Текст книги "Империя тишины"

Внезапно почувствовав слабость, я пробормотал:

– Кажется, меня сейчас стошнит.

Джуно мгновенно достала бумажный пакетик, я поднес его ко рту и осторожно вздохнул.

– Что там за чушь насчет ветра? – спросил штурман, оборачиваясь и отстегивая ремни.

Я смотрел мимо него, на невыразимую красоту космоса: вечного, недоступного и чистого.

– Так говорил мой наставник, – ответил я.

Трое маркитантов по-прежнему глядели на меня, и я добавил:

– Он был схоластом.

Бассем почему-то насторожился, а Деметри и Джуно дружно кивнули:

– Это объясняет цель твоего путешествия.

– То есть? – спросил штурман.

– Мальчик, – указал на меня пальцем Деметри, – отправится под лед до тех пор, пока мы не сядем на Тевкре.

– Об этом я уже слышал, – сердито проворчал Бассем, встал и с кряхтеньем разогнул спину.

Независимо от происхождения, он был выше меня – почти таким же высоким, как мой отец, – и прекрасно понимал это, о чем нетрудно было догадаться по тому, как он смотрел сверху вниз на меня и капитана.

– Но при чем здесь hudr? – спросил он.

Я удивленно заморгал. Никогда еще мне не приходилось слышать, чтобы схоластов так называли. «Зеленые».

– Мы собираемся сесть в Нов-Сенбере, – объяснил Деметри, переключившись на джаддианский, а затем показал рукой в мою сторону и вернулся к галстани: – Наш друг хочет стать худром.

Бассем нахмурился, вокруг его губ собрались глубокие складки.

– Зачем?

В его голосе слышалось глубокое, почти осязаемое отвращение, хлестнувшее меня, словно пощечина.

Я ответил не сразу. Почему-то не мог смотреть на этого крупного человека, а уставился на диск планеты, четко различимый сквозь прозрачный купол. Делос. Его серые моря широко растянулись под нами, и жалкие кучки белых облаков подчеркивали эту одноцветность. Разнообразие вносили только участки суши: кое-где бурые, а где-то темно-зеленые или охряные. Мышиного цвета, яростно-рыжего и темного, как жженая умбра. Я вспомнил глобус отца, стоявший на столе его кабинета в капитолии префектуры. С такой высоты было нетрудно убедить себя, что это просто глобус, а не настоящий мир. Казалось, отец в любой момент может снова ударить меня по лицу, и кресло – не аварийное, а то самое, из красного дерева, – затрещит подо мной.

Наконец я сказал, пожав плечами:

– Это лучше, чем Капелла.

– Хочешь, чтобы тебе вышибли мозги? – спросил Бассем с неприязнью, застывшей на его ранее приветливом лице. – Чтобы твою голову набили всякими устройствами?

– Все совсем не так! – Я вскочил и сердито посмотрел на крупного пилота. – Никакие они не демониаки. Их просто обучают столетиями, чтобы мозг работал лучше, эффективнее.

– И чтобы превратиться в бездушных болванов, вот что это значит. – Он оглянулся на капитана. – Не нравится мне это, босс.

Деметри ухмыльнулся и вытянул руки, словно Пилат над чашей с водой.

– Ну, тебе, Бассем, оно и не должно нравиться. Мы получим за полет девять тысяч, и все, что от нас требуется, – это доставить парня до места.

Глава 21
Внешняя Тьма

Ясли для фуги выстроились вдоль стены корабельной медики, и что-то в них – возможно, то, что они стояли, как колонны, или холодный туман в помещении – напомнило мне мавзолей моих предков под Обителью Дьявола. Их было двенадцать, с полуцилиндрическими колпаками из темного стекла, тускло сверкающими металлическими корпусами, огнями индикаторов красного, зеленого и глубокого фиолетового цветов, мерцающими в ритме, который я так и не смог уловить. Две криокапсулы были заняты, их колпаки покрылись инеем, бело-голубые голограммы фиксировали жизненные показатели. Остальные стояли пустыми. Я вспомнил, как нес погребальный сосуд бабушки с плавающими в голубой жидкости невидящими глазами, и снова услышал «кап-кап-кап» воды, падающей с известняковых сталактитов, что свисали с высокого потолка над безупречной чернотой надгробных памятников. Я вздрогнул и обхватил себя руками.

