Текст книги "Царства смерти"

Глава 16. Падальщики

Во сне я снова упал, снова увидел мост и пламя. Услышал выстрелы и крики. В голове как будто звенел колокол. Я стиснул зубы, потому что было больно. Руки шевелились. Ноги шевелились. Ничего не было сломано. Меня спас комбинезон; амортизирующий гель защитил конечности при падении. Вокруг было что-то липкое и тягучее.

Ил.

Я лежал лицом в иле.

Что-то ткнулось мне под ребра. Не сильно. Я почувствовал, что меня пихнули не в первый раз, и именно от тычка очнулся.

– Zhivon! – раздался хриплый шепот.

Голова у меня как будто тоже забилась илом, в висках стучало. Я почти целую минуту соображал, что на лотрианском zhivon означало «живой».

«Лотрианцы, – напомнил я себе. – Я в Содружестве».

На Падмураке.

– Валка!

Я приподнялся, но руки увязли в грязной жиже, и я снова плюхнулся в ил. Не знаю, сколько там провалялся.

Меня снова ткнули:

– Zhivon?

На этот раз – вопрос. Я попробовал повернуться. Визор был весь в грязи, и мне стоило огромного труда ее счистить.

Надо мной нависал высокий серолицый мужчина, опираясь на длинную палку. Он был лысым, со впалыми щеками, типичными для всех zuk. Отличали его разве что громадные резиновые сапоги с голенищами, доходившими до середины бедра.

– Перевозчик, а утопленник-то дышит! – воскликнул другой голос, более высокий, то ли женский, то ли юношеский.

– Тихо! – прикрикнул мужчина, тыча в меня палкой. – Утопленник не утопленник. – Он присел, не выпуская палки из рук. – Откуда взялся утопленник?

Они говорили на языке Содружества, но при этом не цитировали «Лотриаду».

– Человек из Соларианской империи, – выдавил я.

– Solnechni? – Мужчина резко вскочил и отшатнулся.

– Утопленник – рыцарь! – произнес второй голос.

Я снова попробовал встать и снова упал. Голова кружилась и пульсировала, и в конце концов я ограничился тем, что просто перевернулся на спину. Во время падения с меня сорвало плащ… и я выронил меч.

– Мой меч! – прошептал я, потянувшись к магнитной застежке на поясе.

Пусто.

Я потерял меч Олорина, и от этого мне захотелось еще глубже зарыться в болото.

На меня уставились двое. Один – тот мужчина. Черты лица другого были столь же неопределенны, как и голос. То ли девчонка с волевым подбородком, то ли женственный мальчишка.

– Что делать? – спросил этот второй, косясь на высокого мужчину; подростку вряд ли было больше пятнадцати. – Живые люди – не имущество.

– Тихо, Смотрок! – на каждом слове мужчина ударял палкой по грязи. – Человек думает.

– Человек гостил на Падмураке, – в силу своего состояния произнес я на ломаном лотрианском.

«Хорошо бы сотрясения не было».

– На человека напали bahovni, – сказал я.

– Человек упал в реку! – возразил мне подросток, названный Смотроком.

– Bahovni? – И без того хмурый мужчина, которого назвали Перевозчиком, нахмурился еще сильнее.

– Вы тоже… повстанцы? – спросил я, переводя взгляд с одного на другого.

– Повстанцы? – переспросил Смотрок. – Нет никаких повстанцев, утопленник. Это всем известно.

– А! – только и вырвалось у меня.

Я опустился еще глубже в ил. Это объясняло отсутствие лотрианских префектов. Их попросту отозвали. Обрывки перестрелки вспыхивали в темных уголках моего разума, и я вспомнил, как «повстанцы» замаскировались среди убегающих гражданских, как отлажены были их действия. А еще у них были щиты от дисрапторов.

Они ничем не отличались от нашего лотрианского сопровождающего.

