Текст книги "Империя тишины"

Глава 24
Те бессмысленные дни

Три дня и три ночи прошли с тех пор, как я взялся за эту рукопись. Я долго раздумывал, как продолжить, как описать те дни и годы, что провел на улицах Боросево. Говорят, князя Сида Артура в детстве держали взаперти в роскошном дворце архонта, преданного его отцу, оберегая от вида смерти, болезней и нищеты, поскольку один ват предсказал, что, стоит только ему увидеть уродство мира, он отречется от трона и станет проповедником. Я всегда удивлялся этому, потому что сам вырос во дворце, но видел и нищету, и болезни и даже сталкивался со смертью – сначала моей бабушки, а затем и дяди Люциана, погибшего при аварии шаттла. Я не мог понять, почему Артур был так слеп.

Но теперь я это понимаю.

Точно так же, как есть разница между новостью об уничтожении далекой планеты и кровавой смертью рабов в колизее, одно дело знать о нужде и болезнях, и совсем другое – жить среди невзгод и страданий. Мне часто приходилось видеть нищих, покрытых язвами, с шелушащейся кожей, которые молили Капеллу об избавлении не от зла, а от недуга. Серая гниль свирепствовала в городе – эпидемия, вызванная какими-то инопланетными микроорганизмами, вероятно бактериями. От нее чернела кожа, истощалась плоть, пересыхали легкие и лимфа. Городские префекты складывали трупы в кучи на площадях и сжигали. Дым уносил молитвенные фонарики в небеса, но те, похоже, оставались глухи к мольбам. Палатинская кровь уберегала меня от болезни, но не могла защитить от ужаса происходящего.

Лицо отца преследовало меня по ночам, а еще погребальные маски наших предков и крики безымянных узников, заточенных в бастилию, куда он хотел отправить и меня. Это из-за них я мучился и из-за матери. Мне снилось, как ее тащат к позорному столбу и бессердечный катар с черной повязкой на глазах хлещет ее плетью. Когда же я просыпался, весь в поту и в слезах, под кучей картона между мастерской портного и пекарней, наступало время мыслей о Гибсоне. Старик пострадал напрасно и напрасно отправился в изгнание, потому что я прозябал на границе Империи и Вуали, возле самой Мрачной Бездны, что лежит между рукавами Центавра и Наугольника.

Но я заставил себя продолжать.

Как и Сид Артур в поисках дерева Мерлина, я делал все возможное, чтобы выжить. Ел сырую рыбу, выловленную в каналах, обыскивал компостные ящики. Мне приходилось полагаться на милость уличных торговцев, не славящихся своей добротой, и я научился попрошайничать. Не знаю, насколько хорошо у меня получалось, но отчаяние в конце концов одолело остатки палатинского достоинства.

Думаю, я мог сдаться в любой момент, предъявить свое кольцо и свою кровь местным властям и ждать, когда отец заберет меня. Это было искушение – жестокое искушение – особенно в первые недели. Годы проходили в нищете, и каждый день тянулся очень долго. Но как бы безумно это ни прозвучало, несмотря на напасти и страдания, несмотря на префектов и бандитов… я был счастлив. В первый раз за всю жизнь я был по-настоящему свободен. От отца. От своего положения. От всего.

Но этого было недостаточно. Быть свободным, но оставаться при этом жалким, как раб, – слабое утешение. Каждую ночь звезды взывали ко мне сквозь дымку над Боросево. Я никогда не чувствовал себя таким потерянным. Я мечтал лишь об одном – покинуть планету. Надеялся найти какого-нибудь не слишком щепетильного маркитанта, который согласился бы нанять человека без необходимых документов, но я не мог подойти к космопорту ближе чем на полмили. По нарушителям стреляли без предупреждения.

Со временем мои возвышенные грезы угасли, уступив место мечтам о еде. Я тосковал по вину со страстью, которую трудно описать, а также по фруктам и горячей пище… А больше всего по воде. Можете себе представить, каково это – тосковать по воде? Я приноровился выкачивать ее из дождевых бочек. Все это время я размышлял о своей судьбе, о полном крахе моих надежд и фантазий. Мысленно я видел, как сгорает письмо Гибсона, черный дым вился над его краями, и оно изгибалось, словно дракон, пожирающий собственный хвост.

Я так и не отправился на Тевкр.

Не отправился никуда.