– И как это все будет происходить?

– Ну, мы прыгнем в варп, как только выйдем из района главных торговых линий Делоса, и отправимся в пятилетний полет к Обатале. Затем еще два года до Сиены и заключительный прыжок на Тевкр. Но ты никакой тягомотины даже не заметишь, эти красавицы, – Деметри похлопал ладонью по колпаку яслей, – сделаны по имперской технологии. Мы сняли их с истребителя, разбившегося на спутнике Беллоса. Ты можешь проспать здесь хоть тысячу лет и даже не поседеешь.

Осторожными шагами я прошел глубже в помещение, под подошвами хрустел налет инея, который никто не позаботился соскоблить.

– Значит, мне нужно только войти внутрь, и все? Прямо сейчас?

– Твоя мать не заплатила за полный пансион, – ответил Деметри, с обычной своей улыбкой облокотившись на ближайшие ясли; понятия не имею, как он не чувствовал холода в своей свободной шелковой одежде. – С другой стороны, никто из нас тоже не заплатил. У нас нет места для запасов на тринадцать лет, а из меня получился бы плохой огородник, так что все мы последуем за тобой. – Он сверился со своим терминалом. – Это будет шестнадцать тысяч сто сорок девятый год по вашему имперскому календарю, когда ты снова сможешь вдохнуть воздух планеты.

Его подсчет ошеломил меня. Простой непреложный факт. Я был знаком с техническими деталями космических путешествий, они хорошо известны всем лордам Империи. Но то, как легко и спокойно мне об этом рассказали, поразило и встревожило мой наивный неокрепший разум. То, как корабельщики коротают время в дальних рейсах, в прежние годы называлось забытьем – возможно, и сейчас тоже. Тринадцать лет пролетят, а я даже ничего не замечу.

Я понимающе кивнул, продолжая разглядывать оборудование.

– А другие? – Я повернулся к двум занятым яслям. – Кто они?

– М-м? – Деметри обернулся через плечо, и его волосы сверкнули на мгновение. – Ах эти? – Он пренебрежительно махнул рукой. – Норманские переселенцы – техник с городской фермы и его жена. Они у нас на борту уже двадцать один год и сойдут на Сиене, когда мы туда прилетим.

Со своего места я едва различал их лица под заиндевевшим темным стеклом: одно бледное, а другое – медного оттенка. Висевшие в темноте, они напомнили мне биологические образцы, препарированные и пластинированные, помещенные в формальдегид, замаринованные, как овощи, и поставленные на полку в какой-нибудь безумной научной лаборатории. Они казались мертвецами, и в определенном смысле так оно и было: все жизненные процессы в их организмах приостановили и отложили на будущее. Я понимал, что будущее для них скоро наступит, но был совершенно не подготовлен к этому сверхъестественному ужасу.

«Страх убивает разум, – повторял я себе и снова слышал голос Гибсона, успокаивающий меня этими знакомыми словами. – Разум убивает страх».

Это всего лишь крионическая фуга, обычный, повсеместно используемый процесс. Я не собирался умирать. Не здесь. Не сейчас.

Сделав глубокий вдох и выдох, я кивнул:

– Я готов.

– Отлично!

Прозвучавший за моей спиной голос Джуно заставил меня обернуться.

Вместе с ней вошел усатый мужчина с восковым лицом и длинными светлыми волосами, собранными в хвостик. К моему неудовольствию, вслед за ними появился маленький гомункул, кулаки которого буквально волочились по полу.

– Саррик, подготовь ясли.

Усатый блондин – доктор, о котором мимоходом упоминал недавно Деметри, – молча наклонил голову и потер геометрический узор из переплетенных ромбов и треугольников на своем чересчур высоком лбу.

– Одну минуту.

Прошмыгнув мимо меня почти беззвучно, он выдохнул струю пара в холодный воздух и принялся возиться с криокапсулой, ближайшей к двум уже занятым.

– Загоним тебя обратно в бутылку? – сказал гомункул, приподнял свою косичку, замотав отвратительную петлю из волос, словно шаль, вокруг плеч, и хихикнул: – Туда, откуда ты и пришел.