Зачем местному правительству меня убивать? Убийство посла – очевидный повод к войне. А война с Империей им была не нужна. Ради чего? Ради Пояса Расана? Или экспансии в Персей? Шансов на победу у них не было. Содружество могло похвастаться большой территорией, но их вооружение и численный состав армии не могли тягаться с нашими легионами. В упадочно-брутальном Ведатхараде ничто не намекало, что в распоряжении этой нации есть боевые машины, способные сотрясти звезды. Лотрианцы были голодными, плохо одетыми, бедными. Если только этот образ тоже не был искусственно создан, а за изъеденной молью одеждой не пряталась закаленная сталь.

Основные военные силы Империи были сконцентрированы в Центавре, и конклав наверняка подозревал, что во Внешнем Персее и Поясе Расана наши войска немногочисленны. Заставив Империю воевать на два фронта, можно было рассчитывать на победу.

И даже ее одержать.

Оттого что ради этой победы они готовы были позволить сьельсинам обосноваться на галактическом востоке, мне стало дурно.

– Утопленник умер? – спросил Перевозчик.

Я сообразил, что уже давно молчу. Подросток ткнул меня чем-то коротким и серебристым, осторожно, так, чтобы отскочить при первом признаке опасности. Узнав оружие, я схватил Смотрока за руку и, воспользовавшись ею как опорой, сел.

– Отпусти! – закричал Смотрок. – Отпусти!

Тогда мужчина треснул меня по голове палкой, но комбинезон смягчил удар. В голове все равно зазвенело, однако я только усилил хватку, переместив ладонь от запястья Смотрока к рукояти меча из высшей материи.

Моего меча.

Пальцы нащупали двойной переключатель, и пентакварковые барионы, из которых состоял клинок, активировались. В сумраке разлилось бело-голубое сияние. Смотрок взвизгнул и выпустил меч – и лишь благодаря каким-то невероятным усилиям и взмахам рук не упал. Прежде чем Перевозчик успел снова ударить меня, я наставил на него меч. Угроза была, по сути, пустой. В моем состоянии даже встать было почти невозможно. Перед глазами висела пелена, голова болела так, что я почти не сомневался – у меня сотрясение мозга.

– Отойдите, – сказал я, сражаясь с корявой лотрианской грамматикой. – Человек человеку не враг.

– Лжец! – крикнул подросток, потирая ушибленное запястье.

Я отключил оружие, но не опустил рукоять и этим же кулаком стукнул себя в грудь:

– Адриан.

Сказать «меня зовут…» было невозможно.

Я стукнул еще раз:

– Адриан.

Кажется, до высокого мужчины дошло.

– Перевозчик, – указал он на себя, а затем на своего друга, который со сжатыми кулаками и шальным взглядом все-таки был больше похож на сердитого мальчишку, чем на девчонку. – Смотрок.

– У вас есть имена… – машинально произнес я на галстани и едва не рассмеялся.

Хотелось бы мне увидеть в тот момент лицо Лорса Таллега. Несмотря на весь его интеллектуальный утопианизм и мечты об идеальной «Лотриаде», человечество все равно пробивало себе путь, как сорняки сквозь цемент. Его идеальное будущее могло растоптать человеческую природу и гордость, но корни человека были глубже, и выкорчевать их никому не под силу.

– Stoh? – спросил Перевозчик.

«Что?»

В лотрианском не было слов, обозначающих «имя», а также местоимений «ты» или «твой».

– Перевозчик, – указал я свободной рукой на мужчину, а потом на себя. – Адриан.

– Ад…риан? – повторил он.

Моя голова резко закружилась, и я снова растянулся в грязи. Немного полежал, пока сознание не прояснилось и окружающие детали не стали четче. Я распластался на искусственном намыве, ногами в коричневой воде. Надо мной не было неба, только ржавчина и заросший плесенью бетонный потолок, под которым тянулись трубы. Единственным источником света были древние диодные лампы, рыжие и тусклые.

– Человек говорит… ne lothtara, – сказал я.

«Неправильно».