Глава 25
Нищета и мучения

Скорчившись на старом кулере, служившем мне одновременно сундуком для сокровищ и стулом, в канализационной трубе – моем доме на протяжении последних десяти ночей, – я жевал половину копченого угря, украденного у уличного торговца неподалеку от колизея. Мясо было нежным, приправленным чесноком и соевым соусом и слегка пахло дымом. Я промышлял воровством большую часть недели и решил, что у меня неплохо получается, хотя все тело ломило от усталости.

Это было хорошее место. Сухое, если не считать желоба на дне трубы. Защищенное, если не брать во внимание устье, выходившее к каналу двадцатью футами ниже. Труб было много в этой части Белого района, названного так за цвет известковой побелки, что покрывала дамбы, отделявшие эту часть города от Низин. Белый район располагался у подножия зиккурата, приблизительно в пятидесяти футах над уровнем моря, пережиток тех времен, когда Империя отвоевала Эмеш у Норманского Объединенного Содружества, первым колонизировавшего планету. Здесь жили богачи, патриции и внепланетные плутократы, факционарии различных гильдий и крупные бизнесмены, местные знаменитости и гладиаторы. Святилище Капеллы с медным куполом тоже находилось в Белом районе, по соседству с бруталистским бетонным зданием бастилии. Нищих здесь не терпели, за исключением дней Высокой Литании, которая повторялась раз в неделю из-за несоответствия суточного цикла Эмеша стандартному календарю.

Я сидел на краю трубы и смотрел сверху на Низины, лабиринт каналов и низких домов с огородами на крышах. Кровоточащее солнце опускалось в потемневшее море, а я свесил босые ноги и качал ими в воздухе. Доев остатки угря, я почти испытал сытое удовлетворение и пожалел, что не могу запить ужин ничем, кроме дождевой воды.

Стая голубей-терраников вспорхнула на углу улицы. Над крышами домов плыли воздушные фонарики. Они поднимались над городом постоянно, унося в небо молитвы Матери-Земле за упокой душ погибших от серой гнили. Я прислонил голову к побеленной бетонной стенке трубы.

– Эй ты!

Как обычно говорят в таких случаях? Каждый мой мускул напрягся, словно натянутая тетива, и я огляделся, опасаясь, что кто-то мог пролезть сквозь решетку у меня за спиной. Но нет. Через мгновение я увидел источник шума – мужчину и женщину в мышиного цвета мундирах городских префектов. Они торопливо шли по тротуару вдоль канала, направляясь к мостику, выгибавшемуся над водой и ведущему к встроенной в стену металлической лестнице.

– Ну-ка, слезай!

Я в испуге вскочил на ноги, но запнулся и упал. Задевшая кулер нога дернулась и столкнула его с края трубы. Кровь прилила к моему лицу, я стиснул зубы, чтобы сдержать стон отчаяния. Все, что я имел в этом мире, – не считая фамильного кольца и одежды, – все лежало в этом голубом пластиковом баке. Запасы еды, два журнала, украденные из газетного киоска, пустые бутылки, в которые я собирал дождевую воду. И деньги. Мне удалось накопить несколько десятков железных битов, в сумме почти равных серебряному хурасаму. Этих денег хватило бы, чтобы оплатить ночь в одной из множества ночлежек в Низинах. Но я хотел купить себе ботинки.

Испустив сдавленный крик, я без долгих раздумий прыгнул ногами вперед в зеленую воду канала. Префекты тоже что-то закричали, но их голоса заглушил свист ветра у меня в ушах.

Я камнем ушел в воду, подтянув ноги к груди. А когда вынырнул, принялся оглядываться по сторонам в поисках тяжелого пластикового бака. Я не успел заметить, куда он упал. Может быть, кулер утонул? Или угодил не в воду, а на тротуар? Глупо, глупо, глупо. Нет, вот он, качается на воде возле бетонной стены, с которой я спрыгнул. Я подплыл к нему, теперь уже прислушиваясь к возгласам за спиной.

– Что ты там делал?

Возможно, мне удалось бы как-нибудь оправдаться. Схватившись за ручку кулера, я оттолкнулся от стены, ограждавшей Белый район, и поплыл к тротуару над каналом. Префекты побежали к мостику, надеясь перехватить меня, но я опередил их и выскочил на берег, оставляя за собой след зеленой вонючей морской воды. Мимо под бдительным оком учителя проходила вереница школьников, они смеялись и показывали пальцами на мокрого мужчину с растрепанными волосами.