Джуно пихнула его коленом в спину, резко, но не сильно. Я сделал вид, что не замечаю ни маленького гоблина, ни женщину.

– Ты должен раздеться, – сказал мне доктор, хлопнул в ладоши, и голограммы погасли. При этом он даже не поднял голову, вглядываясь в монитор, встроенный в стену рядом с яслями.

– Капитан, для него здесь найдется шкафчик? – спросил он у Деметри скрипучим, хриплым голосом.

«Тавросианин», – определил я, вспомнив о том языке, на котором говорили неряшливые девушки, попавшиеся мне на глаза в коридоре корабля перед самым стартом. Этот мужчина принадлежал к одному из кланов Демархии Тавроса, отсюда и его странная татуировка. У Валки была похожая. Говорят, что эти татуировки содержат генетическую и личную историю человека, изложенную на языке символов, которые я так и не научился понимать.

– Вон там! – Деметри указал на ряд помятых металлических шкафчиков для одежды. – Положи все туда.

Я замер, обводя взглядом усмехающегося капитана, его прекрасную жену, доктора с восковым лицом и их маленького ручного монстра.

– Можно оставить меня одного?

Все рассмеялись, за исключением доктора, а Салтус сказал:

– Мы еще увидим твою маленькую пипиську, когда тебя заморозят, братец. Тебе нечего стыдиться.

Премерзкое существо оскалило слишком многочисленные зубы. Джуно лягнула его еще раз, и он жалобно взвизгнул, ударившись боком о стену.

– Оставь его в покое, Салт, – приказала она, наклонилась, взяла его за шиворот и, подтолкнув, швырнула к двери. – Иди отсюда.

Подчиняясь необходимости, я снял свой длинный камзол, который, как уверял Гибсон, мне больше не понадобится. Деметри повернул рычаг, открывая шкафчик, и придержал дверь, пока я аккуратно вешал одежду. И вдруг универсальная карта, полученная от факционария Гильдии шахтеров, со стуком упала на пол. Я бросился к ней, надеясь подобрать раньше, чем Деметри разглядит, что это такое. Пряча ее за подкладку, я заметил, как капитан наблюдает за мной с вопросительно поднятыми бледными бровями.

– Отвезите меня на Тевкр, и она будет вашей. Клянусь, – пообещал я, ведь мне она все равно больше была не нужна.

– Что это было? – поинтересовался доктор, взглянув на нас.

– Банковская карта, – ответил Деметри. – Сколько там?

– Немало.

Раздевшись догола, я задрожал от холода и покрылся гусиной кожей. Прикрыл руками пах, стараясь не встречаться взглядом с женщиной и двумя мужчинами передо мной.

Доктор подошел и положил сухую ладонь мне на плечо:

– Идем.

Он подвел меня к открытым яслям и помог шагнуть в камеру. Взявшись одной рукой, я приподнялся и влез внутрь, а другой по-прежнему прикрывал живот.

Заметив перстень на моем пальце, доктор ухватил меня за свободную руку:

– Кольцо нужно снять. Оно обожжет тебя.

Я решительно замотал головой:

– Пусть обжигает, – и посмотрел на шкафчик, думая о банковской карте.

Мать наняла этих людей, вероятно, по рекомендации Адиз Фэн, но это еще не означало, что я должен им доверять. Перстень – это все, что оставалось у меня от того мальчишки, которым я когда-то был: серебряное кольцо с сердоликом, на грани вырезан лазером дьявол, маскирующий кристалл с терабайтами памяти. Там хранились оба контракта, которые я заключил с Гильдией шахтеров, и множество других документов, включая мое удостоверение личности. Я не мог расстаться с ним.

– Глупое имперское варварство, – фыркнул доктор.

– Да ладно, Саррик, – сказал Деметри и подошел ближе, уперев кулаки в бедра. – Мы не собираемся грабить тебя, мальчик. Мы не пираты. Пираты вышвырнули бы тебя из шлюза, едва покинув Делос.

Белая пластиковая обшивка задней части камеры прилипла к моей коже, я дрожал, стоя там совершенно обнаженным.

– Дело не в этом, капитан. Просто… просто это самое важное для палатина.

Он рассмеялся и сказал:

– Тебе в самом деле не стоит держать его на пальце, пока ты там.