Связь между словом lothtara – «правильный» и словом Lothriad была очевидна. Я надеялся, что находчивого члена партии, который переписал лотрианский словарь, чтобы создать эту связь, щедро наградили. Но скорее всего, его расстреляли, а поправку сделали непреложной истиной.

К моему удивлению, Перевозчик сердито сплюнул.

– Lothtara! Lothriad! – бросил он. – Это все для pitrasnukni.

– Для членов партии, – понял я. – А эти люди… – указал я на Перевозчика и Смотрока, – zukni? Zuk?

Перевозчик кивнул. Смотрок пришлепал поближе и встал рядом с высоким рабочим.

– И пусть никто не сидит без дела! – с поразительным сарказмом и горечью воскликнул мужчина.

Это была первая цитата из «Лотриады», которую я от него услышал. Он указал на машину, которая была отчасти лодкой, отчасти санями, загруженную металлоломом. Машина почти наполовину погрузилась в ил, в котором лежал и я.

– Перевозчик и Смотрок собирают металлолом в стоках канализации, – пояснил он.

Сборщики мусора.

– Канализация? – Я посмотрел на грязь, в которой лежал, и порадовался, что в комбинезоне нет протечек.

«In sterquiliniis invenitur, – вспомнилось мне изречение алхимиков. – В грязи все найдете».

Я едва не рассмеялся. Вот уж действительно, пробил дно.

– Утопленник может встать? – спросил Перевозчик и протянул мне руку.

Он был сильнее, чем казался. Не мускулистый, но жилистый. С его помощью я освободился от грязи, а когда выбирался на бетонный склон, в глазах помутилось, я споткнулся и снова упал на четвереньки. В ушах громко пульсировала кровь. Я крепко сжал меч Олорина, с опаской глядя на две тени – мужчины и ребенка, – нависшие надо мной.

Мне нужно было вернуться в посольство – к Валке, Бандиту и Паллино. Но я даже встать не мог и почти ничего не видел.

– Нужно предупредить… остальных, – сказал я, с трудом выражая мысли с помощью ограниченного лотрианского словаря.

Как я мог объяснить, что мои друзья в опасности, если нельзя было даже объяснить, кем они мне приходятся?

– Люди умрут.

– Адриан умрет, – присел рядом со мной Перевозчик. – Адриан ранен.

– Магда поможет, – добавил Смотрок.

– Магда? – несколько задумчиво переспросил высокий мужчина.

– Кто такая Магда? – сказал я, разворачиваясь лицом к своим новым спутникам.

Перед глазами поплыло. Точно, сотрясение.

– Врач, – подал мне руку Перевозчик.

Если бы мое сознание не помутилось, я бы, наверное, восхитился тому, как эти zuk обходили ограничения своего языка, отсутствие местоимений и обращений и даже идентичности в целом, давая друг другу имена. Я бы также наверняка задумался над именем Магда. Смотрок и Перевозчик были простыми именами, скорее, прозвищами, относящимися к их работе. А вот Магда была именем другого сорта. Античным, совсем не лотрианским.

Я принял руку Перевозчика, и тот, опершись на палку, поднял меня на ноги. Я засеменил, прикладывая все усилия, чтобы не выпустить рукоять меча Олорина, и ему пришлось поддержать меня.

– Надо найти кран и ополоснуть утопленника! – со смехом воскликнул Перевозчик. – Воняет.

Внутрь шлема запах не проходил, но я не сомневался, что он прав. Грязь, покрывавшая меня с ног до головы, наполовину состояла из нефтяных отходов, наполовину – из отходов человеческой жизнедеятельности. Удивительно, но высокий zuk даже не морщился, впрочем, полагаю, они с ребенком почти все время проводили в этих канавах в поисках металлолома.

