с докладами, в ток-шоу на телевидении, ей платили хорошие деньги. И первое, что Хайди приобрела на эти деньги, была вот эта свежеотремонтированная квартира на целую семью.

Анита радовалась успехам Хайди, которая, несмотря на свою ослепительную внешность, долгое время являла собой воплощенное отчаяние и одиночество. Наконец-то Хайди нашла себя. Правда, в последний свой визит в дом к Хайди у Аниты возникло чувство, что Хайди принадлежит к людям, которых успех не делает ни мягче, ни щедрее, но наоборот – жестче. Чем успешнее, тем больше убежденности, что она все это заслужила, заработала, сделала себе сама и всякий, кто менее успешен, просто слишком ленив. Анита помнила ее еще другой, тогда денег было меньше, зато Хайди была добрее и душевнее.

У Адриана все случилось наоборот. Он годами не общался с Хайди, но, когда к ней пришел успех, Адриан обратил на ее внимание, она стала ему интересна. Его потянуло к женщине, которая так умеет устраиваться в жизни и налаживать ее течение. На вечеринках Адриан все чаще стал подходить к Хайди, и она поощряла этот его интерес. Начала присылать Адриану по имейлу всякие веселые ссылки, приглашать в кино и на пикники в свою компанию, а потом уже и без компании. Анита скоро заметила перемену: ее муж, обычно нелюдимый и вечно уставший, снова любил тусоваться. Что-то происходило, но Анита не стала этому противодействовать, вместо этого она вдруг задумалась, что ее вообще связывает с этим человеком. Оказалось, чертовски мало. Оказалось, что они уже несколько лет живут не вместе, а параллельно и не замечают этого, потому что у них есть ребенок и общая работа, а о работе всегда можно поговорить, если больше не о чем. И мысль об этом больше Аниту не покидала. Когда она просто шла с Адрианом по улице, сидела за столом, лежала в кровати, она больше не чувствовала, что они пара, которая просто немного устала от повседневности, а так по-прежнему в романтических отношениях. Они превратились в двух одиноких людей, которые никак не признаются себе и друг другу в своей чуждости. Анита тогда стала чаще уходить на ночные дежурства.

Но они продолжали жить вместе, Анита ничего против не имела. Вскоре выяснилось, что Адриана и Хайди связывает не просто дружба, и Анита быстро отреагировала на новые обстоятельства. Вместе с Хайди Адриан сможет создать новую семью для Лукаса, мальчику еще несколько лет нужна семья. Лукас был достаточно взрослым, чтобы все понять и разобраться, а Анита была еще достаточно молода, чтобы начать жизнь заново. Самое время для развода. И так они разошлись, поделили хозяйство, без споров, как если бы это само собой разумелось или речь шла о разделе участка земли.

Анита согласилась, чтобы Лукас жил с отцом и мачехой. Эта была ее единственная боль: какая мать добровольно отпустит от себя ребенка? В первое время в своей квартире Анита бродила по комнате для Лукаса кругами. Как будто там обитал его призрак. Но у Хайди и квартира больше, и ночных смен нет, по ночам не проводят семинаров по воспитанию детей, не читают лекций и не дают интервью на радио. Практичнее было Лукасу жить с ней и с отцом. А Анита всегда за практичность.

Подъехали к клинике «Урбан», которая все больше превращалась в стройку. Заграждения и заборы завешаны строительными планами, грохот, стук, визг фрезерной техники. Больную на каталке пришлось несколько раз перевозить через деревянный настил, оттесняя к забору запыленных строителей с черными строительными контейнерами, кислородный аппарат висел сбоку на кронштейне. Передали пациентку в приемном покое, как по-писаному. Анита вымыла руки, посмотрела на часы: почти половина смены уже прошла, еще столько же, и она снова увидит Рио. Анита распахнула дверь обратно на подстанцию гораздо более порывисто, чем обычно. Легко, почти нежно, нажала на ручку, и первая дверь как будто вспорхнула. Потянула за красный шнур, и вторая дверь дала дорогу. Анита двигалась созвучно окружавшему миру, как в отрепетированном балете.