– Я сохраню кольцо. – Упрямо стиснув зубы, я откинулся затылком на специальный подголовник. – Давайте покончим с этим.

Доктор оглянулся на капитана и почесал висок над маленьким ухом:

– Ну что, Деметри?

Джаддианский маркитант махнул рукой:

– Саррик, парень сам так захотел.

– Ну, твое дело, – вздохнул врач сквозь желтые зубы и без всяких предисловий наклеил мне на грудь ленту с датчиками. Затем вторую и третью. Едва взглянув на меня, он вытащил самостерилизующуюся иглу из ячейки у меня за спиной. Она зашипела, протыкая кожу на предплечье, а доктор закрепил ремнем безопасности мой бицепс.

– Скоро станет холодно, – предупредил он.

Уже стало. Мороз распространялся от места укола по моей руке, началось преобразование крови, клетки затвердевали, не лопаясь. Мысли затуманились, и словно издалека донесся голос доктора Саррика:

– Он готов. Закрывай ясли.

Я скорее услышал, чем увидел, как захлопнулся колпак из темного стекла, заперев меня в саркофаге. Что-то холодное и студенистое поднялось до лодыжек. Тьма расцвела перед глазами, и я снова различил сквозь нее погребальные маски моих предков, висевшие над дверями зала совещаний под Куполом изящной резьбы, их лиловые глаза смотрели неприязненно и осуждающе.

Предохраняющий гель поднимался все выше, а я замерзал изнутри. Мне хотелось закричать, ударить кулаком в стену камеры, но силы уже оставили меня. Я тонул – и сознавал, что тону, но ничего не могу сделать. Я должен был умереть в этих яслях. А потом случилось самое худшее.

Дыхание остановилось. Гель еще не добрался до подбородка, а я уже перестал дышать. Затем черная жидкость, густая, как масло, полилась мне в горло и в нос. Внешняя Тьма охватила меня, погружая в черноту и холод.

А когда я очнулся, моего мира уже не было.

Глава 22
Марло в одиночестве

Сначала я ощутил запах. Где бы я сейчас ни находился, вонь тухлой рыбы и сточных вод была просто невыносимой. Затем жара, влажная и душная, облепила меня, словно мокрая простыня. И свет. Там был свет. Целая вселенная света, почти такого же яркого, как солнце Гододина; возможно, это и был его свет, посланный назад во времени, чтобы остановить меня, ослепить еще в детстве. Я ничего не видел.

– Он ожил. – Голос был искаженный, отдаленный, словно звучал из длинного резинового шланга или его заглушал прибой вздыбленного лунным притяжением океана. – Кто-нибудь, принесите воды!

Я едва различил шлепанье босых ног по камню, а затем кто-то приподнял мою голову и заставил выпить воды из глиняной чашки. Белая вселенная слегка потускнела, разбившись на серые и рыжие размытые пятна. Я закашлялся, пролив воду себе на грудь, а затем согнулся пополам, передернул плечами и выплюнул что-то липкое и кислое, пробравшееся в легкие и горло. Те же самые руки поддержали меня и не дали упасть.

– Во имя Земли, девочка, принеси тряпку! – прозвучал чей-то голос. – Он опять выхаркал кучу этой гадости.

Мне оставалось только глубоко вдохнуть, чтобы успокоить стучавшую в висках кровь. Простонав, я откинулся обратно на постель. Это была кровать. Боги, я снова ощущал свой вес. Ноги казались каменными.

– Где? – проскрежетал я, и мой голос больше напоминал предсмертный хрип. – Где?

Чья-то грубая рука мелькнула перед глазами и потрогала мой лоб.

– В безопасности. Теперь ты в безопасности. Тебя принесли с улицы.

– С улицы?

Это была какая-то бессмыслица. Но в голову мне пришла более важная мысль, и я сказал:

– Я ничего не вижу.

Тот же голос – пожилой женщины – ответил:

– Это фуговая слепота. Она скоро пройдет.

Кто-то другой зашел в комнату, шаркая ногами, а затем послышались хлюпающие звуки. Видимо, он нашел тряпку, которую просил принести первый голос.

– Мальчишки нашли тебя в переулке возле космопорта. Ужасная история. Однако случаи вроде твоего происходят постоянно.