Мы были под Ведатхарадом, глубоко в тоннелях, построенных еще до возведения куполов. Предки предков современных лотрианцев, высадившиеся на Падмураке много тысячелетий назад в ходе великого переселения, проложили эти тоннели с помощью взрывчатки, лазеров и мощных машин. Они выложили их цементом и сталью и набились внутрь, как муравьи, как сьельсины на темной заре своего рождения. Быть может, житье в тоннелях и суровый, почти безвоздушный климат Падмурака и подтолкнул их на создание столь жесткой системы социального контроля. Вспоминая эти тоннели теперь, я также представляю vuli, многоквартирные дома, составлявшие основу городской застройки, в которых обитали триллионы граждан Содружества на этой и сотне тысяч других планет.

Ульи, иначе не скажешь.

Тоннели, теперь опустевшие, были в некотором роде костями, окаменелыми останками изначального Содружества. Теперь здесь жили лишь жуки-навозники и падальщики вроде Смотрока с Перевозчиком, сбежавшие из верхнего мира. Лучше глодать кости в этом мрачном месте, чем жить под каблуком конклава и «Лотриады».

«Нет никаких повстанцев», – сказал Перевозчик.

Это было не совсем правдой. Повстанцем был он сам и его ребенок, пусть они и ни с кем не сражались.

– Магда поможет… – повторял Перевозчик, полуведя-полутаща меня на себе к лодке-саням. – Магда поможет…

Глава 17. Адоратор

Угрозы Перевозчика насчет крана не были пустыми. После непродолжительного путешествия по сточному каналу он свернул в другой, более медленный проток. Лодка была моторной, но направлял он ее с помощью длинной палки. Мы сделали длительную остановку, и Перевозчик окатил меня свежей водой из шланга, отмыв от нечистот доспехи и тунику. Струя была такой мощной, что я упал. Не помню, как меня несли обратно на лодку. Контуженый, я мысленно где-то витал, путая темные сточные трубы с реками света и Времени.

Помню, как меня снова обдало водой, помню еще череду труб. Водосток. Сток океана. Озеро. Я лежал в ногах у Перевозчика, чувствуя, как меня омывает потоком. Под ногами хрустели кости, я спешил вниз по склону, и волны расступались передо мной. Где-то в глубине раздавался леденящий душу вой какого-то чудовища. Его гигантская туша возвышалась передо мной, раздувая ноздри, а потом оно умерло. Бесчисленные мутные глаза уставились на меня, дрожащая рука поднялась, словно прося милостыню. Я потянулся к ней, и в этот миг узнал чудовище.

Я заморгал и испуганно ахнул. Смотрок крутанул колесо, одновременно остановив поток и мое видение-воспоминание. Перевозчик поднял меня на ноги. Это его я взял за руку, а не чудовище.

Я был на Падмураке.

Падмурак.

Нужно было связаться с Валкой и консулом, предупредить их. Спасти.

Конклав устроил на нас покушение. Они хотели развязать войну.

Безопасно ли в посольстве? Рискнет ли Содружество напасть, тем самым спровоцировав вопиющий скандал?

– Еще немного, – сказал Смотрок, присаживаясь рядом со мной на планшир. – Чуть-чуть.

Я смутно видел очертания лодки, видел Смотрока и Перевозчика, направляющего нас вниз по каналу. Дважды мы проплывали мимо других zuk; одни возились с трубами, другие что-то искали в темноте и вонючих водах. С другого борта на меня смотрела Джинан; белки ее глаз гневно блестели, в волосах была голубая лента. Я сел прямо, запутавшись в простынях постели на «Тамерлане». С прикроватного столика за мной наблюдал разбитый мирмидонский шлем. Женщина рядом со мной пошевелилась, и, опустив взгляд, я увидел бронзовое тело Отавии Корво, абсолютно голое, как и мое.

– Не спится? – томно моргнула она, положив теплую сильную руку мне на бедро. Затем приподнялась и поцеловала меня.

Я так удивился, что замер как вкопанный. Ее язык орудовал у меня во рту, ее пышные волосы застилали мне лицо.

Я снова очнулся, на этот раз как в полудреме. Перед глазами было так же мутно, как и в голове.

Другие воспоминания. Другие жизни.