– Оттуда, мадам, просто замечательный вид. Можно увидеть весь город.

Я улыбнулся, стараясь убедить ее, что моя дикарская внешность вызвана эффектным прыжком, а не тем, что в последний раз мне доводилось мыться больше месяца назад.

Префект посмотрела на меня сердитым, оценивающим взглядом, постукивая пальцами по станнеру в кобуре.

– Залезать в канализационные трубы запрещено. И всем это известно.

– Да, мадам, – кивнул я, делая шаг назад и прижимая кулер к мокрой груди. – Простите, я…

– Документы, – рявкнул другой префект. – Посмотрим, кто ты такой.

Я попятился:

– Я… – Что тут можно было сказать? – У меня нет с собой документов.

– Тогда тебе придется пройти с нами.

Картина неподвижного тела Криспина всплыла перед моими глазами. Что мне оставалось делать? Висевший на шее перстень внезапно отяжелел. Я огляделся по сторонам. Узкий переулок вклинивался между двумя лавками неподалеку от меня. Если я смогу добежать до него…

– Идем, – протянул ко мне руку префект.

Я в отчаянии отпрянул, но он схватил меня за запястье. Я запаниковал, широко размахнулся все еще мокрым кулером и ударил его в висок. Мужчина пошатнулся и отпустил меня, вскрикнув от боли и удивления. Крышка кулера отскочила. Монеты, журналы и половина несвежего сэндвича высыпались на префектов. Промокшие банкноты и бумажные салфетки прилипли к стенкам. Подавив жалобный всхлип, я развернулся и бросился бежать.

Но далеко не убежал.

Луч станнера зацепил ногу, и мышцы обмякли, словно старая резина. Я споткнулся, выронил опустевший кулер, и он застучал по мостовой. В попытке сопротивления я не успел даже подняться на колени, как чей-то сапог надавил на мое плечо и прижал к земле. От удара головой о бетон у меня потемнело в глазах, но я продолжал ползти вперед. Станнер лишь немного задел меня. Я еще смогу бежать, если только не обращать внимания на зуд в теле, если удастся встать на ноги. Кто-то пнул меня под ребра, и я скривился от боли. В уме пронеслись видения той ночи в Мейдуа, и у меня перехватило дыхание. Прерывистый стук крови в ушах заглушил грязные ругательства префекта. После еще одного удара по затылку все опять расплылось у меня перед взором. Я лежал неподвижно, лицом вниз, стиснув зубы, чтобы сдержать стон или крик.

Меня обыскали и вывернули карманы. Там были лишь несколько железных битов и купон на скидку в сети передвижных рыбных лавок. Кольцо префекты не нашли, даже не удосужившись перевернуть меня на спину.

– Этот придурок просто нищеброд, – сказала женщина.

– Да, Рен, обычный попрошайка, – согласился второй префект. – Не стоит даже протокол оформлять.

Он пнул меня носком сапога, и я прикусил язык, во рту появился железистый привкус крови.

– Мог бы бежать и побыстрей, нег, – выругался он, и что-то тяжелое ударило меня плашмя по голове, но я не потерял сознание, а лишь застонал.

Жар охватил всю ногу, которую задел луч станнера, и я сомневался, что смог бы сейчас хотя бы пройти по прямой линии, не говоря уже о том, чтобы скрыться в переулке. При воспоминании о том, как я расправился с рабочим из мастерской месяц назад, меня охватил жгучий стыд. Префект был не прав. Я не мог бежать быстрей. Вообще не мог бежать. Оскалив зубы, я сплюнул на бетон перед собой.

Префект-женщина вцепилась мне в волосы и протащила по мостовой, затем присела рядом и выдохнула прямо в ухо:

– Если ты, нег, еще раз попадешься мне в недозволенном месте, то сильно пожалеешь об этом.

Дерзкий ответ – что-то насчет приема незаконных лошадиных гормонов – созрел в моей голове и слетел с губ. Мне уже было все равно. Я старался сохранить спокойствие, что-то вроде апатеи. Женщина бросила меня лицом вниз, и я отключился. Не знаю, сколько времени я пролежал там и почему никто из прохожих не остановился и не помог мне.