Хотелось спросить, что она называет случаями вроде моего, но язык отяжелел и распух у меня во рту, и я даже не попытался что-нибудь сказать.

– Ужасная история, – повторил хриплый голос. – Но по крайней мере, тебя не продали на мясо. Уж лучше быть выброшенным, – она подтолкнула меня в плечо, – выброшенного мы можем поставить на ноги.

Прошла добрая минута, прежде чем я подобрал нужные слова, начиная к тому времени различать выцветшие пятна над собой и справа от себя. Вероятно, это были очертания пожилой женщины.

– Тевкр? – прохрипел я и снова закашлялся, капли слюны упали мне на голую грудь. – Я летел… на Тевкр.

– Тевкр? – грубый голос сделался тонким, как бумага, а рыжее пятно приблизилось настолько, что я уловил едкий привкус верроксового стимулятора в дыхании говорящей. – Благодарение богам, нет. Это Эмеш, в Вуали.

– Нет. – Я замотал головой, но мне казалось, что это делал кто-то другой. – Нет, нет, нет…

Я плотно, с усилием, зажмурил глаза, словно от напряжения мелких мышц лица зрение могло снова стать острым.

Рука незнакомки легла на мое плечо.

– Все будет хорошо, мальчик. Ты выздоровеешь. И сможешь видеть.

Мне опять поднесли воды, теплой и маслянистой. Я жадно пил, разбрызгивая капли по груди. Это все ничего не значило. Рука на моем плече, на моем лице. Я думал, что просто усну. Но то, что рассказывают про фугу, это правда – ты не спишь. Я чувствовал… что? Растерянность? Потерянность? Да, и еще раз да, но было и что-то другое, что-то большее. Невероятная разорванность, какую мог бы чувствовать новорожденный младенец, обладай он разумом и речью, чтобы выразить такие сложные ощущения. У меня не было никаких воспоминаний о том, что происходило до этого момента, какие всегда есть у спящего после пробуждения. Не было ощущения вчерашнего дня, только пустота и темнота. Отдаленные, словно я только начинал засыпать.

Будто в подтверждение этого, открыв глаза, я увидел перед собой лицо Гибсона, морщинистое и хмурое, единственный отчетливый образ в размытом мире. Губы его двигались, но я ничего не услышал, а когда все-таки моргнул, он уже исчез, оставив меня в этом пятне трудноопределимого цвета.

По крайней мере, теперь я снова мог говорить.

– Где я?

– Ты что, глухой? – спросила пожилая женщина и щелкнула пальцами у меня над ухом, проверяя свою догадку. – Разве я не сказала, что ты на Эмеше?

– А можно точней? – проворчал я.

Послышался скрип деревянных шарниров.

– В моей больнице. Мальчишки нашли тебя, брошенного умирать в переулке. Я бы сказала, что это ужасно, если бы мы не вытаскивали таких отверженных из сточной канавы раз в две недели. Из кораблей постоянно выбрасывают пассажиров, вынимая их прямо из капсул и оставляя там, где никто этого не заметит.

Она вздохнула, и в горле у нее что-то захрипело.

– Идет война, и здесь собираются самые разные люди – толпа на улицах растет с каждым днем. На торговых линиях находят опустевшие, разбитые корабли… Тебе еще повезло, что ты попал сюда.

Я наконец-то смутно различил вентилятор на потолке у себя над головой и обшарпанные стены из красного кирпича. Моя спасительница стояла передо мной, сгорбленная, крючконосая, с бородавками на пунцовом лице. Думаю, она заметила, что мое зрение пришло в норму, потому что улыбнулась, и вполне доброжелательно.

– У тебя есть имя, мальчик?

– Адриан, – ответил я скорее рефлекторно, чем по какой-то другой причине.

Она присвистнула:

– Не самое подходящее имя для того, кого нашли голым в сточной канаве.

Прищурившись, она всмотрелась в меня. Ее правый глаз ничего не видел и ближе к носу был закрыт каким-то красным наростом.

– Ты, случаем, не из лордов будешь?

Ее длинные седые волосы опускались по сгорбленной спине почти до пояса, она походила на ведьму из эвдорского театра масок, и я почти всерьез ожидал увидеть у нее на руках черного кота.

– Нет, – слишком торопливо ответил я. – Нет, я не лорд.