Мой контуженый, сбитый с толку разум перескакивал с одних воспоминаний на другие. Вызывал в памяти события, которых никогда не было и не будет. Я испугался, что больше не найду настоящего себя, что навеки заплутаю в воспоминаниях других жизней, других Адрианов и уже не вернусь на эту лодчонку.

Но бояться было нечего.

– Помогите мне снять маску, – раздался ласковый женский голос.

Я почувствовал, как мой шлем раскрылся и в лицо ударил теплый влажный воздух. Яркий свет посветил сначала в левый, потом в правый глаз.

– Сотрясение, – заключила женщина. – Перевозчик сказал, вы… с другой планеты?

Она говорила на галстани.

– Да, – ответил я. – Я посланник Соларианской империи. На нас напали… либералисты.

– Нет никаких либералистов, – возразила женщина.

– Теперь знаю.

Круглое лицо женщины – улыбчивое и благообразное – появилось из резкого бледного света. Она была с копной коротких темных волос с проседью, не бритоголовой, как другие zuk. Но она была zuk, с типично лотрианскими черными глазами и серой кожей. Одета в серый халат.

– Отдыхайте.

– Мне надо предупредить остальных. Валку… консула…

– Господи, вам надо отдохнуть. – Твердой рукой она уложила меня и не убрала ладонь. – Вы еще несколько дней будете не в состоянии ходить.

– У меня нет нескольких дней! – запротестовал я. – У Валки нет нескольких дней!

– Тогда идите. Еще до заката Перевозчик со Смотроком выловят вас из какой-нибудь канавы.

Она отвернулась и принялась опрыскивать крошечные, аккуратно подрезанные фруктовые деревца, рядами выстроенные под лампами. Несмотря на невысокий рост самих деревьев, фрукты на них были нормального размера. На одном я заметил пару яблок, на другом – три апельсина. На третьем висел одинокий гранат.

– Правда, заката нам здесь не видно, – сказала женщина.

Комната, насколько я мог различить сквозь пелену перед глазами, была не больше трамвайного вагона. У стены выстроились койки – каждая, по сути, металлический каркас с листом фанеры и матрасом. Занята была только моя. Напротив росли деревья, поблескивая листвой в направленном свете ламп. Стены были бетонными и едва виднелись за переплетением труб и кабелей. В комнате было два выхода, один напротив другого. Совсем не похоже на больничную палату; скорее, на электростанцию или пропарочный тоннель.

– Где мы?

– В клинике, – по-лотриански кратко произнесла женщина.

– Вы… Магда?

Она не ответила, но отрицать не стала.

С трудом ворочая языком, я добавил:

– Почему мы здесь?

– Вы хотите сказать, почему клиника здесь, внизу? – уточнила лотрианка, не выпуская опрыскивателя.

Я с трудом кивнул.

– Сюда не заглядывают гвардейцы, – объяснила она. – Слишком глубоко. Слишком старые сооружения. Даже дороги сюда не знают. – Она порылась в черном пластмассовом ящике у соседней койки. – Но сюда приходят люди. Все, кому некуда деться на Падмураке, стекаются сюда. Некоторых вылавливают, как вас. Другие – изгои вроде ваших друзей. Третьи приходят по своей воле.

– А вы?

– Меня призвали, – ответила она, отвлеклась от ящика и потрогала свой халат.

Насколько я мог судить, она перешила обычную лотрианскую униформу, которую носили все zuk, в длинную свободную тунику или даже платье, висевшее на ее худой фигуре, как мешок на огородном пугале.

Магда достала из ящика белую бутылочку и вытряхнула из нее три маленькие таблетки:

– Примите.

– Что это? – Я вдруг почувствовал, что меч Олорина по-прежнему у меня в руке.

– Болеутоляющие. Помогут.

Я долго смотрел ей в глаза, но был вынужден зажмуриться. Свободной рукой взял таблетки.

– Вы же… палатин? – неожиданно спросила она.

Я настороженно прищурился. Впрочем, я уже принял лекарство, поэтому осторожничать было поздно.