Глава 26
Кэт

Дождь накрыл скошенные крыши трущоб, вода в каналах поднялась так, что поглотила дороги. Я шлепал по высокому тротуару, радуясь свежей воде, несмотря на непогоду. Целые районы Боросево – самые бедные из них – затопляло при каждом шторме. Молнии вспыхивали в подбрюшье неба, перескакивая от одной тучи к другой. Я прислонился к пластиковым перилам и, откинув волосы с глаз, подставил лицо порывистому ветру.

Мне нужно было найти крышу над головой. Нужно было раздобыть пищу. Нужно было успокоить боль.

Уличные фонари погасли, так же как и цепочка раскачивающихся огней на мосту. Темнота постепенно захватила верхние улицы, и я снова зашаркал мозолистыми ногами по истертому бетону. Затем спрятался от ветра за бакалейной лавкой и задумался о том, не разбить ли окно. Вряд ли префекты решатся что-то предпринять в такой ураган, даже из-за кражи со взломом… но нет, нет.

За темными силуэтами небольших зданий многоярусного города стрелы молний ударяли в море, превращая темноту в сверкающее стекло. Внутри у меня все переворачивалось от раскатов грома, грохотавшего, будто спускающийся космический корабль. Полосатый брезентовый навес хлопал над моей головой, дождь колотил по нему, как тысяча маленьких барабанов. Я инстинктивно свернулся в клубок на крыльце, надеясь переждать шторм.

Отсюда было видно возвышающуюся громадину дворцового зиккурата, его черная тень нависла над городом, словно дракон над своими сокровищами. В высоких башнях мерцали огни. Даже энергосистема графского дворца не справлялась с пробудившейся яростью Эмеша.

На Делосе тоже случались штормы, приносимые горячим ветром с моря к нашему восточному берегу, но ни один из них – ни один – не мог сравниться со штормом на Эмеше. Огромные, как сама Империя, тучи плыли над Боросево, заполняя все небо и погребая под собой звезды. Несмотря на жару и поднимающийся от земли пар, меня била мелкая дрожь. В окне за моей спиной вспыхнул свет, и краснолицый мужчина застучал кулаком по стеклу, крича что-то неразборчивое. Я уловил общий смысл и поспешил подняться. Когда я ел в последний раз?

Дождь хлестал по бетону, барабанил по витринам магазинов и брезентовым навесам лодок, качавшихся на волнах. Я метнулся в переулок, надеясь найти там какой-нибудь не закрытый в спешке погрузочный док. Но местные жители были очень аккуратны и привыкли к подобным штормам, так что мне ничего не оставалось, кроме как брести дальше. Старый мусор прилип к моим босым ступням, и я принялся очищать их, прислонившись к железной стене гаража за квартал от центральной улицы. Свободной рукой я ухватился поверх мокрой рубашки за цепочку с кольцом, висевшую на шее, – так колдун держится за свой самый ценный талисман.

В детстве я мечтал о приключениях. Хотел облететь всю Галактику, проникнуть в неизведанные глубины космоса и постичь тайны, скрытые в темноте между звездами. Хотел странствовать, как Тор Симеон Красный и Кхарн Сагара из древних легенд, увидеть Девяносто девять чудес Вселенной и преломить хлеб с ксенобитами и королями. Что ж, я получил свои приключения, и теперь они убивали меня. К счастью, в этом переулке дома немного нависали над мостовой. Не такое уж большое преимущество, но карнизы оставляли полосу сухой земли, почти в метр шириной. Относительно сухой. Я попытался протиснуться между двумя мусорными баками, дающими хоть какую-то защиту от ветра и дождя.

Почему все пошло не так? Что случилось с Деметри? Это было несправедливо. Я сделал все, как должен был сделать, тщательно следуя плану матери. Сейчас я уже был бы в клуатре схоластов на Тевкре и слушал бы лекции по математике варп-пространства или изучал дипломатические связи Империи с вассальными государствами норманцев и Дюрантийской Республикой.

– Что ты делаешь?

Сначала я решил, что этот голос мне просто послышался, таким тихим он был – едва различимое шипение среди бушующего шторма.

– Эй ты!

Я посмотрел вверх – высоко вверх – на крышу дома напротив. Оттуда на меня воззрилась маленькая смуглая мордашка, облепленная мокрыми волосами. Я хотел было скрыться, исчезнуть. Мне уже много недель не доводилось ни с кем разговаривать, с тех самых пор как один корабельщик в увольнительной поделился со мной половиной сэндвича, когда я попросил у него денег. Это может показаться странным, но, если вам приходилось долго быть в одиночестве, вы должны знать, как трудно потом возвращаться в мир людей. И поэтому я просто смотрел на нее.