Тут я увидел рядом с ведьмой девочку, стройную и гибкую, но очень худую. Ей не могло быть больше пятнадцати. Да еще веснушки – они обе были плебеями, сомневаться не приходилось. Возможно, даже сервами. И куда бы я ни попал, где бы ни находился этот Эмеш – меня выбросило на самое его дно.

– Что случилось с Деметри? С «Эуринасиром»?

– Это твой корабль?

Старуха притащила тонконогий стул из угла душной, грязной палаты и уселась рядом со мной. В глубине помещения кто-то застонал, я обернулся и увидел еще несколько таких же, как у меня, коек. Дюжину или даже больше. Многие были пусты, но на трех из них в дальнем углу лежали люди.

– Марис, – щелкнула пальцами пожилая женщина, – сходи посмотри, не нужно ли кому-то из этих бедолаг сменить белье.

Ее помощница не двинулась с места, как будто прилипла к полу, и старуха снова щелкнула пальцами:

– Проклятье! Девочка, с его милостью все будет в порядке, не беспокойся!

Она махнула рукой, и девчонка исчезла из вида. Женщина вздохнула и сложила на коленях скрюченные ладони с тонкой кожей. Мне не понравилось, как она произнесла «его милость», на грани насмешки.

– Тебе нелегко будет это слышать, мальчик, но с кораблей действительно сбрасывают пассажиров. Постоянно. Капитану могут предложить за это место лучшую цену, и он решит, что твоя тощая задница не стоит топлива и потраченного времени.

Она еще не закончила, а я уже снова покачал головой:

– Нет, не в этом случае.

Это объяснение не подходило, не могло подойти. Деметри должен был получить девять тысяч на Тевкре, не считая моей банковской карты. И в деле участвовала моя мать. О да, Империя обширна, а Галактика еще больше, но никто не захочет просто так становиться поперек дороги дочери императорской наместницы. Должна быть какая-то другая причина. Что-то более осмысленное. Я упорно старался вызвать спокойствие апатеи, страстно желая видеть так, как видят схоласты, но все мои потуги так и остались только потугами. Я сжал простыню в кулаке и закрыл глаза.

– Он еще не получил плату. Что-то должно было случиться.

– Ну хорошо, как скажешь, мальчик. – Пожилая женщина посмотрела мимо меня в незастекленное окно мира, которого я еще не видел; она мне не поверила. – Когда поправишься, можешь сходить в космопорт и все хорошенько разузнать. И ты увидишь, что твоего капитана там нет. Готова поклясться, что они выбросили тебя перед самым отлетом.

После этих слов я надолго замолчал, беспокойно ворочаясь в постели. Что-то царапнуло мне руку, резко и болезненно, и только тогда я увидел, что мой большой палец, на котором должен быть перстень, замотан белым бинтом.

– И долго?

– Долго ли ты пролежал без сознания? Со вчерашнего дня.

Я покачал головой. Это было больно.

– Долго ли я был… заморожен? Какой сейчас год?

– Четыреста сорок седьмой год правления дома Матаро.

– Нет, – я попытался поднять руку, но не смог, – не то. Какой стандартный год?

Пожилая женщина раздраженно посмотрела на меня:

– Я что, по-твоему, похожа на корабельщицу? На кой мне сдался твой имперский календарь?

Новая мысль пробилась в мой мир.

– А где мои вещи?

– Когда тебя нашли, ты был даже без штанов. Есть более важные вопросы, чем то, куда делись твои пожитки. Мы подберем тебе что-нибудь из одежды в запасах. После умерших осталось столько хлама, что им можно завалить всю Империю.

– Но мои деньги! – Я выпрямился слишком резко, так что закружилась голова. – Мне же нужно заплатить вам!

Старуха улыбнулась, обнажив кривые зубы с покрытой пятнами эмалью из-за частого употребления веррокса.

– Ты ведь лорд? Это написано крупными буквами на твоей чистой белой коже. – Она провела пальцами по моему предплечью, но я отдернул руку. – У тебя должен быть счет. В «Ротсе», или у мандари, или где-нибудь еще. Я не знаю.

Она поднялась на ноги и прошла через палату к своим помощникам.