– Да. Меня зовут Адриан.

– Палатины быстро выздоравливают. Два, максимум три дня, и будете как огурчик.

– Как огурчик? – невольно переспросил я.

Это выражение было старым, дошедшим до наших дней из классической литературы. Откуда оно взялось на этой планете, где не знали классических языков и где, наверное, огурцы-то не росли?

– Вы лотрианка?

Магда выглядела как типичная лотрианка. Они были легкоузнаваемой, монолитной этнической группой, с характерными черными волосами и пепельной кожей. Все было понятно и без ответа.

– Да.

– А где выучили галстани? – спросил я.

Великий конклав вряд ли одобрял массовое изучение языков, не подвергнутых цензуре и купюрам соответствующими министерствами.

– Отец Диас научил, – ответила она, оглянувшись на дверь в конце маленькой палаты. – Царствие ему небесное.

До этого она уже один раз упоминала бога, что было немыслимо для лотрианки. Я не думал, что хотя бы раз услышу это слово на Падмураке, и уж тем более в катакомбах под великим городом.

– Ваш отец? – уточнил я.

– Нет.

Магда вытащила из-за шиворота тонкую цепочку с украшением. Это был крест из грубо сваренных гвоздей.

– Он был священником. Пришел сюда, чтобы… помогать. Чтобы помочь мне помогать другим.

– Священник? – не понял я.

Что забыл священник Капеллы на Падмураке? И при чем тут крест? Может, ее галстани был не слишком хорош? Но вскоре я вспомнил этот античный символ. Он принадлежал древнему культу адораторов, верования которых с давних времен были защищены в Империи законом.

– Вы… музейная католичка.

На Делосе были музейные католики, но я никогда их не встречал и не видел воочию их символов. Об их вере я знал мало, хотя по настоянию Гибсона читал в детстве отдельные произведения Данте и Мильтона. Этого было достаточно, чтобы вспомнить крест, но недостаточно, чтобы знать его значение.

– Только отец Диас, – покачала головой Магда. – А я лишь стараюсь.

Было истинным чудом встретить здесь, под куполами Ведатхарада, в двадцати пяти тысячах световых лет от Земли и спустя двадцать тысяч лет после ее падения истинного последователя бога, который был стар еще тогда, когда молод был Бог-Император. По древнему указу музейным католикам разрешалось жить в уединенных обителях вроде той, что стояла в горах Мейдуа. Империя долгие годы терпела – и изолировала – мистагогов-язычников вроде католиков, вишнуитов и буддистов. Договоры, обеспечивающие их защиту, были составлены еще во времена Великой хартии, за тысячи лет до основания Святой Земной Капеллы, и для меня оставалось загадкой, почему Империя до сих пор не запретила этих адораторов.

Но мы были не на территории Империи.

– Значит, он умер? – возможно, слишком бесцеремонно спросил я.

Магда кивнула.

– Он построил это место. Спас меня. Крестил меня. Дал мне имя. – Она обвела рукой палату. – Я продолжаю его дело. Помогаю несчастным, которых приводит Перевозчик и такие, как он. Самому Перевозчику тоже помогла. И его… ребенку.

Ее заминка усилила мои подозрения в том, что Смотрок был одним из лотрианских «новых людей».

– Вы не боитесь, что вас… найдут? – спросил я.

Магда резко бросила на меня колкий взгляд:

– Тогда я буду не первой, кто отдаст жизнь за Него.

Я мог лишь предположить, что она имела в виду своего бога.

– Как ваш священник?

– Отец Диас нас крестил. Давал нам имена. Учил нас стандартному языку. Конклаву это не понравилось. Его задержали, когда он поднялся наверх к больным. – Магда взглянула на ящик рядом со мной. – Арестовали. Отправили в ссылку вместе с другими.

– В лагеря? – спросил я, подумав о станции Мерзлота. – Он был врачом?