– Ты что, круглый дурак?

Я не шевельнулся, и она добавила:

– Этот переулок не заложили мешками с песком. Если ты уснешь здесь, то утром тебя выловят в лагуне. Забирайся наверх, рус!

Она кивнула на сломанную водосточную трубу, сбегавшую с крыши по углу дома.

Я едва не бросился наутек. Возможно, у меня бы и получилось забраться, если бы я был здоров, если бы не болели ребра, после того как меня избили в третий раз за эти недели. Но стоило мне только встать, и в боку вспыхнула такая боль, что я рухнул на соседний мусорный бак. Тяжелый пластиковый контейнер сполз по мокрому бетону и с глухим стуком опрокинулся. Я выругался, не собираясь извиняться ни за что и ни перед кем. Лицо девушки пропало за краем крыши. Может быть, оно мне только почудилось? Я доковылял до трубы. Ее мощные крепления могли бы послужить отличной лестницей, если бы листы металла не были такими скользкими. Я дважды сорвался с нее, шлепнувшись в воду, уже на два дюйма покрывшую мостовую перед домом.

В третий раз маленькая крепкая ладонь поймала меня за запястье.

– Да что с тобой такое?

У нее не хватило бы силы затащить меня наверх, но она дала мне время на то, чтобы нащупать опору под ногой, а потом вцепиться в край крыши и подтянуться на руках.

– Ты совсем болван?

– Нет! – рявкнул я, оскалив зубы.

Девушка попятилась с внезапно искаженным от страха лицом. В то же мгновение всю мою злость как ветром сдуло.

– Извини… но… – Я бросил на нее быстрый взгляд. – Спасибо за помощь.

Она была моложе меня, лет шестнадцати по стандартному счету времени, меднокожая и широкоскулая. Глаза на грубом плебейском лице смеялись, хотя губы оставались настороженно поджатыми. Под одеждой, еще более залатанной и разорванной, чем моя, угадывалось тощее тело. Она была такая же, как я: бездомная и беззащитная перед штормом.

– Ты ведь не здешний? – спросила незнакомка.

Я покачал головой и оглянулся на вымытую дождем крышу. Ряд помятых солнечных батарей тянулся вдоль дальнего края, пустая бельевая веревка колыхалась на ветру. Еще один раскат грома потряс мир, эхо невидимой отсюда молнии. С нашего жалкого наблюдательного пункта можно было разглядеть низкие дома Боросево, свернувшиеся в спираль, словно захваченный водоворотом мусор.

– Внепланетник? – уточнила она.

– Да.

Я посмотрел на солнечные батареи и прошаркал к ним на дальний конец крыши. С помощью девушки мне удалось устроиться под одной из пластин. Крыша все равно была мокрой, но, по крайней мере, дождь не лил нам прямо на головы. Маленькая бродяга пробралась следом, и я подвинулся, освобождая место для нее.

– У тебя что-то болит?

– Не вписался… – Я чуть было не сказал «в местный колорит». – Не поладил кое с какими людьми.

Это прозвучало неубедительно даже для меня самого, и девушка скорчила гримасу.

– Не поладил? – повторила она. – Это значит «да»?

Я вздохнул вместо ответа и откинулся на спину, поднырнув головой туда, где солнечная батарея наклонялась в сторону юга. В этот момент бетонная крыша казалась мне очень удобной, и я просто лежал, не шевелясь.

– Хорошее местечко ты отыскала.

В такой шторм я не мог и мечтать о лучшем. Солнечные батареи надежно укрывали от дождя, крыша была чистой, и никакое наводнение не могло затопить ее.

К моему удивлению, девушка просияла, обнажив в улыбке кривые зубы.

– Повезло – хозяева в отъезде. – Она помолчала. – Почему ты мокнешь на улице?

– Да я просто пытался немного поспать.

Я закрыл глаза, дыхание сделалось прерывистым, протестуя против боли в боку. Худышка ничего не говорила целых пять секунд. Десять. Еще через полминуты я приоткрыл один глаз, она по-прежнему сидела рядом и смотрела на меня.

– Что?