Анита прошла мимо отделения интенсивной терапии, где раньше работала. Бросила взгляд на доску, где синим фломастером значилось расписание руководства, а красным – смены врачей. Кто-то нарисовал внизу зеленое солнце и другим почерком приписал: «Желаем хорошего дня!» Эту надпись обновляют каждые две недели. На доске – имя Адриана. Это кстати, что у него сейчас смена, им бы поговорить без посторонних. Пусть он на нее не обижается. В ординаторской было пусто, на столе стояла тарелка с пончиками, и в остальных комнатах никого. Наверное, ушел на обед. Он всегда любил обедать один, сам по себе.

Какой-то чужой стала для Аниты эта интенсивная терапия. Пару лет назад она решила уйти только в «Скорую», и теперь писк и свист приборов, чмоканье и шорох кислородной помпы, бульканье перфузора, звуки мониторов и тонометров казались ей с каждым разом все громче, персонал все истеричнее. Чего только не придумали, чтобы спасти человеку жизнь, с ума можно сойти, хотя вообще-то часто утверждают, что уж дали бы им лучше спокойно помереть.

Адриана нигде не было. Анита решила уже вернуться к себе на первый этаж, где ее на подстанции ждал Маик, но решила зайти в туалет. Женский туалет был наглухо загорожен забором и завален новой кафельной плиткой. Полклиники уже погрязло в ремонте. Туалет для колясочников тоже оказался заперт. Зато у входа в мужской в другом конце коридора висела надпись: «И женский! Администрация».

Анита вошла в мужской туалет. Нашла свободную кабинку. Собралась уже присесть, но то ли кабинку качнуло, когда Анита запирала дверь, то ли она задела перегородку между кабинками, но только вдруг в тот момент, когда она уже почти села, под перегородкой на пол упала чья-то бледная рука.

Анита вскочила. Опять подростковые шутки коллег-медиков? Кто-то заигрался с манекеном из тренажера первой помощи? Очень похоже, только у манекенов руки не бывают волосатыми. И бешеного пульса тоже не бывает. Тут же пропал страх, исчезла нервозность. Это ее работа. Она опустилась на колени и заглянула под перегородку, увидела ноги и нижнюю часть корпуса мужчины в голубом операционном костюме. Анита закрыла унитаз крышкой, встала на нее и посмотрела поверх стенки.

Близких людей мы узнаем по самым мелким деталям. Слышим кашель на лестнице и уже знаем, кто идет. Издалека узнаем человека по походке. Видим руку на фотографии и уже знаем хозяина.

Анита сразу узнала жгут, которым перетягивают вену, чтобы ввести в нее иглу. Жгут был с желтыми и черными полосками. Два года назад Анита привезла его с конгресса в Дортмунде и подарила единственному фанату дортмундского футбольного клуба, которого знала. И вот теперь этот жгут свисал с левой руки этого фаната. Адриан сползал по перегородке вниз. Полусидел, полулежал. Ноги вытянуты вперед вдоль унитаза, одна рука упала на пол, вторая лежала на крышке унитаза. Голова склонилась немного налево. Адриан походил на пьяницу в костюме врача, который заснул в туалете прямо посреди карнавала.

Анита оперлась о перегородку, та зашаталась. Анита подтянулась, легла животом на стенку, перекинула сначала одну ногу, потом другую и спустилась на пол, аккуратно, чтобы не наступить на бывшего мужа. Достала фонарик, заглянула в рот и горло, дыхательные пути были свободны. Посветила ему в глаза, огромные зрачки закрывали радужную оболочку, так что даже цвет глаз не определить. Карие. Карие у него глаза. Лукас, когда был маленький, по утрам приподнимал у отца веки, чтобы посмотреть, проснулся тот или нет. Зрачки почти не реагировали. Что это означает?