– Да, – грустно ответила Магда. – Могу только гадать. Люди все время исчезают. Семьями. Целыми ульями. Может, они и в лагерях. – Она внимательно посмотрела на меня, ожидая реакции. – А может, их продают в вашу Империю. Говорят, палатины пьют кровь, чтобы продлить себе жизнь.

– Что? – Я с трудом сдержал смех.

– Говорят, кровь младенцев продлевает молодость.

– Вздор! – отрезал я, едва не лопнув со смеху в самом прямом смысле; от смеха голова едва не раскололась. – Молодость нам продлевает генетическая инженерия.

Я заметил, что Магда улыбается, и понял:

– Ага, подшутили надо мной?

Она широко улыбнулась, показав неровные зубы, и как будто сразу помолодела.

– Бытует мнение, что конклав на самом деле занимается торговлей людьми.

– То есть это правда? – спросил я, вспомнив, каким пустым показался мне Ведатхарад.

– Люди исчезают уже давно. Теперь все больше и больше. Их отправляют на другие планеты. Если отца Диаса не казнили, то отправили в lahe, планету-лагерь. – Она тихо усмехнулась. – И да, про кровь младенцев я пошутила.

Я скривился и дотронулся до лица перчаткой.

– Надо бы снять с вас эти доспехи, – заметила Магда, поднимаясь с койки и протягивая руки к герметичным клапанам, – и провести полноценный осмотр.

– Не надо. – почти машинально я схватил ее за руку – не с первого раза – и наставил на нее излучатель меча.

Магда удивленно моргнула. В ее глазах не было страха.

– Вдруг у вас другие травмы?

– Нет, – сухо отрезал я. – Все цело.

Я бы знал, если бы у меня были переломы или кровотечение. Комбинезон подал бы сигнал тревоги, оповестил на дисплее шлема и наручном терминале. Оповещений не было. Я бы увидел их, когда пытался связаться с друзьями.

– Почему вы отвергаете мою помощь?

– Со мной все в порядке, черт побери!

Мне пришлось напрячь тело, чтобы приподняться, и кровь прилила к вискам. В глазах потемнело, и я упал на спину, выронив меч из внезапно онемевших пальцев.

Я отключился.

Потерявшись в белой мгле, я ничего не чувствовал. Ушла даже боль, несомненно приглушенная обезболивающими Магды. Я существовал на уровне несчастного декартовского солипсиста, ощущая лишь себя, и ничего более. Это было сродни смерти, сродни тому, что я испытал в Ревущей Тьме, где моя душа скиталась, пока Тихие не направили ее назад. Не знаю, сколько я пролежал в клинике Магды. Несколько часов? Несколько дней? В этой бледной дымке время почти не имело значения. Пару раз я просыпался и видел, что лотрианская женщина-врач наблюдает за мной с соседней койки или ухаживает за маленькими фруктовыми деревьями.

Как-то раз, думая, что я глух для мира живых, она принялась напевать:

 
От страха злых уроков,
От лживых слов и строк,
От мыслей о высоком,
Где кроется порок,
От лени и бесчестья,
От сном закрытых глаз,
От подлости и лести,
Господь, избави нас[8]8
  Г. К. Честертон. Гимн «Бог мира и престола». Перевод В. Браун.


[Закрыть].
 

Самое удивительное, что пела она на английском.

– А этому языку вас тоже священник научил? – кажется, спросил я.

Не помню, что она ответила, но наверняка. Гимн был прекрасной иллюстрацией к «Лотриаде». Молитва за мир, где было слишком много лжи и страха. Слишком много…

Я проснулся с криком и схватился за бок. Мои пальцы покрылись кровью, когда я сорвал грубые швы. Когда и как я был ранен? Где меня могли пырнуть ножом? На ходу закатывая рукава, из соседней комнаты появилась Магда.

– Лежать спокойно! – прикрикнула она на родном лотрианском и торопливо принялась шарить под соседней койкой в поисках аптечки. – Иначе человек умрет.

Мне стоило больших волевых усилий убрать руку от раны, которой – я не сомневался – еще недавно не было. Я уткнулся головой в подушку, стиснул зубы и напряг шею.