– У тебя же есть деньги? – с заметным смущением спросила она. – У всех внепланетников есть деньги. Ты мог бы снять комнату.

Что-то похожее на надежду прозвучало в ее голосе.

– У меня нет ничего, – сказал я, борясь с желанием нащупать кольцо под рубашкой; ни к чему давать этой бродяге шанс обокрасть меня.

Снова наступило неловкое молчание. Наконец я поинтересовался:

– Как тебя зовут?

Она бросила на меня подозрительный взгляд:

– А тебя?

Я открыл оба глаза, но не стал приподниматься:

– Адриан.

На лице у нее внезапно появилось выражение, которое я и сейчас не могу описать.

– А я Кэт.

– Это сокращенное от Кэтрин?

– Нет! – Она сморщила нос. – Что это за имя – Кэтрин? Просто Кэт.

Она оторвала полоску клейкой ленты, под которой тянулся к солнечной батарее старый провод, и продолжила после многозначительного молчания:

– И что это за имя Адриан?

– Древнее имя, – пожал я плечами. – Мое имя.

После столь неприветливого ответа разговор опять зачах. Я приложил руку к ребрам, поморщившись от обжигающей боли. Девушка шевельнулась, очевидно желая помочь, но не зная как. Ее рука застыла надо мной. Прогремел гром. Крыша намокла, но это было не важно. В кои-то веки я был рад этому неуютному теплу и тяжелому воздуху.

– Тебя сильно побили?

– Думаю, сломаны два ребра.

Вспомнив, что случилось в ночь после Колоссо в Мейдуа, я добавил:

– Бывало и хуже.

Только в этот раз никто не нацепил мне медицинский корректив. Я негромко застонал. Почему-то я решил, что смогу убежать с похищенным от той группы подростков. Но они оказались сильнее и злей, чем мне представлялось, и их было двенадцать.

Девушка закусила губу:

– Не могу ничего с этим сделать.

– Да, – согласился я и прислушался к шуму дождя, стараясь не поддаться навалившейся дремоте, от которой все расплывалось перед глазами. – Почему ты мне помогла?

Для одинокой девушки это была не самая умная идея.

Кэт выпрямила спину:

– Всего лишь пожалела того, кто остался в шторм на нижней улице. – Она задумчиво посмотрела на меня. – Ты хотя бы умеешь плавать, рус?

– Ну, если бы не сломанные ребра.

– Мама говорила, что внепланетники боятся даже подходить к воде. Я не знала…

Она замолчала, вертя в руках кусок ленты. Я улыбнулся, пытаясь сгладить впечатление от недавнего сердитого взгляда.

– Я вырос на берегу моря. И плавать умею, просто… – я покосился на край крыши, – здесь все не так. Слишком густой воздух, слишком сильная гравитация.

Сообразив, что наговорил лишнего, я поморщился.

Она скомкала ленту и выбросила ее под дождь, а затем взглянула на меня так выразительно, что я едва не испугался и поспешил отодвинуться, несмотря на боль в груди.

– Ты так забавно говоришь, Адр… – она запнулась, произнося непривычное имя, – Адриан. – Откуда ты?

– С Делоса, – ответил я, словно это название что-то ей объясняло.

«Ты так забавно говоришь».

Ее слова заставили меня задуматься. Вот что, оказывается, привлекало ко мне внимание. Каким бы оборванцем я ни выглядел, но все равно продолжал говорить как делосианский нобиль, как палатин из Империи. Должен же был я сам это заметить! Неудивительно, что городские бедняки не доверяли мне. Я выделялся из любой толпы как белая ворона.

– Где это? – спросила она.

Сквозь тучи проклюнулось несколько звезд, бдительных созерцателей вечности. Возле одного из этих огоньков находился мой дом. Я не мог точно сказать, где именно. Хотя я и знал их названия, расположение было совсем иным. Это могла быть любая из них или ни одна из них, моя родина могла скрываться за тучами или во Тьме. Но из правды получается плохая поэзия, и мать научила меня, как сделать лучше.

Я прикусил губу – отчасти для того, чтобы сдержать новую волну боли, обжегшую бок, – и показал:

– Видишь эту звезду, вон там? – Я закашлялся, а девушка кивнула. – Отсюда не разглядеть, но за ней есть еще одна. Намного, намного дальше. Вот с нее я и прилетел.

– Какая она?