Счет. Трудно описать, какой ужас вызвало во мне это слово. Счет, моя семья. Старуха сказала, что эта планета – Эмеш – расположена в Вуали. Вероятно, она имела в виду Вуаль Маринуса, где рукав Наугольника начинает свой путь, огибая ядро Галактики и уходя от сердца Империи, что лежит в старой доброй Шпоре Ориона. Самый гребень волны колониальной экспансии, которая привела нашу могучую цивилизацию к столкновению со сьельсинами. Одним только богам известно, как далеко я оказался от дома и сколько времени пролетело мимо меня. Я прикрыл глаза, сдерживая слезы, как вдруг меня поразила еще более ужасная мысль. Хуже моего нынешнего положения; хуже самого факта, что я остался один в мире, о котором даже ни разу не слышал; хуже утраты с таким трудом добытой универсальной банковской карты.

Я потерял письмо Гибсона.

Письмо с рекомендацией для схоластов из Нов-Сенбера. Рекомендацией, без которой мне никогда не попасть в атенеум. Меня даже на порог не пустят. Я попытался напомнить себе, что схоласты не плачут. Но я не был схоластом и уже никогда им не буду. Я ударил кулаком по матрасу. Раз, другой. Ущипнул себя за бедро. Сквозь стиснутые зубы вырвался неразборчивый звук, полный боли и отчаяния. Может быть, все это только сон. Так должно быть. Все это происходит в ночном кошмаре. Может быть, в фуге можно видеть сны. Значит, я просто сплю. А через несколько минут проснусь, и меня встретит Деметри со своей неизменной усмешкой. На Тевкре.

Но я не спал.

Мысли о семье встревожили меня. О сообщениях, которые волны КТ передают с одной звезды на другую. Что, если мой отец потребовал от местных префектов задержать меня, а потом отправить назад? Куда меня доставят? На Весперад? Обратно на Делос? Или просто выбросят из шлюза? Я пренебрег своим долгом, отказался от роли, выбранной мне отцом. Согласно Великой Хартии, согласно всем законам Империи, я находился в его власти. «Адриан, назови мне восемь видов повиновения». Я не хотел подчиняться. Где-то в безымянном городе зазвонили колокола святилища Капеллы. Я опять подумал, что сплю, уплываю в подобное смерти состояние, охватившее меня на бесчисленные годы вплоть до этого дня. В какое-то безумное мгновение мне показалось, что это звонят колокола Капеллы в Мейдуа, что я снова дома и сейчас во двор, пахнущий тухлой рыбой и плесенью, широкими шагами войдет отец.

И тут я понял. Понял, что не могу допустить, чтобы кто-то сканировал мою кровь. Как только мой геномный код попадет в базу данных этой планеты, меня сразу вычислят, и тогда ничто в мире не сможет помешать этой информации достичь Мейдуа. Как только я попытаюсь снять средства с моего внепланетного счета, об этом узнают в Обители Дьявола. Правила экстрадиции в имперских мирах таковы, что, кто бы ни правил этим пропахшим потом камнем, который старуха-врач назвала Эмешем, у него не останется другого выбора, кроме как арестовать меня и отправить в долгое путешествие на Делос.

Я должен был исчезнуть.

Ночь опустилась с ошеломительной быстротой, а вскоре тусклый рыжевато-золотой свет сменился мерцанием желтых фонарей. В дальнем конце палаты беспрерывно жалобно стонали, и, кроме этих звуков, не было слышно ничего, если не считать грохота грунтомобилей снаружи. Я спал урывками, чувствуя себя так, будто из меня пытались сделать отбивную. Проснувшись, я снова ощутил ужасный запах и увидел уродливую старуху с ее худенькой помощницей, прогуливающихся взад-вперед по этому унылому помещению. Во время одного такого прохода до меня наконец-то дошло, что я нигде не заметил надлежащего медицинского оборудования: ни капельниц, ни мониторов, ни сканеров. К счастью, и коррективов тоже. Я словно оказался за пределами известного мне мира, в какой-то захудалой вселенной из голографических опер моей матери, где печатный пресс считают магией, а людей лечат с помощью кровопускания. В глубине души я подозревал, что те мерцающие огни на поверку окажутся газовыми лампами.

– Мадам, а он и в самом деле лорд? – тихо и с придыханием сказала девочка и оглянулась на меня из-под челки льняного цвета.