– Что вы с собой сделали? – внимательно осмотрев меня, спросила Магда.

– Ничего! – честно ответил я.

Я не помнил, чтобы она снимала с меня доспех, но уж точно заметил бы такую глубокую рану.

– У вас не было таких повреждений! – воскликнула она, останавливая кровотечение.

От боли я вскрикнул.

– Вы что, сами пытались заштопать? – ужаснулась врач, заметив швы, и, побледнев, отвернулась.

– Что вы со мной сделали? – требовательно спросил я.

Мне вдруг вспомнилась ее реплика о пьющих кровь палатинах, и с языка сорвалось:

– Вы что-то вынули?

Язычница-адоратор, очевидно, собиралась вырезать мои органы для продажи. Смотрок с Перевозчиком привезли меня к Магде не для того, чтобы помочь, а чтобы убить.

– Ничего! – отшатнулась Магда. – Я была в другой комнате и услышала, как вы кричите.

Мой меч лежал на прикроватном столике, в пределах досягаемости. Почему она не унесла его? Я потянулся к нему и почувствовал ослепительную боль, когда разошлась порванная мышца. Магда вцепилась в меня, чтобы уложить, но было уже поздно.

– Матерь Божья… – услышал я, теряя сознание.

Когда я очнулся в следующий раз, Магды рядом не было. Под миниатюрными деревьями, прижавшись к стене и сложив руки на груди, клевал носом Перевозчик. Он похрапывал. От грудины до пупка я был перемотан свежими бинтами, так туго, что едва мог вздохнуть.

Наверное, я издал какой-то звук, потому что Перевозчик открыл глаза.

– Человек проснулся, – сказал он. – Магда говорит, человек себя порезал.

– Человек этого не делал, – прохрипел я, оглядываясь.

Мой меч так и лежал на столе. Почему они его не забрали? Если, как я думал, они собирались причинить мне вред, то в первую очередь должны были отнять оружие, как отняли доспехи.

Но моя броня лежала на соседней койке.

– Перевозчик попросил Смотрока почистить доспехи человека, – поймав мой взгляд, сказал Перевозчик.

– Спасибо, – слабо кивнул я, начисто забыв лотрианский.

Враг бы так не сделал. Что тут творилось? Я нащупал на боку место ранения. Что со мной произошло?

– Магда говорит, придется остаться подольше. Человеку нельзя ходить.

Я убрал руку и уставился на нее, как будто впервые видел.

– Что? – переспросил я, не расслышав, но смысл сказанного дошел через мгновение. – Нет. Нет, мне нельзя здесь задерживаться.

Я опять говорил на галстани, и Перевозчик меня не понял. Он покачал головой и пригладил ежик волос.

– Магда принесет еды. Человек проспал трое суток.

– Трое суток?!

Я приподнялся на локтях и, к удивлению, не почувствовал боли. За трое суток могло произойти что угодно. Добрались ли Паллино с Бандитом до посольства? Смог ли Дамон Аргирис защитить Валку? Был ли в безопасности на орбите «Тамерлан»?

Перевозчик подскочил ко мне, чтобы помочь сесть.

– Сам справлюсь, – отмахнулся я и перешел на лотрианский: – Человек должен отвезти человека наверх. В Первый купол.

– Когда Магда разрешит, – ответил Перевозчик.

– Пожалуйста! – Я схватил его за воротник серой рубахи, забыв о боли и слабости. – Люди человека погибнут.

Высокий zuk крепко взял меня за руки и оторвал от воротника:

– Человек должен подождать.

Он отошел и скрылся за дверью, откуда крикнул:

– Смотрок! Иди взгляни на утопленника!

Ненадолго оставшись один, я снова потрогал бинты, раздвинул пальцами белую ткань. Я ожидал найти под ними черную медицинскую корректирующую ленту или швы, как в первый раз, но ничего подобного там не оказалось.

Там вообще не оказалось раны. Моя кожа была как новенькая.

Никаких следов.