Что делать? Как она плохо сейчас соображает. И беспомощна, как дилетант. Бежать за помощью? Ампула на полу. Кетамин. И пустой шприц. Умудрился даже надеть на иглу защитный колпачок. Хватило же времени, прежде чем отключился. Пульс скачет, как бешеный, а с виду как будто просто спит человек. Скольким пациентам они вводили этот наркотик, и ни один так не коченел. Она взяла Адриана за руку. С места не сдвинешь эту руку, как будто мышцы сопротивляются. Судорогой свело. Она приложила стетоскоп к его груди. Дышит обоими легкими, слабо дышит, но дышит же, и то хорошо.

Анита схватилась было за телефон. Нет, не то. Неужели придется кого-то в это еще впутывать? Какое у него лицо белое. Шприц, жгут. Снова померить ему пульс. Не получается, мысли путаются, сбивается со счета. Первый раз такое. Сосредоточиться не может. Что же делать? И делать ли вообще? Действие кетамина длится недолго. Может, просто посадить его в более удобное положение и подождать? А если передозировка? А осложнения? Надо действовать! Нужна помощь. Была не была! Она набрала номер Маика.

Тот отозвался после второго гудка:

– Ты готова?

– Бери рюкзак и иди сюда, в мужской туалет в интенсивную. Где «И женский» написано.

Через секунду дверь в туалет открылась. Кто-то вошел, два шага, три, четыре, остановился. Анита хотела было позвать, но некто прошел к писсуару, насвистывая. Это не Маик. Одна нога у Адриана высовывалась из-под дверцы кабинки. Анита спешно убрала его ногу внутрь. Зашумел смыв. Некто долго мыл руки и наконец вышел. Снова открылась дверь, шаги, тихий голос произнес:

– Доктор?

– Здесь я, – отозвалась она, отпирая дверь, – диазепам нужен.

Маик поставил рюкзак на пол и опустился на колени. Стал сосредоточенно искать препарат, так сосредоточенно, что даже не понял, кто тут лежит на полу. Он передал Аните шприц и венный катетер. Анита снова взяла Адриана за руку, судорога за это время ослабла сама по себе. Он лежал так мирно в уголке и застывшим взглядом пялился в одну точку прямо перед собой. Маик издал звук вроде «упс!» и уставился на Аниту в таком же шоке, в каком она сама была минуту назад. Каждый ждал, что скажет коллега, и оба молчали, как будто не хотели будить Адриана. Маик от нечего делать стал мерить давление. Оно было в норме. И пульс понемногу перестал мчаться. Опасность, судя по всему, миновала. Теперь главное, чтобы их никто не обнаружил.

– Возвращайся на подстанцию, – велела она, – я побуду с ним еще пять минут.

Маик ушел. Анита снова закрыла дверь кабинки, присела на унитаз. Надо его посадить поудобнее. Она опустилась на корточки, одной рукой подтянула к себе ноги Адриана, чтобы снаружи их было не видно, другой рукой придерживая его голову, чтобы его не стошнило. Неужели вот этим теперь занимается в обеденный перерыв человек, с которым она прожила половину жизни? И давно это с ним?

Анита погладила его по голове, плечу, по руке, по сгибу локтя, месту укола. Сколько раз они сами себе вводили иглу в вену еще студентами, когда тренировались брать кровь. Они тогда заново, уже как медики, изучали и открывали собственное тело. Анита однажды задела у себя артерию, кровь брызнула фонтаном через стол, залила брюки и полкровати. Она ужасно испугалась, но Адриан так заразительно смеялся, что она и сама засмеялась.

– Мимо вены промахнулась, – заключил он тогда.

После этого она расслабилась, стала по-другому относиться к телу, страх сменился увлечением, и его хватило на много лет. Адриан, мужчина, у которого она всегда чему-нибудь училась еще со студенчества, всегда был более опытен – и как студент, и как врач, и как человек. Вдруг он стал ее пациентом и теперь медленно приходил в себя на полу в туалете.

Пошевелился. Он так же вот годами просыпался по утрам в их супружеской постели. Нет, не думать об этом больше! Хватит! Стошнить его уже не стошнит. Анита положила его так, чтобы его не заметил никто из соседней кабинки, заперла дверь изнутри, перелезла через перегородку, вымыла руки, посмотрела в зеркало со странным чувством. Выглядит, как всегда, ничего особенного.