Я прикрыл глаза, оставив лишь маленькие щелочки, притворяясь, будто усталость наконец-то сморила меня.

Послышался негромкий хруст, затем зачавкали чьи-то челюсти. Несомненно, это старуха жевала листья веррокса.

– Думаю, что да, Марис. Да.

– Какой высокий, – сказала девочка еще тише. – Как вы думаете, он принц?

Пожилая женщина покачала головой. Жидкие космы хлестнули ее по лицу.

– У всех принцев огненные волосы. Это тебе каждый скажет. Мы все узнаем, когда получим деньги. Оставь бедного парня в покое.

Чьи-то скользкие пальцы сжали мне внутренности, и я отвернулся, не желая больше смотреть на двух женщин, которые спасли мне жизнь. Меня бы вытошнило еще раз, если бы во мне хоть что-то оставалось. Рыбный суп, которым меня накормили, скорее напоминал бульон, но он, во всяком случае, смог задержаться в желудке. Это я не мог здесь задержаться.

Не мог заплатить им.

Почти в полной тишине я словно бы услышал, как падают капли воды в мавзолее моих предков, как проходят мимо солдаты в мундирах дома Марло. Я не мог вернуться. Я избил родного брата до полусмерти и сбежал под покровом ночи. За одно это отец… Я не хотел думать о том, что со мной сотворит отец. Но дело было не только в этом. Если бы я так боялся гнева лорда Алистера, то никогда бы не сбежал из дома. Нет, я больше боялся за мать. Что будет, если отец узнает, какую роль она во всем этом сыграла? Оставалось надеяться лишь на то, что бабушка защитит ее.

Наступила ночь, какой она и должна быть. Настоящая ночь, так что даже на улице стало тихо, и я, проспавший целый день и невообразимое количество лет до этого, вылез из-под одеяла. Мои мышцы ослабли, стали тяжелыми, как свинец, и я снова упал на алюминиевую койку. Оставалось только радоваться, что никто не видит мою наготу, вспомнив, как насмехался надо мной мутант Салтус. Где все они теперь? Что произошло, пока я спал замороженный? Что изменилось? Старуха, руководившая больницей, – я так и не узнал ее имени – уверяла, что это обычная практика у свободных торговцев, что пассажиров часто выбрасывают из кораблей, словно какой-нибудь мусор. Но я не мог поверить, что все так и было.

Опасаясь, что бедная девочка может выбрать именно этот момент, чтобы зайти в палату, я сдернул с кровати липкую простыню и сделал из нее тогу, удерживая края в кулаке. К счастью, за много лет тренировок босиком я нажил себе толстые мозоли на ногах. Забинтованный палец сильно болел, голова кружилась, и меня повело к стене с обвалившейся штукатуркой. Нужно было раздобыть себе одежду. Не мог же я появиться в городе в чем мать родила. Я прислонился к перилам узкой лестничной площадки и внезапно вспомнил: эта женщина говорила, что найдет для меня что-нибудь в запасах. Что это значит? Кладовая? Бельевой шкаф? Конечно, здесь должно быть место, куда убирают ненужную одежду.

И оно там было – за помятой металлической дверью на первом этаже, рядом с продуктовой клетью и двумя питьевыми фонтанчиками. В комнате пахло плесенью и гнилью, как будто ее не раз заливали водой и никогда как следует не проветривали. Никогда не приводили в порядок. Я не хотел терять время, тревожась, как бы Марис или старуха не заметили, что моя кровать пуста, и не начали меня искать. Я нашел рубашку и свитер с нарисованной краской на груди черной звездой. С нескольких попыток подобрал подходящие по размеру брюки. Мешковатые, мышиного цвета, с множеством карманов и всевозможными пятнами. Ни ботинок, ни носков, ни нижнего белья здесь не было и в помине. Но я почти пятнадцать лет фехтовал и бегал вдоль стен Обители Дьявола и Аспиды без обуви, так что мои ступни ороговели. Шлепая босыми ногами по грязному полу, я направился к выходу из медики. Лампы на потолке мигали, отбрасывая блики на черно-белые квадратные плитки шахматного пола. Мимо прошмыгнула крыса, заставив меня вздрогнуть. Я посмотрел ей вслед; мы с ней были чем-то похожи – оба крались в ночи.