– Моя очередь задавать вопрос! – перебил ее я и попытался сесть.

Получилось не важно. Как это часто бывает при усталости или сильных повреждениях, отдых пошел мне и на пользу, и на вред.

– У тебя нет чего-нибудь болеутоляющего? Чего-нибудь сильнодействующего. Наркотиков.

– Я не… – помрачнела она и отодвинулась.

Сначала я не понял, ответила она мне или нет. Ее голос дрогнул. Что это было – она испугалась? Но почему?

– Я не знаю этих слов.

– Таблетки, – объяснил я. – Лекарства.

– Что вообще с тобой случилось?

Мое лицо скривилось в гримасе.

– Пытался кое-что украсть с поддона у одного гада с белой повязкой. – Я показал на свой левый бицепс.

– У Реллса? – ужаснулась она, и ее темное лицо побледнело. – Да ты совсем ополоумел, рус.

– Тогда мне казалось, что это хорошая идея, – слабо улыбнулся я собственной глупости и пошевелил пальцами ног. – Мне нужны были…

Мой голос сорвался от боли и усталости после этой бесконечной ночи.

«…Ботинки».

Должно быть, я потерял сознание. А когда очнулся, эмешская ночь уже поглотила мир. Тучи уплыли прочь, яростный шквал превратился в легкий дождь. Я лежал на том же месте под солнечной батареей. Кэт нигде не было видно, боль только усилилась, я промок и замерз до костей на жесткой крыше. Если я и чувствовал себя здесь удобно, до того как уснул, то теперь это ощущение пропало, сменившись окоченением и тупой пульсацией в затылке. Так я пролежал до возвращения Кэт, глядя на тыльную сторону батареи и клубящиеся на горизонте тучи. Шторм ушел к северу, молнии сверкали лишь в отдалении, раскаты грома стихли до глухого барабанного стука.

– Ты не умер, – сказала она, улыбнувшись уголками маленького рта.

– Не настолько я плох.

Она поставила передо мной вместительную хозяйственную сумку, из тех, с какими никогда не расстанутся ни корабельщики, ни домохозяйки, и раскрыла ее.

– Что-нибудь из этого подойдет?

Я ухватился за стойку солнечной батареи, подтянулся и сел. Сумка была набита наполовину пустыми склянками с лекарствами, с сорванными или расплывшимися этикетками либо с надписями на незнакомом языке. Я начал сортировать их.

– Где ты все это взяла?

– В мусоре, – просто ответила она. – Но должны еще действовать.

Я был не в том положении, чтобы привередничать. Пять баночек с витаминами я сразу отставил в сторону, как и три бутылки с этикетками на мандарийском языке, – не хотелось полагаться на удачу. Наконец я отыскал флакон, подписанный четкими округлыми буквами лотрианского алфавита. Напроксен. Я встряхнул содержимое, прежде чем отвинтить пробку.

– Ты уверена, что их можно принимать?

Она беспечно махнула рукой и вышла под все еще моросящий дождь. Я проглотил сразу три таблетки, наплевав на рекомендуемую дозу, и поставил сумку под батарею. С большим трудом стащил с себя мокрую рубашку и повесил на перила. Задержался на мгновение, чтобы снять с шеи нитку с кольцом и засунуть в карман брюк, и, свесившись с края крыши, посмотрел вниз. Вода в переулке поднялась почти на полтора фута. Я отвел взгляд. В таком измученном состоянии я мог проснуться слишком поздно.

Мы с Кэт долго сидели там, невидимые для мира, но сами прекрасно все видящие.

– Почему ты помогла мне?

– Но я ведь уже сказала, – снова отмахнулась она. – Не могла спокойно смотреть, как кто-то уснул под проливным дождем.

Я выдержал ее взгляд, и, наверное, это побудило ее добавить:

– А еще ты плакал. Я знаю, как это бывает, когда остаешься один.

– Ты что-то говорила о матери, – вставил я, когда любопытство одолело тактичность.

Девушка поморщилась, ее милое простое лицо поникло. Во мне что-то дрогнуло, когда я увидел, как опечалил ее.

– Она умерла. От болезни. Гниль, понимаешь… – просто ответила Кэт и бросила что-то вниз – вероятно, обломок бетонного выступа. – А у тебя есть семья?

Я покачал головой, борясь с желанием прикоснуться к спрятанному в кармане кольцу:

– Нет.