– Спасибо, – обратилась она в ординаторской к Маику, – пять баллов тебе.

– Да ладно, что мы такого сделали-то?

– Сама не знаю, – отвечала Анита, – сообщи в диспетчерскую, что мы вернулись.

– Ты готова к новому выезду? Тебе бы отдохнуть.

– Лучше не надо.

– Точно знаешь?

Анита покачала головой. Лучше сразу приступить к делу, только бы не думать больше об Адриане и о том, в какое положение она поставила Маика. Впутала коллегу посреди бела дня в историю без вызова и протокола. Она бы должна была составить документ и сообщить главврачу, что один из его сотрудников в обеденный перерыв ввел себе препарат, использование которого регулируется законом о наркотических веществах.

– Поехали хоть поедим, – предложил Маик.

Неохота. Есть не хочется. Ну да ладно, чего спорить.

– Ладно, пошли. Только сообщи по рации, что мы готовы к выезду, если что.

– Хорошо, – согласился Маик, и они пошли к машине.

Молча выехали из клиники по Урбанштрассе. Не доезжая до Херманнплатц, Маик поинтересовался:

– Давай по макаронам?

И тут из рации раздался призыв:

– Срочный для бригады 1505!

Маик не успел опомниться, Анита уже схватила трубку, блокнот и ручку:

– Бригада 1505 готова, диктуйте!

– Поезжайте на Хазенхайде. Сильные постоянные боли за грудиной. К вам выехала бригада службы спасения 1600. Номер вызова 488.

– Бригада 1505 вызов приняла, – объявила Анита.

Маик включил голубую мигалку и нажал на газ.

– Ладно, твоя взяла, – объявил Маик, – обед отменяется.

– Это фитнес-студия на втором этаже строительного рынка, прямо здесь за углом, в «Новом мире», да? – ответила Анита, глядя на навигатор.

Именно так и было. Они проехали через большую парковку, мимо зала игровых автоматов и супермаркета, к строительному рынку. Перед концертным залом Huxley’s Neuer Welt плакаты приглашали на «Бал вампиров» уже сегодня вечером. Четверо подростков тусовались у входа на вампирский бал, хотя еще было только время обеда, и пили холодный чай.

Вошли в здание строительного рынка, вызвали лифт. Публика удивленно пялилась на врачей «Скорой помощи», которые не несутся как сумасшедшие, считая каждую секунду, а спокойно ждут лифта. Но Маик и Анита знали, что прибывать на вызов, задыхаясь и выбиваясь из сил, – бестолковое занятие. Ясная голова для врача важнее, чем две сэкономленные секунды.

Поднялись под крышу. Навстречу вышел человек в длинных черных спортивных штанах и оранжевой футболке, с массивным подбородком и выступающим лбом. Он был похож на фотографию, которую открыли на компьютере в неправильном разрешении и не в той программе, отчего все тело кажется слишком вытянутым или, наоборот, слишком широким. Врачи последовали за ним в фитнес-зал, Анита прочитала у него на спине надпись «Live Well»[14]14
  Живи здорово (англ.).


[Закрыть]. Прошли мимо ресепшена, на стойке возвышались стопки бесплатных журналов для гетеросексуалов и отдельно для гомосексуалов. Слева продавали протеиновые коктейли. За стеклянной стеной группа занималась водной гимнастикой под синтетическую версию соул-песни Бейонсе Crazy In Love. Когда эта песня только появилась лет десять назад, большинство поклонников этого вида гимнастики, щадящего для суставов, вероятно, страдали от артроза.

Спортивный зал был хорош – просторный и светлый. Значит, и для работы врачей условия тут приличные, оценила Анита. Где же больной? Обычно пострадавших видно издалека, вокруг них сразу меняется пространство, как вокруг камня, брошенного в спокойный пруд. Сразу идут круги по воде, возникает суета, беготня, шум, одни ищут врача, другие демонстративно отворачиваются. Но на всем гигантском этаже под крышей, почти совпадавшем по площади со строительным рынком внизу, ничего подобного видно не было.